Текст книги "Корсиканские братья"
Автор книги: Александр Дюма
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
VIII
– Вы не один, месье Люсьен? – спросил разбойник.
– Пусть это вас не волнует, Орланди, месье – мой друг, он слышал о вас и захотел навестить вас. Я не стал отказывать ему в этом удовольствии.
– Добро пожаловать к нам в провинцию, месье, – проговорил разбойник, поклонившись и сделав затем несколько шагов в нашу сторону.
Я поприветствовал его как можно вежливее.
– Вы, наверное, уже давно пришли сюда? – спросил Орланди.
– Да, двадцать минут назад.
– Точно, я слышал голос Диаманта, когда он выл на Мучио, и уже прошло четверть часа, как он ко мне присоединился. Это доброе и верное животное, не так ли, месье Люсьен?
– Да, именно так, Орланди, доброе и верное, – ответил Люсьен, гладя Диаманта.
– Но если вы знали, что месье Люсьен здесь, – спросил я, – почему вы не пришли раньше?
– Потому что у нас встреча в девять, – ответил разбойник, – и как неправильно приходить на четверть часа раньше, так и на четверть часа позже.
– Это упрек мне, Орланди? – спросил, улыбаясь, Люсьен.
– Нет, месье, у вас, возможно, для этого были причины, вы ведь не один, и, возможно, из-за месье вы нарушили свои привычки, потому что вы, месье Люсьен, Пунктуальный человек и я это знаю лучше, чем кто-либо, Слава Богу! Вы, месье, достаточно часто из-за меня беспокоитесь.
– Не стоит благодарить меня за это, Орланди, потому что этот раз, возможно, будет последним.
– Мы не могли бы перекинуться парой слов по этому поводу, месье Люсьен? – спросил разбойник.
– Да, если хотите, идите за мной…
– Как прикажете…
Люсьен повернулся ко мне.
– Надеюсь, вы меня извините? – спросил он меня.
– О чем вы говорите, конечно!
Оба отошли и поднялись в пролом, через который нас увидел Орланди. Они остановились там, выделяясь на фоне крепости в свете луны, которая как бы омывала контуры их темных силуэтов жидким серебром.
Теперь я мог рассмотреть Орланди более внимательно.
Это был высокий мужчина с длинной бородой и одетый практически так же, как и молодой де Франчи, за исключением того, что его одежда носила следы постоянного проживания в лесу, где жил ее хозяин: колючего кустарника, через который ему неоднократно приходилось спасаться бегством, и земли, на которой он спал каждую ночь.
Я не мог слышать, о чем они говорили, во-первых, потому что они были шагах в двадцати от меня, а во-вторых, потому что они говорили на корсиканском диалекте.
Но я по их жестам сразу понял, что разбойник очень горячо опровергал доводы молодого человека, которые тот приводил со спокойствием, делающим честь той беспристрастности, с которой он вмешался в это дело.
В конце Концов жестикуляция Орланди стала не такой быстрой и энергичной и речь, кажется, не была уже такой напористой; он опустил голову и, наконец, через какое-то время протянул руку молодому человеку.
Совещание, по всей вероятности, закончилось, так как оба вернулись ко мне.
– Мой дорогой гость, – сказал мне молодой человек, – вот Орланди, который хочет пожать вам руку, чтобы поблагодарить вас.
– За что? – спросил я.
– За желание быть одним из его поручителей. Я уже согласился от вашего имени.
– Если уж вы дали согласие за меня, то вы, наверное, понимаете, что я соглашусь, даже не зная, о чем идет речь.
Я протянул руку разбойнику, который оказал мне честь, коснувшись кончиков пальцев.
– Таким образом, – продолжил Люсьен, – вы можете сказать моему брату, что все улажено, как они хотели, и даже, что вы подписали контракт.
– Речь идет о свадьбе?
– Нет, пока нет, но, возможно, это произойдет.
