Текст книги "ДЕДские народные сказки, или Были-небыли про то, где были — не были"

Автор книги: Александр Чуманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Только наши путешественники выгрузились с парома на первом островке архипелага, так те сразу – со всех сторон. Как оводы, только очень большие. И давай Иванушка, по старой памяти, мечом своим над головой вращать. И дед – под этот как бы зонтик. А рука-то у Иванушки – не забыла! Да к тому же он дома последний год в секции каратэ занимался.

Отмахались. А тут со всех сторон – местные. Японцы, в смысле. Простые крестьяне. Потешные такие, как в фильмах Куросавы, что ли. Кланяются и лопочут, и лопочут и кланяются. Благодарят, значит. Само собой, деду саке подносят, Иванушке – рисовые шарики.

Потом их на утлой лодчонке, джонке, кажется, на следующий остров перевозят, и там все повторяется. Потом – третий остров, четвертый. И все уверяют, будто это кратчайшая и единственная дорога на остров, где живет уважаемое всей Японией семейство Судзуки, одним из членов которого действительно является девочка по имени Лиза-сан.

В общем, много островков посетили внук с дедом, много драконов и годзилл истребил Иванушка, за что местное население то ли в шутку, то ли всерьез прозвала Иванушку «Сегуном», а деда, соответственно, «Сэнсэем», пока наконец наши герои не сообразили, что фамилия «Судзуки» – примерно как у нас «Иванов», и что японцы их водят за нос. Хорошо еще, что Иванушка и дед так-таки не дали втянуть себя в здешние идеологические разборки…

А все же на одном из островов они, уже начавшие отчаиваться, нашли-таки искомое. Нашли место, где еще недавно жила нужная им семья, но застали только дымящуюся кучку – все, что осталось от фанерного да бумажного домика несчастных Судзуки.

И душераздирающая история о том, что здесь произошло, не заставила себя ждать. Оказалось, что дядя Игорь был в этом селении как бы доверенным лицом императора. И партизаны, сражавшиеся за Новую Японию, ему долго грозили. И вот привели свой приговор в исполнение. Правда, из людей в огне погибли только дядя Игорь с Марией Ивановной, а Лизу, сильно обгоревшую, но живую, вытащили из огня соседи, а подросшие мелкие вообще не пострадали, потому что гостили у родни на другом конце селения. Это все удалось Иванушке с дедом понять из слов опять же соседей – японский-то им обоим уже стал немножко как бы родным за время скитаний.

Затем появились близнецы, которые, как ни странно, Иванушку сразу узнали. И повели. И привели в какую-то пещеру, где по стенам горели да чадили факелы, а посреди пещеры на массивных цепях был подвешен хрустальный гроб, а в гробе том лежала она. Лиза. Лежала в коме. Обгоревшая. Так что больно было глядеть.

(Потом уж Иванушке с дедом рассказали, что это такой старинный японский обычай: того, кто – в коме, кладут в хрустальный гроб на трое суток и ждут, что будет. Если человек из комы выходит, его из гроба вынимают и лечат. А если не выходит – тоже вынимают, но не лечат, а сразу закапывают. Нипочем бы ни Иванушка, ни дед не поверили раньше, что в Японии есть подобный обычай, но теперь, когда на месте самой передовой в мире медицины – одно сплошное мракобесие, чему угодно поверишь…)

– Давай! – сказал Иванушка глухо.

– На, – сказал дед, – сперва – из этого, потом – из этого.

И побрызгал Иванушка сперва «мертвой водой», и Лизины ужасные ожоги тотчас бесследно исчезли, потом побрызгал «живой», и Лиза сделалась краше прежнего, однако – нет. Не встает. И тогда Иванушка, уже чисто от себя, наклоняется и целует Лизу в уста сахарные. После чего ей уж некуда деваться. И происходит наконец необходимое чудо.

Хотя – разве меньшее чудо, когда вдруг чужой-чужой становится своим-своим, ближе самого близкого?!

Но, может, этого и хотели глобалисты?

Ах, если бы!..

– Как же я долго спала! – говорит Лизавета по-русски и потягивается.

– Не так уж, – отвечает Иванушка, помогая девочке выбраться из хрустального ящика.

А тут подает голос один из близнецов. Он говорит по-своему:

– Так и быть, чужеземец. Можешь забирать нашу сестру. А мы к вам в гости будем ездить… – А глаза-то у обоих близнецов уже вполне самурайские – суровые, пронзительные, узкие. Но и грустные, конечно. Как в фильме «Семь самураев»…

– Может, и вы – с нами? – спрашивает Иванушка тоже по-ихнему.

