Текст книги "Протокол одного заседания"
Автор книги: Александр Гельман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Потапов кивает.
Миленина. Но потом они все же остались при своем решении. А я премию получила. После этого, я так думаю, Василий Трифонович и не стал упоминать мое имя. Может быть, он подумал, что я боюсь неприятностей, не знаю. Во всяком случае, я ему не поручала делать тайну из моего участия. И когда он пришел сейчас за мной – я даже обрадовалась. Я не жалею, что так получилось и что вам теперь всё известно.
Соломахин. Дина Павловна, вы близко узнали бригаду. Какое же у вас от неё впечатление?
Миленина. Ребята, по-моему, в основном очень толковые. Искренние, честные. До всего хотят докопаться, понять... Видите ли, я жила здесь на стройке довольно одиноко, а теперь у меня есть друзья. (Улыбнулась).Недавно на охоту меня взяли. Я первый раз в жизни стреляла. В утку.
Батарцев (с горечью).Стреляли в утку, а попали в трест!
Миленина (помолчав, тихо).В утку я не попала...
Соломахин. Спасибо, Дина Павловна, что пришли и помогли нам разобраться. И спасибо ещё за то, что вы были так внимательны, когда рабочие к вам обратились за консультацией и за помощью.
Миленина. До свидания,
Миленина выходит. Какое-то время все молчат. Вдруг начинает подавать сигналы селектор. Соломахин нажимает кнопку.
Голос по селектору. Павел Емельянович! Это Осетров!
Батарцев (раздраженно).Что такое?
Голос по селектору. Я не знаю. Мне передали – срочно с вами связаться.
Батарцев. Правильно вам передали. Почему был задержан чертёж на фундамент для компрессорной? Почему такое совершенно непростительное безобразие?!.
Голос по селектору. Я все понимаю, Павел Емельянович. Так получилось. Прошу прощения.
Батарцев. Так вот, чтобы вы ещё лучше понимали... В субботу возьмете весь свой отдел в полном составе и к восьми утра прибудете на компрессорную! В распоряжение бригадира Потапова! Он вам вручит отбойные молотки и будете долбить свой никому теперь не нужный фундамент! Вам ясно?
Голос по селектору. Ясно...
Батарцев. Имейте в виду, я лично приеду на площадку и буду смотреть, как вы долбите! (Выключает селектор).
После небольшой паузы поднимается Потапов.
Потапов (Батарцеву).Я хочу уточнить, Павел Емельянович. Наши расчёты теперь уже не надо проверять? Или как?
Молчание.
Потапов. Выходит, не надо. (Поворачивается к Соломахину)Тогда я хочу, Лев Алексеевич, от имени бригады внести предложение парткому. Можно?
Любаев. Какое ещё предложение?
Соломахин. Пожалуйста.
Потапов. Значит, так. Поскольку план нам скостили неправильно и незаконно, моя бригада предлагает поставить вопрос перед главком, чтобы перевыполнение плана нам зачеркнули. И восстановили тот старый план, который мы могли выполнить, но не выполнили. Чтобы было всё по правде. Второе. Поскольку премия дадена нам липовая, моя бригада предлагает всю эту премию вернуть обратно в Госбанк! Все тридцать семь тыщ! Это чужие деньги, и надо их вернуть. Вот такое у нас предложение, Лев Алексеевич. Оно принято единогласно на собрании бригады. (Достает из внутреннего кармана пиджака сложенный листочек).Вот протокол. (Протягивает Соломахину листочек).
Батарцев тяжело вздыхает. Пауза.
Комков. Это что же ты предлагаешь – деньги обратно у людей забрать?
Потапов. Да, забрать.
Комков. Ты вообще соображаешь, что говоришь? Ты знаешь, что может быть, если такое сделать?
Потапов. А что может быть?
Комков. А все что угодно! Люди тебе что, игрушки? То дали, то забрали! Вот ты семнадцать лет на стройках – был хоть один случай такой?
Потапов. Не было. Ну и что? А мы поставим так вопрос – и будет! И тогда что-то изменится на этой стройке! Когда мы вернем премию все до одного, когда нам зачеркнут третье место, когда из хороших мы станем плохими, как и есть по правде, и весь этот позор переживем – а позор большой будет! – тогда дела пойдут по-другому!.. Так что, Лев Алексеевич, я предложение внес и прошу решить: принимается оно или не принимается!