Разбойник высокомерно улыбнулся.
– Мир, потому что вы этого очень хотели, месье Люсьен, – сказал он, – но не союз: до предательства еще не дошло.
– Нет, – сказал Люсьен, – это будет решено, по всей вероятности, в будущем. Но давайте поговорим о других вещах. Вы ничего не слышали, пока я разговаривал с Орланди?
– Вы имеете в виду то, о чем вы говорили?
– Нет, я имею в виду то, о чем говорил фазан недалеко отсюда.
– Действительно, мне показалось, что я слышал кудахтанье, но я подумал, что ошибся.
– Вы не ошиблись; есть один петух, который сидит на большом каштане, месье Люсьен, в ста шагах отсюда. Я его слышал, когда проходил мимо.
– Ну и хорошо, – радостно сказал Люсьен – его нужно завтра съесть.
– Я бы его уже снял, – сказал Орланди, – если бы не опасался, что в селении подумают, что я стреляю совсем не по фазану.
– Я это предусмотрел, – сказал Люсьен. – Кстати, – добавил он, поворачиваясь ко мне и вскидывая на плечо свое ружье, которое он только что зарядил, – окажите честь.
– Минуту! Я не настолько уверен в своем выстреле, как вы, а мне очень хочется съесть свою часть этого фазана, поэтому стреляйте вы.
– Конечно, – сказал Люсьен, – у вас нет привычки, как у нас, охотиться ночью, и вы, конечно, выстрелите слишком низко. Однако, если вам нечем заняться завтра днем, вы сможете взять реванш.
IX
Мы вышли из развалин со стороны, противоположной той, через которую входили.
В момент, когда мы оказались в кустарнике, фазан обнаружил себя, вновь начав кудахтать.
Он был примерно в восьмидесяти шагах от нас или чуть ближе, скрытый в ветвях каштана, подходы к которому были затруднены растущим всюду густым кустарником.
– Как же вы к нему подойдете, чтобы он вас не услышал? – спросил я Люсьена. – Мне кажется, это не легко сделать.
– Да нет, – ответил он мне, – если бы я смог его только увидеть, я застрелил бы его отсюда.
– Как это отсюда? Ваше ружье может убить фазана с восьмидесяти шагов?
– Дробью нет, а пулей да.
– А! Пулей, можете не продолжать, это совсем другое дело. И вы правильно сделали, что взяли на себя выстрел.
– Вы хотите его увидеть? – спросил Орланди.
– Да, – ответил Люсьен, – признаюсь, это доставило бы мне удовольствие.
– Тогда подождите.
И Орланди принялся имитировать кудахтанье курочки фазана.
Почти сразу же, не видя фазана, мы заметили движение в листве каштана. Фазан поднимался с ветки на ветку, отвечая своим кудахтаньем на призывы, которые посылал ему Орланди.
Наконец он появился на верхушке дерева и был хорошо виден, выделяясь в неясной белизне неба.
Орланди замолк, и фазан замер.
Люсьен сразу же снял ружье и, прицелюсь, выстрелил.
Фазан мешком упал вниз.
– Иди, ищи! – приказал Люсьен Диаманту.
Собака бросилась в кусты и через пять минут вернулась, держа фазана в зубах.
Пуля пробила птицу насквозь.
– Прекрасный выстрел, – сказал я, – не могу не высказать моего восхищения вами и вашим замечательным ружьем.
– О! – сказал Люсьен. – В том, что я сделал, моей заслуги меньше, чем вы думаете: один из стволов имеет резьбу и стреляет как карабин.
– Неважно! Даже если это был выстрел из карабина, он заслуживает всяческих похвал.
– Ого! – воскликнул Орланди. – Из карабина месье Люсьен попадает с трехсот шагов в пятифранковую монету.
– А из пистолета вы стреляете так же хорошо, как из ружья?
– Ну, – сказал Люсьен, – почти, с двадцати пяти шагов я всегда выбиваю шесть из двенадцати по лезвию ножа.
