Текст книги "Корсиканские братья"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

XVI

В восемь часов вечера я был у де Франчи, чтобы узнать, нет ли для меня каких-нибудь поручений, но он попросил меня подождать до завтра, проговорив загадочно: «Ночь подскажет».

Однако на следующий день вместо того, чтобы прийти к нему к восьми часам, а этого было бы вполне достаточно, чтобы успеть на место к девяти, я был у Луи де Франчи в половине восьмого.

Он был в своем кабинете и писал.

На звук открываемой мною двери он обернулся.

Я заметил, что он очень бледен.

– Извините, – сказал он мне, – я заканчиваю письмо для матери. Садитесь, возьмите газету, если газеты уже пришли. Возьмите хотя бы «Прессу», там есть довольно забавный фельетон господина Мери.

Я взял упомянутую газету и сел, с удивлением отмечая разительный контраст между почти мертвенной бледностью и его спокойным, значительным и тихим голосом.

Я попытался читать, но глаза пробегали по строчкам, я не понимал их смысла.

Прошло пять минут.

– Я закончил, – сказал он.

Он позвонил и вызвал слугу:

– Жозеф, меня ни для кого нет дома, даже для Жиордано. Проведите его в гостиную. Я хочу, чтобы никто, кто бы то ни был, не помешал мне побыть десять минут наедине с этим господином.

Слуга закрыл дверь.

– Послушайте, – сказал он, – мой дорогой Александр. Жиордано – корсиканец, и он мыслит по-корсикански, я не могу ему доверить то, что хочу. Я буду просить его сохранить тайну, и это все. Вас же я хочу попросить пообещать мне точно исполнить мои инструкции.

– Конечно! Это задание для секунданта?

– Задание гораздо более важное, потому что вы, может быть, сможете уберечь нашу семью от второго несчастья.

– Второго несчастья? – спросил я удивленно.

– Возьмите, – он протянул мне письмо, – это то, что я написал матери, прочтите его.

Я взял письмо из рук де Франчи и стал читать его с возрастающим удивлением.

«Моя добрая мама,

Если бы я не знал, что вы сильны, как спартанка, и покорны, как христианка, я бы постарался изо всех сил, чтобы приготовить вас к ужасному событию, которое вас потрясет. Когда вы получите это письмо, у вас останется всего лишь один сын.

Люсьен, мой чудный брат, люби мать за нас двоих!

Позавчера у меня был приступ воспаления мозга. Я не обращал внимания на начальные симптомы, и врач приехал слишком поздно!

Милая мама, мне не на что больше надеяться, если только на чудо, но какое у меня право на то, чтобы надеяться, что Бог сотворит для меня это чудо?

Я пишу вам в момент просветления. Если я умру, то это письмо отнесут на почту через четверть часа после моей смерти, так как моя любовь к вам эгоистична и я хочу, чтобы вы знали, что я умер, не сожалея так ни о чем на свете, как о вашей нежности и о любви моего брата.

Прощайте, матушка.

Не плачьте. Вас любила душа, а не тело, и, где бы она не была, она будет вас любить вечно.

Прощай, Люсьен.

Никогда не покидай нашу мать и помни, что, кроме тебя, у нее никого нет.

Ваш сын, твой брат Луи де Франчи».

Прочитав последние слова, я повернулся к тому, кто их написал.

– Итак, – сказал я, – что это значит?

– Вы не понимаете? – спросил он.

– Нет.

– Я буду убит в девять часов десять минут.

– Вы будете убиты?

– Да.

– Да вы с ума сошли! Откуда у вас подобные сумасбродные мысли.

– Я не сумасшедший и не сумасброд, мой друг… Меня предупредили, вот и все.

– Предупредили? Кто?

– Разве мой брат не рассказывал вам, – спросил Луи, улыбаясь, – что мужчины в нашей семье пользуются своеобразной привилегией?

– Действительно, – проговорил я, чувствуя, что меня помимо моей воли начинает знобить. – Он говорил мне об этом.

– Так вот, сегодня ночью мне являлся мой отец, и именно поэтому вы нашли меня таким бледным. Вид мертвецов делает бледными живых.

Я смотрел на него с удивлением, граничащим с ужасом.

