Текст книги "Искры революции"

Автор книги: Александр Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Миша-а!! – послышался с улицы разрывающий сердце крик матери.

Михаил вскочил, как ужаленный. Но остановили друзья.

– Миша! Нельзя. Смотри как закидались стервятники, услышав твое имя, думают, што ты появился в толпе.

– Вы жертвою пали в борьбе роковой…

– Слушай, Миша, это запел Василий Андреич, слушай, как его поддерживает народ. Они с тобой, Миша! – уговаривали друзья, не пуская Михаила на улицу.

А похоронная процессия двигалась все дальше и дальше. Многие плакали в тот час. Многие гневно сжимали кулаки. Полиция мешала поющим, теснила их, но боялась предпринять что-либо против этой грозной массы.

Как только похоронная процессия дошла до кладбища, к дому Субботиных подъехал в тарантасе Петя Гузаков.

Вооруженный Михаил выбежал на улицу.

Сыпал мягкий, мокрый снег. На улице – ни души.

Тарантас покатился по Конке, свернул в Китаев переулок, выскочил на Подлесную и вдруг на перекрестке столкнулся с двумя конными стражниками. Остановился тарантас. Остановились и всадники. Михаил вынул маузер из кобуры. Всадники свернули с дороги, помчались, подхлестывая своих лошадей. Тарантас повернул по Подлесной улице к заводу. Михаил расцеловал братишку, махнул ему рукой и свободно вошел в проходную.

Шум, лязг, грохот, дружеские приветствия встречных – все это ободрило Михаила, породило у него уверенность в безопасности.

Около литейного цеха Михаила окружили рабочие. Кто-то обнял и поцеловал, кто-то соболезновал по поводу смерти отца. На опоку поднялся Алексей Чевардин и крикнул:

– Товарищи, не дадим в обиду нашего Мишу. Царские псы погубили его отца и за ним гоняются. Товарищи, постоим друг за друга! Если придут полицейские, выгоним их с завода к чертям!

– Правильно! Не дадим полиции Михаила! – кричали рабочие, окружая Гузакова плотнее.

Эти возгласы привлекли сюда еще больше народа из других цехов. Михаил поднялся на опоку.

– Товарищи, дорогие, родные мои, мне тяжело говорить в этот час. Только что похоронили моего отца.

Гузаков снял папаху, смахнул слезу и замолчал.

– Смерть палачам! – крикнул кто-то из толпы.

– Товарищи! – продолжал Михаил, – копите силы, готовьтесь к решающим битвам! Время для выступления еще не пришло. Мне, пожалуй, лучше уйти в лес. Иначе вам не избежать беды.

Вдруг раздался крик:

– Полиция!

От проходной вдоль высокого заплота по узкому проходу возле строящегося столярного цеха к литейному цеху с винтовками в руках бежали стражники.

– Гузаков, сдавайся, а то будем стрелять! – орали стражники.

– Убирайтесь к чертям! Гузакова не дадим! – ответили рабочие.

Грохнул залп. Толпа шарахнулась, но не побежала. Минутная растерянность – «Неужели будут в народ стрелять?» и, как бы рассеивая сомнения, полицейские выстрелили в толпу. Упал один рабочий, свалился второй…

– А-а!.. Бей палачей!

На головы полицейских полетели кирпичи, болты, гайки, куски железа. Рабочие ринулись на полицейских, отрезая им выход из завода. Ужас охватил «вояк». Они рванулись обратно, закрывая головы винтовками. Взвыл заводской гудок. Из всех цехов бежали люди.

– Товарищи! Убит Дмитрий Курчатов, тяжело ранен Егор Лаптев! Смерть убийцам! На улицу! – кричали рабочие.

– Товарищи, товарища! Остановитесь! – просил Гузаков. – Товарищи, нельзя воевать в одиночку. Здешняя полиция только часть большой армии убийц. На нас немедленно будут брошены жандармские войска. Мы не сможем устоять против них. Но ходите на улицу, не напрашивайтесь на расправу.

– Нет! Надо отомстить за убитых, пока не приехали каратели! – требовали рабочие.

– Товарищи! – попытался вразумить рабочих Михаил Гузаков. – Товарищи! Может, лучше потребовать от земского начальника, чтобы он наказал убийц?