Я снял шляпу и поприветствовал Люсьена.
– А ваш брат, – спросил я его, – он так же силен?
– Мой брат? – переспросил он. – Бедный Луи! Он никогда не прикасался ни к пистолету, ни к ружью. И я все время опасаюсь, как бы в Париже не случилось с ним беды, потому что, будучи смелым человеком и желая поддержать честь нашей Корсики, он позволит себя убить.
И Люсьен опустил фазана в большой карман велюровых брюк.
– А теперь, – сказал он, – мой дорогой Орланди, до завтра.
– До завтра, месье Люсьен.
– Я знаю вашу точность; в десять часов вы, ваши друзья и родственники, будете в конце улицы, не так ли? Со стороны горы, в этот же час, на другом конце улицы будет находиться Колона также со своими родственниками и друзьями. Мы будем на ступенях церкви.
– Договорились, господин Люсьен, спасибо за заботу. И вас, месье, – продолжал Орланди, поворачиваясь в мою сторону и приветствуя меня, – вас я благодарю за честь.
И мы расстались, обменявшись приветствиями. Орланди скрылся в кустах, а мы вернулись на дорогу, ведущую в селение.
Диамант же оставался какое-то время между Орланди и нами, оглядываясь то направо, то налево. После пятиминутного колебания он оказал честь, отдав нам предпочтение.
Признаюсь, что перебираясь через двойную гряду отвесных скал, о которых упоминал выше, я испытывал некоторое беспокойство относительно того, как я буду спускаться. Спуск, как известно, вообще намного труднее, чем подъем.
Я с нескрываемым удовольствием заметил, что Люсьен, без сомнения, догадываясь о моих мыслях, выбрал другую дорогу, не ту, по которой мы пришли.
Эта дорога имела преимущество – она давала возможность продолжить разговор, который, естественно, прерывался на трудных участках.
Итак, поскольку склон был пологим, дорога легкой, я не сделал и пятидесяти шагов, как тут же приступил к привычным расспросам.
– Итак, мир заключен? – спросил я.
– Да, и, как вы могли видеть, не без труда. В конце концов я ему объяснил, что Колона первыми заговорили о мире. А у них пять человек убитых, в то время как у Орланди всего четыре. Колона согласились вчера на примирение, а Орланди пошли на это лишь сегодня. К тому же Колона согласились принародно отдать живую курицу Орланди. Уступка, которая подтверждает, что они признают себя неправыми. Она и решила дело и заставила согласиться Орланди.
– И именно завтра должно произойти это трогательное примирение?
– Завтра, в десять часов. Вы, я полагаю, не слишком огорчены? Вы ведь надеялись увидеть вендетту!
Молодой человек совсем не весело рассмеялся:
– Ай-ай-ай, какая чудесная вещь – вендетта. На протяжении четырехсот лет на Корсике только о ней и говорят. А вы увидите примирение. Да это вещь гораздо более редкая, чем вендетта.
Я расхохотался.
– Вот видите, – сказал он мне, – вы смеетесь над нами и вы правы: по правде говоря, мы странные люди.
– Нет, я смеюсь по другому поводу: у вас так хорошо получается сердиться на самого себя за то, что вам удалось сделать доброе дело.
– Неужели? Да если бы вы могли понимать корсиканскую речь, вы бы восхитились моим красноречием. Вот приезжайте через десять лет и будьте спокойны, все здесь будут говорить по-французски.
– Вы прекрасный адвокат.
– Да нет, вы же знаете, я судья. Какого дьявола! Обязанность судьи – это примирение. Меня назначили судьей между Богом и Сатаной, чтобы я попытался их примирить, хотя в глубине сердца я убежден, что, послушав меня, Бог сделает глупость.
X
Гриффо ждал.
Еще до того, как хозяин обратился к нему, он пошарил в его охотничьей сумке и извлек оттуда фазана. Он услышал и узнал выстрел.
