Текст книги "Жизнь Людовика XIV"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 57 страниц)

Спустя несколько дней, в том же месте и в тот же час, король, идя из своего кабинета, чтобы лечь в постель, увидел в проходе одного чиновника по имени Буа-Ферме, принадлежащего к свите его преосвященства, и сказал Ниеру и Лапорту:

– А! Г-н кардинал еще у маменьки, раз я вижу Буа-Ферме. Неужели он всегда ожидает его таким образом?

– Да, государь, – отвечал Ниер, – но, кроме Буа-Ферме, еще один ждет кардинала на лестнице и двое в коридоре.

– Так они у него стоят на каждом шагу! – с иронией заметил Луи XIV.

Правда, если бы даже эта неприязнь и не была инстинктивной и если бы она не была, что еще вероятнее, внушена королю людьми, его окружающими, то естественным образом она могла родиться из-за того, что Мазарини почти совсем не заботился об удовольствиях для ребенка-короля, напротив, он лишал его не только вещей для игр и забав, но и не давал даже исправных предметов первой необходимости.

Каждый год королю давалось обыкновенно двенадцать пар суконного платья и два халата – один для лета и другой для зимы, но Мазарини, не следуя этому обычаю и находя его дорогостоящим, назначил королю шесть пар суконного платья на целые три года, так что бедный король вынужден был ходить в заплатах. Что касается халатов, то кардинал отпускал их в гардероб его величества с такой же экономией: король должен был довольствоваться одним на два года.

Однажды Луи XIV вздумалось ехать купаться в Конфлан. Лапорт тотчас сделал нужные распоряжения, и его величеству была подана карета, в которой он должен был ехать с прислугой и гардеробом. Но когда Лапорт, намеревавшийся сесть прежде других, увидел, что кожа занавесок для ног оторвана, да и вся карета находится в таком плачевном состоянии, что не выдержит поездки, какой бы короткой она ни была, то он не замедлил доложить королю о невозможности поездки, сказав даже, что самые ничтожные жители Конфлана будут смеяться. Король подумал было, что Лапорт преувеличивает, но сам убедился в плохом состоянии кареты. Видя такую непочтительность к своей особе – можно ли было требовать, чтобы он сел в такую карету – король вспыхнул от гнева и в тот же вечер пожаловался королеве на его высокопреосвященство и на министра финансов де Мезона. После этой жалобы для короля было сделано пять новых карет.

Надо заметить, что скупость Мазарини, о чем мы еще будем иметь случай говорить, не относилась только к вещам короля, но распространялась и на все нужды двора, что производило, без сомнения, беспорядки по всему придворному ведомству. Например, если король, выстроивший впоследствии Версаль, нуждался в лишней паре суконного платья или не имел для себя приличной кареты и халата, то дамы, состоявшие в свите Анны Австрийской, не имели во дворце стола и часто вынуждены были голодать. Согласно запискам г-жи Моттвиль, после ужина королевы они без всякого порядка ели оставшиеся кушанья, вытираясь той самой салфеткой, которой королева, поднимаясь из-за стола, вытирала свои руки.

Публичные празднества и представления ко двору устраивались не лучше – гнусное скряжничество кардинала во все впивалось своими когтями. В 1645 году, в день подписания свадебного договора Марии Гонзаго (о ней мы говорили в связи с любовными проделками архиепископа Реймеского), королева принимала в Фонтенбло польских послов. Она дала им богатый ужин или, по крайней мере, таково было ее намерение. Но вечером, пишет г-жа Моттвиль, доложили королеве, что между чинами придворной кухни случился спор по поводу отсутствия за ужином первого блюда. Кроме того, когда одетые в роскошные платья послы выходили из дворца, им пришлось идти до главной лестницы впотьмах. Королева очень сердилась, узнав об этих беспорядках.

Мы распространились об этих мелочах потому, что они показывают состояние финансов королевства и нравы при дворе, а также нарождающуюся ненависть Луи XIV, с самого раннего детства сопротивлявшегося министерской тирании, под гнетом которой его отец провел всю свою жизнь.

