Текст книги "Врата джихада"

Автор книги: Александр Чагай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

После слов благодарности воцарилось молчание. Прошло полминуты , пауза затягивалась. Ксан сосредоточенно думал о женщине сидевшей рядом с ним.

Тасмина встала, оправила платье, посмотрела с неожиданным вызовом.

– Я могу уйти. Но, если хочешь. Помнится, ты хотел меня трахнуть.

Грубая фраза ошеломила Ксана, и женщина позволила себе усмехнуться. Этакая ироничная усмешка отлично соответствовала образу циничной и уверенной в себе дамы, который она ловко на себя примеряла.

– Передумал? Или после всех твоих шлюх на обычную женщину у тебя уже не стоит?

Ксан зло глянул на нее.

–    Разденься.

Она колебалась недолго. Подошла почти вплотную, одним движением стянула через голову шелковую куртку. За ней последовали шаровары, она осталась в трусиках и лифчике. Круглые груди, плоский живот. Бедра, пожалуй, широковаты, но это скрадывалось прямой осанкой, стройными ногами. Ксан подвел ее к кровати, крепко обнял за плечи, но целовать не стал: резко толкнул, она упала навзничь. Ксан тяжело опустился на нее, рывком развел ноги.

–    Хочешь быть одной из моих шлюх? Только не рассчитывай, что я буду тебя целовать. Просто трахну, как ты просила.

Любовный акт получился скомканным. Впрочем, Тасмина не подала виду, что она чем-то недовольна или рассчитывала на большее. Какое-то время они лежали, не двигаясь и не разговаривая. Затем Тасмина поцеловала его, погладила по плечу и тихо прошептала:

–    Ты должен отдохнуть.

Нежные пальцы скользили по коже, массировали самые чувствительные места. По телу растекалось блаженное оцепенение, сознание затуманилось. Когда он проснулся, Тас мины уже не было.

Итак, они стали любовниками, роман стремительно развивался. То, что они скрывали свои отношения, придавало им пикантности и романтики. Но это была игра с огнем: связь с немусульманином могла обернуться для Тасмины серьезными неприятностями. Нравы в Пакистане были сродни тем, которые процветали в нацистской Германии, с той лишь разницей, что там карали за секс с евреями. Имелось еще обстоятельство, о котором не следовало забывать. Отец Тасми ны тотчас бы проклял дочь, узнав о ее прегрешении. В один из вечеров Ксана пригласили к Юсуфзаю на обед, и тот говорил о падении нравов, распущенности, повсеместном нарушении шариата.

Тогда отмечали праздник весны басант, во время которого правоверные давали волю страстями – пели, танцевали, запускали с крыш домов тысячи воздушных змеев и даже употребляли алкоголь. Юсуфзаю довелось посетить концерт популярной рок-группы – его давали в знаменитом лахор ском форте. Солистка – деваха в прозрачном шальвар-камизе – кривлялась на сцене, провоцируя зрителей. Некоторые мужчины, не стесняясь, мастурбировали. Юсуфзай рассказывал об этом, багровея от возмущения.

Как-то ночью Ксана разбудил телефонный звонок, и он услышал срывающийся голос Тасмины. Без объяснений она сообщила, что едет к нему. Ксан почувствовал, что речь не идет о любовных утехах, и оказался прав: Тасмина приехала с отцом.

Задумавшись, Ксан смотрел сквозь квадрат не очень чистого окна на многоэтажки Печатников. Почти все огни погасли, и только уличные фонари излучали мутно-зеленый свет. Я испугался: вдруг он вспомнит о том, что время перевалило за полночь и оборвет рассказ.

Юсуфзая должны были арестовать. Слава Аллаху у него оставались друзья «наверху», которые успели предупредить доктора: к нему собираются нагрянуть сотрудники Федерального агентства расследований. Как утверждала Тасмина, никаких реальных оснований для ареста не было, просто ее отец попал «под кампанию». Ксан мог бы помочь им, вывезти на машине с ооновским номером за пределы Исламабада, скажем, до Мардана. Оттуда они сами доберутся до Читрала, где федералов и американцев не жалуют. Там у Юсуфзая поместье, они с дочерью будут в безопасности.