Толя. Да или нет?!
Пауза.
Батарцев. О-хо-хо! (Соломахину).Ты знаешь, Лев Алексеевич, о чем я сейчас подумал? Ведь скоро наступит такое время в недалеком будущем, когда никто не захочет садиться, так сказать, в руководящие кресла.
Фроловский (усмехнувшись).По-моему, ты преувеличиваешь, Павел Емельянович...
Батарцев. Не знаю, не знаю. Может быть, преувеличиваю, а может быть, и преуменьшаю. Но я бы сейчас с величайшим удовольствием поменялся вот с ним (показывает на Потапова)местами! И чтобы не он, а я встал и сказал: у меня есть одно предложение! Премию вернуть! Перевыполнение зачеркнуть! А управляющего трестом Потапова Василия Трифоновича перечеркнуть! Я просто хочу себя почувствовать в положении человека, который может подняться и вот так взять и сказать! Я никогда не был в таком положении. В сорок пятом вернулся с фронта, мне было двадцать три года. Год проработал на заводе. Четыре года институт. И все! А потом время от времени кто-то поднимался и говорил: Батарцева надо перечеркнуть! Я всегда был виноват. Я тот, который виноват! (Фроловскому).Напрасно своего Валерку в институт толкаешь, Гриша! Он сколько у нас работает?
Фроловский. Восемь месяцев.
Батарцев. Пожалуйста! Мальчишка проработал восемь месяцев, и он уже отказался от премии! Уже от его имени – ведь от его имени тоже! – сидит здесь бригадир и говорит: перечеркнуть Батарцева, перечеркнуть Соломахина!.. Ну, вот ты, Лев Алексеевич, ты как относишься к его предложению? Если так – по первому движению души?
Пауза.
Соломахин. Я думаю, Павел Емельянович, что если мы примем предложение Потапова, это будет правильно.
Батарцев. Так... Хорошо! (Поднимается и начинает ходить взад и вперед по комнате).Спасибо за откровенность, Лев Алексеевич! (Останавливается перед Соломахиным).Но только объясни мне, пожалуйста, почему так получается: он – «за», ты – «за», а я – «против»? Всей душой против! Почему ты такой свободный человек, а я весь, понимаешь, в цепях и этих самых... веригах?! Почему?
Соломахин. Павел Емельянович, давайте послушаем членов парткома. Вы уже знаете, что я «за», я знаю, что вы «против», послушаем других товарищей.
Батарцев резко отодвигает стул и садится.
(Комкову, который сидит первый с правой стороны).Олег Иванович, тебе слово.
Комков (встает).Я не знаю, был ли кто из вас на стройке, когда премию давали? Товарищи дорогие, это же был праздник! Люди были рады, довольны, по-человечески все восприняли! А теперь что? Допустим, всё тут правильно (показал на тетради).Допустим. Но причём люди, причём рабочие? Я категорически против предложения Потапова, Лев Алексеевич! Как хотите рассуждайте, но рабочие не виноваты!
Соломахин. А как нам быть с этими тетрадками?
Комков. А вы их в сейф положите, Лев Алексеевич, и пускай они там на здоровьечко лежат! Поздно теперь ручками махать! Если надо кого-то наказать – давайте накажем. Давайте! Но забирать деньги – нельзя! Лев Алексеевич, это – ра-бо-чи-е! Понимаете?
Потапов. Ну и что – рабочие? Они что – бестолочь? Или как? Не чепай его, а то взбрыкнется? Рабочий!.. Не надо, Комков, пугать рабочими. Я – не пугало, и ты – не пугало. Пожалуйста, соберите всех бригадиров стройки, я буду сам объяснять. Почему надо от этой премии отказаться. Почему эта премия – ни рабочему лично, ни государству лично – невыгодная!
Комков. А я считаю, что рабочие эту премию заслужили! Вот просто так, заслужили, и все! Ну хотя бы тем, что они были готовы и тот, первоначальный план выполнить и перевыполнить. От них не зависело. Они бы сделали. И ещё сделают!