Толпа заколебалась. Избрали депутацию к земскому начальнику. Но никто не ушел. Все ждали возвращения делегированных. Только предусмотрительный Алексей Чевардин бросился в контору. Держа в руках большущий «смит», он приказал телефонисткам выключить все телефоны и никого не соединять.

На слова заводских представителей о том, что полиция убивает невинных рабочих, Менкаржевский ответил: «Так вам и надо!» Этот ответ окончательно вывел из терпения рабочих.

– Вперед! К полицейскому участку! Отомстим убийцам за все! – с этими криками рабочие ринулись на улицу.

Михаил уже не мог удержать эту массу.

Предвидя исход выступления, Гузаков попросил Василия Чевардина, прибежавшего по зову гудка, сохранить часть большевиков, ни в коем случае не допускать их к участию в выступлении.

– Это необходимо для продолжения нашей борьбы, – говорил он.

Михаил приказал боевой дружине занять дорогу, ведущую к железнодорожной станции и возглавить штурм полицейского дома.

Огромная толпа с шумом и криком покатилась по улице к полицейскому дому. В нее вливались новые и новые люди с ружьями, кувалдами, топорами, дубинами. Впереди шел вооруженный маузером Михаил Гузаков. Около дома Ларионова, в котором находилась полиция, народ остановился. Позвали домовладельца.

Вооруженное восстание симских рабочих 26 сентября 1906 года.

Макет бомб, сделанных боевой дружиной.

– Передайте полицейским, что если они не сдадутся, то мы сожжем их в твоем доме. А ты не волнуйся. Мы тебе всем обществом новый дом выстроим, – уговаривали Ларионова пожилые мужики Кузьма Чевардин и Макар Родионов, державшие в руках бидоны с керосином.

Ларионов вошел в дом, а оттуда вместе с ним вышел урядник Чижек-Чечик.

– Обезоружить и подвести ко мне! – приказал Гузаков.

Урядник, бледный, согнувшийся, отдал оружие и подошел к Гузакову.

– Сообщите своим подчиненным, господин Чижек-Чечик, – сказал Гузаков, – что если они сдадут оружие и немедленно уедут из Сима, мы их не тронем. Если же они вздумают сопротивляться, то сожжем их в этом доме.

– Их там нет, все убежали, – пролепетал, заикаясь, урядник.

– Врет, врет! – крикнул кто-то, – смотрите в окна!

Обеспокоенные долгим отсутствием своего начальника, стражники выглядывали в окна.

– Идите, господин урядник, и передайте им наши условия. Даю на размышление пять минут, – властно приказал Гузаков.

Перепуганный урядник рысцой побежал к стражникам. Толпа замерла в ожидании. Гузаков наблюдал за временем. Через пять минут он подал сигнал боевой дружине; «Занять укрытия».

Вдруг кто-то крикнул:

– Урядник удирает огородами!

– Догоняй его, бей! – взревел народ. Многие бросились в огород, в переулок бежали мужики и женщины. Урядник упал, вскочил, снова побежал.

– Р-раз! – крикнул какой-то рабочий, ударив урядника железной лопатой по голове.

На упавшего накинулись женщины. Слышались крики: «Это тебе за плети, за издевательства и насилия над нами, это за убитых тобою невинных людей. Бейте его, бабы, пока не сдохнет!»

– Пожарные, по местам! – скомандовал Гузаков.

В ответ посыпались разбитые стекла из окон, послышалась стрельба.

– Ой! – крикнул рабочий Даниил Насонов и, схватившись за голову, упал, сраженный пулей.

– Огонь! – приказал Гузаков.

Вспыхнул угол дома, облитый керосином.

Затрещали ружейные, винтовочные и револьверные выстрелы. Повалил густой дым. Стражники выскочили во двор. Трое вскочили на коней и кинулись в ворота. Первый из них кувырком вместе с лошадью свалился у ворот. Двое угнали. Остальные отстреливались со двора.

Охнул и упал еще один рабочий. Гузакову донесли: ранен Алексей Чевардин.

Прозвучал сигнал – тушить огонь! Заработали пожарные машины, полилась вода. И когда потушили огонь, многие бросились в несгоревший дом. Послышались голоса:

– Тащи его на улицу! Ишь, оделся в женское платье! В подвал забрался, гадина!

На улицу выволокли полицейского.

– Посмотрите на этого ряженого!

