Текст книги "Приключения первоклассника"

Автор книги: Александр Власов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава 7. Кто страшнее: звери или люди?

А теперь пришла пора рассказать о том, как по домам шли дети из микрорайона Центрального. Покинув школу, они сразу оказывались перед сложным выбором – куда же направить свои стопы? Первый вариант – пойти прямо до главных ворот, то есть так же, как и я, – через кишащий волками лес, мимо интерната – пристанища воров и убийц. Но если я за воротами поворачивал направо, то им предстояло повернуть налево и идти по дороге до пересечения улицы Школьной с улицей Ленина.

Это было сопряжено с большими опасностями, поскольку по обеим сторонам дороги рос такой дремучий лес, какого, наверное, не было в нашем краю и в эпоху палеолита. С правой стороны в лесу находилась восьмилетняя школа, с левой – районная больница, и ученик, решивший идти этим путём, мог погибнуть по трём причинам: или его съедало выскочившее из-за деревьев животное (не только волк, но и медведь – здесь, в отличие от школьного леса, они водились), или убивали сделавшие вылазку учащиеся восьмилетки, испокон веков враждовавшие с воспитанниками средней школы, или приканчивали сидящие в засаде у дороги ходячие больные (в больнице их толком не кормили, и они порой разнообразили свой рацион, страшно сказать, человечиной). В общем, шансов добраться до оживлённой улицы Ленина, а оттуда – до находящегося поблизости дома у маленького одинокого путешественника было мало, поэтому дети чаще всего выбирали другой путь.

Второй вариант предполагал поворот от ступеней школы налево. Тут возвышалась одна из двух мусорных куч, на которой неизменно копошились собаки, но эти особи не отличались величиной и свирепым нравом, как их собратья на другой куче, поэтому пройти мимо них не составляло труда.

Ученику, дошедшему до угла школы, предстояло решить, что делать дальше. Можно было подойти к трубам теплотрассы, где постоянно кучковались старшеклассники, и, заплатив им пять копеек, получить возможность пролезть сквозь отогнутые в одном месте прутья ограды на территорию больницы. Тут требовалось сразу включить самую высокую скорость, промчаться мимо инфекционного барака, повернуть к родильному дому и выбежать к будке с установленным рядом шлагбаумом (отсюда выезжали на вызовы машины «скорой помощи»). От этого места до домов микрорайона Центрального было рукой подать.

Но такой способ подходил только для тех, у кого, во-первых, были деньги, и кто, что не менее важно, умел очень быстро бегать, ведь по территории больничного комплекса бродили агрессивные пациенты, спастись от которых позволяли только хорошие спринтерские задатки. Если же школьник попадался больным в руки, то его либо сразу убивали и волокли тело в пищеблок, чтобы тамошние повара приготовили из него вкусные блюда, либо брали в заложники и отдавали родителям только за солидный выкуп – десять рублей, а то и больше.

Те, для кого данный вариант был неприемлем, шли дальше, до калитки, ведущей на Большую Луговую улицу. Идти по тротуару параллельно больничному забору не рекомендовалось: он, в отличие от школьного, был не металлическим, а деревянным, несколько пролётов от времени рухнуло, и оттуда в любой момент могли выскочить зловещие больные. Поэтому надо было забрать влево и, перейдя через дорогу, взять курс на четырёхэтажное здание районной поликлиники. Здесь хоть и опять начинался лес (он окружал поликлинику плотным кольцом), но крупных хищников в нём не водилось, потому что место было людным: с раннего утра и до позднего вечера тут шныряли хворые граждане и их родственники, а также врачи, медсёстры и санитарки. Под сенью высоких дерев там и сям были протоптаны удобные тропки, и дети смело шагали по ним, не опасаясь, что их растерзает какая-нибудь лесная бестия.

Безопасный отрезок заканчивался там, где Большую Луговую улицу пересекала улица Садовая. Тут лес становился труднопроходимым, дорога, сплошь пересечённая узловатыми корнями, практически не угадывалась. Лесная чащоба шла дальше, вплоть до самого конца Большой Луговой. В этом древесном царстве нужно было взять направление на угол дома номер восемь, затерявшегося среди буйной растительности, и, добравшись до него, держать курс на дома микрорайона Центрального, видневшиеся в каких-то парах сотен метров.