Мадам де Франчи еще не спала, она лишь ушла в свою комнату и попросила Гриффо передать сыну, что бы он зашел к ней перед сном.
Молодой человек, поинтересовавшись, не нужно ли мне чего, и получив отрицательный ответ, попросил у меня разрешения подняться к матери.
Я предоставил ему полную свободу и поднялся в свою комнату.
Я оглядел ее, немного гордясь собой. Мои попытки провести аналогии не были ошибочными. Я гордился тем, что угадал характер Луи так же, как я угадал характер Люсьена.
Я неторопливо разделся и взял томик стихов Виктора Гюго из библиотеки будущего адвоката, лег в постель довольный собой.
В сотый раз перечел я стихотворение Гюго «Небесный огонь» и вдруг услышал шаги: кто-то поднимался по лестнице и остановился прямо у моей двери. Я догадался, что это был хозяин дома, который пришел с намерением пожелать мне спокойной ночи и, конечно, опасается, что я уже уснул, и поэтому сомневается, открывать ли дверь.
– Войдите, – проговорил я, кладя книгу на ночной столик.
Действительно, дверь открылась и появился Люсьен.
– Извините, – сказал он мне, – но я подумал, что я все-таки был недостаточно приветлив с вами сегодня вечером, и не хотел идти спать, не принеся вам своих извинений. Я пришел покаяться перед вами, и поскольку у вас, вероятно, еще есть ко мне изрядное количество вопросов, то я отдаю себя полностью в ваше распоряжение.
– Тысяча благодарностей, – ответил я. – Напротив, именно благодаря вашей любезности я узнал почти все, что хотел. Осталось лишь выяснить одну вещь, о которой я пообещал себе вас не спрашивать.
– Почему?
– Потому что это будет действительно слишком нескромно. Однако я вас предупреждаю, не настаивайте, иначе я за себя не отвечаю.
– Ну хорошо, спрашивайте: нет ничего хуже неудовлетворенного любопытства, оно естественно порождает разные предположения. И из трех предположений одно или два весьма невыгодны для того, о ком идет речь, и весьма далеки от истины.
– Успокойтесь, мои самые оскорбительные на ваш счет предположения сведутся к тому, что вы, вероятно, колдун.
Молодой человек рассмеялся.
– Черт! – сказал он. – Вы и из меня сделали столь же любопытного, как и вы. Говорите, я вас сам об этом прошу.
– Хорошо. Вы были столь любезны, что разъяснили все, что мне было неясно, кроме одного: вы мне показали прекрасное оружие с историческим прошлым, на которое я попросил бы у вас разрешение еще раз взглянуть перед отъездом…
– Итак, это первое…
– Вы мне объяснили, что означает эта двойная надпись на рукоятях двух карабинов.
– Это второе…
– Вы мне объяснили как благодаря феномену вашего рождения вы испытываете, даже находясь в трехстах лье от вашего брата, чувства, которые он переживает, так же, как и он, без сомнения, остро чувствует ваши переживания.
– Это третье.
– Увидев, как вы мучаетесь от тоски, вызванной тем, что с братом явно происходит что-то неприятное, мадам де Франчи взволнованно осведомилась у вас о том, жив ли ваш брат, вы ответили: «Да, если бы он был мертв, я бы это сразу же узнал».
– Да, верно, я так ответил.
– Пожалуйста, если только объяснение будет доступно непосвященному, объясните мне ваши слова, прошу вас.
По мере того как я говорил, лицо молодого человека принимало столь серьезное и значительное выражение, что последние слова я произнес почти заикаясь.
И после того как я замолчал, наступила мертвая тишина.
– Хорошо, я вижу, что был бестактным, – сказал я ему, – давайте считать, что я ничего не говорил.
– Нет, – произнес он, – но дело в том, что как человек светский, вы относитесь ко всему в какой-то мере недоверчиво. И я опасаюсь, что вы сочтете суеверием старинную традицию нашей семьи, которая существует у нас на протяжении четырехсот лет.
– Послушайте, – сказал я ему, – я вас уверяю, что касается легенд и традиций, то трудно найти человека, который бы верил в них так, как я. И особенно безоглядно я верю в разного рода невероятные, казалось бы, невозможные вещи.
– Так вы верите в сверхъестественные видения?
– Хотите, я вам расскажу, что произошло со мной?
– Да, это придаст мне смелости.
– Мой отец умер в 1807 году, следовательно, мне тогда не было и трех с половиной лет. Когда врач объявил о близкой кончине больного, меня переселили к старой кузине, которая жила в доме, стоящем между двором и садом.
Она поставила мне кровать рядом со своей, меня уложили спать в обычное время, несмотря на несчастье, которое мне грозило и о котором я даже не имел понятия. Я уснул. Вдруг в дверь нашей комнаты трижды сильно постучали. Я проснулся, спустился с кровати и направился к двери.
– Ты куда? – спросила моя кузина.
Разбуженная как и я этими тремя ударами, она не могла справиться с охватившим ее ужасом, так как прекрасно знала, что, поскольку выходящая на улицу дверь была закрыта, никто не мог постучать в дверь комнаты, в которой находились мы.
– Я хочу открыть папе, он пришел со мной попрощаться, – ответил я.
Она соскочила с кровати и уложила меня силой, потому что я рыдал и все время выкрикивал:
– Там за дверью папа, я хочу увидеть папу перед тем, как он уйдет навсегда.
– А потом это видение возобновлялось? – спросил Люсьен.
– Хотя я довольно часто его призывал, нет, он не появлялся. Но, может быть, Господь дарит детской чистоте преимущества, в которых отказывает грешному человеку.
– Тогда, – улыбаясь сказал мне Люсьен, – мы в нашей семье более удачливы, чем вы.
– Вы видите ваших умерших родственников?
– Всегда, когда должно произойти или уже произошло какое-нибудь важное событие.
– А чем вы объясняете эту привилегию, дарованную вашей семье?
– Это сохраняется у нас как традиция. Я вам говорил, что Савилья умерла, оставив двух сыновей.
– Да, я помню.
– Пока они росли, всю ту любовь, которая была бы адресована их родителям, будь те живы, оба мальчика направляли лишь друг на друга. Когда выросли, они поклялись, что ничто не сможет их разлучить, даже смерть. Я не знаю, вследствие какого страшного события это произошло, но, однажды они написали кровью на куске пергамента торжественную клятву о том, что тот, кто первым умрет, предстанет перед другим, сначала в момент своей смерти, а потом во всех знаменательных моментах жизни другого. Три месяца спустя один из братьев был убит, попав в засаду, как раз в тот момент, когда другой брат запечатывал предназначенное ему письмо, собираясь нажать печаткой на еще дымящийся воск. В этот момент он услышал вздох позади себя. Обернувшись, он увидел своего брата, который стоял рядом, положив руку ему на плечо, хотя он этого и не ощущал. Совершенно машинально он протянул предназначенное тому письмо. Брат взял письмо и исчез. Накануне своей смерти он его вновь увидел. И, конечно, в это были втянуты не только оба брата, но и их потомки. С этого времени привидения вновь появляются не только в момент смерти умирающего, но и накануне важных событий.
– А у вас были видения?
– Нет, но поскольку мой отец в ночь накануне своей смерти был предупрежден своим отцом, что он умрет, я предполагаю, что я и мой брат также обладаем привилегией наших предков, так как ничего предосудительного не совершили, чтобы потерять этот чудесный дар.
– Эта привилегия принадлежит только мужчинам из вашей семьи?
– Странно!
– Но это так.
Я оглядел молодого человека, который рассудительно и спокойно, полный достоинства, говорил мне о вещах, казалось бы, совершенно невозможных, и я повторил вслед за Гамлетом:
В Париже я принял бы такого молодого человека за мистификатора, но здесь, в сердце Корсики, в отдаленном маленьком селении он скорее выглядел простаком, который искренне заблуждается, или избранником судьбы, который считает себя более счастливым, а может, и более несчастливым, чем другие люди.
– А теперь, – спросил он после долгого молчания, – знаете ли вы все, что хотели узнать?
– Да, благодарю, – ответил я, – я тронут вашим доверием ко мне и обещаю вам сохранить тайну.
– Боже мой, – сказал он, улыбаясь, – да в этом нет никакой тайны, любой крестьянин в селе расскажет историю, подобную той, что я рассказал вам. Я лишь надеюсь, что брат мой не будет никому в Париже рассказывать о нашем чудесном даре. Это не приведет ни к чему хорошему: мужчины будут открыто смеяться, женщины впадать в истерику от ужаса…
При этих словах он встал, пожелал мне спокойной ночи и вышел из комнаты.
Я заснул не сразу, хотя и устал, а когда уснул, то сон мой был неспокойным.
В своих снах я смутно вновь увидел тех, с кем я днем встречался в реальности, но все они действовали как-то странно и беспорядочно. Только на рассвете я спокойно заснул и проснулся тогда, когда раздался звук колокола, который, казалось, бил мне по ушам.
Лежа в постели, я дернул свой колокольчик, потому что мой цивилизованный предшественник позаботился о том, чтобы шнурок колокольчика было можно достать рукой – роскошь, единственная в своем роде во всем селении.
Вскоре появился Гриффо с теплой водой.
Я отметил, что Луи де Франчи достаточно хорошо вышколил своего камердинера.
Люсьен уже дважды спрашивал, не проснулся ли я, и объявил, что в половине десятого, если я не подам признаков жизни, он сам войдет в мою комнату.
Было двадцать пять минут десятого, и, следовательно, он вот-вот должен был появиться.
На сей раз он был одет на французский манер и даже с французской элегантностью. На нем был черный редингтон, цветной жилет и белые брюки, ибо к началу марта на Корсике уже давно надевают белые брюки.
Он заметил, что я его разглядываю с удивлением.
– Вам нравится моя одежда, – сказал он, – это еще одно доказательство, что я не совсем дикарь.
– Да, конечно, – ответил я, – и сознаюсь, я немало удивлен, обнаружив такого прекрасного портного в Айяччо. А я в своем велюровом костюме выгляжу как какой-нибудь увалень по сравнению с вами.
– Это потому что мой костюм целиком от Уманна, и ничего больше, мой дорогой гость. Так как мы с братом абсолютно одинаковых размеров, то он, шутки ради, присылает мне свой гардероб, который я надеваю, как вы прекрасно понимаете, лишь в особых случаях: когда приезжает господин префект; когда совершает турне командующий 86-м департаментом; или если я принимаю такого гостя, как вы. И это удовольствие совпадает с торжественным событием, которое должно произойти.
Этот молодой человек сочетал в себе неиссякаемую иронию с высоким интеллектом. Он мог порой озадачить своего собеседника, но всегда оставался вежливым и сдержанным.
Я ограничился поклоном в знак благодарности, между тем как он с положенной в этих случаях тщательностью натянул пару желтых перчаток, сшитых по его руке Боуваном или Руссо.
В этой одежде у него действительно был вид элегантного парижанина.
А тем временем я и сам закончил одеваться.
Прозвонило без четверти десять.
– Итак, – сказал Люсьен, – если вы хотите увидеть этот спектакль, я думаю, что нам уже пора занимать наши места, конечно, если вы не предпочтете остаться завтракать, что будет более разумно, как мне кажется.
– Спасибо, но я редко завтракаю раньше одиннадцати или полудня.
– В таком случае, отправимся в путь.
Я взял свою шляпу и последовал за ним.