Соломахин. Премия всё-таки выдается за реальные результаты, а не за желаемые и не за возможные в принципе.
Комков. Но эта премия уже выдана, Лев Алексеевич. Вы-да-на! (Садится).
Любаев (поднимается).Товарищи, давайте поймем одно. Чего добивается Василий Трифонович? Конечно же, он, во всяком случае, как я понимаю, добивается не изъятия премии. Он просто хочет, чтобы в тресте было больше порядка. Вот его цель. Но это ведь и наша общая цель тоже. Лев Алексеевич, что я предлагаю. Необходимо срочно выработать серьезный, продуманный, реальный план мероприятий по улучшению организации труда на стройке. Предварительно составить анкеты, раздать бригадирам, мастерам, послать делегации на передовые...
Потапов (перебивая).Я не согласен!
Любаев. Почему это вы не согласны?
Потапов. Потому что у нас таких планов мероприятий навалом! Оргтехмероприятий. Мероприятий по улучшению качества. Мероприятий по улучшению количества. Еще есть по сокращению, по уменьшению, по увеличению и не знаю ещё по чему! А толку нет никакого!
Любаев. Хорошо, давайте сделаем так. Соберем всех инженерно-технических работников треста и попросим товарища Потапова Василия Трифоновича, исходя из этих расчетов (показал на тетради),выступить перед ними с докладом. Я считаю, что это будет иметь большое воздействие. И вообще это хорошо – когда рабочий как равный выступает перед инженерами! Лев Алексеевич, вы согласны?
Потапов (едко).Роман Кириллович, а чего уж мелочиться – инженеров треста собирать? Давайте соберем министров, начальников главков, ученых – и я встану перед ними как равный и буду их уму-разуму учить! Здорово, правда? А потом по телевизору всем покажем! На весь Союз прогремим! А Александра Михайловна в это время будет на спицах носки внучке вязать – в кабине башенного крана!
Любаев. Уважаемый Василий Трифонович! Как я понимаю, вы внесли своё предложение для того, чтобы заострить вопрос. И в таком качестве я ваше предложение приветствую! Если же вы действительно хотите, чтобы тресту опять корректировали план и прочее... тогда, извините, мне непонятен исток ваших действий! Показные жесты никому не нужны, Василий Трифонович!
Соломахин. Короче говоря, вы против, Роман Кириллович?
Любаев (поворачивается лицом к Соломахину).В таком случае – да. Против. (Садится).
Соломахин. Вас прошу, Александра Михайловна.
Мотрошилова (сидя).Я опять насчет дисциплины скажу, Лев Алексеевич. (Батарцеву).У нас на стройке, Павел Емельянович, нет слова «нельзя». Всё можно у нас. Опоздать на работу – можно. Ничего не будет. Прогулять – можно... Чертёж, видите, тоже можно не прислать вовремя, тоже ничего не будет. Наш трест, Павел Емельянович, двор без забора, везде можно пройти! А когда всё можно – коллектива не получится! Даже муж и жена, если всё можно,– уже семьи не будет... Вот я – крановщица. Мой кран по рельсам ходит: отсюда и до сих пор. И высоту имеет определенную. Так и в тресте: надо, чтобы рельсы были по всем вопросам. (Толе).Во, улыбается! Дисциплина, рельсы, свободы нет... Ты свободно думай, куда рельсы эти проложить и какие, а что они нужны – это уж точно!..
Айзатуллин (перебивает).Александра Михайловна! Вы скажите, как к предложению Потапова относитесь?
Мотрошилова. Хорошо отношусь!.. Толковое предложение. Когда у людей высчитывать начнут, каждый задумается! Почему дают премию, люди не спрашивают, а почему отнимают – спросят. И это хорошо.
Звонит телефон. Трубку берет Любаев.
Любаев (в трубку).Слушаю!.. Потапов не может подойти к телефону, идёт партком! (Кладет трубку, всем).Товарищи, давайте закругляться, а то бригада Потапова явится сюда в полном составе демонстрировать единство!
Соломахин кивает Фроловскому – его очередь выступать. Фроловский поднимается. Батарцев на секунду взглянул ему в глаза и отвернулся.