В этом лесном массиве, как ни странно, не обитали волки, но зато часто встречался особый вид рыси, именуемый местными жителями «мурка». Мурка, достигавшая размеров молодого льва, охотилась на обычных обитателей леса – пугливых ланей и косуль, но не упускала случая отведать человеческого мяса. Она выслеживала добычу, сидя на дереве, откуда прыгала на жертву и в мгновение ока ударом тяжёлой лапы ломала хребет.

К счастью, далеко не всегда муркам удавалось схватить незадачливого школьника. Дело в том, что многие мужики из дома номер восемь имели ружья, и кто-нибудь из них постоянно дежурил на балконе, держа оружие наготове. Они достигли настолько высокой степени профессионализма в стрельбе, что были в состоянии попасть мурке, бросившейся с дерева на, казалось бы, уже обречённого шкета, прямо в глаз. Но поступали так мужики вовсе не из-за человеколюбия, а потому, что большую красивую шкуру убитого хищника можно было выгодно продать. За такой трофей местные богатеи давали до двадцати пяти рублей. Высоко ценились и клыки мурок, из которых делали обереги: считалось, что человека, носящего на шее такой талисман, обходят стороной все неприятности.

Глава 8. Один в поле не воин

Вот такими тернистыми были пути-дороги моих сверстников. Кстати, я сообщил только о маршрутах, позволявших добраться до наиболее крупных и густонаселённых кварталов нашего посёлка, в которых проживало не менее шестидесяти процентов всех учащихся. А ведь были ещё и другие места, находившиеся на значительном удалении от школы, – микрорайон Западный, улицы Механизаторов, Ремесленная, Советская, Железнодорожная, Комсомольская, ряд других… Про улицы, располагавшиеся совсем уж далеко, – Почтовую, Октябрьскую, Полевую, Трудовую и прочие – я вообще молчу…

Внесу некоторую ясность: конечно же, в одиночку учащиеся из школы до дома и обратно ходили очень редко. На такой шаг отваживались, как правило, или имеющие хорошую физическую подготовку и уже, что называется, знающие, почём фунт лиха, старшеклассники, или те из представителей младшего и среднего звена, кто был доведён до крайности голодом, болезнями, издевательствами со стороны других детей и постоянными придирками учителей. Если у первых это было своего рода бравадой, возможностью продемонстрировать смелость и ловкость, этакой разновидностью «русской рулетки», то у вторых – исключительно проявлением полнейшей безысходности.

Тот, кому удавалось без чьей-либо помощи добраться до дома, имел большой авторитет. Ученики с уважением говорили про такого примерно в таком вот духе: «О, Васька пошёл. Он один (на это слово делался особый упор) ходил к себе домой на улицу Ленина!» Если это удавалось сделать ребёнку, которого прежде все шпыняли и мучили (а такие случаи бывали, хотя и крайне редко), то его переставали обижать.

Ходячей легендой был ученик 1 «в» класса Сергей Бобылёв. Посмотреть на него приходили даже видавшие виды десятиклассники. Этот лупоглазый, вечно неумытый и непричёсанный малый жил в одном из частных домов на улице Механизаторов. Отец и мать Серёжи периодически уходили в запои, и он, пожив недельку на жалких школьных харчах, в итоге терял терпение и пускался в путь. В течение только первой четверти он трижды ходил домой в одиночку и ещё два раза – в составе групп (о таком способе перемещения я скоро расскажу).

Бобылёв мог бы сто раз сгинуть на своей «via dolorosa», но оставался жив. Правда, не совсем цел: как-то страшенный пёс отгрыз ему мизинец на левой руке, в другой раз обезьяна оторвала половинку правого уха, а крупный кабан, от которого Сергей каким-то чудом смог спастись на дереве, распорол штаны и оставил глубокий порез на попе. И даже несмотря на это Бобылёв при необходимости закидывал за спину потрёпанный холщовый мешок, заменявший ему ранец, и решительно переступал порог школы, чтобы отправиться в полное опасностей путешествие. Мне кажется, его бесстрашие во многом было обусловлено чрезвычайно низким интеллектуальным уровнем. То есть, попросту говоря, он был полный дурак и зачастую не отдавал себе отчёт в том, что делает. Но дуракам, как говорится, счастье…

Как правило, ребят из полных и благополучных семей забирали из школы родители, бабушки и дедушки, старшие братья и сёстры; они же приводили их по утрам в храм науки. Причём взрослые по одному не ходили, а собирались в группы и в обязательном порядке вооружались – кто дубинами, кто арматурными прутами, кто ножами, кто топорами и вилами.