Измазавшийся в саже, необычно одетый, трусливый стражник вызвал общий смех. Смеялись так, что стражника выпустили из рук. Полицейский юркнул в ворота, но наткнулся на рабочего с ломом в руках.

– Э-эх! – рабочий опустил лом на голову ряженого. Тот свалился.

– Собаке – собачья смерть! Сдох!

Народ, боязливо оглядываясь, побрел по домам. Тяжелораненых Егора и Алексея отнесли в больницу. Убитых рабочих подобрали родственники. Растерзанных полицейских оставили на месте.

Гузаков попрощался с рабочими, обнял братишку, вскочил на серого коня, которого привел Петя, и ускакал в лес. Вслед за ним ушли в лес и некоторые боевики.

Наступила тягостная ночь. Выпал снег. Все притихло. Только стучал телеграф:

– Уфа, губернское жандармское управление. Симе бунт убито два полицейских, Генбальский.

– Петербург, Департамент полиции. Копия комиссару корпуса жандармов. 26 сентября. Симском заводе при аресте агитаторов произошло столкновение полиции с толпой. На место командирован воинский отряд. Ротмистр 4260.

* * *

Утром мороз сковал землю. Завыл гудок. Еще вчера он подогревал, звал в бой. А сегодня резал слух, вызывая тяжелое предчувствие.

Из домов вышли угрюмые люди. Понурив головы, они побрели к заводу. Взялись за привычное дело молча, каждый работал и думал о том, что было вчера, что может быть сегодня. И, не сговариваясь, все пришли к одному: постоим друг за друга.

Напряженный день близился к концу. И вдруг раньше времени заревел гудок.

– Все на сход! – послышались возгласы мастеров.

– Все на сход! – понеслось по улицам поселка.

Валом покатилась толпа к земской управе. Собралось столько, что, казалось, никого больше не осталось в домах и на заводе.

– Тру-туру-ру-ту-ту-у! – пронеслось над толпой. И в этот миг с трех сторон ринулись конные. Они окружили народ. Вслед за конными прибежали солдаты с винтовками в руках.

На крыльцо вместе с Умовым вышел рыжий с пышными усами, увешанный аксельбантами, с наганом и шашкой на ремнях высокий полицейский.

Рыжий махнул белой перчаткой. Грохнул дружный залп. Толпа шарахнулась к центру круга и замерла в ожидании.

– Вы слышали предупредительный залп? – спросил рыжий. – Следующий может быть по вас, если поведете себя так же, как вчера. Немедленно сдайте оружие! Сейчас же назовите убийц! Выдайте главарей бунта! Иначе мы расправимся с каждым из вас! Н-ну!

Толпа молчала.

– Н-ну! Я вас спрашиваю! Молчите?! Так знайте же, мы все равно переловим всех бунтовщиков! Правительство выдаст десять тысяч рублей тому, кто поймает вашего главаря Гузакова!

Толпа враз загудела:

– Нет у нас оружия!

– Нет среди нас убийц. Мы не продажные, не купите!

Рыжий выхватил наган и выстрелил вверх.

– Молчать!

Опять просигналил военный трубач. Еще прибавилось по цепи пеших и конных.

Прошел томительный час. Народ молчал. Не добившись ничего, рыжий снял осаду. Люди немедленно разошлись.

В Сим прибыли рота пехоты, эскадрон драгун, 300 пеших и конных стражников, а с ними и те, которые ускользнули от расправы. Возглавил карательную экспедицию известный своей кровожадностью уфимский пристав Бамбуров.

Все это войско разместили по домам непокорных жителей Сима. И в ту же ночь каратели начали расправу.

Более ста человек арестовали и избили, но ничего добиться не могли. Никто не признал себя участником восстания и не упомянул имени Михаила Гузакова. Не добившись на месте нужных показаний, пристав Бамбуров отправил арестованных в уфимскую тюрьму.

* * *

Тайные агенты, наконец, узнали, где находится Гузаков Михаил и Мызгин Иван.

Унтер-офицер сформировал из казаков и стражников добровольческий отряд лыжников и повел их в лесную сторожку к ручью Гремячка.

Эта сторожка находилась верстах в пятнадцати от железной дороги и сорока верстах от Сима, в ущелье меж крутых скалистых гор.