Фроловский. Тяжёлый вопрос сегодня решается у нас, товарищи. На мой взгляд, он вот в чём состоит. Как бы вам объяснить? Например, один мужчина может разрешить своей жене пойти вечером в кино с соседом. Он считает, что это нормально. А другой мужчина – стоит его жене улыбнуться кому-то в автобусе – так он ей такой скандал закатит дома, что стены дрожат. И это он считает вполне нормальным. Весь вопрос в том, где у нас в душе проходит граница между допустимым и недопустимым!.. Знаете, у меня на днях уже был один партком. Дома. Вечером прихожу – жена сообщает: так и так, у нас новости. Валерка отказался от премии, вся бригада у них отказалась. Я поднял его с постели: «Это правда?» – «Правда, папа», Так вот, завтра утром, говорю, ты пойдешь в кассу и получишь свою премию! И больше в этой бригаде ноги твоей не будет! А он стоит передо мной в трусиках: «Я могу уйти из дома, папа, но из бригады не уйду!» Дело дошло до того, что жена кинулась нас разнимать... Я всю ночь проговорил со своим сыном. Как мужчина с мужчиной. И как работник треста с работником треста. Так вот, там, у меня на кухне, за столом, прав был мой сын. А здесь, за этим столом, прав Потапов!.. (Батарцеву).Паша... Я не знаю, как это случилось... Но с каких-то пор ненормальное мы считаем нормальным, недопустимое – допустимым, неположенное – положенным!.. Вчера Валерка говорит: «Ну, что папа, ты, конечно, завтра выступишь против нашей бригады?» – «А почему ты так думаешь?» – «А потому, говорит, что Павлу Емельяновичу наш поступок наверняка не понравится, а ты против Павла Емельяновича никогда в жизни не пойдешь». И добавил: «Я могу тебе, папа, совет дать. Ты завтра на партком не ходи. Скажи – заболел». Вот такие дела, Павел Емельянович. Извини меня, но я – за предложение Потапова. (Садится на своё место, закуривает).
Поднимается Айзатуллин – его очередь.
Айзатуллин. Я убежден, товарищи члены парткома, что мы должны быть честными. Но я не убежден, что мы должны быть глупыми! Я тебя, Григорий Иванович, слушал и никак не мог понять, где я, собственно, нахожусь: в институте благородных девиц или на крупном современном производстве? Как-никак мы деловые люди. Не очень, правда, ещё деловые, но всё-таки! А вы посмотрите, в каком идиотском положении мы можем сейчас оказаться! Совсем недавно мы доказывали, требовали, умоляли – измените нам план! С большим трудом главк пошел нам навстречу. С большим трудом! А теперь мы должны поехать в этот же главк и таким тоненьким голоском сказать: тут у нас один бригадир подсчитал, что, оказывается, план мы выполнить могли, так что, пожалуйста, восстановите его... Это же скандал! Все наши отношения с главком немедленно летят к чертовой матери! Ведь после того, как главк подписал нам изменение плана, он за это отвечает больше, чем мы! Вы понимаете, что отсюда вытекает? Товарищи, давайте не витать в облаках! Для нас очень важно то обстоятельство, что руководство главка относится к тресту доброжелательно! Это отражается и на снабжении, и на фонде заработной платы, и на других жизненно важных вещах. Ведь пока ещё не роботы решают вопросы, а люди. И нам очень важно, чтобы те люди, которые решают вопросы, уважали нас... Тут Дина Павловна говорила: мы слишком любим свой трест! Да, любим! Это закон жизни – стараться, чтобы твоя организация выглядела лучше! И этот закон главк понимает. А вот то, что предлагает Потапов,– этого главк не поймет!.. Так же нельзя. Пришел Потапов, принес две тетрадочки, и сразу всё пошло вверх тормашками! А если бы товарищ Потапов не работал в нашем тресте? Если бы нам немножко меньше повезло в жизни? Тогда, очевидно, вопрос не стоял бы. Значит, всё зависит от одного человека?..
Соломахин. Один человек – это не так мало, Исса Сулейманович. Вот, скажем, взять вас. Если бы на вашем месте был другой...
Айзатуллин (не сдержавшись).Если бы на моем месте был другой, вас бы давно всех разогнали!.. (Садится).
Соломахин (обращаясь к Зюбину).У вас будет что-нибудь, Александр Александрович?
