355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Дюма » Корсиканские братья » Текст книги (страница 4)
Корсиканские братья
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 21:50

Текст книги "Корсиканские братья"


Автор книги: Александр Дюма



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

XI

Мы возвышались над площадью, стоя на верху лестницы из восьми ступенек, ведущих к двери укрепленного замка, в котором жили мадам де Франчи и ее сын.

Находящаяся прямо напротив площадь была заполнена людьми; однако вся эта толпа состояла из женщин и детей младше одиннадцати лет: не было видно ни одного мужчины.

На нижней ступени церкви в торжественной позе стоял мужчина, подпоясанный трехцветным поясом, – это был мэр.

Под портиком другой мужчина, одетый в черное, сидел за столом, а перед ним лежала исписанная бумага. Этот человек был нотариусом. А бумага была договором о примирении.

Я занял место по одну сторону стола с поручителями Орланди. С другой стороны были поручители Колона. Позади нотариуса устроился Люсьен.

В глубине, на хорах церкви были видны священнослужители, готовые отслужить мессу.

Часы прозвонили десять часов.

По толпе тут же пробежал ропот. Глаза устремились к двум противоположным выходам улицы, если можно назвать улицей неровный промежуток, оставленный между пятьюдесятью домами, расположенными произвольно, по прихоти владельцев.

Вскоре можно было увидеть, как со стороны горы появился Орланди, а со стороны реки – Колона, каждый в сопровождении своих сторонников. И согласно принятому решению ни у кого не было оружия. Их можно было принять за церковную процессию, если бы не бросалось в глаза чересчур суровое выражение некоторых лиц.

Предводители двух группировок резко отличались друг от друга.

Орланди, как я уже говорил, был крупным, поджарым, смуглым и гибким.

Колона был маленький, коренастый и крепкий, с короткими вьющимися рыжими волосами и бородой.

Каждый из них держал в руке оливковую ветвь, символическую эмблему мира, который они собирались заключить. Это была поэтическая выдумка мэра.

Колона к тому же торжественно нес белую курицу, волоча ее за ноги. Она предназначалась для передачи в качестве возмещения убытков. Ведь именно курица десять лет назад положила начало ссоре.

Курица была живой.

Этот пункт долго обсуждался и чуть было не расстроил все дело. Колона рассматривал как двойное унижение то, что ему предстояло возвращать курицу живой. Его тетя бросила тогда в лицо двоюродной сестры Орланди не живую, а уже убитую курицу.

С большим трудом Люсьену все же удалось убедить Колона отдать курицу, а Орланди ее принять.

В момент, когда появились оба противника, колокола, которые замолчали на какое-то время, вновь зазвонили изо всех сил.

Заметив друг друга, Орланди и Колона импульсивно сделали одно и то же движение, в котором явно было заметно взаимное отвращение, но, однако, продолжили свой путь.

Они остановились лишь перед самой дверью, ведущей в церковь, на расстоянии примерно четырех шагов.

Если бы дня три назад эти двое мужчин заметили друг друга на расстоянии ста шагов, один из двух совершенно точно остался бы лежать на месте.

Это длилось минут пять, и не только в двух противостоящих группах, но и во всей толпе воцарилось молчание, которое, несмотря на примирительные цели церемонии, было отнюдь не миролюбивым.

Тогда взял слово господин мэр.

«Ну, Колона, – сказал он, – разве вы не знаете, что начать должны вы?»

Колона сделал над собой усилие и произнес несколько слов на корсиканском наречии.

Я понял, что он выразил сожаление, что десять лет продолжалась вендетта с его хорошим соседом Орланди, и он предлагает в качестве возмещения белую курицу, которую держит в руках.

Орланди подождал, пока его противник выскажется, и ответил также в нескольких словах по-корсикански, что со своей стороны дает обещание помнить о торжественном примирении, которое состоялось под покровительством господина мэра, при содействии господина Люсьена и было записано с помощью господина нотариуса.

После чего оба снова замолчали.

«Итак, господа, – сказал мэр, – если не ошибаюсь, было условлено, что вы пожмете друг другу руки».

Непроизвольным движением оба противника убрали руки за спины.

Мэр спустился со ступеньки, на которой стоял, нащупал за спиной руку Колона, вытащил из-за спины Орланди его руку и после некоторых усилий, которые он, улыбаясь, пытался скрыть от своих подчиненных, ему удалось соединить обе руки.