– Не-е, нам надо за родителей поквитаться. И у нас тут родня. И, наконец, мы нужны микадо…

Иванушкины родители, когда им все рассказали, порадовались за Лизу, что у нее такие рассудительные да мужественные братья-самурайчата растут, ее, не колеблясь нисколько, удочерили, что само по себе было очень не просто и в какой-нибудь другой стране, может, вообще бы не выгорело. И стала Лиза Иванушке как бы сестрой. И его родной сестре Даше – тоже. И Даша, как ни странно, никаких ревностей устраивать не стала, а отнеслась к изменению состава семьи философски.

– А дальше-то – как? – спросил дед, когда приехал в город отметить событие.

– Сам это все устроил, а теперь спрашиваешь? – не утерпев, съехидничала дедова дочь.

– Дак…

– «Дак-дак»… Дальше видно будет!

– Дак я хотел еще сказать, что это всеникак не устроишь. Этому всемуможно только мешать, или не мешать, или всем сердцем сочувствовать. Дак я – последнее делал…

– Само собой, кто б сомневался!

12. ТОТ, КОТОРЫЙ НУЖЕН

Жили-были на белом свете Иванушка и дед. И вот, значит, как-то глубокой уже осенью, когда все добрые хозяева с этим давным-давно управились, наши ковырялись в огороде. Грядку для озимого чеснока делали или что. В смысле, ковырялся, конечно, дед, а Иванушка просто как бы на прогулке находился – носился по огороду, камнями, которые каждый год выпахиваются и выпахиваются из недр, по разным попадавшимся на глаза целям пулял – и то польза – а с некоторыми камнями, которые казались ему необычными и, может быть, даже драгоценными, к деду то и дело приставал – от работы отвлекал – дескать, а этот, дед, как называется, а этот? Будто дед у него, помимо прочего, еще и по минералогии спец.

Так что работа ни шатко, ни валко шла, ее было, вообще-то, на час-полтора, если взяться по-нормальному, но растянулась – аж до обеда. И не столько потому, что Иванушка отвлекал ерундой всякой, но больше потому, что, сказать по правде, деда от такой работы с некоторых пор, как говорится, с души воротило. Как и от большинства других подобных. Более того, он даже с любимой некогда рыбалкой давно завязал бы, но внуку отказывать не умел. И, в общем-то, уже совсем мало оставалось на свете дел, которые делал этот дед пусть не в охотку, но хотя б не через силу. Не превозмогая себя, не ломая через колено, как говорится…

Но огород забросить как-то не решался. Соседей боялся, которые этого ни за что не поймут и будут постоянно капать на мозги, мол, из-за него и только из-за него всем порядочным земледельцам никак не удается одержать окончательную победу над сорняками. Хотя так-то дед уже давно никого и ничего не боялся, в том числе смерти самой, но соседи… Традиции… Общественное мнение…

И вдруг, когда уж муторное это дело к счастливому завершению шло, лопата звякнула. Но ничего, кроме легкой досады, дед, конечно, не почувствовал. С какой стати. Тут копано-перекопано тыщу раз. И даже однажды менты весьма добросовестно потрудились, дай им Бог здоровья, успешного продвижения по службе и на взятках не попадаться… Однако и лишку не брать!

То есть дед и мысли не допускал, что на его огороде можно раскопать нечто неожиданное. Но очередной каменюка никак не выворачивался что-то. Видать, здоровый. Пришлось его по кругу обкапывать. За что такое наказание? Ведь уж совсем дело к концу шло, к счастливому освобождению.

Камень был округло-продолговатый. Так они все в этом смысле уникальны – похожих друг на друга не попадается, но все до единого непременно похожи на что-нибудь или даже на кого-нибудь. Да если еще одарил Господь развитым воображением и неистребимо романтичной натурой…

– Иванушка, подь-ка сюда!

– Чо? – внук – тут как тут.

– Глянь, чего мне попало. Как есть – амфора древнегреческая. Будто галера с грузом тут три тыщи лет назад потонула… Ой, да это, кажись, и впрямь посудина какая-то!

– Ну-ка, ну-ка, пусти, дед!

– Щ-шас… Щ-щас… Вот!

И дед, поднатужившись, извлек-таки на белый свет. Целиком.