Зюбин, который за все время не произнес ни слова, встаёт.
Зюбин. Тут Павел Емельянович упрекнул меня премией. Дескать, я её не заслужил. Так вот, Павел Емельянович, завтра утром я свою премию сдам обратно в кассу. Можете меня снимать, я пойду работать к Потапову в бригаду. Простым бетонщиком. Вы, Павел Емельянович, наверное, не знаете, что значит на нашей стройке работать прорабом. Это значит, Павел Емельянович, бегать с утра до вечера высунув язык, как собака! Я здесь с первого колышка – и не было ни одного дня нормального, спокойного! (Сел. Но тут же встал снова).И ещё я хочу сказать Комкову. Запомни, Комков, тебе до Потапова далеко. Ты только за себя. Хватать за горло – твой метод. Но уже скоро такие бригадиры, как ты, уйдут в тень... Не улыбайся. Ты в передовиках ходишь только потому, что на стройке порядка нет! (Снова садится, на этот раз окончательно).
Соломахин (Черникову).Виктор Николаевич... вы будете говорить?
Черников (не сразу, сидя).Как я понимаю, если предложение Потапова будет принято, Павла Емельяновича снимут с работы. (Помолчав).Я от всей души поддерживаю это предложение.
Айзатуллин (вскочив).Вы карьерист! Вы бы всех тут уволили, одного себя оставили! Когда вам светила должность главного инженера, вы поддерживали Павла Емельяновича! А теперь осмелели? Рано хороните! (Резко поворачивается к Соломахину).Это вы виноваты, что партком принимает такой оборот! Лично вы! Поторопились: «Я – за». Вы что, думаете, если свою точку зрения как секретарь парткома высказали первым, вас обязательно поддержат?
Соломахин. Успокойтесь. Ничего страшного не происходит.
Айзатуллин. Значит, вы согласны с заявлением Черникова?
Соломахин. Я считаю, надо сначала выслушать Черникова.
Айзатуллин. А по-моему, сейчас не время обсуждать этот вопрос!
Соломахин (Черникову).Прошу вас, Виктор Николаевич...
Черников. А мне больше сказать нечего.
Возможно, препирательства продолжались бы ещё, но поднялся Батарцев.
Батарцев (старается говорить спокойно).Пока Павла Емельяновича ещё не уволили из треста, он, с вашего позволения, скажет несколько слов. Честно говоря, я не ожидал, что наш сегодняшний разговор зайдет так далеко. И не буду скрывать, я в некоторой растерянности. От многого, что я здесь сегодня видел и слышал. Но раз уже пошло в эту сторону, то, я думаю, надо идти до конца. Вы, товарищ Потапов, и понятия не имеете, в какой момент, в какое сложнейшее переплетение обстоятельств вы влезли со своими тетрадочками!.. Я собирался доложить об этом членам парткома несколько позже, не сегодня, но вот придется сделать это сейчас. (Пристально посмотрел на Соломахина).Вы все знаете, что к концу этого года страна ждет от нас пуска комбината. Та продукция, которую будут здесь выпускать, уже разнаряжена, расписана на десятки предприятий. И даже за рубеж! Так вот, я должен вам сообщить: пуск комбината под угрозой срыва!
Соломахин вскинул голову.
Батарцев (прямо встретил его взгляд).Да, Лев Алексеевич, к сожалению, дела обстоят именно так... Нам придется пускать комбинат без некоторых объектов. Без центральной лаборатории. Без ремонтно-механической базы. И без очистных сооружений.
Соломахин. Павел Емельянович, нам никто не позволит пускать комбинат в урезанном виде!
Батарцев (резко).А почему нам позволили три года назад начинать строить этот комбинат задом наперёд?! Труб не было! Технической документации не было! А план был! И вместо того чтобы сначала провести подземные коммуникации, построить дороги, построить базу, я начал возводить здания, цеха, класть стены! А начало стройки, чтоб вы знали, это ген, из которого потом всё дальнейшее произрастает! Вы посмотрите на нашу площадку: всё перекопано, перерыто, вся технология нарушена! А почему? Потому что мы так начали! (Чуть спокойнее).Теперь я хочу вам объяснить, товарищ Потапов (поворачивается к Потапову),почему так беспокойно ведет себя сегодня Исса Сулейманович. Дело в том, что, пока вы с Милениной делали свой анализ (показывает на тетради),он (кивает на Айзатуллина)сидел ночами и делал другой расчёт. Расчёт, доказывающий, что с первого дня строительства трест был поставлен в такие условия, которые дают нам сегодня право настаивать на изъятии из пускового комплекса некоторых объектов!..
