Текст книги "Наш Калиныч"

Автор книги: Александр Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

САМОВАР

Ожидая Михаила Ивановича, в доме прибирались: мыли полы, стелили тряпичные дорожки и обязательно чистили речным песком большой медный самовар-ведерник.

– Миша любит чаевничать. Посидит с нами за столом да порасскажет, что делается в Питере, – говорила мать Калинина, Мария Васильевна.

Как-то по осени, было это в 1912 году, приехал Калинин усталый, бледный, но веселый. Ходил по огороду и что-то напевал. Побывал в гумнах на молотьбе, съездил на мельницу. Наприглашал к себе верных друзей-односельчан из Воронцова, Шевригина, Никулкина. Сидели они за самоваром, да только на уме-то был не чай: обсуждали запрещенные книги, готовили листовки. Сидели и не подозревали, что за оврагом, под старыми ветлами, спешились полицейские. Неизвестно, как бы дело обошлось, да полицейские встретили ребятишек и спрашивают:

– Эй, вы, покажите-ка нам, где дом Калинина!

– Это какого?

– А того, что из Питера наезжает.

Ребята переглянулись, смекнули, чего от них хотят, взяли да и показали на избу деда Василия Бычкова, а сами побежали предупредить Михаила Ивановича.

Избу Бычковых оцепили. А дед Василий тоже себе на уме. Сидит на лавке да шелушит стручки гороха. О чем его ни спросят, он «ась» да «ась», и затянул время-то. Михаил Иванович людей из дальних деревень выпроводил от себя задним двором, а вот с листовками не знал, что делать. Полицейские уже стучат в дверь, а он все мешкает. И все же находчивость не изменила ему: снял он крышку с самовара да в самовар листовки и спрятал. А потом на трубу надел конфорку и поставил чайник.

Мария Васильевна открыла дверь.

– По приказу его величества, – завопил один из полицейских, высокий, сухой, как жердь, – пришли произвести обыск!

– Сделайте одолжение, – вежливо ответил Михаил Иванович, отошел к окну и стал протирать очки.

– Во время обыска отлучаться никому не разрешается.

– Постараемся. Мы вот тут с соседом чайком займемся, – с некоторой веселостью ответил Михаил Иванович.

На каждом обшарили одежду, потом в горнице и в сенях начали вскрывать коробки, опрокидывать кадушки, корзины.

Мария Васильевна с зажженной свечой повела полицейских в чулан, в погреб, в подполье. Полицейские поглядывали на Калинина: беспокоится или нет? Коли волнуется, тут и искать надо.

Михаил Иванович ничем себя не выдавал, переговаривался с соседом об урожае нынешнего года, о том, что хорошо бы заиметь на паях молотильную машину.

К тому времени Калинин не одну ссылку отбыл, и все же спокойствие ему давалось нелегко: найдут листовки – упекут в Сибирь.

Особенно усердствовал маленький юркий полицейский. Он вызвался даже на чердак слазить. Лестница под ним зашаталась.

– Осторожнее, – как бы участливо сказал Калинин.

Полицейские долго рылись, копались, а уехали с пустыми руками.

После их отъезда Михаил Иванович долго подсушивал на стекле лампы и разглаживал листовки.

– Миша, может, самовар-то свежей водой налить? – спросила Мария Васильевна.

– Спасибо. Ты у меня молодец, мама! – сказал Калинин и поцеловал мать.

«СОДРУЖЕСТВО»

Часто бывало так, что мать Михаила Ивановича, пожилая женщина, летом одна принимала на себя все заботы по хозяйству.

– Право же, откуда только сила и здоровье берутся, – говорила она.

Следом за жнитвом – молотьба. Пока стоит сухая погода, надо успеть перевезти снопы с поля, сложить в стога, вычистить и выровнять ток. Скрипят телеги с возами, лошадь за лошадью. Клубится по дороге пыль. По всем гумнам, во всю ширь Верхней Троицы, с края и до другого края вырастают малые и большие стога. Каждый копошится на своей усадьбе. Урожай невелик, но требуется уложить рожь, ячмень и овес по отдельности.

Поздно вечером к дому Калининых пришел сосед Александр Моронов. Старые и малые звали его дядя Саша. Дивились: зажиточный он мужик, а все лето босой, в одной ситцевой рубашке с расстегнутым воротом. На коричневой, загорелой груди виднелся крест.

– С кем, Мария Васильевна, будешь смолачиваться? – К матери Михаила Ивановича он был всегда уважителен.

– Как и прежде, хотелось бы, дядя Саша, с твоей семьей. Живем крыльцо в крыльцо. Амбары и сараи рядом.

– Да вот как бы на молотьбу приехал сын твой. Тогда какой разговор: только с твоей семьей, как и допрежь.

– Может, и приедет. Пишет из Питера.

Михаил Иванович, жалея мать, приезжал на покос. На короткое время приехал и на молотьбу. Все страдные работы по крестьянству не миновали его. Он пахал свои полосы. Жал серпом, косил в лугах по реке Медведице. Говорил:

– Всякая работа имеет свой трудовой ритм. Особенно этот ритм чувствуется в молотьбе. Встать в четыре цепа – игра, а в шесть цепов – музыка.

Однако же с приездом, увидав на гумне соседа, в этом году заявил другое:

– Будем смолачиваться, дядя Саша, по-новому. Купим на паях молотильную машину. Маленькую, двухконку.

Моронов сильно расстроился:

– Напрасно тебя ждал. Откуда мне иметь такой капитал. У тебя что ни месяц на заводе – заработок.

– Скотины на дворе убавь. Через год восполнишь. Спины у нас с тобой не железные. Не согласишься, буду искать кого другого в партнеры.

Ночь дядя Саша Моронов не спал, скрипел деревянной кроватью. Вставал, пил воду, чтобы охладить себя изнутри. А утром, чуть свет, сбегал в богатое село Горицы. Посмотрел, как там работают машины на обмолоте снопов.

– Понравилось? – спросил его Михаил Иванович.

– Соглашаюсь. Только бы не упала на меня еще напасть: сегодня ты здесь, а завтра тебя не бывало…

– На что намекаешь?

– Сам знаешь, на что. Повенца-то еще прибавят, чтобы сломить в тебе волю.

– Воля моя всегда будет при мне…

Машину привезли из города Кашина. Взялись за дело горячо. Моронов не только крестьянин, но и хороший плотник: под чугунное зубчатое колесо соорудил из бревен крестовину. Для прочности врыл ее в землю. А Михаил Иванович – слесарь: ему ли не собрать машину – подтянуть привода к шестерням молотильного барабана.

Оказалось, труднее обучить лошадей ходить по кругу. Но и это преодолено, и вот сильный, порывистый гул раздался на усадьбе Калининых.

Это был праздник для крестьян Верхней Троицы и соседних деревень Поповки, Посады, Хрипелево. Двое крестьян из деревни Микулкино, проезжая мимо, остановили лошадей. Набирали в руки пропущенную через барабан солому, выискивали: нет ли оставшихся в колосе зерен?

Машина работала чисто. У барабана, засучив рукава, стоял Михаил Иванович в больших, специальных очках, защищающих глаза. Под руки ему подкладывали снопы женщины и ребятишки. Моронов погонял лошадей, покрикивая:

– Ой, милые! То-то для вас прогулка. Тянем, потянем… – Взмахивал кнутом.

Когда лошади уставали, сбивались, тогда Моронов погонял лошадь соседей и кнута отпускал не поровну, с разбором. Михаил Иванович не мог не замечать этого, видела и Мария Васильевна. А что поделаешь, когда у них такой сосед?

Всего два дня потребовалось, чтобы небольшие хлебные стога Калининых и побольше стога Мороновых пропустить через молотильный барабан.

И вот дядя Саша, довольный, веселый, принялся засыпать жито в амбар по сусекам, складывать солому в два больших омета. «Цепами дубасить пришлось бы не менее двух, а при плохой погоде и трех недель, а тут взято разом без потерь, все в сохранности», – радовался он.

Но испытания для него не кончились, а лишь начались. Пришла с поклоном соседка через улицу – окно в окно, Варвара Шагина, женщина тощая, немолодая.

– Помогите мне, дядя Саша. Не управлюсь я с молотьбой до самого снега. Машиной-то как скоро и легко. Счастливые вы.

Моронов замотал головой и замахал руками:

– Такое счастье никому не заказано. Молотилка-то дорого досталась. Я свое хозяйство надорвал, скота лишился, – неласково ответил он и принялся жаловаться на то, как трудно живется его семье.

Мария Васильевна, сгребавшая солому у своего сарая, услыхала, не стерпела, заступилась за Варвару:

– Надо, дядя Саша, помочь, надо.

Людскую нужду она знала хорошо, многие годы несла ее на своих плечах.

– Сколь возьмете, столь и заплачу. Житом или деньгами. Знаешь, в моей семье одни дети, – просила Варвара.

– Молотилка на два хозяина. Один решать такие дела я не вправе.

– Михаил Иванович согласился. Пожалел.

– Согласился доверить машину в чужие руки? Нет, этого не может быть. Заправлять снопы надо уметь. Мало бросишь – плохо, а много – того хуже. А вдруг в снопах-то камень, вот тебе и нет зубьев в шестернях, – пугал притихшую женщину Моронов, сам удивлялся на себя, откуда у него такие познания.

Калинин на все это ответил по-другому:

– Просят нас, дядя Саша. Значит, мы с тобой вошли в почет, уважение. Надо быть довольным.

– Не нужно мне никакого почета. Я знаю себе цену. Машину не доверяю.

– А если без доверия. Поможем сами. Ты и я, вот она, машина, и не в чужих руках, а в наших.

Моронов опять схватился за голову и замахал руками:

– Так я и знал, так и знал: с машиной двойное горе. Варваре поможем, а там кому-то и другому. Уезжай ты, Михаил, поскорее в свой Питер, уезжай. А я затащу машину в сарай, чтобы не видели. До будущего года.

Обмолачивали снопы Варваре Шагиной Калинины всей семьей. И денег не взяли. Когда она расплачивалась с Мороновым, слезы на глазах выступили от обиды, и она не сдержалась, выкорила:

– Вроде бы пришла тебя поблагодарить, дядя Саша, а слов благодарности не нахожу. Верно это говорят, ты стал настоящим сельским буржуем. Носишь крест на шее, а зачем носишь-то?

Моронов круто разобиделся: за все доброе – выговор. Пожаловался Михаилу Ивановичу, что его окрестили буржуем.

Михаил Иванович заулыбался:

– Буржуем не назову – зажиток твой от личного труда. А вот с годами ты становишься жадным. Это плохо. Жадность тебя может съесть начисто, без остатка. Надо сделать так, дядя Саша, чтобы молотильная машина стала достоянием многих. Чтобы вокруг нее сдружился наш сельский народ.

Моронов стоял перед ним с опущенной головой. Выслушал терпеливо, но ответил в сердцах:

– Который раз говорю, уезжай. Чем скорее, тем лучше. А то опять, как прошлым годом, пожалуют стражники, тогда защищать не стану. Скажу, кто ты есть. Что вижу, что слышу, то и скажу.

Михаил Иванович продолжал улыбаться, разглаживая черные тугие усы.

Перед отъездом у дома Калининых собрались сельские мужики. Пришли попрощаться с Михаилом Ивановичем, а получилось вроде собрания. За молотильную машину пожелали внести свой пай: Соловьев Александр, Румянцев Сергей, Кондратьев Федор, Бычков Николай с сыном Василием за двоих.

Так родилась на деревне артель «Содружество».

ПОСЛЕ ВЕЛИКОГО ОКТЯБРЯ

ПЛАЩ

С утра было пасмурно. И к полудню пошел мелкий сентябрьский дождик.

Но народ, собравшийся на митинг со всей Бессоновской волости (это было под Пензой), не расходился, а лишь плотнее сжимался вокруг небольшой трибуны, затянутой кумачом.

Речь держал Председатель ВЦИК Калинин, прибывший сюда с агитационно-инструкторским поездом «Октябрьская революция».

Михаил Иванович стоял на трибуне в одной рубашке с расстегнутым косым воротом, подпоясанной узким ремешком.

Шел суровый, военный девятнадцатый год. Калинин говорил о положении в стране, о борьбе с белогвардейщиной. Рубашка на нем прилипла, по лицу бежали струйки воды. Он то и дело протирал очки.

И вдруг откуда ни возьмись над головами многолюдной толпы появился свернутый плащ. Передаваемый из рук в руки, плащ плыл к трибуне.

Стоящий рядом с Калининым председатель Бессоновского волисполкома Новиков расправил плащ и накинул его на плечи Калинину.

Михаил Иванович поблагодарил кивком головы, по-доброму улыбнулся, продолжая говорить о невероятных трудностях, выпавших на долю молодой Советской власти в борьбе с внутренними и с внешними врагами.

Когда митинг кончился, народ проводил Председателя ВЦИК с площади до самого агитационно-инструкторского поезда. Здесь продавались книги, плакаты. Можно было зайти в один из вагонов и посмотреть киножурнал и даже целую кинокартину.

По дороге Михаил Иванович забеспокоился: кто же хозяин плаща? Кому его возвратить? Осмотрели плащ: нет ли какого документа, удостоверяющего личность? Документа не было, а вот листок из школьной тетради нашли. На нем было написано заявление в волисполком с просьбой обеспечить школу на зиму дровами. На заявлении была резолюция: «Отказать. Новиков».

Явно плащ принадлежал кому-то из учителей местной школы, туда его и отправили.

А Михаил Иванович, отказавшись от обеда, пошел к телефону и попросил соединить его с председателем волисполкома.

– Вот ведь стояли вы на трибуне, товарищ Новиков, смотрели в глаза своим людям, и не стыдно вам было?

– Не понимаю, Михаил Иванович. Говорите яснее, не щадите, – отвечал Новиков.

– Ребят вы не любите. Для кого же и для чего наши великие революционные свершения?

Новиков дал Михаилу Ивановичу слово снабдить школу дровами.

БУРЖУЙСКАЯ ШУБА

– Всякие оказии бывали со мной. А вот однажды буржуйская шуба подвела. Хорошо, что голову не срубили. Могло бы и это стать, – вспоминая годы гражданской войны, говорил Михаил Иванович своим землякам. Случилось это так.

В первых числах ноября, в военный девятнадцатый год, агитационно-инструкторский поезд «Октябрьская революция», которым руководил Калинин, пришел в освобожденный Воронеж.

В нескольких верстах от города Первый конный корпус под командованием Буденного сражался с белыми частями генералов Шкуро и Мамонтова.

– Хотел бы я повидаться с Семеном Михайловичем, – заявил местным властям Калинин после митинга.

– Дорога плохая, Михаил Иванович. К тому же и опасно.

– На это я вам скажу: смелому горох хлебать, а несмелому и щей не видать…

Захотел поехать на фронт и Григорий Иванович Петровский, Председатель ЦИК Украины. Им указали на карте район Землянская, где находился штаб корпуса. Дали машину с опытным шофером. А чтобы не было холодно, посоветовали надеть шубы из конфискованного имущества буржуев.

Как назло, с утра сильно затуманило: кусты обернулись медведями, а придорожные деревца – подозрительными странниками. Дорога, развороченная колесами орудий, давала о себе знать: машина то и дело подпрыгивала.

– Мы, кажется, заблудились, – глядя из-под руки на перелесок, сказал Петровский.

– Возможно. Путь не наторен, да и развилок много, – ответил Калинин.

– Не повернуть ли?

И тут на перекрестке, словно из-под земли, появились два конармейца в остроконечных шлемах и в коротких полушубках.

– Кто едет и куда? – спросил один из красноармейцев.

– Местные. А вы кто?

– Буденновцы.

– Вот и хорошо. Мы тоже красные.

– Какие же вы красные? Вы буржуи! К белым удираете! Руки вверх!

Михаил Иванович, поправив на носу железные очки, сказал, что они представители Советской власти, имеют документы за подписью Ленина.

– Видали мы таких представителей в енотовых шубах, – усмехнулся один из бойцов.

– Тоже красные нашлись, – подхватил другой. – Снимайте шубы! Хватит, погрелись!

– Да что вы, товарищи дорогие!

– Мы буржуям не товарищи! Разговор кончен.

Конармейцы приказали шоферу следовать за ними. Молоденький боец пустил своего рыжего с заиндевевшей мордой коня впереди, старший поехал следом. У того и другого сабли наготове.

Калинин и Петровский лукаво переглянулись: дело складывается неплохо. Они заблудились, а тут их проводят до места.

– Это хорошо, что вы нас в штаб доставите, а то мы, чего доброго, могли бы в расположение белых попасть, – сказал Михаил Иванович.