– Вы сказали, что видели вашего отца сегодня ночью?

– Да.

– И он говорил с вами?

– Он объявил мне о моей смерти.

– Это был, наверное, просто страшный сон, – сказал я.

– Нет, это была страшная реальность.

– Вы спали?

– Я бодрствовал… Вы не верите в то, что отец может посетить своего сына?

Я опустил голову, ведь в глубине души я и сам верил в эту возможность.

– Как это произошло? – спросил я.

– Боже мой, очень просто и естественно, я читал, ожидая отца, ибо знал, что, если мне грозит какая-нибудь опасность, мой отец появится. В полночь моя лампа сама собой погасла, дверь медленно открылась и появился отец.

– Но как? – воскликнул я.

– Да как живой: одет в свою обычную одежду, но только очень бледный и с невидящими глазами.

– О, Боже…

– Он медленно приблизился ко мне. Я, лежа на кровати, приподнялся на локте.

– «Добро пожаловать, отец», – сказал я ему.

Он приблизился ко мне, пристально на меня посмотрел, и мне показалось, что сила отцовской любви оживила этот мертвенный взгляд.

– Продолжайте… это ужасно!..

– Его губы шевелились, но странно: хотя его слова были беззвучны, я отчетливо слышал, как они звучали внутри меня, отчетливо и звонко, как эхо.

– И что он вам сказал?

– Он сказал мне: «Думай о Боге, сын мой!»

«Я буду убит на этой дуэли?» – спросил я. И увидел, как две слезы скатились из глаз призрака.

«В котором часу?»

Он показал пальцем на часы. Я посмотрел в указанном направлении. Часы показывали девять часов десять минут.

«Хорошо, отец, – ответил я. – Пусть исполнится Божия воля. Я покидаю мать, это так, но для того, чтобы соединиться с вами».

Бледная улыбка пошевелила его губы, и, сделав мне прощальный знак, он удалился.

Дверь сама открылась перед ним… Он исчез, и дверь сама закрылась.

Рассказ был так прост и очевиден, что стало ясно: или сцена, о которой рассказал де Франчи, произошла на самом деле, или в его воспаленном сознании – игра воображения, которую он принял за реальность и которая была так ужасна.

Я вытер пот, струившийся у меня по лицу.

– Так вот, – продолжил Луи, – вы ведь знаете моего брата, не так ли?

– Да.

– Как вы думаете, что он сделает, если узнает, что я был убит на дуэли?

– Он в ту же минуту покинет Суллакаро, чтобы драться с тем, кто вас убил.

– Правильно, и, если его тоже убьют, моя мать станет вдовой трижды: вдовой мужа и двух сыновей.

– О, я понимаю, это ужасно!

– Значит, этого нужно непременно избежать. Вот я и решил написать это письмо. Веря, что я умер от воспаления мозга, мой брат не будет никому мстить. Матери будет не так тяжело, если она поверит в то, что мною распорядилась воля Божья, а не рука человека. Разве только…

– Разве только?… – повторил я.

– О! Ничего… – ответил Луи. – Я надеюсь, что этого не произойдет.

Я понял, что он, отвечая сам себе, чего-то опасался, Я не стал его больше ни о чем спрашивать.

В этот момент открылась дверь.

– Дорогой мой де Франчи, – проговорил барон де Жиордано, – я повиновался твоему запрету насколько это было возможно, но уже восемь часов, а встреча в девять. Нам нужно проделать около полутора лье, и поэтому нужно выезжать.

– Я готов, мой милый, – ответил Луи. – Войди. Я сказал уже все, что собирался сказать.

Он посмотрел на меня и приложил палец к губам.

– Что касается тебя, мой друг, – продолжил он, поворачиваясь к столу и беря запечатанное письмо, – то вот тебе поручение. Если со мной произойдет несчастье, прочитай это письмо и, я прошу тебя, сделай все, о чем я тебя в нем прошу.

– Хорошо!

– Вы принесли оружие?

– Да, – ответил я. – Но в последний момент я заметил, что заедают курки. Поэтому, когда будем проезжать, возьмем пистолеты у Девизма.

Луи посмотрел на меня, улыбаясь, и пожал мне руку. Он понял, что я не хотел бы, чтобы он был убит из моих пистолетов.