Соломахин. А почему партийный комитет ничего не знает об этом расчёте?
Батарцев. Потому что он ещё не готов, Лев Алексеевич. Я от партийного комитета ничего не скрывал и скрывать не намерен. Хотя ты меня в этом сильно подозреваешь! (Потапову).Я не хочу сказать, что здесь (показал на тетради) –неправда. Если брать отдельно тот год, который здесь (опять похлопал по тетрадям)отражён, то всё точно. Все правда. Но эта правда в немалой степени порождена той правдой, которую в своем анализе показывает Исса Сулейманович. Вы всё учли, за исключением того момента, что стройка была начата технологически неверно... А теперь представьте, что и ваши тетрадочки и расчет Иссы Сулеймановича – он на днях будет готов – вместе и одновременно поступят в главк! Товарищи, спросят нас, в чём дело? Вот у вас какие резервы (он потряс тетрадочками Потапова),вот где собака зарыта! В вашем неумении организовывать труд людей! А не в том, что вы не так начали! И ходатайство наше об изменении пускового комплекса будет отклонено! Пускайте, скажут! Полностью, как надо, пускайте, и никаких гвоздей!.. Стройка будет поставлена в тяжелейшее положение. (Соломахину).Полного пуска всё равно не будет, Лев Алексеевич. А будет кошмар штурмовщины, причем бесполезной... (Потапову).Я вас прошу, очень вас прошу, товарищ Потапов, и как человек, проживший на свете пятьдесят два года, и как управляющий трестом, заберите свои тетради. Снимите с повестки дня своё предложение! Поверьте мне – это будет во всех отношениях и правильно и справедливо. Поверьте, что я вас прошу об этом не потому, что боюсь наказания за срыв пуска. Во всяком случае, не только поэтому.
Наступило молчание. Соломахин было встрепенулся, хотел что-то сказать, но не стал. Очевидно, он решил сначала послушать, что ответит управляющему Потапов. Все сейчас смотрят на Потапова. Потапов, опустив голову, молчит. Тогда поднялся Комков. Он взял со стола обе тетрадки и подошел с ними к Потапову.
Комков (протягивая тетради).От парткома бригаде Потапова на память. Надеюсь, на до-о-олгую!
Потапов взял тетради. Он прошел несколько шагов и остановился перед Батарцевым.
Потапов (негромко, Батарцеву).Зачем же вы начали, Павел Емельянович?
Батарцев. Что зачем я начал?
Потапов. Стройку зачем вы начали?
Батарцев (усмехнувшись).Вы, наверное, думаете, если я управляющий, я уже всё могу? У меня был приказ. Был план!
Потапов. И вы не сопротивлялись?
Батарцев. Чему я должен был сопротивляться?
Потапов. Ну, чтоб не начинать в таких условиях. Вы же знали наперёд, чем дело кончится.
Батарцев. Сопротивлялся, товарищ Потапов, как же вы думаете! Конечно, сопротивлялся!
Потапов. А как вы это делали, Павел Емельянович?
Батарцев. В главке разговаривал, с руководством главка: втолковывал, доказывал! Матом даже ругался!
Потапов. А они?
Батарцев. А они меня по спине хлопали: ничего-ничего, всё будет нормально...
Потапов. А вы?
Батарцев (уже раздражённо).Что я?!
Потапов. Но вы же могли поставить вопрос ребром. В крайнем случае написать заявление: или отодвиньте начало строительства, пока не будет всё, что положено, или сымайте с должности.
Комков. А ты, оказывается, Потапов, наивный парень! Ну и сняли бы Павла Емельяновича. Пришел бы другой и начал!
Потапов. Не скажи! Когда вопрос ребром ставится, люди начинают думать. Прояснение в мозгах происходит, когда вопрос ребром ставится.