Михаил и Иван жили в сторожке как дома. Сюда никто не заглядывал. Они часто отлучались, и всегда без опасения возвращались обратно. И сегодня два друга, не спеша, катились на лыжах в свое убежище. Когда они находились в густом сосновом бору выше сторожки лесника, на сходящихся к ручью обрывистых скалах, до их слуха донеслись отрывистые голоса.

Затем Гузаков увидел вооруженных лыжников, отрезавших спуск в лощину.

– Что будем делать? Нас окружили. Остался один путь – десятисаженный обрыв.

– Миша, сзади каратели.

– Значит, прыгаем!

Друзья быстро сделали несколько замысловатых узлов на снегу, скрылись от глаз преследователей, соскользнули на край скалы, сняли лыжи и… прыгнули в пропасть…

Солдаты кружили по краю обрыва, но им и в голову не пришло, чтоб кто-то мог прыгнуть в пропасть. Каратели спустились к сторожке. Но и здесь никого не застали.

Охотники за людьми вернулись в Сим обескураженные.

Между тем на заводе вновь появились листовки, писанные плакатными буквами.

– Карателям никогда не поймать Гузакова. Смерть предателю! (Дьяволов).

– Что за Дьяволов появился? – вопрошал Умов.

– Видно, друг Гузакова, – предположил унтер-офицер.

Вторая листовка была без подписи:

«Товарищи! Всех не арестуют. Не падайте духом. Придет время, освободим арестованных. Берегите силы, готовьтесь к бою!»

Полиции было неизвестно, что часть большевистской организации на заводе уцелела. Чевардин Василий Андреевич, Теплов Валериан Владимирович, Озимин Василий Дмитриевич продолжали активную деятельность. Они поддерживали связь с Гузаковым, выполняли его советы и действовали самостоятельно.

Гузаков заболел. Его верный спутник Мызгин немедленно сообщил об этом в уфимский комитет большевиков. Михаила перевезли в Уфу. Туда же перебрался и Мызгин. Друзья остались в распоряжении уфимского комитета.

* * *

Шел день за днем, месяц за месяцем, они складывались в годы. Никто из арестованных не вернулся. Ни с кем не разрешалось свидание. Поступали тревожные сигналы из Уфы. Арестованных бьют, пытают, принуждают назвать себя убийцами. Раненый Алексей Чевардин, чуть живой, содержится в тюрьме без медицинской помощи.

Родственники арестованных не раз ездили в Уфу, нанимали защиту. В один из таких приездов они увидели огромную толпу народа, двигающуюся по улице.

– Куда идет народ?

– К тюрьме! В тюрьме политических убивают!

– Боже мой! О-о-о! – зарыдала женщина, приехавшая из Сима.

– Что с вами, голубушка! – подхватил побледневшую женщину солидный мужчина в форме железнодорожника.

– Там наши, симские рабочие, спасите их! – выкрикнула женщина.

Толпа загудела и бегом ринулась к тюрьме, но наткнулась на внушительную преграду: солдатские штыки и казацкие шашки. Раздался предупредительный залп. Толпа остановилась.

– Что там происходит? – спрашивали друг друга собравшиеся у тюрьмы.

– Говорят, шпана напала на политиков. Там сейчас идет бой.

– А чего же тогда солдаты-то здесь торчат, а не там?

– Они народ не пускают, как бы не освободили политиков.

Там действительно был бой уголовников с политическими заключенными. Следствие, не добившееся желаемых показаний от симских рабочих, натравило на них уголовников, попыталось без суда расправиться с заключенными.

Во время прогулки уголовников, которых раньше оберегали от встречи с политиками, боясь «пагубного» влияния, тюремные надзиратели выпустили часть симских рабочих. Только они пристроились в хвост гуляющим, уголовники, ждавшие политиков, набросились на них. Бандитов было больше, чем симцев… Некоторые симцы упали, обливаясь кровью.

Кто-то вбежал в коридор и отчаянно крикнул: «Товарищи! Симских рабочих убивают уголовники!»

Большая часть симцев, находившаяся во второй камере, услышала этот крик. Послышались громовые удары в дверь второй камеры, затем грохот падающих кирпичей и туча пыли. В образовавшуюся брешь выскочили все заключенные. Они хватали кирпичи и бежали во двор.

Увидев вырвавшихся арестованных, тюремные надзиратели выпустили во двор еще одну камеру уголовников. Но теперь уже бандитам противостояла сплоченная сила, вооруженная кирпичами.