Что же касается Мазарини, который до совершеннолетия короля будет играть главную роль, то мы приведем здесь описание его личности, сделанное графом Ларошфуко, и предоставим дальнейшему оценить его справедливость.

«Мазарини был человеком большого ума, трудолюбивым, вкрадчивым и хитрым; характер его был гибким и непостоянным, можно сказать даже, что он вовсе его не имел, ибо, по обстоятельствам, принимал всевозможные характеры. Он умел уклоняться от докучливости тех, кто просил у него милостей, лаская их надеждой получить большие. Он имел свои маленькие расчеты даже в больших предначертаниях и в противоположность кардиналу Ришелье, который был одорен смелым умом, но робким сердцем, кардинал Мазарини имел более смелости в сердце, нежели в уме. Он скрывал свою гордость и скупость под притворной умеренностью, он говорил, что ничего не желает лично для себя и поскольку все его родственники находятся в Италии, то он считает своими родственниками всех верноподданных королевы и, осыпая их благодеяниями, заботится о ее величии и безопасности». Мы уже видели, как он следовал этому!

ГЛАВА XIII. 1644 – 1646

Бунт «Туазе». – Секта янсенистов. – Первое представление трагедии «Родогуна». – Второе супружество Гастона Орлеанского. – Свадьба принцессы Марии Гонзаго. – Празднества при дворе. – Опера «La Folle supposee». – Поход во Фландрию. – Герцог Бельгард. – Бассомпьер. – Анри IV и Бассомпьер. – Полупистоли. – Остроумие Бассомпьера. – Анекдоты о Бассомпьере. – Кончина Бассомпьера и его портрет.

Год 1643, с которого началось новое царствование, был богат событиями: смерть короля; победа, одержанная сыном первого принца крови; возрастающее могущество первого министра; подавление смут, происходивших в государстве; арест и заключение в тюрьму внука Анри IV; уничтожение заговора «Важных» и изгнание заговорщиков; поддержание политики в том направлении, которое дал ей за двадцать лет кардинал Ришелье; наконец, возведение в маршальское достоинство Тюренна и Гассиона.

В последующие за тем годы начинают водворяться тишина и спокойствие. Успехи в войне переменчивы: французы почти выиграли сражение с имперцами при Фрейбурге и овладели Гравелином, но проиграли битву при Лериде и сняли осаду Таррагоны. В Риме умирает папа Урбан VIII и Иннокентий X занимает его место; наконец, английская королева Генриетта Французская – в то время, как ее сестра Елизавета умирает на испанском тропе – оставляет свой трон, колеблемый пуританами, и ищет себе убежища во Франции.

Итак, начнем историю 1644 года. Этот год был замечателен тремя событиями: «бунтом Туазе», началом янсенизма и первым представлением трагедии «Родогуна». Скажем несколько слов о каждом из этих трех событий.

Жители Парижа, рассказывает в своих записках г-жа Моттвнль, вздумали бунтовать из-за того, что правительство хотело наложить на дома известные подати. Расскажем подробнее о причине этого бунта.

По законам королевства запрещалось строиться в предместьях Парижа, но известно, что французский народ мало уважает как старинные, так и новые постановления правительства. Поэтому на запрещенных участках земли выстроилось большое количество зданий всякого рода, а Мазарини смотрел на работы со свойственной ему лукавой улыбкой, поскольку в этом нарушении закона он видел возможность, под предлогом наказания, наложить на строителей денежное взыскание. Полиции было дано приказание измерить в каждом предместье места, занятые вновь возведенными зданиями, но эта мера произвела в народе небольшое возмущение, известное как «бунт Туазе» (название происходит от французской меры «туаз»). Оно, впрочем, не имело другого последствия кроме того, что королеве пришлось возвратиться из Рюэля, где она веселилась, в Париж, и что парламент столицы получил новый повод к жалобам на действия двора.