– Точно, посудина. Не иначе, – кто-то из соседей. Шутники, бляха…

– Шутка? – Иванушка осторожно потрогал находку. – Не-е-е…

Но дед уже и сам сообразил, что первая его мысль – ошибочна. И попросту абсурдна.

– Пожалуй, Иванушка, пожалуй… Таких соседей у нас никогда не было, нет и уже не будет. Нашим соседям и в головы бы не пришло. Но если бы пришло – куда там! Лучше удавиться, чем такими реликвиями разбрасываться!

– А как это называется? Кувшин? Горшок?

– В принципе, можно, наверное, сказать и так, и так. Но по-нашему это, пожалуй, ладка. От слова «ладья». Или – корчажка. Гончарное изделие. В нем, к примеру, очень хорошо солить грузди.

– Какая ж тогда реликвия?

– Ну, не скажи, внучок! Были когда-то в нашей округе пара гончарных мастерских, но закрылись давным-давно. Когда я был таким, как ты сейчас. Так что теперь хоть амфора, хоть ладка, хоть эта… Хоть кринка – все реликвии. А ладку даже я, даже ради хохмы соседям бы – ни за что! И вот эту мы с тобой сейчас от земли очистим, и домой отнесем, и помоем, и на будущий год, если живы будем, в нее – грузди. И ты попробуешь, и тебя за уши не оттащишь!

– Уж это – вряд ли. Обломаешься, дед! Я грузди не ем, я их только искать люблю. Продавать – тоже нормально, когда берут…

– Вот то-то и оно, «сегун» Иванушка! Торопишься скорее взрослым стать да жениться на Лизавете-сан, а того не возьмешь в толк, что взрослые едят все!

– Ой, а ты сам-то? Кальмаров-то?

– Кальмары и прочая экзотика под это не подпадают.

– Хитрый…

Деду пришлось всю свою силу воли, вернее, то, что от нее осталось, мобилизовать, чтобы грядку доделать. И грядку он доделал, и бока прихлопал, и чеснок посадил, напряженно размышляя, откуда все-таки – взялось? И только одно предположение казалось достаточно правдоподобным: значит, как и камни, – из недр. Из палеолитического слоя, типа. В ходе некоторого естественного процесса выдавливания.

И только потом они с Иванушкой с огорода пошли во двор и в бочке с водой гончарное изделие обмыли, на боку изделия обнаружилась арабская вязь. Или значки еще более древней письменности.

– Чо пишут? – Иванушка, изнывая от любопытства и нетерпения, выглядывал из-под дедовой руки.

– Не по-нашему.

– И не по-английски?

– Тем более.

– А по – чьи?

– По-арабски вроде. Или вообще по-шумерски…

– По-шумахерски, ты хотел сказать?

– Да какие шумахеры в то время!

– А оно – не пустое?

– Судя по весу – нет.

– Тяжело?

– Тяжеловато.

– Там золото, дед!

– Ну, как нет-то! Пиастры.

– А потряси!

– Тряс уже. Ничего не звенит и не булькает.

– Ну, давай же уже открывать!

– Давай. Отверткой, что ли, поддеть…

Горловина посудины была широкая, а ниже шло сужение, а еще ниже – опять расширялось почти сферически. И крышка была утоплена ниже узкого места. Значит, крышка должна быть мягкой, но упругой. То есть пластмассовой. Что, конечно, абсурд.

И тем не менее, когда, порядком намучившись, – что-то удержало деда от того, чтобы крышку просто раскурочить – они таки добились, чего хотели, оказалось – да, именно пластмасса. Однако им уж к тому моменту было не до подобных мелочей. Поскольку наконец-то увидели содержимое. И оно более всего походило на ртуть.

– Ртуть! – первым сказал Иванушка. – А я-то размечтался, что сейчас Хоттабыч вылезет…

– Ртуть? – усомнился дед. – Не знаю… Ртуть, по-моему, тяжелей. Но, с другой стороны, при такой температуре только она бывает жидкой… Кстати, у меня и у самого такой рассказ есть. В книжке напечатан. Научишься читать – прочтешь…

– Давай немножко отольем. Во что-нибудь.

– А если все же – ртуть? Она ведь ядовитая, говорят.

– Позвоним в «СПАС». Приедут, сделают эту… Как ее?

– Демеркуризацию.

– Ага. Мы ж не виноваты. Мы ж не нарочно.