Любаев. Ну, это же несерьёзно, Василий Трифонович! Заявление, ребром... Вы опять рассуждаете с горки бригадира.
Потапов. А вы гляньте, что получается, Роман Кириллович! Павел Емельянович – со своей горки – говорил тут, что у меня простои потому, что в стране с планированием плохо. А я вот вижу – со своей горки,– что именно Павел Емельянович тем, что начал стройку, когда её начинать нельзя было, это самое планирование и запутал. (Батарцеву).Тут крупная промашка с вашей стороны, Павел Емельянович... (Кладет тетради на стол).
Батарцев (Потапову, мягко).Вот здесь сидит начальник ваш – Виктор Николаевич. Вы уже поняли, что относится он ко мне далеко не дружелюбно. Но даже он вам скажет, как я не хотел тогда начинать стройку. В чём угодно я грешен, но только не в этом,
Черников. Лев Алексеевич, разрешите?
Соломахин кивает.
Черников. Я не собирался говорить, но уж раз меня призывают в свидетели – скажу. (Встаёт).Вы неточно выразились, Павел Емельянович. Это неправда, что вы не хотели начинать стройку. Вы хотели не хотеть! Понимаете? Эмоций было много, а практических шагов ноль... Вы помните – три года назад, примерно на этом месте, где мы сейчас сидим, стояли вы, я, Григорий Иванович и Айзатуллин. Эта земля тогда ещё не нюхала бетона. Ничего ещё не было: ни хорошей работы, ни плохой работы. Просто была земля, и стояли четыре человека, которым поручили на этой земле построить комбинат... Я хорошо помню ваши слова. «Ребята,– сказали вы тогда,– это же так здорово, что мы начинаем строить на совершенно новом месте!» Сейчас самое главное – всё продумать, всё учесть, самое главное, вы говорили тогда, правильно начать стройку. Как и сегодня, вы говорили, что начало стройки – это ген. И добавили: я вас уверяю, все беды строительства оттого, что неумно, необдуманно начинают. Не конец – делу венец, сказали вы тогда, а начало! И ещё крикнули громко, на весь лес: на-ча-ло! Вы говорили тогда: я клянусь вам – до тех пор пока мы не проложим по всей площадке подземку, пока не сделаем все дороги, ни один объект, ни одна стена не будет начата!.. А потом, полгода спустя – вы помните? Когда уже начали, когда уже все пошло не туда, но ещё можно было исправить положение, вы помните, мы сидели у вас дома до двух часов ночи. Договорились: чёрт с ними, с квартальными показателями, с прогрессивками, с премиями – надо решать главное: пуск! Клянусь тебе, Виктор Николаевич, сказали вы, что больше ни одного нового объекта начинать не будем! И я в очередной раз поверил: нет, все-таки Павел Емельянович – это Павел Емельянович! А через неделю телефонограмма: приступить к строительству нового объекта!.. Как будто и не было ночного разговора. Я позвонил: Павел Емельянович, как же так? – «Виктор Николаевич, дорогой мой, не волнуйтесь, надо с этим кварталом расправиться, а потом уже всё будет по-другому». Но я вам тогда ещё верил. Верил, что ничего страшного, как вы говорили, что всё уладится, как вы говорили, что главное сейчас – не портить отношения с главком, как вы говорили. Я думал: «не портить отношения с главком» – это ваша тактика, а это оказалось вашей стратегией, Павел Емельянович... Да, мне несколько обидно, что вы решили не назначать меня главным инженером. Но вы знаете, Павел Емельянович, мне больше обидно не за себя, а за вас. Вы сами предложили мне эту должность, вроде поддерживали мои идеи, мои планы перестройки работы треста... Но стоило Иссе Сулеймановичу сказать «нет» – и вы пошли на попятную. Не потому, что вы Иссу Сулеймановича цените и уважаете больше, чем меня. Нет. А потому, что Исса Сулейманович вписывается в вашу стратегию. Потому, что его знаменитая пословица: «Я перед главком отчитываюсь за каждый квартал в отдельности, а не за всю жизнь сразу» – это в конечном счете и ваша пословица, Павел Емельянович... Вы сложный человек. Это правда. И это меня всегда подкупало. Но теперь я знаю: сложность – это не качество. Это всего лишь структура. Сложный может быть и хорошим и плохим... Вы виноваты, Павел Емельянович, в том, что мы тогда так начали стройку. И в том, что мы её сейчас так заканчиваем! (Кончил говорить, но не садится и в упор продолжает смотреть на Батарцева, ожидая ответа).