О янсенизме – секте, наделавшей столько шума во Франции и впоследствии так сильно беспокоившей Луи XIV и г-жу де Ментенон – нужно начать рассказ чуть пораньше, чтобы дать читателю понятие об этом предмете.

Во Франции был человек, известный строгостью нравов и своим остроумием – аббат Сен-Сиран. Ришелье, понимая, что можно сделать из подобной личности, если она отдастся во власть какого-нибудь человека или идеи, предложил ему епископство, которое тот, однако, не принял. Это возбудило в кардинале удивление, к которому вскоре присоединился и гнев.

Гастон, брат Луи XIII, оставшись вдовцом после того, как принцесса Монпансье (дочь герцогини де Гиз) умерла при родах, оставив дочь, которая, как мы увидим, будет играть во время Фронды роль более важную, чем ее отец, Гастон, говорим мы, вступил во второй брак с принцессой Лотарингской. Ришелье, против воли которого этот брак состоялся, хотел его расторгнуть, и все духовенство Франции, покоряясь деспотизму, объявило брак не имеющим законной силы. Один аббат, Сен-Сиран, утверждал, что брак действителен. Это было слишком, и Ришелье велел арестовать Сен-Сирана, не захотевшего принимать его благодеяния и покоряться его воле. Арест последовал 14 мая 1638 года, после чего Сен-Сиран был заключен в Венсенский замок.

А 6 мая в Бельгии умер друг аббата Сен-Сирана Корнелий Янсен, епископ Эйпернский. Этот прелат оставил после себя книгу, над которой трудился всю свою жизнь и которая называлась «Августин». В ней говорилось о Божественной благодати – предмете, о котором по декрету папы Урбана VIII не позволялось писать – поэтому книга была сразу запрещена, но несмотря на запрещение она быстро распространилась по Франции, хотя, понятно, встретила в ней и много противников. Сен-Сиран поручил Антонию Арно, младшему из двадцати сыновей адвоката Арно, защищать ее.

Однажды утром Антоний Арно получил от королевы повеление ехать в Рим и дать самому Святому Отцу отчет в своих действиях. Это повеление тем более смутило всех, что его никто не ожидал, и Арно, не желая повиноваться, скрылся. Между тем, Университет и Сорбонна, членом которых он был, послали депутатов к королеве просить об отмене повеления, данного г-ну Арно.

В то же время парламент, готовившийся все более и более к возмущению, пошел дальше – он объявил канцлеру, что по законам галликанской церкви нельзя судить француза за его религиозные убеждения вне Франции и вследствие этого полагает Антония Арно невиновным в неподчинении приказу его величества.

Таким образом, вопрос получил особенную важность, поскольку из богословского сделался политическим. Анна Австрийская была вынуждена уступить, и королевский кабинет объявил, что ее величество не может отменить своего повеления публично, поскольку это будет противно достоинству монарха, но она принимает ходатайство парламента не только по этому частному делу Антония Арно, но и в других подобных имеющих впредь случиться делах. С этого времени те, кто взял сторону сочинения «Августин», стали называться янсенистами.

Представление трагедии «Родогуна», одного из замечательных произведений Корнеля, закончило 1644 год. Если верить рассуждениям, предшествующим этой пьесе, то это – одно из любимейших произведений поэта. Эти рассуждения любопытны простосердечным удивлением, которое сам автор высказывает по отношению к своей трагедии.

«В ней есть все, – говорит он, – изящество предмета, новизна вымысла, сила стихов, легкость выражения, основательность суждений, пыл страстей, нежность любви и все это так удачно соединено, что один акт превосходит другой, второй выше первого, третий выше второго, а последний превосходит все прочие. Предмет ее составляет происшествие одно, великое и целиком: продолжительность действия немного больше времени, какое нужно для представления трагедии; содержание самое блистательное, какое только можно себе представить, и единство места соответствует определению в 3-ем моем рассуждении и тому, что я требовал для театра».