– Отрезайте выход! Жмите к стене! – командовал Павел – брат Михаила и Петра Гузаковых. – Не бросать кирпичи! Закладывайте кирпичи в рубашки и бейте бандитов с плеча!

Симцы тотчас отрезали уголовникам путь к отступлению и прижали их к стене. Жандармская затея сорвалась.

Вдруг на дерущихся обрушилась вода. Тюремщики подбросили пожарников на помощь уголовникам.

Об этой-то драке и стало известно в городе. Большевики немедленно подняли народ. Первыми ринулись к тюрьме под вой паровозных гудков железнодорожники.

Народ принудил прокурора и тюремную администрацию изменить отношение к политическим заключенным. Их немедленно перевели в другой корпус, подальше от уголовников, раненым оказали медицинскую помощь, Алексея Чевардина перевезли в загородную тюремную больницу.

Эти вести долетели и до Сима. Родственники арестованных, возвратившись в Сим, кто как мог рассказывали о драке в уфимской тюрьме. А те, которые вернулись позднее, привезли еще одну весть: «Алешу Чевардина из тюремной больницы украли большевики».

* * *

В Уфе на явочном пункте Михаил Гузаков сменил дежурившего боевика Андрея «Рябого» и вместе с ним пошел по улице. На углу улиц Центральной и Успенской им встретились две рослых дамы в ротондах. Михаил вежливо уступил дамам дорогу. А они сзади набросились на Гузакова и сбили его с ног. «Рябой» убежал. Из дворов выскочили стражники. Гузаков не успел даже схватиться за оружие, полицейские связали его.

Орава пеших и конных жандармов доставила связанного Гузакова в одиночный корпус уфимской тюрьмы. «Дамы» ликовали. Это были переодетые жандармы. Один из них по фамилии Колоколов служил стражником в Симе и знал Гузакова в лицо.

В делах жандармского управления появился очень важный документ:

«4 декабря 1907 года в г. Уфе задержан крестьянин Симского завода Уфимского уезда Михаил Гузаков, обвиняемый в неслыханных преступлениях. При обыске у последнего оказалось: револьвер системы «браунинг», заряженный, кожаная сумка, в которой найдена печать уфимской боевой организации РСДРП, 48 патронов, список оружия, записная книжка, 12 рукописных листов, письмо на имя Владимира Алексеева, 12 подписанных листов с печатью СДП, три паспорта – один из них чистый, а остальные на имя Степана Мурзина за № 205 и Антона Сенкевича за № 235».

В ТЮРЬМЕ

Со скрежетом захлопнулась железная дверь. На руках и ногах кандалы. Плечо прикоснулось к сырой, холодной, шершавой стене. Михаил содрогнулся.

Пять шагов до окна. Три шага от стены к стене. В углу налево столик, прикрепленный к стене. Рядом железная кровать, привинченная к полу. Сзади, около двери, железная параша. На дверях – клок желтого света в волчке.

…Темным пологом закрылось узкое окно. Почернели ржавые, изъеденные сыростью стены. Тишина.

Медленно тянется время. Звякнет связка ключей, скрипнет тяжелая дверь, появится прячущий лицо человек, сунет пищу и исчезнет. Снова мертвая тишина.

И так каждый день.

Прошел месяц. Михаила даже не выводили из камеры. Он все чаще и чаще стал прикладывать ухо к полу. Гудит тюрьма. Слышится грохот параш, звон кандалов, жужжание голосов и редкий стук в стену. Михаил прижал ухом железную кружку к стене. Звуки донеслись отчетливее. Редкие удары повторились несколько раз. Стены говорили. Как же их понять? Михаил напряг память, чтобы вспомнить тюремную азбуку, которую на всякий случай преподавал Михаил Кадомцев.

«Где же ты сейчас, друг мой» – подумал Михаил и еще плотнее прильнул к дну кружки, прижав ее к стене.

– …раз …два …три – один короткий, второй сдвоенный, третий дробный, еще, еще… Да, да! Число ударов по алфавитному порядку в условном ряду. А, б, в, г, д, е. Я начинаю понимать! …г …д …е …М …и …ш …а …Г …у …з …т …е …з …ка …Ка.