– У вас есть экипаж? – спросил Луи. – Или послать за ним Жозефа?

– Я на двуколке, – сказал барон, – и, потеснившись, мы уместимся там втроем. И поскольку мы уже немного опаздываем, то приедем гораздо быстрее на моих лошадях, чем на нанятых экипажных.

– В путь, – сказал Луи.

Мы спустились. У двери нас ждал Жозеф.

– Мне пойти с вами, месье? – спросил он.

– Нет, Жозеф, – ответил Луи, – нет, это ни к чему, вы мне не нужны.

Затем, немного поотстав:

– Возьмите, друг мой, – сказал он и положил ему в руку столбик золотых монет, – и, если порой, когда я был в плохом настроении, я был с вами резок, простите меня.

– О! месье, – воскликнул Жозеф со слезами на глазах, – что это значит?

– Тише! – проговорил Луи.

Он вскочил в коляску и сел между нами.

– Он был хорошим слугой. – Луи последний раз посмотрел на Жозефа. – И если вы сможете ему чем-либо помочь, кто-нибудь из вас, то я вам буду признателен за это.

– Ты что, увольняешь его? – спросил барон.

– Нет, – ответил Луи, улыбаясь, – я его покидаю, вот и все.

Мы остановились у дверей Девизма только для того, чтобы взять пистолеты, порох и пули, затем тронулись в путь, пустив лошадей крупной рысью.

XVII

Мы прибыли в Винсент без пяти девять.

Еще одна коляска остановилась одновременно с нашей: это была коляска де Шато-Рено.

Мы въехали в лес двумя разными дорогами. Наши кучера должны были поставить коляски рядом на большой аллее.

Через несколько минут все были на месте встречи.

– Господа, – сказал Луи, – вы знаете – никаких соглашений.

– Однако… – проговорил я, приближаясь.

– О, мой друг, помните, что после того доверия, которое я вам оказал, вы не должны настаивать на том, чтобы с чем-то соглашаться или что-то предлагать.

Я склонил голову перед этой безоговорочной волей, которая для меня была волей свыше.

Мы оставили Луи у коляски, а сами направились к де Буасси и де Шатогранду.

Барон Жиордано держал в руке коробку с пистолетами.

Мы обменялись приветствиями.

– Господа, – сказал барон Жиордано, – в наших обстоятельствах уместно будет ограничиться самыми короткими приветствиями, потому что с минуты на минуту нам могут здесь помешать. Наша обязанность была принести оружие – вот оно. Можете их проверить, они только что куплены у оружейного мастера, и мы даем слово, что господин Луи де Франчи их даже и не видел.

– Излишне было давать слово, месье, – ответил виконт де Шатогранд, – мы знаем, с кем имеем дело.

И, взяв пистолет, в то время как де Буасси взял другой, оба секунданта проверили их исправность и уточнили калибр.

– Это пистолеты для обычной стрельбы, ими еще никогда не пользовались, – сказал барон. – Мы привезли оружие, а вам его заряжать.

Молодые люди взяли по пистолету, точно отмерили одинаковое количество пороха, взяв наугад две пули, и вбили их в дула деревянными молотками.

Во время этой операции, принимать участие в которой у меня не было ни малейшего желания, я подошел к Луи, встретившему меня улыбкой.

– Не забудьте ни о чем, что я вас просил, – сказал он мне, – и добейтесь от Жиордано, которого я также просил в письме, оставленном для него, чтобы он ничего не рассказывал ни моей матери, ни брату. Позаботьтесь также о том, чтобы газеты ни словом не обмолвились об этом деле, или, уж если и напишут что-нибудь, то пусть не упоминают имен.

– Вы все еще находитесь в этом ужасном убеждении, что дуэль будет для вас роковой? – спросил я.

– Я убежден в этом больше, чем когда-либо. Вы мне, по крайней мере оставьте это право, хорошо? Чтобы я принял смерть как настоящий корсиканец.

– Ваше спокойствие, мой дорогой де Франчи, настолько велико, что это дает мне надежду, что вы сами в это не верите.

Он достал часы.