Фрерона и Жоффруа тогда еще не было, и потому публика, надо полагать, была согласна с мнением Корнеля.

Следующий, 1645 год, начался арестом президента Барильона и сражением при Нордлингене, которое выиграли совместными силами герцог Энгиенский и маршал Тюренн. Затем последовало бракосочетание принцессы Марии Гонзаго с королем Польским. Празднества, данные по этому случаю, тем более занимали парижан, что представляли собой совершенно новый вид зрелища. Торжественный въезд в Париж чрезвычайных послов состоялся 29 октября.

Палатин Познанский и епископ Вармийский были избраны представителями Владислава VII при совершении заочного бракосочетания принцессы Марии. Герцог д’Эльбеф с двенадцатью придворными сановниками, с каретами короля, герцога Орлеанского и кардинала был послан королевой для встречи их у заставы Сент-Антуан.

Свита послов состояла, во-первых, из роты пеших гвардейцев, одетых в платье красного и желтого цвета с большими застежками, под командой богато одетых офицеров верхом на превосходных лошадях. Одежда их состояла из весьма красивой турецкой куртки, поверх которой был накинут большой плащ с длинными рукавами, свешивавшимися на одну сторону лошади; куртки и плащи были украшены рубиновыми пуговицами, алмазными застежками и вышиты жемчугом.

За пешей ротой следовали два эскадрона кавалерии; кавалеристы были одеты так же как и пехотинцы, но материя их одежд была подороже, а лошадиная сбруя украшена драгоценными камнями. За двумя эскадронами следовали французские академисты, то есть смотрители манежа, которые, говорит г-жа Моттвиль, «чтобы сделать честь чужестранцам и бесчестие Франции, ехали впереди них». А их лошади, убранные лентами и перьями, казались плохими и бедными в сравнении с польскими, покрытыми парчевыми чепраками, унизанными драгоценными камнями. Впрочем и королевские кареты производили не лучший эффект в сравнении с каретами послов, которые на всех тех местах, где на французских было железо, имели массивное серебро. За кавалерией следовали польские вельможи, одетые в золотую и серебряную парчу, каждый со своей свитой и дворней; платья их были так дороги и красивы, цвета так живы и ярки и по их одежде струился такой дождь алмазов, что придворные дамы были в восторге и говорили друг другу, что ничего подобного не видели. Правда, кое-кто сравнивал этот въезд с въездом герцога Букингема, но с того времени прошло уже двадцать лет и современные щеголи или на нем не присутствовали, или забыли его.

Каждый из польских магнатов сопровождался ради почета французским вельможей. Еще большее удивление возбудилось в зрителях, когда появились сами чрезвычайные послы, впереди которых ехал сьер Берлиц, обыкновенно вводивший послов. Вармийский епископ, одетый в мантию из тафты фиолетового цвета, в шляпе, с которой свисала золотая лента, унизанная алмазами, ехал по правую сторону сьера Берлица, по левую – Познанский палатин, одетый в платье из золотой парчи, богато украшенной драгоценными камнями; его сабля, кинжал и стремена были унизаны бирюзой, рубинами и алмазами, а лошадь покрыта чепраком из золотой ткани и подкована четырьмя золотыми подковами, специально слабо прикрепленными, чтобы они могли отвалиться при въезде.

Таким образом они проехали через весь город; народ стоял на улицах, знатные особы глядели из окон, а король и королева ждали поезд на балконе Пале Кардиналь. К сожалению, они не смогли увидеть это зрелище, поскольку наступила ночь, а улицы в то время не освещались. Впрочем, досадовали равно обе стороны, так как если король и королева были лишены удовольствия видеть послов и их свиту, то последние досадовали, что французы не видели их пышный поезд, и поэтому очень жаловались на отсутствие факелов во время шествия. Когда камер-юнкер Лианкур пришел их приветствовать, они попросили разрешения королевы явиться на первую аудиенцию таким же порядком', как они въезжали в город, на что, разумеется, немедленно последовало согласие. На все время пребывания в Париже им был отдан отель Вандом, в котором никто не жил по причине изгнания его владельцев.