Нотариус воспользовался моментом, поднялся и стал читать текст примирения, в то время как мэр держал скрепленными обе руки, которые сначала пытались высвободиться, но потом смирились и остались одна в другой:

«В присутствии Жузепе Антонио Саррола, королевского нотариуса в Суллакаро, провинция Сартрена, На главной площади села, перед церковью, в присутствии господина мэра, посредников и всего населения.

Между Гаэтано-Орсо Орланди, прозванном Орландини, и Марко-Винченцио Колона, прозванном Скиоппоне, была торжественно прекращена с сегодняшнего дня, 4 марта 1841 года, вендетта, начавшаяся десять лет тому назад.

С этого дня они будут жить как добрые соседи и приятели, как их родители до того несчастного случая, после которого начались разлады между их семьями и их друзьями.

В доказательство чего они подписали этот документ под сводами нашей церкви вместе с господином Поло Арбори – мэром общины, господином Люсьеном де Франчи, судьей, посредниками с каждой стороны и нами, нотариусом.

Суллакаро, 4 марта 1841 года».

Я с удовлетворением заметил, что из чувства предосторожности нотариус ни словом не упомянул курицу, которая поставила Колона в столь неудобное положение перед Орланди.

А лицо Колона прояснялось по мере того, как мрачнел Орланди. Последний смотрел на курицу, которую держал в руках человек, явно испытывающий сильное желание запустить ее в лицо Колона. Но один взгляд Люсьена де Франчи пресек этот злой умысел в самом его начале.

Мэр понял, что нельзя терять ни минуты, он пятясь поднялся, все время держа соединенные руки, чтобы ни на миг не терять из виду новоиспеченных примиренцев.

Потом, дабы предупредить споры, которые могли бы возникнуть во время подписания, и, видя, что оба противника считают, что уступят, если подпишут первыми, он взял перо и подписал сам, как бы показав этим, что поставить свою подпись – это не позор, а высокая честь, после чего он передал перо Орланди, тот взял перо, подписал и передал его Люсьену, который так же использовал эту примирительную уловку и, в свою очередь, передал перо Колона, который поставил крест вместо подписи.

В этот момент послышалось церковное пение, так поют «Te Deum», отмечая победу.

Потом стали подписываться мы, не разбирая рангов и титулов, подобно тому как французское дворянство сто двадцать три года тому назад подписало протест против герцога дю Мейна.

Затем оба героя дня вошли в церковь, чтобы преклонить колени на том месте, которое было каждому предназначено заранее.

Я заметил, что с этого момента Люсьен был совершенно спокоен: все закончилось, примирение юридически оформлено не только перед людьми, но и перед Богом.

Остальная часть церковной службы прошла без каких-либо событий, о которых стоило бы рассказывать.

По окончании мессы Орланди и Колона вышли с той же торжественностью.

В дверях они еще раз по настоянию мэра пожали руки. Потом каждый в сопровождении друзей и родственников пошел в свой дом, куда они уже не заходили в течение трех лет.

А мы с Люсьеном вернулись к мадам де Франчи, где нас ждал обед.

Мне не трудно было заметить, как возросло ко мне внимание, после того как Люсьен прочитал мое имя через плечо в момент, когда я подписывался под соглашением, и это имя не было ему незнакомым.

Утром я сказал Люсьену о своем решении уехать после обеда. Меня настоятельно влекли в Париж репетиции пьесы «Свадьба во времена Людовика XV», и я не поддался на уговоры матери и сына и не отказался от своего намерения.

Люсьен попросил у меня разрешения воспользоваться моим предложением и написать своему брату, а мадам де Франчи, повинуясь порыву и не пряча своих материнских чувств, взяла с меня обещание, что я лично передам письмо ее сыну.

В конечном счете не так уж это было и трудно: Луи де Франчи, как настоящий парижанин, обосновался на улице Элдера, дом 7.

Я изъявил желание в последний раз осмотреть комнату Люсьена, который меня сам туда и сопроводил.

«Если вам что-нибудь понравилось, – сказал он, – вы можете считать этот предмет своим».