– А вам туда и надо, – заявил замыкающий.

Так и прибыли они под конвоем в небольшое село.

Боец, что постарше, отрапортовал начальству:

– Наш разъезд задержал двух буржуев. Доставлены живыми.

Высокий, статный работник штаба, узнав Калинина и Петровского, тотчас же вызвал Буденного.

– Представьте, Семен Михайлович, наши воины задержали председателя России и председателя Украины.

Буденный, затянутый ремнем с кобурой на боку, любуясь на широкие, с длинными полами и бобровыми воротниками купеческие шубы, рассмеялся.

– Простите, товарищи, за такой оборот дела, – сказал он. – Могло кончиться и хуже.

– Мы это почувствовали, – ответил Калинин. Затем поднял очки, разглядывая на свет стекла, дохнул на них и стал протирать стекла концами шарфа.

Бойцы из дозоров, убрав сабли, стояли смущенные.

– Простите нас, товарищи!

Михаил Иванович подошел к ним.

– За что же вас прощать? Благодарить надо. Хорошо выполняете свой красноармейский долг. Спасибо от Советского правительства за проявленную бдительность.

И Калинин пожал бойцам руки.

КОВАРСТВО ВРАГА

В последних числах мая 1920 года поездом ВЦИК «Октябрьская революция» Михаил Иванович Калинин со своими людьми – инструкторами, пропагандистами на короткое время остановился на Юго-Западной железной дороге, в селе Тальное.

В тех же местах и в то же самое время, не теряя боевого порядка, передвигался кавалерийский корпус Буденного, не менее как в тысячу сабель. К поезду ВЦИК на хороших лошадях подъехали военачальники: командир 6-й дивизии товарищ Быхтан – коренастый, заветренный здоровяк, затянутый ремнями, с густо запыленной бородой и с ним красный командир Кироносенко, по-юношески еще не утерявший на щеках румянца.

Они отрапортовали Председателю ВЦИК о пополнении корпуса и попросили его выступить с речью перед их отходом на новый огневой рубеж.

– Не будет ли это отсрочкой вашему передвижению? – спросил Михаил Иванович.

– Нет, не будет. Упущенное наверстаем, была бы на душе каждого бойца вера в то, за что сражаемся, – ответил Быхтан.

Кироносенко в знак согласия кивнул головой.

Погода стояла хорошая, по-весеннему солнечная. Обширное поле за селом Тальное, прогретое, как бы парилось, дышало. На взгорьях уже пылило под ногами лошадей, а в лощинах появилась молодая зеленца, первый подножный корм.

Михаил Иванович очутился в самой гуще конармейцев. Отпустив лошадей, они смеялись, шутили, балагурили. При виде Председателя ВЦИК притихли, присмирели. Некоторые уже знали Калинина, другие много слышали о нем.

Калинин, как всегда в этих случаях, был общителен. Увидев бойцов плохо одетых, к тому же в разное, в плохой обуви, спрашивал:

– Как далеко идете? Хватит ли дойти до конца обуви, одежды? Хорошо ли несут вас кони?

Бойцы беспечно отвечали:

– Хватит, Михаил Иванович. Только бы конец был поближе. Да и скажите нам, где он, этот конец?

– Сказать могу: конец не за горами. А как это скоро закончим – за вами дело, за вашим умением побеждать. Сила у нашего государства день ото дня нарастает, как говорится, идем на прибыль, а враг – на убыль.

Бойцы понимали, что действительно дело в них, в армии, в разгроме на всех фронтах белогвардейщины.

Когда проходили обозную часть корпуса, где сильно пахло украинским борщом, впереди Калинина и сопровождающих его людей на дорогу выбежал неумытый, непричесанный, босой да еще и голопузый парнишка.

Быхтан нервно передернул плечами, кому-то крикнул в сердцах:

– Товарищ Черенков, вы взяли себе на воспитание этого парнишку, держите его на привязи, нянчитесь с ним, чего он тут шныряет, появляется, где не нужно.

И сию минуту послышался густой, осадистый бас самого Черенкова:

– Яша, Яшка! Иди ко мне, дьяволенок. Что я тебе говорил: не появляйся в ногах командиров и комиссаров.

Парнишка не послушался. Стоял на месте. А большие черные глаза его горели, выражая любопытство: кто такой есть Калинин? Почему все начальники встревожены?