– Друг мой, Кадомцев, и ты здесь! – еще сильнее заволновался Михаил. Застучали ответные удары – «Тезке Ка… Я в одиночке, в кандалах. Азбуку вспомнил. Стучи, Михаил…» Ответ: «Тебя скоро вызовут… Готовится суд над всеми симцами. Ка…». Ответ: «Понял. Готов постоять за всех. Михаил». Ответ: «Подумай. Надо ли жертвовать собой. Ка». Ответ: «Все равно пощады не будет. Михаил».

Связь боевиков наладилась. Гузакова вызвали к следователю.

– Вас, Гузаков, обвиняют в том, что вы организовали бунт в Симе. Вы это признаете?

– Уточняю, господин следователь, я мстил за убийство моего отца.

– Понятно. Кто ваши соучастники?

– Соучастников нет. Была масса обиженных урядником.

– Кто убил урядника?

– Я.

– А стражника?

– Я.

– Кто поджег дом?

– Я.

– Кто же стрелял?

– Я.

– Значит, во всем виноваты вы, а остальные?

– Они выполняли мои приказы.

– Кто конкретно?

– Не знаю. Невозможно разглядеть в тысячной толпе конкретных лиц, особенно когда сам в состоянии сильного возбуждения.

– Где вы взяли оружие, которым стреляли?

– У урядника, когда его обезоружили.

– У вас все получается гладко. Кроме вас виновных никого нет.

– Так оно и в самом деле, господин следователь.

– Что вы скажете о документах, отнятых у вас во время ареста. Откуда они?

– Ничего не скажу. Я все сказал о своей вине. – Михаил замолчал. Как ни пытался следователь побудить Гузакова к разговору, он не проронил ни одного слова.

Стены тюрьмы вновь заговорили:

«…друг, передай всем: во всем виноват только я. Так уже записано. Михаил». Ответ: «Передал. Были охотники взять на себя. Ка…» Ответ: «Запретите им. Михаил».

Снова мертвая тишина. Только скрежет открывающейся и закрывающейся железной двери резал слух Михаила. Теперь его стали выводить на прогулку. В тюремном дворе кроме него и охраны – никого.

Однажды стены передали Михаилу: «Наши готовят тебе волю». Самым приятным, мелодичным звуком показался Михаилу этот дробный стук в тюремную стену.

* * *

Однообразно текла жизнь в кирпичных стенах казематов. Задыхались от спертого воздуха заключенные в переполненных камерах. Мерзли и изнывали от холода и мертвой тишины в сырых одиночках. Звенели цепями кандальники, растирая отекшие руки и ноги. Единственным утешением был размеренный стук в стену, устанавливающий связь между друзьями. Скрыто действовали связные, получавшие новости вне тюрьмы.

– Тук-тук-тук! – то быстро, то медленно доносились однозвучные удары по стенам.

Михаил с жадностью ловил каждый стук. И вдруг…

«…Миша, скоро суд. Добивается присутствия на суде твоя Вера. Она в Уфе. Твой тезка».

Еще томительнее потянулось время.

Настал день, когда всех симцев повели на суд.

Странная процессия двигалась по улицам города. Конные драгуны, пешие солдаты и жандармы сомкнутой цепочкой отрезали все выходы на улицу, по которой вели арестованных.

Впереди четыре всадника с обнаженными шашками. За ними пеший человек в кандалах, окруженный четырьмя штыками. Его внушительный вид привлек взоры многих обывателей. Огромная черная курчавая папаха на высоко поднятой голове. Смелый взгляд, прямые черты слегка побледневшего красивого лица. Черный полушубок со стоячим воротником и двумя рядами пуговиц. Твердый шаг и гордая выправка – таким шел Михаил Гузаков. За ним на расстоянии десяти шагов снова конные и по сторонам пешие жандармы. Посредине друг за другом на значительном расстоянии один от другого шли арестованные. Сзади – конные. На перекрестках и во дворах – вооруженные стражники.

– Кого ведут? – шептались обыватели, собравшиеся на всех перекрестках.

– Симских бунтовщиков, – отвечали всесведущие.

– Ну и охрана! Знать, сильны бунтовщики!

– Цыц! Молчи, пока и тебя не забрали.

Немало толков вызвала эта странная процессия. В толпе были и друзья арестованных. Они со скорбью провожали их на суд, но были бессильны что-либо сделать.

Судили сразу всех участников симского восстания.