Я снял с крючка небольшой кинжал, который висел в углу. Достаточно невзрачный, чтобы я мог предположить, что он имеет хоть какую-нибудь ценность. И так как я заметил, что Люсьен с любопытством поглядывал на мой охотничий пояс и хвалил его убранство, я предложил ему его взять. У Люсьена хватило такта согласиться сразу и не заставлять меня просить дважды.

В это время Гриффо появился в дверях.

Он пришел сообщить мне, что моя лошадь оседлана и проводник ждет меня.

Я приберег подарок и для Гриффо: это был тоже охотничий нож, но очень оригинальный по конструкции: он был соединен с пистолетом, барабан которого находился в рукоятке ножа.

Я никогда не видел радости, подобной той, что охватила Гриффо.

Я спустился и нашел мадам де Франчи стоящей внизу лестницы; она ждала меня, чтобы пожелать доброго пути, на том же месте, где она меня приветствовала, когда я приехал. Я поцеловал ей руку, ведь я чувствовал глубокое уважение к этой простой и в то же время столь достойной женщине.

Люсьен проводил меня до двери.

– В любой другой день, – сказал он, – я оседлал бы свою лошадь и проводил вас по ту сторону горы; по сегодня я не вправе покинуть Суллакаро из опасения, что один из двух наших новоиспеченных друзей может сделать какую-нибудь глупость.

– Вы правильно делаете, – ответил я, – что касается меня, поверьте, я счастлив, что увидел церемонию, довольно необычную для Корсики и в которой я даже участвовал.

– Да, да, – сказал он, – можете радоваться, потому что вы видели то, от чего, должно быть, содрогнулись наши предки в своих могилах.

– Я понимаю, в их время данное слово было священно и не было никакой необходимости в присутствии какого-то нотариуса на примирении.

– Для них вообще не существовало примирения.

Он пожал мою руку.

– А вы не хотели бы, чтобы я обнял вашего брата? – спросил я.

– Да, конечно, если это вас не очень затруднит.

– Тогда давайте мы обнимемся с вами, я не могу передавать то, чего не получал.

Мы обнялись.

– Может, мы когда-нибудь увидимся? – спросил я.

– Да, если вы приедете на Корсику.

– Нет, если вы сами приедете в Париж.

– Я туда никогда не поеду, – ответил Люсьен.

– Во всяком случае, вы найдете мои визитные карточки на камине в комнате вашего брата. Не забудьте адрес.

– Я вам обещаю, если случай приведет меня на континент, свой первый визит я нанесу вам.

– Хорошо. Договорились.

Он пожал мне руку в последний раз, и мы расстались, но пока он мог видеть, как я спускаюсь по улице вдоль реки, он провожал меня глазами.

В селении было достаточно спокойно, хотя можно было заметить особую суматоху, характерную для больших событий. Проходя по улице, я посматривал на каждую дверь, рассчитывая увидеть, как из нее выходит мой протеже Орланди, который, по правде говоря, должен был бы поблагодарить меня, но не сделал этого.

Я миновал последний дом в селении и выехал в сельскую местность, так и не увидев никого похожего на него.

Я подумал, что, наверное, он обо всем забыл, и искренне прощал ему эту забывчивость. Она вполне естественна среди тех забот, которые, должно быть, переживал в подобный день Орланди. Но вдруг, доехав до зарослей Бикшисано, я увидел, как из чащи вышел человек и остановился посреди дороги.

Я сразу же узнал того, кого из-за своего французского нетерпения и парижских понятий о приличии обвинил в неблагодарности.

Я заметил, что он уже успел переодеться в тот же костюм, в котором он появился в развалинах Висентелло, то есть он надел патронташ, на котором висел пистолет, и был вооружен ружьем.

Когда я был в двадцати шагах от него, он уже снял свой головной убор, а я, в свою очередь, пришпорил коня, чтобы не заставлять его ждать.

– Месье, – сказал он, – я не хотел, чтобы вы уехали из Суллакаро, а я не поблагодарил бы за честь, которую вы оказали такому бедному крестьянину, как я, выступив за него в качестве поручителя. Я неловок и не умею говорить, и поэтому я пришел сюда, чтобы подождать вас.

– Я благодарю вас, – ответил я, – и право, не стоило из-за этого беспокоиться, это для меня была большая честь.