Ксан согласился не сразу. Убеждал Юсуфзая добровольно сдаться властям, обещал использовать свои связи, знакомства. Тот качал головой: после пары месяцев в Гуантанамо ему никакие связи не помогут.

Встав со стула и засунув руки в карманы брюк, Ксан тяжелой походкой прошелся по комнате.

–    Я не мог, не должен был, не имел права.

–    Все из-за любви, – предположил я.

–    Все из-за того, что я глупый осел. Такое не сходит с рук,не прощается. Сказалось напряжение многих дней. Тут и ооновские дрязги, и попытка меня прикончить, да еще всякие дурацкие мысли о загубленной жизни, в которой нет ни жены,ни детей. Ерунда, конечно, но тогда мне так не казалось. Придумал себе развлечение в виде большой любви, прикипел к этой Тасмине! Какая там любовь! У лысого ногти не вырастут. Мне требовалась отдушина, положительные эмоции,чтобы быть в ладу с собой, но это я только потом понял.

По мере того, как они подъезжали к Мардану, Ксан все больше мрачнел. Тасмина не скрывала своей признательности, но чувствовался при этом некий холодок, свидетельствовавший, нет, не о фальши, а о неизбежности расставания. Женщина невольно относилась к своему любовнику уже как к бывшему, которого нужно быстрее забыть ради собственного спокойствия. Ксан, воспринимавший такую метаморфозу достаточно болезненно, все больше подпадал под влияние своих чувств. В конце концов, он объявил своим спутникам, что готов сопровождать их и дальше. По физиономии Юсуфзая пробежала тень сомнения, означавшая примерно следующее: твои услуги пригодятся, парень, однако они граничат с навязчивостью.

Дороги были ужасны, зато пейзажи впечатляли. Джип мчался вдоль хребта Хиндураджи, на горизонте вонзалась в раскаленное небо гора Тиримчир. В этих местах свирепствовала засуха, дождя не было уже полгода, и в ландшафте преобладали ржаво-охряные тона. За пару часов бешеной тряски Ксан вполне вкусил прелесть езды по узким серпантинным дорогам, рискуя оказаться жертвой камнепадов, сметавших в пропасть незадачливых путешественников. Однако они благополучно миновали Дарган, затем Дир и добрались до деревни Мангучар, где их ждали проводник и низкорослые лошади, приученные к горным переходам.

С наступлением темноты передвигаться стало опасно, решено было остановиться на ночлег в одной из пещер, где обычно отдыхали пастухи. Угольно-черная ночь, мерцающие звезды да потрескивающие дрова настраивали на откровенность.

–Мне на роду было написано оставаться изгоем, – рассказывал Юсуфзай. – Учился и работал в Англии, потом – в Германии, Бельгии. Меня ценили, уважали, но не считали за своего. Я же был пакистанцем! Никого не интересовало, что я ненавижу эту страну, моя национальность заставляла относиться ко мне с подозрением. Вдруг этот доктор – террорист? Я был одинок.

–    Семья?..

—Тасмина, только она. Ее мать была шотландкой, дочерью физиотерапевта из Лидса. Прожила со мной шесть лет, а потом сказала: извини, больше не могу. Брачный союз с пакистанцем лишал ее светского общения, к которому она привыкла, мешал поддерживать полезные контакты с полезными людьми. Да и родители ее меня не привечали. От Тасмины она отказалась – кому нужна полукровка. Вот тогда я и решил вернуться.

–    Жест отчаяния?

– Только отчасти. В те годы меня еще посещали некоторые иллюзия. Что я могу чем-то помочь своим соотечественникам. Вы не представляете, сколько тысяч людей подорвались на минах в Афганистане! Посетите любой из лагерей беженцев.