В зал суда Михаила ввели последним и посадили отдельно от товарищей. Он улыбнулся и приветливо кивнул им. У всех подсудимых заблестели глаза. Самому младшему из них Петру Гузакову хотелось плакать, но взгляд старшего брата приободрил и его.

– Встать! Суд идет! – раздалась команда в зале.

Начался обычный судебный процесс.

Михаил пристально всматривался в лица присутствующих в зале. Среди них он не видел ни родных, ни земляков, ни товарищей по борьбе.

Вдруг его глаза встретились с другими, безгранично дорогими, милыми, родными. Часто, часто забилось сердце, кровь бросилась в лицо.

– Вера, милая, ты здесь! Я вижу тебя и рад, – всем своим видом говорил Гузаков.

Кувайцева не сводила глаз с любимого. Он возмужал и, кажется, стал выше ростом. На его лице нет и тени тревоги за свою жизнь. Как он внимательно слушает ответы своих друзей. Что они говорят? Вера долго не могла понять ничего. Думы о Михаиле властно захватили все ее внимание. Только бы не казнь…

– Смотрите, даже мальчишек судят, – послышался шепот соседки.

– Да, да, – машинально ответила Вера.

– Ни один из них не признает себя виновным, – продолжала соседка. – А этот, видимо, главный. И-и! Как он режет…

Вера вздрогнула. Михаил заявил, что виноват во всем только он и никто больше.

– Никакого бунта в Симе не было. Было лишь справедливое возмездие выведенного из терпения народа, возмездие уряднику за все издевательства над населением. Там не было убийц. Урядника и стражника растоптала масса, которая выполняла мою волю, мои приказы. А я мстил за отца!..

Председатель суда прервал Гузакова:

– Подсудимый Гузаков, вы говорите, что масса выполняла вашу волю, ваши приказы. Значит, волю своих товарищей вы подчиняли себе? Интересно знать, как же это вы делали?

Гузаков выпрямился и, стукнув кулаком по барьеру так, что кандалы зазвенели, громко ответил:

– Я тоже с большим интересом посмотрел бы на вас, ваше превосходительство, как бы вы посмели не послушаться меня, если бы я на свободе отдал вам приказ!

Председатель суда заерзал на стуле. Присяжные с изумлением переглянулись. Соседка вновь толкнула в бок Веру.

– И-и! Смотрите, какой смелый!

Вера увидела растерянность судей и гордую фигуру Михаила.

«Миша, родной, – думала Вера. – О, только бы не казнь, только не казнь…» – До конца суда Вера просидела как оглохшая.

Вдруг новая команда – «Встать! Суд идет!» – подняла Веру. Огласили приговор:

– «…приговорены к 20 годам каторжных работ и после отбытия на вечное поселение в Сибири Гузаков Михаил Васильевич, Чевардин Алексей Андреевич…»

Читавший перечислил еще четырех к 12 годам, троих к 8 годам. Вера не смогла запомнить их фамилии: сильно забилось сердце от радости – Мише жизнь. И только после перечисления семи фамилий она опять услышала…

– …как несовершеннолетним Гузакову Петру Васильевичу и Лаптеву Александру Ивановичу по три года тюремного заключения.

– …освободить Головяшкина Петра Степановича, Булыкина Ивана Михайловича, Чевардина Ивана Андреевича».

Суд окончился. Слушатели направились к выходу. Арестованных повели. Вера с криком «Миша!» бросилась к барьеру. Часовой остановил ее. Она беспомощно села. Зал опустел.

– Кто вы? – услышала Вера. Возле нее стоял защитник, выступавший на суде.

– Я… я… жена Гузакова Михаила.

– Как же я не знал об этом?

– Вот прочитайте и помогите мне.

Вера подала прошение, в котором просила суд разрешить ей, гражданской жене Гузакова, обвенчаться с Михаилом и жить с ним, где бы он ни был.

– Я передам ваше заявление, а вы завтра обратитесь к начальнику тюрьмы. Вам разрешат свидание, – предложил защитник и любезно проводил Веру из зала суда.

Гузакова возвратили в ту же камеру. Его неотступно терзала одна мысль: почему приговор вынесли не всем. Что затевают жандармы? Об этом он немедленно сообщил связным через тюремные стены. Получил ответ друга «Выясню. Ка…».