– И потом, – продолжал разбойник, – что ж вы хотите, не так-то легко избавиться от четырехлетней привычки. Горный воздух коварен: однажды вдохнув его, потом везде задыхаешься. Теперь в этих жалких домах мне каждую минуту кажется, что крыша свалится мне на голову.

– Но постепенно, – ответил я, – вы вернетесь к привычной жизни. Мне говорили, что у вас есть дом, земля, виноградник.

– Да, конечно, но моя сестра присматривает за домом, Луквасы жили там, чтобы обрабатывать мою землю и собирать мой виноград. Мы, корсиканцы, совсем другие, мы не работаем на земле.

– А чем же вы занимаетесь?

– Мы следим за тем, как идут работы, прогуливаемся с ружьем на плече и охотимся.

– Ну, что ж, мой дорогой месье Орланди, – сказал я ему, пожимая руку, – счастливо! Но помните, что моя честь, как и ваша, обязывает вас отныне стрелять лишь по диким баранам, ланям, кабанам, фазанам и куропаткам и никогда по Марко-Винценцо Колона или по кому-либо из его семьи.

– Ах! Ваша милость, – ответил мне мой протеже с таким выражением лица, которое мне доводилось видеть лишь у нормандских крестьян, когда они приходили с жалобой к судье, – курица, что он мне отдал, оказалась слишком тощей.

И не говоря больше ни слова, он повернулся и скрылся в кустах.

Я продолжал свой путь, размышляя над этим вполне реальным поводом для разрыва между Орланди и Колона.

В тот же вечер я укладывался спать в Албитессии. На следующий день я прибыл в Айяччо.

Восемь дней спустя я был в Париже.

XII

Я отправился к Луи де Франчи в день приезда, но его не было дома. Я оставил свою визитную карточку с небольшой запиской, в которой сообщал, что прибыл прямо из Суллакаро и что у меня для него есть письмо от Люсьена, его брата. Я приглашал его к себе в удобное ему время, добавив, что мне поручили передать ему это письмо лично.

Чтобы провести меня в кабинет своего хозяина, где я должен был написать это послание, слуга провел меня через столовую и гостиную.

Я огляделся с вполне понятным любопытством и узнал тот же вкус, который я заметил еще в Суллакаро, только здесь он был отмечен парижской элегантностью. Мне показалось, что у господина Луи де Франчи вполне изящное жилище молодого холостяка.

На следующий день, когда я одевался, т. е. около одиннадцати часов утра, мой слуга доложил, что прибыл господин Луи де Франчи. Я распорядился, чтобы его провели в гостиную, предложили ему газеты и сказали, что через минуту я буду в его распоряжении.

И, действительно, через пять минут я входил в гостиную.

Привлеченный шумом, господин де Франчи, который, конечно же, из вежливости был занят чтением моего очерка, опубликованного тогда в «Прессе», поднял голову.

Я остановился, пораженный его сходством с братом.

Он поднялся.

– Месье, – сказал он, – я был счастлив, прочитав вашу записку, которую передал мне слуга, когда я вернулся. Я двадцать раз заставлял его повторить, как вы выглядите, чтобы убедиться, что он описывает именно ваш портрет. И, наконец, сегодня утром, горя от нетерпения поблагодарить вас за то, что вы привезли мне весточку от моей семьи, я пришел представиться вам, не обращая внимания на время. Боюсь, что я явился слишком рано.

– Извините, – ответил я, – если я не сразу отвечаю на ваши любезные комплименты, но должен признаться, месье, что я смотрю на вас и спрашиваю себя, с кем я имею честь разговаривать: с Люсьеном или Луи де Франчи.

– Неужели? Да, сходство большое, – добавил он. – Когда я был еще в Суллакаро, только мы с братом нас не путали. Впрочем, если он еще со времени моего отъезда не отказался от своих корсиканских привычек, то вы наверняка постоянно видели его в костюме, который делает нас несколько несхожими.

– Да, конечно, – ответил я, – но случайно получилось, что, когда я расставался с ним, он был одет, как вы сейчас, если не считать белых брюк, которые еще пока рано одевать здесь, в Париже. Вот почему для меня даже это отличие исчезло. Но, – продолжил я, вынимая из бумажника письмо, – я, конечно, понимаю, что вы спешите узнать семейные новости, возьмите это письмо, которое я бы оставил у вас вчера, если бы не пообещал мадам де Франчи передать его вам лично.