– Давай блюдце, что ли…

Но случилось непредвиденное. Дед только чуть-чуть налил в блюдце и попытался перестать лить, но не тут-то было. Он посудину-то вернул в вертикальное положение и даже поставил на стол, но струйка не прервалась и продолжала вытекать, вопреки всем природным законам. И блюдце переполнилось, и жидкость потекла на пол, где стала быстро образовываться обширная блестящая лужа, а Иванушка и дед только глядели на происходящее, как зачарованные, не предпринимая никаких попыток остановить процесс.

Между тем лужа перестала растекаться вширь, а начала – что выглядело совсем уж фантастичным – растекаться вверх, образуя некую пространственную форму!

– Терминатор! – первым догадался Иванушка.

– Терминатор-два, – внес уточнение дед.

– Да какая разница! Клево…

– Точно, сейчас оно нам…

Получившееся в итоге существо, однако, знакомых по кино терминаторов напоминало мало. Оно, когда окончательно сформировалось и утратило металлический блеск, оказалось бородатым мужчиной лет пятидесяти, но не голым, а одетым. Правда, в шелковые необъятные шаровары, рубашку свободного покроя, тюрбан, причудливо расшитые домашние тапочки без задников, но с загнутыми носами.

– Все-таки – Хоттабыч! – зачарованно прошептал Иванушка, однако ни малейшего страха он, пожалуй, не испытывал.

– Как ты сказал? – на чистейшем русском переспросил бородач. – Хоттабыч? Нет. Меня зовут Вакхид из Хафарсаламы. Можешь говорить просто – дядя Вакхид. А тебя – как?

– Иванушка. А это – мой дед.

– Здорово, дед.

– Здорово, Вакхид.

– Значит, раскопали, ребята?

– Да вот… Раскопали.

– Ну и хорошо. Когда-то должно было случиться. Какой у вас год-то сейчас?

– Двухтысячный! – поспешно выпалил Иванушка, обрадовавшись, что может на равных участвовать в разговоре взрослых.

– От Рождества Христова, – счел необходимым уточнить дед и правильно сделал.

– Слышал о таком, слышал! – обрадовался хафарсаламеянин. – Сторонником его учения, правда, я не был, но зато можно довольно точно сориентироваться…

– Ты, очевидно, магометанин? – попробовал угадать дед и попал пальцем в небо.

– Вот про это, извиняюсь, не слышал ничего. Я, видите ли, жил в те же времена, когда и ваш Христос. Вернее, чуть позже, а то б, может, имел удовольствие лично познакомиться.

– Ну, если в те времена, то – ясно. Это задолго до Магомеда было, – блеснул-таки эрудицией дед, показал образованность. И решительно отмел диагноз, поставленный было самому себе. Ну, действительно, какая может быть белая горячка и откуда, если уже который год – ни капли.

– А что вы можете, дядя Вакхид? – не утерпел-таки Иванушка, и дед посмотрел на него укоризненно, однако не придумал, чем смягчить этот, как ему показалось, несколько бестактный прямой вопрос.

– Что могу? – бородач вдруг улыбнулся неожиданно мягкой и даже смущенной улыбкой. – Так ведь я, собственно, Тот, Который Нужен. Это означает, что я делаю все, что нужно, но ничего не могу сделать по заказу.

– Как это? – Иванушка даже не попытался скрыть разочарования.

– Это значит, что, если бы ты сейчас, упаси Бог, умирал, я бы тебя спас. Но если бы ты попросил у меня богатства и власти, то я бы даже при большом желании – не смог… Конечно, дело намного сложнее, и чтобы понять все-все, надо, Иванушка, прожить хотя бы столько, сколько твой дед прожил, а лучше – сколько я. И ничего с этим не поделать…

После таких слов Иванушка мгновенно утратил всякий интерес к человеку из корчаги, или как она называется, начал поминутно зевать, и дед постелил постель, пообещав скоро присоединиться и, как полагается, очередную сказку хотя бы тезисно изложить. Но внук, чего с ним обычно не случалось, уснул почти мгновенно, не дождавшись ни деда, ни его «тезисной» сказки.

А дед и Вакхид из Хафарсаламы под бутылочку «Особой», которая всегда стояла в холодильнике на случай неожиданных гостей, просидели чуть не до утра. Вакхид рассказывал про свое время, дед – про свое. И обоим было чрезвычайно интересно общаться.

Деду даже подумалось, что такого все понимающего собеседника у него никогда в жизни не было. Не считая, разумеется, Иванушки. И как жаль, что не познакомился он с Вакхидом в молодости, может, не угораздило бы столько глупостей наделать. А когда водка кончилась, дед опять загрустил. Вернулся в то состояние, которое в последние годы становилось все более привычным.

– Устал я, Вакхид, как же я устал!

– Понимаю.

– Мне ужасно скучно.

– Понимаю.

– И я совсем-совсем ничего не хочу!

– Понимаю.

– А другие не понимают. Говорят, придуриваю. Говорят, в мои годы нужно еще… А у меня стойкое ощущение, что мне уже – сто лет. Или даже тыща.

– Я понимаю, почему другие не понимают. Это, в общем-то, обычное дело, когда не понимают.

– Но я б хотел – по-человечески, и не теряя достоинства, и никого не обременяя… И я уже, кажется, вполне готов. Вот только Иванушка…

– Понимаю. И хочу предложить вариант. Ведь это ты раскопал… Как она у вас называется?

– Ладка. Корчага…

– Пусть будет ладка. Ты ее раскопал, ты меня выпустил. Значит, тебе и – на мое место. Отдыхать. А мне – на твое.

– Ишь ты! Ну, нет! Я… Я, оказывается, не готов. Хоть режь меня.

– Не готов – так не готов. Закопаешь обратно, и вся недолга.

– А – ты? Тебе, что ли, – не надоело?

– Так ведь это был только миг!

– Ми-и-г?

– Миг. Ну, так что, закопаешь?

– Постой-постой! Дай сообразить… Значит, ты Тот, Который Нужен… И если я – на твое место, то я стану Тем, Который Нужен? А ты – мной? И мой внук подмены не заметит?

– Заметит. В том смысле, что этой унылой твоей рожи он больше не увидит, а увидит веселого, жизнерадостного, гораздого на выдумки деда. Того, каким ты был, когда только-только в полной мере дедом себя ощутил.

– А я?

– А ты отдохнешь. Один миг. Всего…

– Черт подери, я согласен! Как это сделать?

– Элементарно: садись задницей на мою корчагу, как на унитаз, и все. Ты утечешь в нее, а мне останется только – крышку. Молодец, что крышечку не испортил…

– Ну, давай! Пока я не передумал.

И поменялись они одеждой, и дед совсем уж было сел, но «посреди дороги» остановился.

– Слушай, Вакхид, может, скажешь напоследок, что на корчажке-то написано?

– Давно б спросил. Ничего таинственного. Написано: «Закопаешь – не найдешь».

– И – все?

– Все.

– Тогда – пока…

И дед, опустившись на удобное широкое «сиденье», мгновенно почувствовал всего себя текучим, как ртуть. Сделалось на миг страшно-страшно, но сразу же за этим сделалось никак…

А бывший Вакхид из Хафарсаламы закупорил гончарное изделие крышкой, и сделался Иванушкиным дедом, и пошел спать. Он очень осторожно подвинул внука, чтоб самому лечь, но то ли еще не приноровился, то ли внук так чутко спал. В общем, Иванушка проснулся. И сразу:

– Дед, рассказывай скаху! Длинную и страшную!

– Да ты что – уж давно ночь!

– Рассказывай!

– Ну, ладно. Слушай… – И обреченно завел свою волынку: «Жили, значит, были на белом светике…»

А утром они пошли в ближайший лесок, где дед за пять минут вырыл глубокую, метра на полтора, яму, и зарыли древний сосуд.

– Дядя Вакхид решил отправиться дальше, – так объяснил это дело дед, – ему не поглянулось у нас. А мы завтра, давай-ка, пока озера не встали, сгоняем за щукой – у щуки сейчас самый жор!

– Ты ж говорил, что уже – старый!

– Был старый – стал молодой.

– Ур-р-ра!

А когда они уже подходили к дому, оживленно обсуждая предстоящую поездку, Иванушка вдруг резко остановился.

– Дед, а ведь я бы сейчас не нашел то место, где мы только что зарыли…

– Поразительно, однако и я бы не нашел…

Про себя же, рассеянно улыбаясь, дед подумал: «Да я ведь, ей-богу, и впрямь еще парень хоть куда!» А также он подумал: «Конечно, Иванушка скоро перестанет во мне нуждаться, как теперь нуждается. Но ничего, на подходе следующие внуки…»

КОНЕЦ – ДЕЛУ ВЕНЕЦ

После этой сказки внук в потемках потрогал меня за нос, пощупал боевой шрам на щеке, украшающий меня с десятилетнего где-то возраста, и, вздохнув протяжно, заснул-таки.

Февраль, 2008.