–    Так вы – идеалист.

–    Я следую суфизму, одному из древнейших учений ислама. Это путь к истине, и дорогу к ней открывает любовь. Человеку помогают преданность, благородство, доброта. А мешает все злое, бесчеловечное, унижающее людей.

На следующий день их ждал опасный и изнурительный переход . Они шли по узким тропам на высоте трех тысяч метров. Лошади, помимо седоков, тащили спальники, фляги с водой , продовольствие. Седлами служили дерюжные мешки, роль стремян выполняли веревочные петли. Первым двигался проводник, вторым – Юсуфзай, замыкали цепочку Ксан и Тасмина. Девушка легко и свободно держалась в седле и, казалось, была не подвержена усталости. Черные волосы стянуты на затылке, взгляд устремлен в горячее пространство гор и неба.

Солнце поднималось все выше. Кое-где поверхность гор была голой, и путешественники любовались складчатыми сланцевыми стенами, матово-серыми горными грядами с вкраплениями ледников.

В какой-то момент тропа совсем сузилась. Лошади ржали, задрав кверху глупые морды, копыта скользили по гладким камням. Всадники спешились, Риафат, опустившись на колени , крепко схватил свою кобылу за передние ноги. Переставляя их, заставил животное двигаться вперед. Остальные последовали его примеру. Временами лошади предпринимали попытки вырваться, рискуя рухнуть в многометровую пропасть, увлекая за собой людей.

Солнце уже успело скрыться за острыми скалами, когда они постучались в ворота поместья Юсуфзая. Оно напоминало крепость – высокие стены, стальные ворота, вооруженные охранники-пуштуны. После многочасового пути, у Ксана не было ни сил, ни желания осматривать дом и окрестности. Отказавшись от ужина, он направился в выделенную ему комнату. Спустя два часа к нему пришла Тасмина, и любовники не смыкали глаз до рассвета. В перерывах между ласками Ксан говорил о своих планах совместной жизни. В эти минуты девушка молча утыкалась ему в плечо. Под утро она шепнула, чтобы Ксан был осторожен. Ей кажется, что отец кое о чем догадывается, и будет ужасно, если он узнает.

Твердила о том, что мир сошел с ума, и борьба с терроризмом как каток – давит правых и виноватых. Тасмине приходится выбирать, и она выбирает отца. Конечно, хотелось бы уехать вместе с Ксаном, но у нее дурные предчувствия, она боится , что все рухнет.

После ухода Тасмины Ксан заснул и встал поздно. Время шло к полудню, солнце пробивалось сквозь плотные шторы. Он вышел прогуляться по ухоженной территории поместья. Можно было подумать, это – оазис красоты и счастья. Мудрено найти такой среди диких просторов Читрала. По лужайкам бродили толстые овцы, в прудах плескались сытые лебеди и гуси, а на клумбах росли цветы.

Вскоре к нему присоединился Юсуфзай, обронивший, что утренний моцион – отличная штука. Ксан поинтересовался, где Тасмина и получил сухой, краткий ответ: «Любит поваляться в постели ». От дальнейших расспросов Ксан воздержался. После завтрака он предложил выйти за пределы поместья, и Юсуфзай не возражал. Дом находился на возвышенности, внизу виднелась долина – крошечные домики, поля, дороги, по которым передвигались телеги, запряженные буйволами. Среди каменистых пустошей попадались клочки плодородной земли. Там росли араукарии, лиственницы, тюльпановые деревья. Распростер ломаные ветви бересклет, поблескивая алыми ягодами.

В сотне шагов от ворот им повстречался оборванец, собиравший сухие ветки. На правой руке у него не хватало трех пальцев , левая, ниже локтя, заканчивалась культей. Был он скособоченный и жался к земле.

–    Скрипишь, Фарук? – спросил Юсуфзай.

Калека не ответил, сосредоточенно занимаясь своим делом. Культей подцеплял ветку или кусок дерева, а указательным и большим пальцем другой руки ловко увязывал собранное в охапку.