6 ноября 164э года совершилось бракосочетание принцессы Марии Гонзаго. Епископ Вармийский отслужил обедню и совершил обряд, соединивший принцессу с королем Польским, которого представлял палатин граф Опалинский.

7 и 8 ноября были посвящены празднествам, 7-го король распорядился представить две комедии – французскую и итальянскую – в Пале Рояль, в той самой зале, в которой Ришелье мстил королеве своей трагедией «Мириам».

На другой день, вечером, состоялся бал. По словам одного из современных писателей, «король Луи XIV с грацией, обнаруживавшейся во всех его движениях, взял за руку новую королеву Польши и по мосту, устроенному специально, повел ее из ложи на сцену театра. Здесь его величество открыл полонез, в котором приняло участие большинство принцев, принцесс, придворных дам и кавалеров. Окончив полонез, король с той же грацией и с тем же величественным видом проводил молодую королеву в ее ложу и, возвратись на сцену театра, сел рядом с герцогом Анжуйским, чтобы смотреть, как танцуют другие. Танцы эти открыл герцог Энгиенский, такой же ловкий танцор как и искусный полководец; продолжали же их другие дамы и кавалеры. Во второй раз король танцевал вместе с герцогом Анжуйским, своим братом, и так красиво и ловко, что все восхищались, глядя на двух молодых принцев».

Королева была очень благосклонна к принцессе Марии, обращаясь с ней как с дочерью; она назначила ей от себя приданое в 700 000 экю, а во время бала во всем уступала ей первенство. Это великодушие королевы было тем замечательнее, что служило отчасти упреком кардиналу Мазарини за его скупость, по милости которого, как мы видели, во время ужина, данного польским посланникам в Фонтенбло, первое блюдо не подавалось, а после ужина послам пришлось выходить из дворца по неосвещенным галереям.

Принцесса Мария отправилась в Польшу к своему августейшему супругу в сопровождении вдовы маршала Гебриана, которой оказали эту честь за смерть ее мужа, погибшего два года тому назад в Ротвейле.

1645 год окончился введением во Франции нового вида театральных зрелищ. Кардинал Мазарини пригласил во дворец весь двор на вечер 14 декабря в залу Малый Бурбон. Там актеры, прибывшие из Италии, представили в присутствии короля и королевы драму с пением под названием «La Folle supposee», с машинами, переменами декораций, танцами – чего прежде во Франции никогда не бывало. Пьесу написал Джулио Строцци, декорации, машины и превращения оформил Джакомо Горелли, танцы поставил Джованни Баттиста Бальби. Это было первой оперой, поставленной во Франции. Кардинал Ришелье одарил Францию трагедией и комедией, кардинал Мазарини – оперой, то есть каждый – согласно своему характеру.

Начало 1646 года ознаменовалось, как говорилось, первой кампанией короля. Нужно было отомстить Фландрии за несчастья французов в Италии. В Лианкуре был собран совет, на котором герцог Орлеанский, кардинал Мазарини и маршал Гассион составили план кампании. Затем было объявлено, что весь двор переселяется на границу Пикардии – этим средством придворные превращались в воинов.

Луи XIV не было тогда и восьми лет. Понятно, что королева, как мать, не хотела терять его из вида, поэтому военные квартиры не располагались далее Амьена. Между тем, как армия выступила на осаду Кортрика, первый поход юного воина закончился и он возвратился в Париж, где вскоре было получено известие о взятии Кортрика и пропето по этому поводу в церквях торжественное «Тебе Бога хвалим».

Надо сказать, что в новом веке и при новом дворе оставались еще представители прошедшего времени – герцог Бельгард, маршал Бассомпьер и герцог Ангулемский. Двое первых умерли в этом году. Ракан говорил, что Бельгарду приписывали три качества, которых он на самом деле не имел – первое, что он был трусом, второе, что он был дамским угодником, третье, что он был чрезвычайно щедрым.