Иногда дети, живущие друг с другом по соседству, сбивались в шумные ватаги человек по десять-двенадцать и в таком составе отправлялись домой. Это было опаснее, чем идти под защитой взрослых; для голодной волчьей стаи, свирепой мурки или нескольких проворных людоедов из больницы такая группа могла стать настоящим подарком. Но всё-таки в большинстве случаев школьникам удавалось дойти до пункта назначения, поскольку и звери, и люди предпочитали нападать на одиноких путников.

Не лишним будет напомнить, что те ученики, за кем не приходили взрослые и кто не обладал достаточным мужеством для того, чтобы отправиться домой одному, вынуждены были оставаться в школе в крайне тяжёлых бытовых условиях.

Часть 2. Осторожность – прежде всего

Глава 1. На штурм столовой

Каждый из нас ходил, что называется, по лезвию ножа. И это касается не только уличных опасностей. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не получил травм различной степени тяжести в самой школе. Часто это происходило вследствие действий других детей: кто-то кого-то избивал до полусмерти, кто-то над кем-то жестоко шутил (вспомнить хотя бы историю с Лыковым и самодельной бомбой). Чаще всего различные происшествия подобного характера случались на переменах, потому что на уроках сдерживающим фактором являлось присутствие учителя (хотя, чего уж греха таить, некоторые педагоги не обращали никакого внимания на то, что творится у них под носом).

Если бы в школе велась статистика, связанная с полученными детьми повреждениями, то в графе «Время» для учащихся начальных классов чаще всего ставилось бы «Между 10.40 и 11.00». Это была большая перемена, когда мы питались в столовой. В нашем 1 «б» с первых дней учебного года существовал такой порядок: минут за семь до конца второго урока Наталья Михайловна зычно оглашала по фамилиям пары (мальчик – девочка), которые должны были выйти из-за парт, взяться за руки и встать перед закрытой дверью класса. Первыми шли Абрамова и Бородин, за ними постепенно выстраивалась вереница остальных детей. У нас было 19 девочек и 18 мальчиков, поэтому в те дни, когда все присутствовали, замыкающей алфавитный список Лене Швецовой не хватало пары, и она, понуро опустив голову, стояла в хвосте колонны, растянувшейся от двери класса до учительского стола.

Наталья Михайловна распахивала дверь, и возглавляемая ею процессия начинала двигаться по коридору. Впереди уже шёл 1 «а», а за нами из своего кабинета выползал 1 «в». Миновав длинный коридор с раздевалкой для учащихся среднего и старшего звена по левой стороне, а затем – вестибюль, мы поднимались по двум лестничным пролётам на второй этаж и оказывались у дверей школьной столовой.

Вообще-то согласно инструкции дежурный учитель должен был пропускать классы по порядку – сначала первые, потом вторые и так далее до пятого включительно (остальные обедали после третьего урока). Но на деле действовал неписаный закон «Кто смел, тот и съел». Хотя мы приходили к столовой за пару минут до звонка, здесь уже царили хаос, бедлам, шум, гам и полнейшее безобразие.

В дверном проёме толпились пятиклассники, которые уходили с урока даже раньше, чем мы, и предпринимали яростные попытки прорваться внутрь. На их пути стояли дежурный учитель и несколько крепких старшеклассников, которые орали прямо в раскрасневшиеся и обезумевшие лица: «Назад, назад, сволочи! Вы что, не видите, – еда ещё не разложена?!» Действительно, ученицы из девятых-десятых классов, расставлявшие по столам тарелки, стаканы и раскладывавшие хлеб, к этому моменту не успевали обойти все столы (а их было двадцать пять, если не больше, и каждый рассчитан на четыре посадочных места).

Как правило, окрики не действовали на детей, продолжавших напирать, и тогда кто-нибудь из старших ребят, потеряв терпение, принимался остервенело бить учеников, находящихся в первых рядах, то есть наиболее активных возмутителей спокойствия. Кто-то скорчивался, получив жилистым кулаком под дых, кто-то, хныча, размазывал льющуюся из разбитого носа кровь, кто-то скрывался в задних рядах, зажимая ладошкой подбитый глаз.

Применение грубой физической силы позволяло восстановить некое подобие порядка, но ненадолго. С первого этажа длинной извивающейся лентой уже поднимались мы, первоклассники, за нами дружно топали учащиеся вторых и третьих классов. А тут техничка давала звонок, и буквально в ту же секунду, как по команде, к столовой со страшным топотом и рёвом по тёмному коридору, где находились кабинеты физики, химии, завучей и радиоузел, мчались архаровцы из четвёртых классов.