–    Ах, умелец! – Юсуфзай пнул несчастного ногой в бок.Тот упал ничком.

–    Вставай, не притворяйся.

Фарук, шатаясь, поднялся на ноги.

–    Думаешь, я тебя ненавижу? – На лице Юсуфзая мелькнула странная гримаса. – Я люблю тебя. Ты часть моей жизни, моего прошлого, как же я могу тебя ненавидеть?

Калека, до того времени прятавший лицо, посмотрел на Юсуфзая . Шелушащаяся кожа, воспаленные веки. Однако глаза на удивление ясные, взгляд уверенный. Словно оборванец знал что-то важное, и это знание давало ему известное превосходство.

–Ты прав. У нас тобой одна судьба, сааб, хоть я жалкий урод, а ты всемогущ.

Они вернулись в поместье. Ксан попытался выяснить, кто такой Фарук, но Юсуфзай отмолчался. В остальном на его любезность трудно было пожаловаться: Ксана принимали как дорогого гостя. После обильного завтрака они устроились в плетеных креслах, потягивали пиво, болтали.

–Уединение, нетронутая природа, – говорил хозяин, —ради этого сюда стоит приезжать.

–    Люди порой утомляют. С ними у вас непростые отношения.

–    Вам захотелось узнать, кто этот калека. – Запрокинув голову, отец Тасмины допил пиво. Кадык заходил ходуном под дряблой кожей. – Шестьдесят один год назад здесь всем заправлял глава местного племени, Шер Мохаммад Юсуф-зай. Моя мать была лаунди, наложницей, ее продали Шер Мохаммаду за долги. Что ее ждало: жизнь в четырех стенах (за пределы поместья выходить запрещалось), выполнение домашней работы, а также обслуживание мужчин. Рождались дети, одним из них был я.

Юсуфзай словно позабыл о присутствии Ксана: его взор был устремлен в прошлое.

–    .Хотя я не принадлежал к числу законных детей Шер Мохаммада, мне не на что было пожаловаться. Я был мальчиком,значит, будущим мужчиной, хозяином жизни. Кормили вдоволь, к делу приучали с шести лет. Я пас овец, охотился, учился стрелять, у меня было свое ружье. Но я не мог смотреть, как унижали и эксплуатировали мать. Шер потерял к ней интерес(такое случалось со всеми его наложницами), и ее заставляли заниматься самой грязной работой, а также подкладывали под тех гостей хозяина, которым она приглянулась. В конце концов, ей не было и тридцати, она сохраняла привлекательность.

– Однажды, мне вот-вот должно было стукнуть восемь, мать не выдержала и воспротивилась. В тот же вечер ее привязали к столбу посредине двора и выпороли. Содрали кожу со спины, даже земля пропиталась кровью. Она так и умерла у позорного столба. Под утро, у меня на глазах. – Юсуфзай рассказывал монотонно, спокойно. – Спустя пару часов,когда Шер Мохаммад вышел из дома, чтобы умыться и справить нужду, я уже ждал его с ружьем, спрятавшись за столбом,на котором висел труп моей несчастной матери. Когда он мочился, я вогнал ему заряд картечи прямо в живот.

–    Я бежал. Две недели шел пешком, в кровь содрал подошвы, питался лепешками, которыми со мной делились пастухи. Шер Мохаммад не мог предположить, что я направился в горы, меня искали на дороге в Кветту, Ну, а я добрался туда много позже. Какое-то время мое везение продолжалось. Я украл ханди и чапатти<sup>[14]14
  Пакистанское мясное блюдо и лепешки.


[Закрыть]</sup>у человека, оказавшегося школьным учителем. Он отвел к себе домой. Стал для меня настоящим отцом. Благодаря ему я поступил в школу.

–    Вытянули счастливый билет?

