Текст книги "Борьба на юге (СИ)"

Автор книги: Александр Дорнбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Сильно бросалось в глаза обилие офицеров, причем в мундирах, в отличии от меня. Сколько же Вас тут! Не будет ошибочным утверждать, что на каждые 10 человек Киевской массы приходился один офицер. В Киеве в это время осело уже около 35–40 тыс. офицеров, из которых подавляющее количество грядущий большевистский натиск встретило крайне пассивно. В стиле побитых собак!

Да какие это офицеры? Качество людского материала подкачало! Как говорят японцы, самурай без меча подобен самураю с мечом, но только без меча. То есть офицеры-самураи были не те люди, в общении с которыми хамство сходит с рук. Эти же жалкие личности, не достойные названия офицера, состоящие сплошь из бывших лихих бабников, мотов и гуляк, просто какое-то недоразумение! Все они тут имеют что-то от Буратино. Такие же деревянные! Все такие напуганные, что уже не похожи на людей. Изящная «белая кость» старого русского офицерства оказалась весьма далека от того иллюзорного идеала, в который пытались ее облачить эмигранты после 1917 года.

Все оказались сделаны из одного теста – из дерьма. Оторванные при весьма тревожных обстоятельствах от своего привычного дела, оставленные вождями и обществом, отвыкшие думать, привыкшие всегда действовать лишь по приказу свыше, господа офицеры в наиболее критический момент были брошены на произвол судьбы и предоставлены самим себе…

Ума и инициативы они не проявили. Обрести себя в бою не желали. Начались злостные нападки и беспощадная их травля…Они растерялись…

Запуганные и всюду травимые, ставшие ввиду широко развившегося провокаторства крайне подозрительными, они ревниво таили свои планы будущего, стараясь каким-либо хитроумным способом сберечь себя во время наступившего лихолетья и будучи глубоко уверены, что оно скоро пройдет и они вновь понадобятся России. Не понадобятся! Забавно, что многие наивные идиоты верят в то, что открывающееся через месяц 5 января 1918 года в столичном Петрограде Учредительное Собрание, выборы в которое депутатов уже прошли, что-то решит и сразу станет лучше.

Злободневной темой (впрочем, как во все времена) в Киеве была показная украинизация. Она быстро входила в моду, ею увлекались, она захватила видимое большинство и находила отражение даже в мелочах жизни. Все вне этого отодвигалось на задний план. В глухих местах люди диковаты, но особенно самолюбивы. Они телку приласкают, непутевому бычку погрозят, свинью обругают и пожалеют, и каждой твари дают имя человеческое. При этом ощущают себя повелителями Мира. Крушение имперских амбиций вызвало здесь неизбежный рост националистических настроений. Им претит быть в составе Империи. Им хочется лежать на обочине. Пусть в полном ничтожестве, но незалежно и самостийно.

Какие-то слабоумные гайдамаки с явной патологией головного мозга (народец все больше ушлый и политически подкованный), в смешных синих жупанах таскались по Киеву с лестницами, снимая вывески на русском языке или закрашивая их… Неукраинское, как отжившее и несовременное, всячески преследовалось. Это коснулось и меня, так как нельзя было, например, получить комнату, не доказав своей лояльности к Украине и не исхлопотав предварительно соответствующего удостоверения в комендатуре. Когда я вчера вселялся в гостиницу, то наврал, что скоро принесу такое. Теперь же я вынужден был посетить местную жовто-блавкитную комендатуру.

Зайдя в комендантское управление, я стал наводить справки о том, каким путем скорее и без особых процедур можно получить нужные мне удостоверения, чтобы не попасть в категорию неблагонадежных. Оказывается, одним тут не отделаешься.