Далее происходило то, что с полным на то правом можно назвать «Ходынкой в миниатюре». Учителя первых классов принимались отпихивать от дверей влезших без очереди пятиклассников, те с какой-то животной яростью отбивались, кусаясь, царапаясь и лягаясь. Мы, самые маленькие участники этого кошмарного действа, оказывались зажатыми между ними и подоспевшими второклассниками. Второклассники, видя, что в дверях столовой закипает схватка, моментально входили в боевой раж, бросались на нас с тыла и принимались расшвыривать во все стороны. В свою очередь, они подвергались нападению третьеклассников, а всех нас вместе жестоко и больно тузили ребята постарше.

В большинстве случаев сопровождавшие нас учителя благоразумно покидали поле боя и предоставляли учащимся самостоятельно выяснять отношения и решать вопрос о том, кто же первым сядет за обеденные столы. Дежурные старшеклассники, не в силах противостоять чудовищному натиску, отскакивали прочь, и озверевшая толпа растрёпанным, потным и хищно скалящимся комом вкатывалась в помещение. О соблюдении очерёдности речь уже не шла. Сильные с остервенением молотили слабых, случайно вставших у них на пути, сшибали их с ног, топтали, лишь бы занять место за столом.

Стоить отметить, что существовало негласное правило: любого, прорвавшегося внутрь, севшего за стол и схватившего в руку ложку или вилку (таким было обязательное условие), выгнать уже было нельзя. То есть если первоклассник успевал занять место прежде пятиклассника, тот не имел права его вышвырнуть вон. Это правило, которое все считали справедливым, неукоснительно соблюдалось.

В итоге сто (или чуть больше) счастливчиков принимались за еду, а тех, от кого удача отвернулась, выставляли за порог дежурные, которым на помощь приходили вооружённые разделочными ножами, скалками и черпаками повара. Остаться в столовой разрешали только самым маленьким, чтобы не заставлять их ещё раз давиться в дверях. Да, и не стоит забывать о том, что детям, съевшим свою порцию, надо было покинуть столовую, а из-за этого на входе возникала ещё большая неразбериха.

Всего же такая куча-мала устраивалась на протяжении перемены пять раз, поскольку питание получали свыше пятисот детей. Процесс приёма пищи таким большим количеством учащихся захватывал ещё и минут пятнадцать от третьего урока. После этого в опустевшей столовой становилось относительно тихо: дежурные убирали со столов посуду, за деревянной перегородкой слышались голоса поваров, а уборщица тётя Маша, мурлыча себе под нос весёлую песенку, сметала с пола в совок выбитые зубы и вытирала шваброй кровавые лужицы.

Странно, но в такой дикой свалке школьники не так уж часто получали тяжёлые увечья. Расквашенные носы, свёрнутые челюсти, заплывшие глаза, вывихнутые конечности, шишки, синяки и ссадины – всему этому не было числа, но такие травмы лечились рядом со столовой, в медицинском кабинете. Медсестра, на таких повреждениях собаку съевшая, за считанные минуты могла оказать помощь двум десяткам юных пациентов: там йодом помажет, тут – зелёнкой, кому витаминку даст, кому повязку наложит – вот и нет проблем.

Но происходили и плохие вещи. Однажды физкультурник Грачёв, возглавлявший звено дежурных из 10 «а» класса, приказал держать оборону в дверном проёме как можно дольше, поскольку повара по какой-то причине замешкались, и старшеклассницы стали разносить еду минут на пять позже обычного. На входе в это время творилось невесть что: такого орева, мата и визга школа, казалось, прежде никогда не слыхивала. Так получилось, что человеческий водоворот бросил в первые ряды прущих в столовую школяров ученика 1 «в» класса Мишу Хлыстова. Миша, носивший странное прозвище «Дуська», был мальчиком спокойным и незлобивым, а таким всегда достаётся сильнее и больнее, чем сорванцам.

Кто-то двинул Дуське коленом под зад, да так здорово, что он кувыркнулся вперёд, и голова его оказалась зажатой между дверным косяком и боком какого-то весьма упитанного третьеклассника. Для толстяка, которого спереди толкали в грудь, а сзади безжалостно колотили по спине, голова Хлыстова, очень неприятно давившая на рёбра, стала последней каплей, переполнившей чащу терпения: малый, до этого момента стоически сносивший тычки и тумаки, противно заорал и изо всех сил задвигал своей жирной тушей. Тотчас же в унисон ему тоненько завизжал Дуська; он отчаянно задёргался, пытаясь освободиться, но не смог. В следующее мгновение в его голове что-то отчётливо щёлкнуло, и левый глаз, выскочив из глазницы, повис на одной жилке.