– Везение чередовалось с неудачами. Моин Афрасьяб,так его звали, умер через два года. Простудился, подхватил грипп, который перешел в пневмонию. Я снова остался один.Из школы меня вышвырнули. Там требовалась плата, правда, весьма умеренная, но денег у меня не было. Короче, я попал в учебное заведение для бедняков. В аду легче, чем там.

–    Не преувеличиваете?

– Преувеличиваю? – холодно переспросил Юсуфзай. —Представьте себе ребенка, который ежедневно помышляет о самоубийстве. Рукоприкладство распространено в школах разных стран, но здесь оно возведено в абсолют. Меня непросто били палкой по ладоням, как в Англии. Били так, что ладони становились сизыми. Били по почкам, по голове. Я был в синяках, ссадинах, некоторые раны подолгу не заживали. Вся моя вина заключалась в тугодумстве. Да, я медленно соображал, в отличие от других детей. У меня не было родителей, возможности нормально питаться. Я жил в приюте и хронически недоедал. Какие там домашние задания! Вот меня и били. А кроме этого, любили унижать. Выводили на середину класса и остальных учеников заставляли кричать хором, что я налаик бакче, то есть дурак. А что такое мургха знаете? Это – петух. Так называли ученика, которого наказывали самым мерзким образом. Заставляли взойти на специальный помост перед доской, сесть на карачки, пропустив руки под коленями и схватив себя за уши. В такой позе он должен был оставаться несколько часов. Но этого мало – несчастного одновременно били все той же проклятой палкой, а иногда могли спустить штаны и вставить палку в задний проход.В классе смеялись. Им было смешно.

– С тех пор во мне живет ненависть к этой земле. За то спокойствие и равнодушие, с которым она носит на себе тех,кто насилует и творит зло. Я сумел выбиться в люди, заработать деньги. Спустя много лет, вернувшись сюда, я купил это поместье. Чтобы не забыть о страданиях, которые мне доставила эта земля и ее люди. К тому времени Шер Мохаммад разорился и умер. Имение пришло в упадок, единственный, кто здесь оставался – его сын. Не мне чета, от одной из законных жен. И тогда. – Юсуфзай глубоко вздохнул, – я распорядился его наказать. Ему жгли на лице паклю, били. Парню не повезло, и он выжил. Вы его видели. Это Фарук. Мой брат.

Ксан молчал, пораженный услышанным. Потом задал вопрос :

– Как все это соотносится с вашей философией? Любовь – путь познания.

Юсуфзай поморщился.

—Любовь и доброта – путь к Всевышнему, но только Аллах знает , как его нужно пройти. На этом пути приходится терять близких , друзей, вызывать злобу.. Бывает, любовь учит ненависти, а доброта – жестокосердию. Достиг благодаря Любви я места, где не осталось от Любви следа.

Хозяин пригласил Ксана в столовую, однако его тревожило отсутствие Тасмины, и, не считаясь с условностями, он снова спросил об этом

Юсуфзай любовался начинавшимся закатом и с неудовольствием оторвался от этого зрелища.

–    Неуместно требовать у отца общения с его дочерью.

Ксан решил проявить твердость:

–Вы мне обязаны. Я выручил вас, вывез из Исламабада,многим рискуя, между прочим. Сделал это ради Тасмины, потом что люблю ее. Да, я люблю вашу дочь, если вы до сих пор этого не поняли. Поэтому хочу ее видеть. Хочу уехать отсюда. Можете ехать с нами, а можете продолжать врачевать своих моджахедов. Мне все равно. По-моему, я ясно выразился.

Юсуфзай не произносил ни слова, уставившись в землю, затем поднял глаза, не выражавшие ничего, помимо презрения к собеседнику.

–    Я выполню вашу просьбу.

Он указал на небольшую дверь, едва заметную на фоне деревянных панелей. Один из охранников, постоянно сопровождавших Юсуфзая, услужливо распахнул ее, открыв вход на винтовую лестницу. Они спускались вниз, задевая плечами кирпичные стены в лишаях плесени. Путь освещали запыленные лампы в проволочных сетках. Наконец лестница закончилась, и они очутились в подвальном помещении.