Внутри было жутко накурено, густой табачный дым нахально стлался под потолком помещения сплошной сивушной пеленой, медленно кружась вокруг старинной люстры. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что во главе наиболее важных отделов этой комендатуры стоят хорошие знакомые и даже друзья моего персонажа – Полякова. Хотя встретить в текущей тревожной обстановке знакомых я и не надеялся и не хотел. Но знаете, как это бывает? Вы приезжаете в незнакомый город, испытывая жажду, и первый, с кем сталкиваетесь в ближайшей рюмочной, оказывается вашим школьным приятелем. Думаю, это работа провидения.

Со всех сторон раздались приветливые отклики, на которые я вынужден был откликаться с показной улыбкой и деланной радостью. Сейчас нельзя доверять ни своим, ни чужим. Благодаря знакомствам и старым друзьям, ставшими почему-то теперь ярыми и щирыми украинцами, мне легко удалось преодолеть все предварительные формальности, но далее дело не двигалось. Встретив одного из фронтовых знакомых, мы оба довольно искренно обрадовались и первые мои слова были:

– Да разве ты украинец? Когда это ты стал таковым?

Увидев, что мы одни в комнате, он, смеясь, искренно признался мне, передавая свой чувственный опыт:

– Я такой же украинец, как ты негр, суди сам: совершенно случайно я очутился в Киеве, есть что-то надо, а денег нет. Искал себе службу и нашел ее здесь, но должен изображать из себя ярого украинца, вот я и играю на публику. А так для меня украинский – как язык собак.

У знакомого было круглое близорукое лицо, говорившее о пронырливости и веселом нраве. При каждом слове, он подмигивал почему-то одним глазом, как бы стараясь дать понять, что он знает о чем-то больше других, и при этом скалил без причины зубы, из-за чего мне остро захотелось дать ему в морду.

Такая вот, бесхитростная, ничем не прикрытая голая правда. Такие вот дела. Впрочем, потратив немного денег я тоже, согласно полученных справок, стал ярым украинским патриотом. Но, не скажу, что подобные порядки мне понравились. Надо бы пристрелить парочку ширых украинских патриотических негодяев, чтобы подобная гнусная погань не размножалась!

Вернувшись в номер, я подумал, что деньги у меня так же конечны, и надо как-то их зарабатывать. К тому же время сейчас горячее. Пока существует первоначальный бедлам можно проскользнуть куда угодно и многое сделать, но далее все это станет невозможным. В конце концов, именно сейчас я пока могу проскользнуть на Дон, оттуда в Астрахань или Баку, а оттуда уже в нейтральную Персию. Беженцев из России в Иране будет несчетное количество. А там, прощай война и можно жить в свое удовольствие. Впрочем, в Баку турки войдут, как я помнил из трагической судьбы бакинских комиссаров. Но, это все мелочи.

Проснувшись на следующее утро, я уже имел в голове очередную порцию информации. Немного все устаканилось, кусочки пазла сложились в целую картину. Я вспомнил такого исторического персонажа как Поляков, когда-то мне пришлось читать его мемуары. Большой плюс в том, что этот человек в горниле гражданской войны уцелел. Он благополучно добрался до Новочеркасска, и там стал одним из руководителей штаба в армии Каледина. После чего этот человек решил стать рекордсменом среди болванов.

В Новочеркасске он установил в армии жесткие порядки, решив показать всем – как надо работать. Верно решил оторваться, отдохнуть душой. Проведя полевые телефоны куда только можно, он обрушил на Донскую Армию целый вал требований ежедневных справок, отчетов и докладов, чем изрядно всех утомил. Донская Армия тогда состояла приблизительно из четырех сотен человек. Половина из них были юные гимназисты, сбежавшие в армию как на праздник непослушания. Другая половина состояла из умудренных опытом боевых офицеров, которые отнюдь не горели желанием слать бесполезные отчеты зарвавшемуся штабисту.