Не буду говорить, как дико вопил, катаясь по полу столовой (он всё-таки смог невообразимым усилием туда ввалиться), бедный Миша; у него даже полезли изо рта какие-то дурно пахнущие комья. Об этом до сих пор неприятно вспоминать. Что особенно жутко – ребята, усевшиеся за столы, принялись преспокойно уплетать свои порции, а на изувеченного паренька не обращали никакого внимания…

Медсестра, к которой принесли Дуську, попыталась вставить глаз на место, но зрительный орган постоянно выпадал. Тогда она перерезала ткани, соединяющие глаз с глазницей, перочинным ножом и продезинфицировала все эти обрезки спиртом. Интересно то, что у Михаила не возникло никаких осложнений, и он, отсидев недельки две дома, вернулся в школу бодреньким и свеженьким, как огурчик.

Параллельно со случаем, в результате которого Дуська лишился глаза, мне приходит на память и другой эпизод, в какой-то степени перекликающийся с уже описанным мною происшествием. Это случилось в середине ноября здесь же, на втором этаже. Близ входа в столовую располагались водопроводные краны и раковины, а над ними – длинное узкое зеркало. По замыслу проектировщиков здания, дети перед посещением столовой должны были мыть руки, чтобы во время приёма пищи не занести внутрь каких-нибудь паразитов. На деле этого не происходило, потому что краны были давным-давно свинчены.

Левее раковин находилось окно, а под ним стояла лавочка; это место очень любили мальчишки из среднего звена, потому что здесь можно было устроить одну весьма весёлую забаву. Ребята садились на банкетку так плотно, что порой на ней умещались шесть человек, и те из них, кто находился по краям, упирались ногами в стены и принимались отталкиваться от них, выдавливая таким образом сидевших посередине.

Развлечение, считавшееся уделом смелых учеников, потому что было достаточно травмоопасным, неизменно сопровождалось криком, хрипом, визгом и блеянием. Иной раз «давильщики» нажимали одновременно с такой силой, что дети, сидевшие по центру или ближе к нему, вылетали с лавки как пробки из бутылки с шампанским и потом долго потирали бока и бёдра, сплошь покрытые синяками. Но это был благополучный исход, а происшествие, о котором я веду речь, завершилось печально.

Так уж вышло, что в тот раз на краях банкетки расположились два крепких девятиклассника – Селиванов и Кузин; кроме них на лавочке сидели ещё три школьника, причём в центре волею случая оказался тщедушный семиклассник Витя Галкин. Когда мальчишки на флангах поднажали, он оказался в очень неудобной позе: в его таз справа и слева упёрлись зады соседей, изловчившихся немного развернуться, чтобы не быть выдавленными сразу; руки Вити выдвинулись вперёд, из-за чего плечи находившихся рядом учащихся врезались ему в рёбра.

Виктор затрепыхался, но от этого ему стало только хуже. Он хотел глотнуть воздуха, но не мог – так сильно его сдавили с обеих сторон. Поскольку давление продолжалось не меньше минуты, мальчик начал терять сознание. Никто из ребят не почувствовал, что тело его обмякло, и жестокая забава продолжалась. «И-э-эх!» – выдохнул Кузин, со всей дури отталкиваясь ногами от стены. «Р-р-р!» – зарычал Селиванов, из последних сил сдерживая этот свирепый натиск. «И-и-и!» – уныло пискнул Галкин; послышался треск, бедняга дёрнул головой, и из его рта извергся поток бурой жижи из крови и полупереваренной пищи.

Конечно, после этого развлечение пришлось завершить, потому что у Вити сломались тазовые кости и рёбра. Он бессильно сполз с банкетки на пол и лежал, едва заметно дрожа и чуть слышно постанывая. Кузин, обеспокоенный состоянием Вити, сбегал за школьной медсестрой, кабинет которой находился совсем рядом; она осмотрела пострадавшего и сообщила, что нести его в лазарет нет смысла, так как он скоро отдаст концы. Надо немного подождать и потом оттащить его на кладбище.

Действительно, Галкин скоро затих. Пришли служители лазарета с носилками, положили на них безжизненное тело и унесли прочь, а уборщица подмыла лужу, натёкшую из Вити. После этого новая партия ребят как ни в чём не бывало оккупировала лавочку и принялась весело толкаться…