Здесь было сыро, промозгло. Кроме стола, нескольких стульев, в дальнем углу – два десятка ребристых металлических ящиков . Часть из них закрывала деревянная ширма. Тут же находились два рослых пуштуна-охранника.

Ксан поднялся из-за стола, стал рассовывать по карманам спички и сигареты. Было ясно, что лимит времени исчерпан, и ему пора. Однако, собираясь, он не прерывал рассказа.

–Я вам и впрямь обязан, – промолвил Юсуфзай. – Без вас нам было бы трудно выбраться из Исламабада. Одно меня смущает: вами двигали эгоистический расчет и себялюбие.Вы пренебрегли профессиональным долгом. Ради какой-то девицы уберегли от правосудия пособника террористов.

Ксан не верил собственным ушам. Неужели так отец может говорить о дочери? От этого Юсуфзая веяло холодом и отстраненным любопытством энтомолога, который, вооружившись формалином и булавкой, приступает к обработке очередного насекомого.

–    Сейчас хватают правых и виноватых, – сказал Ксан.

Юсуфзай махнул охранникам.

–Присмотрите за нашим гостем. – Двое пуштунов приблизились к Ксану и встали у него по бокам. – На случай,если вы отреагируете. гм, неадекватно. Видите ли, я должен кое в чем признаться. Жаль разочаровывать вас, но предъявленные мне обвинения обоснованны. Я не стыжусь того, что возвращал к жизни тех, кто сражался против безбожников. Мохаммад Омар и Усама бен Ладен – мои друзья, и я им помогаю и не только как врач. Видите те ящики? Это бериллий,он проделал немалый путь. Из Петербурга – в Эстонию, потом – Швеция, Австралия.. У нас есть физики и техники,которые сумеют сконструировать минибомбы, их хоть в сумку клади. Если мы получим ядерные боезаряды, американцы заговорят с нами по-другому. Идет война, в ней все средства хороши. Вас не удалось убрать в Исламабаде, и, увы, часть вины за это несет Тасмина, которая имела неосторожность увлечься вами. Я ломал голову как бы с вами разделаться, а тут вы сами сунули голову в петлю.

Ксан был ошеломлен. Он не ожидал подобного поворота.

–Так это вы пытались убить меня, тогда, у меня дома?Вы. вы. «Аль-Халидия» – это вы?

Юсуфзай кивнул.

–    Поздно догадались. Любовь застит глаза и лишает рассудка.

Губы Ксана шевельнулись почти беззвучно, но Юсуфзай уловил произнесенное слово.

– Мерзавец? Я не предавал, не обманывал. Даже ни о чем не просил. Вы сами вызвались оказать мне услугу, неужели мне следовало отказаться? – Не дождавшись ответа,врач продолжил: – Думаю, вам будет любопытно. Бериллий – химический элемент второй группы периодической системы. Светло-серый, легкий и твердый металл. Был открыт в 1798 году в виде оксида, выделенного из минерала берилла. В чистом виде в природе не встречается, его получили спустя тридцать лет. Он крайне опасен – это один из самых токсичных элементов. Действует на органы дыхания, на многие системы живого организма, разрушает скелет. Видите эти ящики? Они из низколегированной кованной стали, форма – стакан с охлаждающими ребрами, каждый вмещает по тридцать кассет. Крышка уплотняется при помощи болтов. Стенки массивные, толщина в цилиндрической части – тридцать шесть сантиметров. Это позволяет человеку находиться около контейнера, ничем не рискуя. Если он закрыт, разумеется.

– Одного я не предвидел, – Юсуфзай хрустнул пальцами. – То, что вы воспользуетесь привязанностью Тасмины и совратите моего ребенка. Сначала позарились на ее душу, затем взялись за тело.