Расплата не заставила себя долго ждать. Красные приближались, армия готовилась к эвакуации. Поляков за своим ворохом бумаг благополучно ни о чем не подозревал. В один прекрасный момент, когда Поляков отбыл из штаба домой отобедать, армия снялась с места и ушла. В город вошли красные, а Поляков был вынужден полтора месяца прятаться в городе, пока восставшие казаки не перебили всех красных, повесив их озверевших главарей: Подтелкова и Кривошлыкова. А те в этот период обильно лили казачью кровь, словно водицу.

Жестокая шутка удалась на славу. Поляков и дальше продолжал свою работу в белых штабах, но, сделав должные выводы, уже не выказывал особого энтузиазма. На передовую в первые ряды он не лез, стал целым начальником штаба у Краснова (считай по-нашему заместителем областного губернатора), так что благополучно пережил всю гражданскую войну и эвакуировался из Новороссийска за границу.

Судьба его начальника, революционного командующего 9-й армией в Румынии Келчевского, еще более показательна. Она прямо говорит то, что спокойно отсидеться в Румынии или же в Киеве совсем не вариант. Эвакуировавшись из Румынии, разочарованный в революции Келчевский надолго застрял в Киеве. Здесь он вынужден был вступить в ряды бандитской армии украинского гетмана Скоропадского (ставшего Гетманом милостью германского кайзера Вильгельма). Пробившись в дальнейшим на Дон, Келчевский там был презираем своими товарищами за службу в шароварной украинской армии. Никто не хотел иметь с ним дело, пока тот же Поляков не взял его к себе шестеркой на подхват. Все это наводит на определенные размышления, что надо прорываться на Дон, пока еще есть такая возможность.

Пока я буду действовать в рамках реальной истории, мне ничего не грозит. Почти. Или у меня есть выбор? Дон сейчас самое безопасное место для офицера. Особенно если не участвовать во всяких бестолковых "Ледяных походах", а отсидеться, как все умные люди, с Походным атаманом Поповым в Сальских степях. А пока рыпаться – смысла нет. Кроме того, в прошлой жизни я подобных высот не достиг, так что хотелось почувствовать себя в шкуре большого начальника. Надо застолбить вожделенную делянку. Красные мне такого места не предложат.

Мыслей в голове бродит много, но они все какие-то бестолковые, а умирать по собственной глупости мне отчего-то совсем не хочется. Сделав такой вывод, я почувствовал заметное облегчение, как будто целый небоскреб упал с моих плеч. Дома легче, там стены помогают.

Кроме того, Россия страна очень богатая. Сотни лет тут все воруют, вывозят за границу, а богатства все не истощаются. Так что если уж я тут оказался, то надо уходить не с пустыми руками. Все равно все разворуют. Большевики будут возить целыми саквояжами бриллианты на Запад, якобы для диктатуры пролетариата. Все эти советские дипкурьеры в швейцарские банки будут лакомыми кусочками. Кроме того, тот же Ростовский банк ограбят беженцы поляки, которых в Ростове приютили, после того как Варшаву взяли злобные немцы. А зачем нам поляки?

Чехи, совершенно утерявшие тормоза, пользуясь хорошим к себе отношением как к «братушкам», на память о России, прихватят с собой эшелон с золотым запасом страны. Сейчас этот запас хранится где-то в Екатеринбурге на Урале, но золота в стране много. В каждом областном центре есть отделение Государственного банка, где хранится золото и серебро, и другие ценности, просто их нужно изъять. С каждого города большевики вывозили такого добра целый вагон. Правда, золото мне в большом количества в отличии от бриллиантов с собой не уволочь, руки отвалятся, но можно подумать о том, чтобы угнать какой пароход с Волги с парой тонн этого желтого металла в Персию.