– Мне осталось жить еще семь минут, – сказал он, – возьмите, вот мои часы, сохраните их, я вас прошу, в память обо мне: это великолепный брегет.

Я взял часы и пожал руку де Франчи.

– Надеюсь вернуть их вам через восемь минут, – сказал я.

– Не будем больше об этом говорить, видите, к нам идут, – ответил он.

– Господа, – сказал подойдя де Шатогранд, – здесь справа должна быть поляна, которой я сам воспользовался в прошлом году. Давайте ее поищем. Это будет лучше, чем в аллее, где нас могут увидеть и помешать.

– Ведите нас, месье, – сказал барон де Жиордано Мартелли, – мы пойдем за вами.

Виконт пошел первым, мы следом, образуя две группы. Действительно, скоро мы оказались, после почти незаметного спуска, посреди поляны, которая раньше, несомненно, была прудом. После того как пруд высох, образовался овраг, окруженный со всех сторон склонами. Площадка, как будто специально созданная, чтобы служить театром для сцены, подобной той, которая здесь должна была разыграться.

– Месье Мартелли, – спросил виконт, – вы не хотите вместе со мной отсчитать шаги?

Барон ответил утвердительным жестом, и, идя рядом с де Шатограндом, они отмерили двадцать шагов.

Я на несколько секунд вновь остался один на один с де Франчи.

– Кстати, – сказал он, – вы найдете мое завещание на столе, там, где я писал, когда вы вошли.

– Хорошо, – ответил я, – будьте спокойны.

– Господа, если вы готовы… – сказал виконт де Шатогранд.

– Я готов, – ответил Луи. – Прощайте, мой друг, спасибо за все, что вы сделали для меня, не считая того, – добавил он с меланхолической улыбкой, – что вы для меня еще сделаете.

Я взял его за руку: она была холодной, но не дрожала.

– Послушайте, – сказал я ему, – забудьте видение этой ночи и цельтесь как можно лучше.

– Прощайте!

По дороге он встретил барона Жиордано, который держал предназначенный ему пистолет, взял его, взвел курок, даже не посмотрев на него, пошел на свое место, отмеченное носовым платком.

Господин де Шато-Рено стоял уже на своем.

В полном молчании оба молодых человека поприветствовали своих секундантов, затем секундантов своих противников, а потом друг друга.

Шато-Рено казался привычным к подобного рода делам. Он улыбался как человек, уверенный в своих силах. Возможно, он знал, что Луи де Франчи сегодня впервые взял в руки пистолет.

Луи был спокоен и холоден, его красивая голова была похожа на мраморный бюст.

– Итак, господа, – объявил де Шато-Рено, – вы видите, мы ждем.

Луи посмотрел на меня в последний раз, а потом, улыбнувшись, поднял глаза к небу.

– Господа, приготовьтесь, – сказал Шатогранд.

Затем он стал считать, хлопая в ладоши:

– Раз… два… три…

Два выстрела слились в один.

В это же мгновение я увидел, как Луи де Франчи, дважды обернувшись вокруг себя, опустился на одно колено.

Де Шато-Рено остался стоять: был слегка задет лишь лацкан его редингтона.

Я поспешил к Луи де Франчи.

– Вы ранены? – спросил я.

Он попытался мне ответить, но не смог: на губах его появилась кровавая пена.

Тогда он бросил пистолет и поднес руку к правой стороне груди.

Мы с трудом рассмотрели на его редингтоне дырку, в которую бы мог войти кончик мизинца.

– Господин барон, – закричал я, – бегите в казарму и приведите полкового хирурга.

Но де Франчи собрал силы и остановил Жиордано, сделав ему знак, что это уже бесполезно.

Тут он упал на второе колено. Де Шато-Рено тотчас удалился, но оба его секунданта приблизились к раненому.

Мы же тем временем расстегнули редингтон и разорвали жилет и рубашку.

Пуля вошла под шестым ребром справа и вышла немного выше левого бедра.

При каждом вздохе умирающего кровь фонтанировала из обеих ран.

Было очевидно, что рана была смертельной.

– Господин де Франчи, – сказал виконт де Шато-гранд, – мы огорчены, поверьте, всей этой печальной историей, и мы надеемся, что вы не держите зла на господина де Шато-Рено.