– Вы фанатик. – Ксан подумал: незачем щадить старика. – Помогаете бандитам и прикрываете это словесной шелухой. Вам не везло в жизни, и вы возненавидели весь мир.Беситесь из-за своей дочери? Так вам не разделаться с каждым, кто с ней переспит!

Размахнувшись, Юсуфзай ударил кулаком в стену, разбив в кровь костяшки пальцев. Крик ярости слился с криком боли.

–    Наручники!

Пуштуны схватили Ксана, защелкнули «браслеты».

Юсуфзай сел за стол, подпер подбородок рукой. Затем кивнул одному из охранников. Тот подошел к ширме, загораживавшей угол подвала, отодвинул ее.

Это походило на скульптурный экспонат с авангардистской выставки, на материализовавшийся ночной кошмар, на что угодно, только не на реальность. Когда Ксан понял, что это он видит на самом деле, то почувствовал, как иглы боли впиваются в сердце. Его захлестнули гнев, сознание собственной беспомощности.

–Недурно придумано? – осведомился Юсуфзай. – Я не сторонник театральных эффектов, но как тут было удержаться. Вы же сами театральщину устраивали: с притворством,ночными вылазками, любовной интригой. Я просто вынужден был соответствовать.

За ширмой скрывались те же серые стены, те же ящики. Крышка одного из них была откинута, держалась на толстых петлях . К ящику была привязана обнаженная женщина. Распластанная на стальной поверхности, она напоминала большую белую бабочку. Руки и ноги растянуты в стороны. Голова запрокинута, волосы спутались, свисали космами.

–    Моя вера не приемлет бессмысленной жестокости. Это вы обрекли мою дочь на смерть, вы осквернили ее, отняли у меня.

Понимая, что перед ним сумасшедший, и любые пререкания бессмысленны, Ксан спросил: – Она умерла?

Юсуфзай дернул щекой.

– Отравление бериллием развивается медленно. Через какое-то время начнется воспаление дыхательных путей, в носоглотке, в легких появится множество незаживающих,кровоточащих ран. Но я надеюсь, моя дочь умрет раньше —от унижения и позора.

Ксан, призвав на выручку все свое самообладание, проговорил спокойно, даже непринужденно:

–    Я был бы признателен, если бы вы позволили мне отнести Тасмину наверх. Если есть малейший шанс облегчить страдания человека, отчего им не воспользоваться.

Юсуфзай хотел что-то сказать, вероятно, очередную язвительную тираду, даже открыл рот, но вдруг захлопнул его, словно что-то помешало произнести заготовленные слова. Досада, беспомощность, злоба и сострадание – все эти чувства хаотично отражались на физиономии врача, который, как показалось Ксану, впал в состояние близкое к ступору.

–    .Этот Юсуфзай был просто сумасшедшим, – бормотал Ксан в поисках ботинок. Они стояли под вешалкой, но не попадали в поле зрения моего приятеля, а я ему нарочно не помогал, в надежде выиграть лишние минуты. – Как выяснилось, он страдал довольно распространенным сегодня заболеванием – синдромом множественных персональностей. Ну и пылища у тебя! – Ксан закашлялся, продолжая шарить вокруг. – Причиной становятся сильные физические или эмоциональные издевательства, через которые люди прошли в детском возрасте. В результате поток сознания дробится, создавая что-то вроде субличностей. Ну, и в одной из них, поскольку мультиплет в свое время натерпелся, заключена избыточная агрессивность, которая при определенных обстоятельствах вырывается наружу. В Юсуфзае уживались любящий отец и фанатик, готовый собственную дочь принести в жертву идиотским принципам. Расправившись с Тасминой,одна из субличностей удовлетворила свои желания, уступив место нормальному человеку, который, естественно, ужаснулся содеянному.

Ксан подошел к Тасмине. Охранники вопросительно глянули на своего босса, но тот хранил молчание. Распутать ремни, которыми женщина была привязана к контейнеру, оказалось непросто. Ксан ломал ногти, помогал себе зубами. Тело Тасмины было холодным, застывшим, она была в обмороке.