Потребность взять что-то с побежденного, по-моему, заложена в человеке генетически. Неубиенная классика! Дело святое, благородное и очень выгодное. Африканский воин съедает печень побежденного… Наполеон, прекрасно понимая это чувство, всегда отдавал захваченный город на разграбление солдатам. Бойцы Первой Конной, как лихо рассказывал один из них, профессор Венжер (известный тем, что однажды вступил в дискуссию со Сталиным), ворвавшись в Крым, первым же делом бросались грабить усадьбы. Не я первый, не я последний. К тому же, долг Родине я в прошлой жизни уже отдал с избытком, так что, нежданные бонусные годы можно для разнообразия попытаться прожить для себя.

В дальнейшем, когда все успокоится, мне не трудно будет вернутся в Россию, в качестве иностранного капиталиста, сочувствующего Советской власти. Взять у большевиков иностранную концессию на якутские алмазы и создать компанию АЛРОСА. Большевикам алмазы не нужны, они и то, что им досталось от царского режима, будут годами выковыривать из окладов икон и старинных орденов и чемоданами возить за границу, раздавая всем желающим на дело мировой революции, спуская за это время чудовищные деньги в сортир, а я человек скромный, мне и они сгодятся.

Так что придется побегать, подготовится, похлопотать, чтобы для начала пробраться на Дон. Стать жертвой одичавших патрулей, разноцветных пышущих энтузиазмом добровольцев: красных, зеленых или серобуромалиновых, мне не хотелось. Страшное и кровавое наступает время. "Новая власть" творила скорый суд и расправу. Все это быстро снимает все психологические барьеры.

Тугая спираль террора будет закручиваться по нарастающей с каждым днем, так что уже сейчас нужно сделать для себя определенный вывод, что нужно сразу бить первым. Отставим всякий гуманизм пока в сторонку, такие тут не выживают. До конца дела прольются такие океаны крови, что можно начинать действовать уже прямо сейчас, пара или десяток лишних трупов на весах истории ничего не значит. Одним уродцем больше, одним меньше – не принципиально. Так, что будем готовиться к бойне.

Если человек постоянно оружие не носит, то, нацепив на себя, время от времени он его ощупывает, вроде как старается убедиться в том, что оно на месте. Или там не развернулось неправильно. Так все и палятся. В конце гражданской войны станет нормой внезапно стрелять из кармана пальто и шинели, а сейчас этим приемом почти никто не пользуется. Оттого, что неудобно. Стандартный армейский револьвер Смит-Вессон, как у меня, в кармане цепляется, как-то нужно взвести собачку курка и умудриться выстрелить, а это задача не из легких.

Так что мне нужно найти модистку, чтобы она перешила мне правый карман под подкладкой. Заодно и патронов подкупить. Кроме того, глушитель мне сейчас не сделать, но можно будет купить маленькую перьевую подушку "думку" и носить ее с собой в узелке. Звук выстрела она если и не приглушит, то исказит, а это уже хорошо. Пойдет на первое время, пока не соображу себе нормальный глушитель. Глушители уже лет двадцать как известны, но применяются пока одними охотниками – джентльменство на войне всё ещё не изжило себя. Ничего, это быстро пройдёт.

Кроме прочих дел, я по несколько раз в день, посещал железнодорожный вокзал, надеясь, что именно там легче всего ориентироваться, особенно, если встретишь пассажиров, приехавших с юга. Поезда на юг, в частности на Ростов не шли. Совсем, хоть ты тресни. А ценное время буквально утекало сквозь пальцы. Сейчас каждый час – на вес золота.

Железнодорожная станция представляла сплошное море воинских эшелонов, ожидавших отправки. Вот стоит санитарный эшелон. Персонал военно-санитарного поезда состоял в основном из женщин. Это были сестры милосердия и санитарки, в большинстве своем, совсем еще девочки, недавние школьницы. Мужская часть состояла всего из нескольких человек охраны и проводников. Так не отвлекаемся, я тут по делу. Что известно? Почти ничего. Сообщение с югом поддерживается лишь на небольшом сравнительно расстоянии, все эшелоны дальнего следования пока остаются в Киеве.

С неба сыплется то ли дождь, то ли снег, и дует противный ветер.

Слышу как солдаты, снявшие погоны и кокарды, поют знакомую мелодию: "Все пушки, пушки грохотали, на поле лег густой туман…". Кажется, слова немного не те. Рядом оборванные матросы, потерявшие где-то свои корабли, пели гимн анархистов: "…Довольно позорной и рабской любви, мы горе народа потопим в крови…"

Анархисты, как я уже слышал, Советскую власть, так же как и любую другую, не признавали и собирались бороться и с ней.

Измученный бессонными ночами, задерганный и сбитый с толку грубыми требованиями солдат и нетерпеливой публики, комендант станции, на многочисленные вопросы, сыпавшиеся на него, давал охрипшим голосом, сбивчивые, несвязные и неудовлетворительные объяснения, что не только не вносило умиротворения, но еще сильнее разжигало страсти всей огромной людской массы, осевшей на вокзале. Видно было, что и сам комендант не знает причины задержки эшелонов и поездов южного направления и потому, естественно не может удовлетворить любопытство нетерпеливой публики.

Глава 6

Но вот, мало-помалу, сначала неуверенно, а затем уже определенно все стали утверждать, что поезда не идут потому, что Каледин с казаками ведет бой в Ростове-на-Дону с большевиками, восставшими против него. Как затем подтвердилось, эти слухи отвечали истине. Действительно, в эти дни решалась судьба Ростова и только благодаря своевременному участию храбрых добровольцев генерала Алексеева, закон и порядок там восторжествовал, положение было восстановлено, и Ростов остался за казаками.

Вместе с тем, приехавшие с юга подтвердили известие о том, что генерал Алексеев бежал на Дон, где формирует Добровольческую армию и приглашает всех добровольцев вступать в ее ряды.

Одновременно, распространился другой слух, будто бы генерал Корнилов, после неудачного столкновения конвоировавших его текинцев с большевиками, отделился от них и так же тайно пробирается на Дон.

Если слухи о генералах Алексееве и Корнилове были довольно определены, то далеко не так ясно стоял вопрос о текущем положении в Донской области. Здесь радужные надежды одних, тесно переплетались с отчаянием и безнадежным пессимизмом других. По сведениям одних болтунов, генерал Каледин уже сформировал на Дону большую казачью армию и готов двинуться на Москву. Поход пока откладывается из-за неготовности еще новой армии генерала Алексеева, технически богато снабженной, но численно пока равной армейскому корпусу.

Якобы, на Дону всюду царит большой порядок, и это особенно чувствуется при переезде границы. Ощущение таково, будто попадаешь прямиком в рай. Поезда встречаются офицерами в "погонах", как при царском режиме, производящими контроль документов и сортировку публики, соответственно имеющимся билетам. Даже с матросами – красой и гордостью революции, там происходит моментальная чудесная метаморфоза. Еще на границе области, у них бесследно исчезает большевистско-революционный угар и они, словно по волшебству, превращаются в спокойных и дисциплинированных воинских чинов.

Слушая подобные бредни, я только тихо посмеивался про себя. Там дело плохо, а будет еще хуже.

Со слов других, картина рисовалась совершенно иная, намного ближе к реальности. Очевидцы утверждали, что казаки, распропагандированные на фронте и особенно в дороге, прибыв домой, становятся большевиками, расхищают и делят казенное имущество и с оружием расходятся по станицам, становясь бурлящим элементом на местах. Каледина фронтовики знать не желают, так как он не отозвал их с фронта, где они воевали за чужие интересы и клали свои жизни. Казаки против Атамана крайне озлоблены так же за то, что он дает на Дону приют разным буржуям и контрреволюционерам. А за ними в их дома грозят прийти красные каратели. Так что вся воинская сила Каледина состоит из нескольких сотен человек, главным образом зеленой восторженной молодежи – добровольцев.

Каледин, как Атаман, потерял среди казаков всякую популярность. Последнему обстоятельству в значительной степени способствовало неудачное его окружение, любящее только говорить, да расточать сладкие словечки, а не умеющее ни работать, ни действовать энергично. Даже Ростовское восстание большевиков он не подавил бы, если бы ему не помог в этом генерал Алексеев, но и у последнего в наличии нет никакой армии, кроме названия; вместо нее имеется лишь один батальон добровольцев да несколько отдельных офицерских и юнкерских рот, плохо вооруженных и слабо снабженных.

Расположение в районе Новочеркасска и Ростова (для пригляда за подозрительными казаками) запасных солдатских батальонов, численно больших, прекрасно вооруженных, и настроенных явно большевистски, крайне осложняет шаткое положение Каледина и надо думать, что и его и Дона дни уже сочтены. В станицах казаки настроены против интеллигенции и офицеров, говоривших им, что революция – зло, а на самом деле она дала им свободу и эту свободу они будут защищать от посягательств всех контрреволюционеров.

В заключение всего, меня все вокруг красноречиво убеждали не только туда ни ехать, но раз и навсегда отбросить всякую мысль о поездке на юг. Наоборот, настойчиво советовали, как можно дальше уйти от Донской области, дабы не попасть в кровавую кашу и не погибнуть в ней бесцельно. Большевики всюду поставили свои рогатки и заслоны, они ловят офицеров, едущих на юг и согласно Ленинским инструкциям на месте, без суда, зверски с ними расправляются.

При таких, диаметрально противоположных слухах, трудно было, даже введя известный коэффициент на паничность одних и на оптимизм других, хотя бы приблизительно представить себе, что творится в Донской области. Столь же противоречивы и скудны были и газетные сведения, по-видимому, имевшие тот же источник, то есть рассказы и байки очевидцев, приехавших с юга, разбавленные разными субъективными мнениями и различными предположениями газетных сотрудников.

Никакой существенной помощи для представления всего, происходящего на юге, газеты не оказывали. Мне же было легче, я хорошо представлял текущую обстановку, но держал свои мысли при себе. Когда я уходил с вокзала через пару часов, то увидел, что бравые моряки где-то раздобыли себе мутный самогонки из свеклы и уже поголовно лежали без чувств. Развели, понимаешь, анархию!

Несмотря на такую неопределенность текущего момента я, тем не менее, не хотел отказаться от своего решения ехать на Дон и принять там, если уж нужно, лично участие в сопротивлении большевикам. Во-первых, думал я о Доне, мой персонаж как-то туда добрался и выжил во всех перипетиях гражданской войны. Во-вторых, Киевское настроение мне совершенно не внушало доверия. Обстановка казалась мне весьма неустойчивой и не обещавшей ничего хорошего.

Чувствовалось, что кризис скоро разразится. Грядет "восстания ликанов"! Каждую минуту можно было ожидать набега местных "зеленых басмачей", что все эти мирные хохлы, того и гляди, вдруг выхватят из своих шаровар ножи и начнут резать прохожих, как баранов. Дикари, что с них взять! Поэтому, оставаться здесь, в Киеве, да еще в качестве зрителя, было бы, по меньшей мере неосмотрительно. Если уж мне суждено погибнуть в новом теле, то лучше осмысленно, а не как случайная жертва.

В силу этих обстоятельств, требовалось некоторое время выждать. Но сидеть в Киеве и ждать когда возобновится сообщение, меня никак не устраивало, да и было рискованно остаться без копейки в кармане: жизнь стоила дорого, запаса денег у меня не было, зато искушения и соблазны здесь встречались на каждом шагу. У меня остро возник денежный вопрос, а духом единым сыт не будешь. Рассчитывать же на какую-либо помощь от свежеиспеченного опереточного украинского правительства, было бы крайне наивно, если не сказать больше. «Денег нет, но вы держитесь!»

Взвесив все это, я подумал, что целесообразнее будет уехать из Киева в усадьбу матери моей "невесты", находившейся в районе Хмельника, то есть в нескольких часах езды от Киева и жить там, у будущей тещи, на халяву, ожидая пока Каледин разберется с большевиками в Ростове и откроется железнодорожное сообщение. Как молния в моем сознании всплыли воспоминания Полякова: одноэтажный дом с мезонином, звуки фортепиано и романс "Белая акация".

Искушение было слишком велико, но я сдержался. Могут разоблачить, что я подменен, а кроме того, что мне эта невеста? Сбрасываем все ненужную шелуху, сейчас начнется такое веселье, что всем резко станет не до невест. Большинство этих "невест", если их не пристрелят после "социализации", скоро будут работать дешевыми проститутками в Китае, обслуживая за гроши целые толпы китайских грузчиков и чернорабочих. Так что, подобных "невест" уже сейчас пора списывать в утиль.

Кроме того на Украине, эти борцы за «свободу и независимость» сейчас начинают формировать с бешеной скоростью многочисленные большие и малые банды, воинские части, отколовшиеся как от старой царской, так от будущих Красной и Белой армий, и разнообразные озверелые крестьянские отряды. Почти вся их деятельность связана с грабежом местного населения и разборкам между собой. Попав на территорию, контролируемую каким-либо из таких отрядов, можно было оказаться в неожиданной, острейшей ситуации.

Прежнюю жизнь я прожил скучную и правильную, как "премудрый пескарь", под лозунгом "как бы чего не вышло". И все равно кончил плохо. Теперь же хотелось испробовать чего-нибудь иного. Героических действий, опасных авантюр. Меня распирало от адреналина. Хотелось, по примеру Скоропадского, захватить Киевский цирк и громогласно провозгласить себя каким-нибудь всеукраинским Гетманом. Глупый, опасный и бессмысленный азарт. Я еле сдерживался, осаживая себя, понимая, что мои клиенты должны дозреть до подобных вакханалий.

Для начала начнем с малого. Проведем тест-драйв, отправимся на гоп стоп, опробуем свой револьвер и пощупаем хитрозадых хохляцких богачей за вымя. А то мы – сотрудники штаба (а не полевые офицеры) и стрелять-то уже разучились. А уж по характеру так и вообще – мы больше мыслители, чем воины. Пора переучиваться!

В Киеве на первый взгляд было все то же, что и прежде. Что ни день, то чудеса. Только настроение стало, как будто бы более напряженное, а жизнь еще беспорядочнее. Доказательства этому встречались на каждом шагу. Уличные инциденты участились, жадная до таких зрелищ праздная толпа сильно увеличилась. Увеличилось заметно и число "безхозных" солдат. Они группами, в ожидании "продолжения банкета" демонстративно бродили по улицам, затрагивали публику, ели семечки, временами со смехом выплевывали шелуху в лицо проходящих и подобные милые проделки этого быдла оставались совершенно безнаказанными.

Когда их внимание привлекалось кем-либо из идущих или проезжающих, витриной, домом, то они останавливались и громко, без стеснения весьма примитивно, выражали свое удивление и восхищение, или наоборот, их неодобрение сопровождалось диким гиканьем, улюлюканьем, а подчас и уличной бранью. Галдели как сороки. Лезли лапами куда ни попадя. Ну и так далее, и тому подобное. Угроза насилия, исходила от них так же зримо, как дым от костра из сырых дров.

Трудно было определить, что привлекало их сюда, и как попали эти гоблины в Киев, но одно не подлежало сомнению, судя по их удивленным физиономиям, что многие из них в городе впервые.

В 10 часов вечера город совсем замирал. Как бы в предчувствии ужасной грозы, окна и двери тщательно закрывались, в домах тушился свет, электричество на улицах уменьшалось, и город погружался в полумрак, принимая особо жуткий и зловещий вид.

Лишь изредка таинственная тишина нарушалась бешено мчащимся автомобилями, да редкой ружейной и пулеметной стрельбой, объяснить причину возникновения каковой никто не мог. Мне же было все предельно ясно, конкуренты резвятся – грабят всеми возможными способами, пора и мне присоединятся к данному веселью. Не даром же наш гениальный вождь и учитель В. И. Ленин (некоторые считают его пустоголовым кретином, не понимающий последствий своих поступков) призывает: " грабь – награбленное!"

Но дело это стало опасным. Я в темноте выслеживал "жирных котов", разжиревших на войне подрядчиков из числа земгусар. В одиночку, без транспорта под рукой, в основном все было бесполезно, мимо кассы. Возможно, я был уже чересчур стар для такого экстрима. Тем не менее, пару реализаций мне удалось провести по подворотням. Револьвер тихо тявкал через узелок с подушкой, тела фраеров падали в зимнюю грязь, а потом я торопливо шарил у них по карманам, вытаскивая толстые лопатники и часы с цепочками, снимал золотые перстни, стараясь не испачкаться кровью.

Конечно, данная картина весьма неприглядная, но я утешал себя, что граблю богатых и обеспеченных, словно новоявленный Робин Гуд. А заодно вырабатываю необходимые навыки стрельбы и жестокосердия. Они сейчас так же будут на вес золота. К тому же все мои жертвы были как на подбор отъявленные негодяи и мерзавцы (видно предки Чикатило) без которых мир сразу становился чище и краше. Так что «собаке – собачья смерть». К тому же все это было не более чем игра, "каприз художника", или "джентльмен в поисках десятки".

Тревожный Киев жил только сегодняшним днем, не зная, что будет завтра. Бардак только усиливался. Напряженность томительного ожидания углублялась фантастическими слухами, обычно появлявшимися к вечеру. Чувствовалась общая тревога в ожидании грядущего – неопределенного, неясного, но жуткого, все были в напряженно-нервном состоянии, но ночь проходила, опять наступал день и ночные страхи рассеивались. Однако, тревожное чувство за будущее уже не исчезало, становясь еще более сильным и мучительным.

Атмосфера была донельзя сгущенная, напоминавшая ту, которая обычно предшествует сильной грозе: когда небо еще не совсем покрыто тучами, временам показывается даже солнце, но, тем не менее, воздух уже тяжел, дышится трудно, чувствуются еще невидимые, но уже осязаемые признаки, бесспорно говорящие, что будет гроза и люди, боясь непогоды, спешат домой, а все животные инстинктивно ищут укрытия.

Вот пробегает по булыжной мостовой мальчишка газетчик и кричит своим дискантом:

– Разгром большевиков под Ростовом!

Лед тронулся, скоро в путь.

Просто удивительно, что белым удалось отбить Ростов. Как я уже говорил, задолго до Октябрьской революции вся военная верхушка Временного правительства, во главе с двуличным военным министром Верховцевым и близкими ему генералами, сделавшая резкую, но сверхуспешную карьеру при февральском перевороте, уже принялись подготавливать дальнейшую смуту. Большевикам выжигали путь, чтобы они могли поднять упавшую в грязь власть.

Поскольку все эти персонажи – "революционные генералы" вместе с самим Верховцевым, после октябрьского переворота оказались в рядах большевиков, то понятно, что делали они это не по недомыслию.

Так как всем было понятно, что грядущий большевистский переворот Донской атаман Каледин на юге никогда не признает, то огромные военные силы карателей и душителей готовились задолго до Октября. В первую очередь, для борьбы с казаками была необходима кавалерия. В условиях маневренной партизанской войны стрелковые части не могли заменить конницу. Так задолго до Октябрьского переворота с фронта "на отдых" под Псков, под крылышко пробольшевисткого генерала Черемисина, отвели 4-ю кавалерийскую дивизию. Дивизию заранее сагитировали поддержать заговорщиков.