Прошла мучительная ночь. Днем неожиданно позвали:

– Гузаков! На свидание.

– Кто же это мог добиться свидания? – размышлял Михаил, пока вели его в особую комнату.

– Миша!

– Вера!

Они бросились друг к другу в объятия. Михаил тотчас почувствовал за воротом бумажку.

– Нельзя, нельзя, госпожа, так близко подходить, – предупредил надзиратель. – Присядьте вот здесь и говорите только о личных делах.

– Миша! Меня пустили на суд, как твою гражданскую жену. Я подала заявление, чтобы нас обвенчали. Ты согласен?

– Верочка, милая! Согласен!

– Я буду добиваться, чтобы сделали это как можно скорее.

– А я буду ждать, дорогая.

– Я пойду за тобой хоть куда! И что бы с тобой ни случилось, буду всю жизнь тебе верна.

– Спасибо, милая. Я ценю это, но надо ли жертвовать собой ради меня?

– Не говори так, Миша. Ради тебя я готова хоть в петлю!

– Что ты, что ты, Верочка!

Михаил мог допустить мысль о своей смерти, но о смерти Веры… никогда.

Молодые, красивые, смелые, они оба готовы жертвовать своей жизнью ради друга.

– Свидание окончено! – проскрипел надзиратель.

Михаила терзало нетерпение, тело жгла бумажка, лежавшая за воротом. Но надзиратель торчал у волчка. Наконец в волчке появился желтый свет, надзиратель ушел. Пора. Михаил вынул бумажку и торопливо прочитал:

«Прокурор затевает второй суд, передает дело в военный Казанский окружной суд. Обвиняют тебя во всех грехах – в захвате оружия, динамита, денег и прочего. Крепись. В этом ты не виноват. Ждем Петруську с друзьями, которые хлопочут о тебе. Будь здоров. Ваш «великий конспиратор».

У Михаила заблестели глаза. «Петруська с друзьями готовятся вырвать меня из тюрьмы. Успеете ли, дорогие мои?» – мысленно спрашивал Михаил. – «Крепись. В этом не виноват». Значит, отрицать. Постараюсь.

Гузаков разжевал и выплюнул бумажку в парашу.

Вера много дней добивалась разрешения на венчание с Михаилом. Наконец разрешение дали, но на свидание не пустили, позволили только передать записку. Она написала:

«Милый Миша! Наконец-то добилась разрешения на венчание. Оно назначено на 24 мая. Я приду к тебе в том наряде, который тебе больше всего нравился и в котором я сфотографировалась. Крепко целую тебя. Вера».

Михаил впервые безутешно заплакал. Пока Вера добивалась разрешения, Михаила судили второй раз и приговорили к смерти.

Слезы текли на записку любимой. Звякнули кандалы. Михаил с силой ударил кулаком в стену. Где-то хлопнула дверь, раздался крик, послышались частые удары, грохнула параша, провизжали ржавые затворы. Возня. Еще раз хлопнула железная дверь, со скрежетом замкнулись замки и снова мертвая тишина.

Только стены по всей тюрьме передавали:

– В камере смертников Гузаков Михаил, Лаптев Василий, Кузнецов Дмитрий, Литвинцев, Артамонов… В красном корпусе братья осужденных Павел, Петр Гузаковы. Поддержите их… в нашей камере никто не спит. Следите и вы.

В коридорах снуют солдаты. Надзиратели суют дула револьверов в волчки. Тюрьма притаилась. Слышится робкий стук сверху.

– Та, та та… та. Видим на улице, прилегающей к тюрьме, усиленные посты часовых. У тюремной конторы – скопление жандармов. Вероятно, этой ночью будет казнь.

– Та-та-та! Ту-ту-ту! – Заговорили стены, – этой ночью казнь. Скоро 12. Следите.

Тюрьма ожила: «Ш-ш-ш-тише, слушайте все…» И снова мертвая тишина.

Вдруг в этой жуткой тишине раздался отдаленный лязг цепей:

– Ведут, ведут! – вновь заговорили стены. – Ведут, ведут! – передавали друг другу заключенные.

Сколько глаз в этот миг напряженно вглядывались в темноту майской ночи?! Сколько ушей прильнуло к стенам и волчкам железных дверей в казармах?! Сколько сердец замерло в ожидании самого гнусного преступления – казни людей, боровшихся за свободу?!