Павел Емельянович молчит. Тогда заговорил Соломахин.
Соломахин. Ну что же... Я думаю, все высказались,– пора уже что-то решать. Давайте будем определяться...
Айзатуллин (перебивает).Подождите! Я хочу спросить... вас, Лев Алексеевич, вас, товарищ Потапов, и вас, товарищ Черников. Я хочу спросить... почему, я хочу вас спросить, для того, чтобы работать нормально, всего лишь нормально, я подчеркиваю,– управляющий трестом должен был совершить чуть ли не подвиг? Ведь в этом вы обвиняете Павла Емельяновича! Он должен был, по-вашему, ставить вопрос ребром, сопротивляться, рисковать своим положением, которого он добился всей своей жизнью! И всё это во имя того, чтобы работать элементарно нормально! Товарищи, это же абсурд! Это же ненормально, когда, для того чтобы работать нормально, надо быть героем! Почему так, я вас спрашиваю?
Зюбин (вскакивает).Да при чём здесь подвиг?! При чём героизм?! Почему вот эти расчёты сделал Потапов, а не вы, Исса Сулейманович?! Вы свой долг – элементарный, я подчеркиваю! – не выполнили, а ему из-за этого приходится подвиг совершать. Это вы его заставляете быть героем! Потому что за все наши просчёты, за все наши ошибки, за все наши трестовские патриотизмы расплачивается он! Ниже уже не на кого перекладывать! Но скоро этому придет конец! Потому что Потаповых будет с каждым днем все больше и больше... и они в конце концов заставят всех работать честно! Заставят! (Сел).
Соломахин (спокойно).Товарищи, я хочу предложить вашему вниманию проект решения, который одновременно является и моей точкой зрения по затронутым здесь очень серьезным вопросам. Значит, предлагается следующее постановление. (Берет в руки листочек, на котором раньше записывал).Первое. Партийный комитет полностью одобряет принципиальные действия коммуниста товарища Потапова и возглавляемой им бригады. Второе. Партийный комитет обязывает управляющего трестом Батарцева ознакомить руководство главка с расчетами бригады Потапова и на основании этих расчетов поставить вопрос о ликвидации ранее внесенной в годовой план треста ничем не оправданной корректировки. Со всеми вытекающими отсюда последствиями...
Айзатуллин (перебивает, горячо).Нельзя! Не нужно этого делать! Нельзя заниматься самоубийством!
Соломахин (спокойно).Товарищи, я ещё вот что должен отметить. Необоснованной корректировкой плана мы извратили само понятие социалистического соревнования. Какое же это соревнование, если оно зависит не от реальных усилий коллектива, а от манипуляций с цифрами? (Помолчав).Пункт третий. Партийный комитет предупреждает управляющего трестом Батарцева о принципиальной недопустимости некомплексного пуска комбината.
Айзатуллин (не выдержав).Значит, по-вашему, лучше сорвать вообще пуск?
Соломахин. Я считаю, что лучше – для государства лучше! – сдать комбинат несколько позже, но зато в абсолютно качественном и законченном виде. Конечно, за срыв срока кто-то поплатится. И это, очевидно, будем мы с вами, Павел Емельянович. Но это не может быть оправданием. Вы, Павел Емельянович, здесь говорили – вы начинали стройку не по-человечески. Не было одного, не было другого, не было третьего. А сейчас вы, Павел Емельянович, пробивая идею усечённого пуска, заставляете тем самым директора будущего комбината тоже начинать так, как три года назад начинали вы. У него тоже не будет одного, другого, третьего. И тоже будет руками разводить – я не виноват, объективные причины! А эти объективные причины не с неба падают! Они рождаются безответственностью... Зачем же, спрашивается, это делать? Во имя чего? Ведь этот комбинат наш не только теперь, когда мы его строим. После того как мы его сдадим – он тоже будет нашим! И я себе не мыслю здесь, в стенах парткома, другого взгляда на эти вещи.