– Да… да… – пробормотал раненый, – да, я прощаю его… но пусть он уедет… пусть он куда-нибудь уедет…

Затем, с трудом повернувшись ко мне:

– Помните о своем обещании, – проговорил он. – А теперь, – сказал он, улыбаясь, – посмотрите на часы.

Он вновь упал и издал тяжелый вздох.

Это был его последний вздох.

Я посмотрел на часы: было ровно девять часов десять минут.

Потом я закрыл глаза Луи де Франчи: он был мертв.

Мы отвезли труп домой, в то время как барон де Жиордано поехал сделать заявление в комиссариат полиции квартала; вместе с Жозефом я поднял его в комнату.

Бедный парень заливался горючими слезами.

Входя, я помимо своей волн посмотрел на часы. Они показывали девять часов десять минут.

Конечно, их просто забыли завести, и они остановились, отмечая это время.

Через минуту барон Жиордано вернулся вместе с судебными исполнителями, которые, предупрежденные им, принесли свои печати, чтобы опечатать квартиру.

Барон хотел отправить письма друзьям и знакомым умершего, но я попросил его прежде прочитать письмо, которое написал ему Луи де Франчи перед нашим уходом.

Это письмо содержало просьбу скрыть от Люсьена причину его смерти, просьбу никого не посвящать в эту тайну и похороны устроить без помпы и шума.

Барон Жиордано взял на себя все эти хлопоты, а я сразу же навестил господ де Буасси и де Шатогранда, чтобы попросить их хранить молчание об этом трагическом поединке и предложить де Шато-Рено на какое-то время покинуть Париж, не говоря ему по какой причине они так настаивают на его отъезде.

Пообещав помочь в моем деле, насколько это в их власти, они пошли к де Шато-Рено, я же отнес на почту письмо, адресованное мадам де Франчи, в котором сообщалось, что ее сын только что умер от воспаления мозга.

XVIII

Вопреки обычаям, эта дуэль наделала мало шума.

Даже газеты, эти громогласные и лживые общественные рупоры, промолчали.

Всего лишь несколько самых близких друзей провожали тело несчастного молодого человека на Пер-Лашез. Единственно, несмотря на неоднократные настоятельные просьбы к де Шато-Рено, он отказался покинуть Париж.

Был момент, когда я следом за письмом Луи к семье хотел послать свое письмо, но хотя цель и была возвышенной, ложь по отношению к смерти сына и брата мне претила. Я был убежден, что Луи перед этим долго боролся с собой и что у него были важные причины, о которых он мне рассказал, чтобы решиться на это.

Я рисковал быть обвиненным в безразличии или даже в неблагодарности, сохраняя молчание. И я был убежден, что и барон де Жиордано также переживал.

Через пять дней после случившегося, где-то около одиннадцати часов вечера, я работал за столом у камина, один, в довольно мрачном расположении духа, когда вошел мой слуга, быстро закрыл за собой дверь и весьма взволнованным голосом сказал, что господин де Франчи хочет со мной поговорить.

Я повернулся и пристально на него посмотрел: он был очень бледный.

– Что вы сказали, Виктор? – переспросил я.

– О, месье, – ответил он, – правда, я сам ничего не понимаю.

– Какой еще господин де Франчи хочет со мной поговорить? Ну!

– Друг месье… я видел как он приходил к вам один или два раза…

– Вы с ума сошли, мой дорогой! Вы разве не знаете, что пять дней назад мы пережили горечь его потери?

– Да, месье, и вот из-за этого, месье видит, я так Взволнован. Он позвонил, я был в прихожей и открыл дверь. Я сразу же отскочил, когда увидел его. Он вошел и спросил, дома ли месье. Я был так взволнован, что ответил да. И он мне сказал: «Ступайте сообщите ему, что господин де Франчи просит разрешения с ним поговорить», вот почему я пришел.

– Вы сошли с ума, мой дорогой! Прихожая была слабо освещена, и вы, конечно, плохо видели, вы все еще не проснулись и не расслышали. Вернитесь и спросите еще раз имя.

– О, это совершенно бесполезно, и уверяю, месье, что не ошибаюсь: я хорошо видел и хорошо слышал.