– Вы их всех покинули в добром здравии?

– Да, но они беспокоятся.

– Обо мне?

– О вас. Но прочтите письмо, я прошу вас.

– Вы разрешите?

– Само собой!..

Господин де Франчи распечатал письмо, я же тем временем достал сигареты.

Я наблюдал за ним, пока он быстро пробегал глазами братское послание, время от времени он улыбался и бормотал:

– Этот милый Люсьен! Моя прекрасная матушка!.. да… да… я понимаю…

Я все еще не мог привыкнуть к этому странному сходству. Между тем, как и говорил мне Люсьен, я отметил у его брата более бледную кожу и более чистое французское произношение.

– Ну хорошо, – сказал я, предлагая ему сигарету, которую он, закончив читать, прикурил от моей, – вы поняли, что, как я вам и говорил, ваша семья была обеспокоена, но, к счастью, я вижу, что это было напрасно.

– Нет, – ответил он мне с грустью в голосе, – вовсе нет. Я совсем не болен, это верно, но у меня довольно большое горе, которое усугубляется от мысли, что, страдая здесь, я заставляю там страдать брата.

– То, что вы говорите, я уже слышал от господина Люсьена. Дабы поверить, что эта правда, а не его домыслы, я сейчас действительно получил тому достаточно убедительное доказательство. А вы сами, месье, уверены, что недомогание, которое там испытывает ваш брат, вызвано именно вашими страданиями здесь?

– Да, месье, совершенно уверен.

– Тогда, поскольку ваш утвердительный ответ еще больше заинтересовал меня в том, что же с вами случилось, то позвольте вас спросить, поверьте, не из праздного любопытства, это несчастье, о котором вы только что говорили оно уже прошло или как-то улаживается?

– О, Боже мой! Знаете ли, месье, – сказал он, – даже самые тяжелые переживания притупляются со временем. И если какой-нибудь несчастный случай не разбередит мое сердце, то оно, конечно, покровоточит какое-то время и в конце концов заживет. А пока примите еще раз мои благодарности и позвольте мне иногда приходить к вам беседовать о Суллакаро.

– С превеликим удовольствием, – сказал я, – а почему бы нам прямо сейчас не продолжить разговор, который интересен и вам и мне? Подождите, вот мой слуга, который собирается объявить мне, что завтрак готов. Доставьте мне удовольствие и съешьте вместе со мной отбивную, и мы побеседуем в свое удовольствие.

– К сожалению, это невозможно. Вчера я получил письмо от министра юстиции, который просит меня сегодня в полдень быть у него в министерстве, и вы прекрасно понимаете, что я, начинающий бедный адвокатик, не могу заставить ждать такую важную персону.

– Возможно, он вас вызывает по делу Орланди и Колона.

– Я вполне допускаю это, тем более что, как мне пишет брат, распри закончены…

– … в присутствии нотариуса. И я вам могу сообщить подробности: я подписал контракт как поручитель за Орланди.

– Да, мой брат написал мне об этом в нескольких словах. Послушайте, – сказал он, доставая свои часы, – уже почти полдень, и я должен прежде всего объявить господину министру юстиции, что мой брат сдержал данное мной слово.

– Совершенно точно. Если нужно, я могу подтвердить.

– Мой милый Люсьен! Я прекрасно знал, что, хотя это было для него неприятно, он сделает, раз обещал.

– Да, и нужно быть ему особо признательным, ибо я знаю, чего ему стоило уладить дело.

– Мы поговорим о корсиканских делах позже… Вы ведь прекрасно понимаете, какое для меня счастье хотя бы мысленно вновь повидать вызванных вашими воспоминаниями мою мать, брата, мою страну! И если вы мне скажете, когда вам будет удобно…

– Сейчас довольно трудно сказать. В первые несколько дней после возвращения я почти не буду находиться дома. Но, может, вы мне сами скажете, где вас можно найти.

– Погодите, – задумался он, – ведь завтра традиционный зимний бал-маскарад в Опере, не так ли?

– Завтра?

– Да.

– Ну и что?

– Вы собираетесь туда?

– И да, и нет. Да, если вы назначите там мне встречу, и нет, если не будет какой-то определенной цели.

– Мне же нужно туда пойти, я даже обязан это сделать.