Против первого обвинения его достаточно защитил в своих записках герцог Ангулемский, незаконнорожденный сын Шарля IX, ибо, описывая сражение при Арке, он пишет; «К числу тех, кто наиболее отличился мужеством, нужно отнести обершталмейстера Бельгарда, который с храбростью соединял такую скромность и в обращении с людьми был так приветлив, что никто более него не выказывал спокойствия в сражении и любезности при дворе». Однажды, увидев рыцаря, украшенного перьями, который вызывал всех стреляться на пистолетах из любви к женщинам, Бельгард, любимый прекрасным полом, отнес вызов к себе и немедленно выехал навстречу на красивом испанском жеребце по кличке Фрегуц. Он смело напал на рыцаря; тот, не соразмерив расстояния, выстрелил и промахнулся, а Бельгард, приблизившись, раздробил ему левую руку; несчастный, поворотив лошадь, искал спасения в бегстве.

Что он угождал дамам, объясняется его успехами при дворе Анри III, которые доставляла ему красивая наружность. Известно что отвечал один придворный того времени, которого упрекали в карьере более медленной, чем карьера Бельгарда:

– Что удивительного, – заявил он, – в этом, его, слава Богу, порядочно подталкивают.

Но если при Анри 111 Бельгард не считался большим волокитой, то при Анри IV он был достаточно пристрастен к женщинам. Он так открыто выставлял себя соперником Беарнца у Габриэль д’Эстре, что Анри IV не смел даже назвать Вандома, сына этой своей любовницы, Александром, боясь, как бы его не стали называть Александром Великим, ибо Бельгарда по должности великого конюшего называли просто «великим».

Известно, что в то самое время, когда Габриэль д’Эстре герцогиня де Бофор была отравлена ядом, Анри IV имел намерение на ней жениться, а это очень беспокоило его друзей. Поэтому однажды граф Прален, который наиболее противился этому браку, взялся доставить королю вернейшее средство удостовериться, что она изменяет ему с Бельгардом. Однажды ночью, когда двор находился в Фонтенбло, он разбудил короля и предложил убедиться в справедливости обвинения. Анри IV пошел вслед за Праленом не говоря ни слова, но, подойдя к дверям ее комнаты, воскликнул:

– Нет, о, нет! Это слишком огорчит бедную герцогиню! – И, воротившись к себе, лег спать.

Несмотря на старость, герцог Бельгард весьма ухаживал за Анной Австрийской в то время, как герцог Букингем приезжал во Францию, и так привлек внимание королевы, что она уже ни на кого не смотрела. По этому случаю Вуатюр посвятил Бельгарду следующий куплет:

Рожерова звезда не светит уж средь Лувра,

Известно это всем и всякий говорил.

Что нежный пастушок, приехавший из Дувра,

Собой ее затмил.

Кардинал Ришелье сослал Бельгарда в Сен-Фаржо, где тому пришлось провести восемь или девять лет. По смерти кардинала он возвратился из ссылки в Париж, где и умер, имея от роду 83 года.

Что касается маршала Бассомпьера, который тринадцатью или четырнадцатью годами был моложе Бельгарда, то можно сказать, что это был настоящий тип вельможи XVI века. Отчасти он был для короля Анри IV тем же, чем Люин для Луи XIII.

Франсуа Бассомпьер родился в Лотарингии 12 апреля 1579 года. С его фамилией связана довольно странная история, имеющая явно немецкое происхождение. Вот она в том самом виде, в каком ее представил сам маршал в своих записках.

Жил был некто граф Оржвилье, которому однажды по возвращении с охоты пришла фантазия войти в комнату, находившуюся над главными воротами его замка и давно не отпиравшуюся. Он нашел в ней женщину, лежавшую на кровати превосходной работы и застланной удивительно тонким бельем. Женщина была удивительно красивой, и так как она спала или притворялась спящей, то он остался в комнате.

Прекрасная незнакомка не рассердилась на графа за то, что он ее потревожил, напротив, она обещала являться в этой комнате каждый понедельник, а это случилось именно в понедельник, но требовала, чтобы это оставалось тайной и предупреждала, что если кто-нибудь узнает об их любви, то он навсегда ее потеряет.

Связь продолжалась пятнадцать лет, а красавица оставалась молодой и прелестной. Но на земле нет прочного счастья, и счастье графа кончилось, как все кончается на этом свете! Граф тщательно хранил тайну, но графиня, заметившая, что каждый понедельник ее муж уходит куда-то на ночлег, решила, наконец, узнать в чем дело. Она подстерегла его, увидела, как он вошел в известную комнату, велела сделать к двери другой ключ и, дождавшись следующего понедельника, сама вошла в комнату и увидела графа с соперницей. Графиня не захотела разбудить графа, но сняв свой ночной чепец, положила его на виду в ногах постели и вышла без шума.

Фея – красавица была, несомненно, феей, проснувшись, громко вскрикнула, увидев чепец. Проснулся и граф и узнал чепец своей супруги. Тогда фея, обливаясь слезами, сказала, что все кончено, что они не будут видеться более никогда, так как судьба повелевает ей удалиться от графа. Но так как у графа были три дочери, то она подарила ему три талисмана, которые были драгоценнее самого богатого приданого, так как каждый талисман обещал счастье тому семейству, которое будет им обладать, и, напротив, если кто-нибудь похитит талисман, то подвергнется всевозможным несчастьям. Обняв графа в последний раз, фея исчезла.

Тремя талисманами, оставленными феей, были бокал, кольцо и ложка.

Граф выдал замуж своих дочерей и каждой дал по имению и талисману. Старшая вышла замуж за г-на де Круа, получила бокал и имение Фенестранж; вторая – за г-на де Сальма, получила кольцо и землю Фислинг; третья сделалась супругой Бассомпьера, получила ложку и землю Оржвилье. Талисманы хранились в трех аббатствах, пока дети сестер были маленькими; в Нивеле хранился талисман де Круа, в Ремиркуре – талисман Сальма, в Эпинале – талисман Бассомпьера.

Однажды г-н де Панж, зная эту историю, похитил кольцо у де Сальма во время пирушки и надел себе на палец. Тогда сбылось предсказание феи. Де Панж, имевший прекрасную жену, трех красавиц дочерей, вышедших замуж и любивших своих мужей, и кроме прочего 40 000 ливров годового дохода, по возвращении из Испании, куда он ездил сватать своему государю дочь короля Филиппа II, нашел свое имение разоренным, дочерей – оставленных мужьями, а жену – беременной от иезуита. Де Панж умер от горя, но перед смертью сознался в воровстве и отослал кольцо его владельцу.

Маркиза д’Арве из дома де Круа, показывая однажды бокал, уронила его и он разбился вдребезги. Маркиза собрала осколки и положила их в футляр, сказав: «Если я не могу иметь его целым, сберегу, по крайней мере, его осколки». На другой день, открыв футляр, она нашла бокал снова целым.

Бассомпьер, как мы сказали, обладал ложкой, и так как в то время все очень верили всяким чудесам, то счастье, сопровождавшее его как на войне, так и в любви, объясняли этим талисманом. Впрочем, Бассомпьер был одним из самых умных, самых страстных в отношении к женщинам и самых благородных вельмож своего времени.

Однажды, когда Бассомпьер играл в карты с Анри IV, заметили, что некоторое количество полупистолей положено на стол вместо пистолей.

– Государь, – сказал Бассомпьер, – это вы положили эти полупистоли?

– Черт возьми! – воскликнул король. – Да это вы, клянусь вам, а не я!

Бассомпьер, не говоря ни слова, взял со стола деньги,

Подошел к окну и выбросил их находившейся во дворе прислуге. Возвратясь к столу, он вынул из кармана кошелек, высыпал на стол пистоли и сел на свое место.

– Вот как! – заметила Мария Медичи. – Бассомпьер представляет из себя короля, а король Бассомпьера!

– Это правда, мой дружок, – отвечал Анри IV на ухо своей супруге, – а вам, вероятно, хочется, чтобы он был королем?.. Что же! Тогда у вас будет муж моложе меня!

Бассомпьер был не только хорошим игроком, но постоянно счастливым в игре и так как он любил играть по-крупному, то каждый раз выигрывал у герцога де Гиза до 50 000 экю. Однажды супруга герцога предложила Бассомпьеру пожизненный пенсион в 10 000 экю с тем, чтобы он не играл более с ее мужем.

– Ах, сударыня, – отвечал Бассомпьер, – я от этого много потеряю!

Анри IV, несмотря на то, что ревновал Бассомпьера к своей супруге, очень любил и уважал его, поэтому, вероятно из ревности, отправил посланником в Мадрид. По возвращении в Париж посланник говорил, что имел торжественный въезд в испанскую столицу на муле, которого ему выслал испанский король.

– О, как было бы любопытно, – заметил Беарнец, – посмотреть на осла, сидящего на муле!

– Очень любопытно, ваше величество, – согласился Бассомпьер, – но вы забываете, государь, что я, как посланник, представлял собой вашу особу.

Чувствительность не составляла характерной черты графа Бассомпьера. Однажды, когда он одевался, чтобы ехать на балет, ему сообщили, что его мать умерла.

– Вы ошибаетесь, – холодно сказал он, – она не должна умереть ранее окончания балета.

Этот стоицизм тем замечательнее, что танцы были единственным телесным упражнением, которым Бассомпьер не овладел в совершенстве. По этому поводу герцог Анри II Монморанси, тот самый, которому отрубили голову в Тулузе, однажды посмеялся над ним на бале.

– Правда, – заметил Бассомпьер, – что у вас в ногах ума больше, нежели у меня, зато у меня в голове его больше, нежели у вас!

– Если у меня нет особой остроты в словах, зато у меня есть острая шпага, – отвечал герцог.

– Да, я это знаю, – сказал Бассомпьер, – ее вам передал великий Ан.

Бассомпьер обыграл одинаковое звучание слов Anne (Анн – одно из имен герцога Монморанси) и ane (осел). Противники пошли было драться, но их остановили.

В то время, когда герцог де Гиз хотел вступить в заговор против двора, герцог Вандом сказал графу Бассомпьеру:

– Вы, как обожатель сестры герцога де Гиза, герцогини Конти, без сомнения, возьмете его сторону.

– О, это ничего не значит! – отвечал Бассомпьер. – Я был любовником всех ваших тетушек, однако же из этого не следует заключать, что я люблю вас!

Уверяют, что Бассомпьер был столь же счастлив в любви к супруге Анри IV, как и в любви ко всем его фавориткам. Однажды король спросил его, какую должность при дворе он всего более желал бы получить.

– Должность обер-тафельдекера, государь, – отвечал он.

– Почему же? – поинтересовался Анри IV.

– Да потому, что он накрывает для короля, – сказал Бассомпьер, обыгрывая смысл предлога pour – и «для», и «вместо», и «за».

Когда Бассомпьер купил Шайо, чтобы принимать там двор, вдовствующая королева вместе со всеми статс-дамами приехала посетить его и внимательно осмотрела дом.

– Граф, – заметила она, – зачем вы купили этот дом? Он обойдется недешево!

– Государыня, – отвечал Бассомпьер, – я почти немец. Для меня это значит жить не в деревне, но в предместье Парижа, а я так люблю Париж, что никогда не хотел бы с ним расстаться.

– Но этот дом хорош, чтобы привозить сюда куртизанок, – сказала королева.