– Тогда пусть войдет.

Виктор, весь дрожа, вернулся к двери, открыл ее и потом, оставаясь внутри комнаты, сказал:

– Пусть месье соблаговолит войти.

И я услышал, несмотря на то, что ковер их приглушал, шаги, которые пересекли прихожую и приблизились к моей комнате, затем почти сразу же я действительно увидел, как на пороге двери появился господин де Франчи.

Признаюсь, что первым охватившим меня чувством было чувство ужаса. Я поднялся и сделал шаг назад.

– Извините, что беспокою вас в подобный час, – сказал мне господин де Франчи, – но я приехал всего лишь десять минут назад, и вы понимаете, что я не хотел ждать до завтра, чтобы прийти поговорить с вами.

– О, мой дорогой Люсьен, – воскликнул я, бросившись к нему и обняв, – это вы, это ведь вы!

И помимо воли я прослезился.

– Да, – сказал он, – это я.

Я подсчитал, сколько времени прошло: едва ли письмо должно было дойти, не говоря уже о Суллакаро, но даже и до Айяччо.

– О, Боже мой, – воскликнул я, – так вы ничего не знаете!

– Я знаю все, – сказал он.

– Как это все?

– Да, все.

– Виктор, – сказал я, поворачиваясь к слуге, все еще не пришедшему в себя, – оставьте нас, или лучше вернитесь через четверть часа с сервированным подносом: вы поужинаете со мной, Люсьен, и вы останетесь здесь ночевать, не так ли?

– Я согласен со всем этим, – сказал он, – я не ел от самого Оксерра. Тем более меня никто не знает, и к тому же, – добавил он с очень печальной улыбкой, – из-за того, что все принимают меня за моего бедного брата, меня не впустили в его дом, и я ушел, оставив всех в сильном смятении.

– Это и понятно, мой дорогой Люсьен, ваше сходство с Луи так велико, что даже я сам сейчас был поражен.

– Как! – воскликнул Виктор, который все еще не мог собраться с силами и уйти. – Месье – это брат?…

– Да, но сейчас идите и принесите нам поесть.

Виктор ушел, мы остались одни.

Я взял Люсьена за руку, подвел к креслу и сам сел рядом с ним.

– Но, – проговорил я, все больше поражаясь тому, что вижу его, – вы, должно быть, были уже в дороге когда узнали эту ужасную новость?

– Нет, я был в Суллакаро.

– Невозможно! Письмо вашего брата едва ли еще пришло.

– Вы забыли балладу о Бюргере, мой дорогой Александр. «Мертвые ходят быстро!»

Я содрогнулся.

– Что вы хотите сказать? Объясните, не понимаю.

– А вы не забыли, что я вам рассказывал о видениях в нашей семье?

– Вы видели вашего брата? – воскликнул я.

– Да.

– Когда же?

– В ночь с шестнадцатого на семнадцатое.

– И он вам все сказал?

– Все.

– Он вам сказал, что он мертв.

– Он мне сказал, что убит: мертвые не лгут.

– А он вам сказал, как это произошло?

– На дуэли.

– С кем?

– С господином де Шато-Рено.

– Не может быть! – воскликнул я. – Нет, вы узнали об этом каким-то другим путем?

– Вы думаете, что я расположен шутить?

– Извините! Но, в самом деле, то, что вы говорите, так необычно. И все что с вами происходит, с вами и вашим братом, настолько выходит за рамки привычного…

– Что вы не хотите в это верить, не так ли? Я понимаю! Но посмотрите, – сказал он и распахнул рубаху, показывая мне синюю отметину на коже над шестым правым ребром, – в это вы верите?

– Действительно, – воскликнул я, – именно на этом месте была рана у вашего брата.

– И пуля вышла вот здесь, не так ли?… – продолжил Люсьен, показывая пальцем над левым бедром.

– Фантастично! – воскликнул я.

– А теперь, – сказал он, – хотите я вам скажу в котором часу он умер?

– Говорите!

– В девять часов десять минут.

– Послушайте, Люсьен, расскажите мне все по порядку: я ума не приложу, о чем вас спросить, чтобы услышать ваши невероятные ответы. Мне больше по душе связанный рассказ.