– А! Понятно! – усмехнулся я. – Теперь ясно, почему вы говорили, что время притупляет самые тяжелые несчастья и что рана в вашем сердце зарубцуется.

– Вы ошибаетесь, возможно, я иду туда, чтобы обрести новые страдания.

– Ну, так не ходите.

– Но разве все на свете делают то, что хотят? Я вовлечен в это помимо моей воли; и иду туда, куда меня влечет судьба… Было бы, конечно, лучше, если бы я туда не пошел, я это прекрасно знаю и все-таки – пойду.

– В таком случае, завтра в Опере?

– Да.

– Во сколько?

– В половине первого, если вас это устроит.

– А где?

– В фойе. В час у меня свидание под часами.

– Договорились.

Мы пожали друг другу руки, и он быстро вышел.

Часы вот-вот должны были пробить полдень.

Весь остаток дня и следующий день я был занят теми неизбежными визитами, которые обязан наносить человек, только что вернувшийся из восемнадцатимесячного путешествия.

А вечером, в половине первого, я был на месте свидания.

Пришлось некоторое время подождать Луи. Он шел вслед за маской, которую, казалось, узнал, но маска затерялась в толпе, и он не мог ее отыскать.

Я хотел поговорить о Корсике, но Луи был слишком рассеян, чтобы поддержать столь серьезную тему. Его глаза были постоянно сосредоточены на часах, и внезапно он меня покинул, проговорив:

– Ах, вот мой букет фиалок!

И он стал пробираться через толпу к женщине, которая действительно держала в руках огромный букет фиалок.

Поскольку для удовлетворения гуляющих в фойе были всевозможные букеты, то со мной заговорил букет камелий, обратившийся с поздравлениями по поводу моего счастливого возвращения в Париж.

К букету камелий присоединился букет из бутонов роз.

К букету из бутонов роз – букет из гелиотропов.

Я общался уже с пятым букетом, когда повстречал Д.

– Ах, это вы, мой дорогой, – воскликнул он, – добро пожаловать, вы очень удачно появились: у меня сегодня ужинают такой-то и такой-то (он назвал три или четыре имени наших общих знакомых), и мы рассчитываем на вас.

– Очень признателен, милейший, – ответил я, – но, несмотря на большое желание принять ваше приглашение, я не могу этого сделать. Видите ли, я здесь не один.

– У меня так заведено: каждый гость вправе привести с собой кого захочет. Итак, договорились, на столе будет шесть графинов с водой, предназначенных лишь для того, чтобы букеты не завяли.

– Что вы, мой друг, вы ошибаетесь, у меня нет букета для ваших графинов: я здесь с другом.

– Ну, тем лучше, вы же знаете поговорку: «Друзья наших друзей…»

– Этого молодого человека вы не знаете.

– Так мы познакомимся.

– Я передам ему ваше приглашение.

– Хорошо, но если он откажется, приведите его силой.

– Я сделаю все, что смогу, обещаю… В котором часу вы садитесь за стол?

– В три часа, и, поскольку мы будем там до шести, у вас достаточно времени.

– Хорошо.

Букет незабудок, который, возможно, слышал окончание нашего разговора, взял Д. под руку и удалился с ним.

Через несколько минут я встретил Луи, который, по всей вероятности, уже объяснился со своим букетом фиалок.

Отделавшись от назойливых масок, я взял под руку Луи.

– Итак, – спросил я, – вы узнали что хотели узнать?

– Да, но вам же известно, что на маскированных балах, как правило, вам отвечают так, чтобы оставить в неведении.

– Мой бедный друг. Извините, что я вас так называю, но мне кажется, что я знаю вас с тех пор, как познакомился с вашим братом… Видите ли… Вы несчастны, не так ли?… В чем дело?

– О, да ничего особенного.

Я понял, что он хочет сохранить свою тайну и замолчал.

Мы сделали два или три круга в молчании – я достаточно безразлично, поскольку никого не ждал – он все время настороже, разглядывая каждый маскарадный костюм, который попадался нам на глаза.

– Погодите, – сказал я ему, – знаете, что вам предстоит сделать?

Он вздрогнул как человек, которого оторвали от его размышлений.

– Я?… Нет!.. Что вы говорите? Извините…

– Я предлагаю вам отвлечься, в чем, мне кажется, вы нуждаетесь.

– Как?