Тогда Черенков явился сам, бородатый, седеющий да еще и колченогий, непохожий на бойца-кавалериста, обозник.

Стал он оправдываться перед Председателем ВЦИК, затягивая на животе ремень.

– Мальчонка-то приблудный, сирота. Тетка взяла его к себе, чтобы он сам кормился и ее кормил. Послала побираться. Он ходил, ходил от дома к дому – не подают. Время-то тяжелое, каждому до себя. На запах кухни к нам и пришел. Вшивый, остригли мы его под нолевку. Война кончится, возьму Яшку в свою деревню. Детей у меня нет.

– Вижу, хороший вы человек, товарищ Черенков, – сказал Михаил Иванович. – Но почему парнишку не оденете и не обуете?

– Велико ему все: шинель подрезали не однажды, и опять велико. Ботинки на ногах не держатся. А скоро вот оно и тепло.

Михаил Иванович шел дальше, в самую гущу бойцов, расположившихся на отдых. И всюду его радостно приветствовали, приветствовали в его лице молодую Советскую власть.

На пригорок выкатили тачанку с установленным на ней пулеметом, ту знаменитую тачанку, которую затем конармейцы прославили в песне.

– Это у нас, Михаил Иванович, не только боевое оружие, но и трибуна в полевых условиях для проведения всякого рода митингов, – сказал Быхтан.

– А что, это очень удобно, – ответил Калинин.

Поднявшись на тачанку, он снял фуражку, вытер лоб платком от жаркой испарины. Расстегнул пуговицы на френче, помахал одной рукой, другой. В ответ на его приветствие бойцы опять долго аплодировали.

В это самое время в чистом голубом небе с запада в сторону села Тальное, стрекоча, появился аэроплан. Смотрели на него настороженно, не отводя глаз.

Через короткое время с задних рядов закричали:

– Свой! Наш аэроплан. Видите, на крыльях у него красные звезды.

Каждый про себя шептал: «Наш, наш. Небось, разведчик. И у нас на вооружении имеются аэропланы».

Но все это обернулось по-другому. Аэроплан приблизился, покружил и вдруг открыл стрельбу по собравшимся на митинг людям. И тут все поняли, что красные звезды на крыльях – маскировка, коварная уловка врага.

– Рассредоточиться! – послышалась громовая команда Быхтана.

Схватив каждый свою винтовку, кто-то спрятался в кустах, кто-то засел в придорожной канаве. Повсюду открыли по вражескому аэроплану ответный огонь.

Михаил Иванович оставался на тачанке. От него не отходили Быхтан и Кироносенко.

Послышалось новое указание:

– Стрелять прицельно, только прицельно!

Летчик вражеского аэроплана испугался дружного огня снизу, развернулся и улетел. К счастью, урона не было. Председателю ВЦИК все же удалось в напутствие бойцам сказать несколько слов о злодеяниях белогвардейщины, о их коварстве, которое бойцы сейчас сами видели. Сказал и о том, что у каждого из них в сознании мечта поскорее возвратиться в свою семью, в свой дом. Выехать в поле, по-доброму опустить в землю зерна. Но для этого нужна мирная жизнь, которую они завоевывают.

Конармейцы уже седлали лошадей.

Во время налета вражеского аэроплана Михаил Иванович заметил, как под колесами тачанки промелькнула наголо остриженная голова парнишки, того самого Яшки, которого он только что перед этим видел в обозной части.

Корпус частями начал покидать село Тальное.

Командир шестой дивизии Быхтан, а с ним красный командир Кироносенко подошли к Калинину и стали извиняться за непредвиденное вмешательство.

Михаил Иванович, ни в чем не изменив себе, ответил спокойно:

– Всех нас ждет непредвиденное, пока враг не сломлен. – Помолчав, добавил: – Но мы с вами взрослые люди, к тому же закаленные, а вот детей надо держать подальше от опасности. Парнишку этого, Яшку, отведите в наш агитпоезд. Мы определим его в детдом.

Яшка услыхал этот разговор, разобрался что к чему, засуетился, забегал и крикнул:

– Нет! Не хочу, не поеду! Здесь останусь.

Быхтан ответил:

– Не пойдет он никуда из кавалерии. Здесь ему, как подрастет, обещаны конь и сабля.