Наконец ему удалось освободить женщину. Опустившись на колени, провел рукой по ее лицу. Кожа была холодной, мертвой. Ксан поцеловал Тасмину в губы, надеясь таким образом заставить ее очнуться. Ему показалось, что он целует лягушку.

Сжимая руку возлюбленной, Ксан ощутил наполнявший ее холод. Вот замерзают вены, артерии, капилляры, один за другим отключаются органы чувств. Сердце из последних сил качает кровь, его удары гулко бьют в уши, от них трещат барабанные перепонки, нервно мигают лампы на стенах и потолке, качаются стены подвала. Вот так, под оглушительный аккомпанемент , жизнь вытекает из тела. Ксан, крепче сжимал руку Тасмины, ожидая, что следующий удар разнесет в клочья их земную оболочку, и они обретут бессмертие и счастье.

В этот момент раздался глухой голос: – Нечего сидеть как на молитве, вынесем ее наружу, вдруг моя девочка еще жива.

–                Это Юсуфзай, огромный, сутулый, с всклокоченной шевелюрой. Лоб в испарине, мешки под глазами. – Помогай, не сиди как пень. – Они потащили Тасмину по винтовой лестнице, на них глазели охранники, ошеломленные переменой в поведении хозяина.

Тасмина была еще жива и даже отвечала на простые вопросы. «Как ты?» – «Хорошо». – «Нужно тебе что-нибудь?»

–                «Нет». Но она так и не смогла согреться. Перед тем как умереть, улыбнулась и сказала, что все будет хорошо.

Ее хоронили на следующий день. Народу пришло немного – Юсуфзай, Ксан, слуги, да местные крестьяне. Среди них затесался сборщик мусора Фарук: опираясь на корявую палку, застыл на краю могилы. После недолгой церемонии безутешный отец отказался уходить, сказав, что хочет остаться с дочерью. Челядь, демонстрируя преданность хозяину, изъявила желание последовать его примеру, но Юсуфзай прогнал всех прочь. Как ни странно, не тронул Фарука, который уселся на грязную землю и исподлобья следил за своим братом.

Погост был виден из ворот поместья, и слуги выходили посмотреть , что там происходит. Неподвижный силуэт Юсуф зая становился все менее заметным в сгущавшихся сумерках. Рядом чернел горб сборщика мусора. Наверное, для отца Тас мины было естественным оставить с собой Фарука – как напоминание о прошлом, которое уничтожило его и принесло гибель дочери. Наутро.

Ксан, наконец, отыскал ботинки, принялся впихивать в них свои громадные ступни.

–    Что – «наутро»?

–Ничего, – Ксан хмуро притопнул ногой. – Когда рассвело, на кладбище никого не было. Ни Юсуфзая, ни Фарука. В этом было что-то мистическое, местные не сомневались, что тут не обошлось без дьявола. Хотя, если по совести,то дьяволом был сам Юсуфзай. Который неожиданно обрел способность ужасаться собственным поступкам. Вот и ушел куда глаза глядят, а Фарук увязался за ним. Наверное, этот урод не захотел лишить себя последнего удовольствия – лицезреть поверженного врага. Наверное, оба этих сумасшедших умерли от жажды и голода, а может, их растерзали звери.Больше о них никто не слышал. Вот такая история.

–    А что потом? Как тебе удалось из этого выпутаться?

Застыв в дверном проеме, Ксан медленно развернулся.

На его лице было написано раздражение – надо же понимать: у человека скоро самолет, а ему еще до дому добраться, вещи собрать.

– После исчезновения хозяина никому до меня дела не было . Я вызвал полицию, экспертов. Это заняло два-два-три дня а затем я вернулся в Исламабад. Вот и все.

Затворяя за собой дверь, Ксан негромко произнес кое- что еще. У лысого ногти не вырастут. Вот, что он сказал. Если, конечно, я правильно расслышал.