– Пойдемте ужинать к одному моему другу.

– Да нет, ну что вы… Я буду слишком тоскливым сотрапезником.

– Там будет весело, и вы отвлечетесь.

– Но я не приглашен.

– Вы ошибаетесь, вы приглашены.

– Это очень великодушно со стороны хозяина, но, честное слово, чувствую, что недостоин…

В этот момент мы столкнулись с Д. Он был очень увлечен своим букетом незабудок.

Но все же он меня увидел.

– Итак, значит, договорились, да? В три часа.

– Нет, не договорились, мой друг. Я не смогу быть у вас.

– Чертовски жаль!

И он продолжил свой путь.

– Кто этот господин? – спросил меня Луи, явно только для того, чтобы поддержать разговор.

– Так это Д., один из моих друзей, умный малый, хотя и работает редактором одной из наших ведущих газет.

– Господин Д.! – воскликнул Луи. – Господин Д.! Вы его знаете?

– Конечно. Два или три года сотрудничаем вместе и даже дружим.

– Это у него вы собирались ужинать сегодня?

– Конечно, да.

– И к нему вы меня приглашали?

– Да.

– Тогда совсем другое дело, я согласен и согласен с превеликим удовольствием.

– Ну что же! Прекрасно.

– Может быть, мне не следует туда ходить, – проговорил Луи, грустно улыбаясь, – но вы же помните, что я вам говорил позавчера: мы идем не туда, куда хотим, а туда, куда нас толкает судьба, и доказательством тому то, что мне не следовало сегодня вечером приходить сюда.

Наши пути вновь пересеклись с Д.

– Мой друг, – сказал я, – я изменил свои намерения.

– И вы будете у меня?

– Да.

– Браво! Однако я должен предупредить вас об одной вещи.

– О какой?

– Тот, кто ужинает с нами сегодня вечером, должен там же поужинать на следующий день.

– Это в силу какого же закона?

– В силу пари, заключенного с Шато-Рено.

Я почувствовал, как вздрогнул Луи, который держал меня под руку.

Я посмотрел на него, но, хотя он и стал более бледным, чем был минуту назад, лицо его оставалось бесстрастным.

– А что за пари? – спросил я Д.

– Долго рассказывать! Кроме того, есть одна особа, которая заинтересована в этом пари, и если она услышит разговоры о нем, то может вынудить Шато-Рено проиграть его.

– Ну, всего наилучшего. До трех часов.

– До трех.

Мы вновь разошлись. Проходя мимо часов, я бросил взгляд на циферблат. Было два часа тридцать пять минут:

– Вы знаете этого господина де Шато-Рено? – спросил Луи голосом, в котором тщетно пытался скрыть свои переживания.

– Только внешне. Я встречал его несколько раз в обществе.

– И он не ваш Друг?

– Это всего лишь мимолетное знакомство.

– Тем лучше! – проговорил Луи.

– Почему же?

– Да так.

– Нет, все-таки. Вы его знаете?

– Лишь понаслышке.

Несмотря на уклончивый ответ, я сразу понял, что между господином де Франчи и господином де Шато-Рено были загадочные отношения, в которых наверняка была замешана женщина. Неосознанное чувство подсказало мне, что в таком случае для моего приятеля было бы лучше остаться дома.

– Послушайте, – предложил я, – господин де Франчи, может быть, вы послушаетесь моего совета?

– А в чем дело? Скажите же.

– Не ходите ужинать к Д.

– Почему же? Разве он нас не ждет, а вы разве не сказали ему только что, что привезете ему еще одного гостя?

– Да, точно. Но не в этом дело.

– Так почему же?

– Потому что я просто-напросто полагаю, что нам туда лучше не ходить.

– Ну да, у вас, конечно, есть причина менять свои намерения, ведь буквально только что вы настаивали и собирались вести меня туда чуть ли не силой.

– Мы же встретимся там с Шато-Рено.

– Тем лучше, – произнес он очень любезно, – я буду счастлив познакомиться с ним поближе.

– Хорошо, пусть так. Идемте, коль вы так желаете.

Мы спустились, чтобы взять наши пальто.

Д. жил в двух шагах от Оперы. Стояла прекрасная погода, и я подумал, что свежий воздух немного остудит пыл моего приятеля. Я предложил ему идти пешком, и он согласился.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю