Текст книги "Врата джихада"

Автор книги: Александр Чагай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

–    Он спас девочку. Ей повезло, что афганец не сумел сразу завести двигатель.

–     Наверное, разволновался. С зажиганием было все в порядке. Так бывает, – Ксан привычно переключился на собственный опыт. – Однажды я так разнервничался, что минуту ключом в замок не мог попасть.

–     Все равно. Это настоящее благородство.

–     Даже самые отъявленные негодяи способны на благоглупости. Раззак предал товарищей по оружию ради какой-то оборвашки. Оспорил право родителя поступать с чадом по своему усмотрению. А пуштуны – гордый народ. Понятно,отчего тот схватился за нож.

–     Отдать Макмэну собственную дочь.

–     Они бежали из Нангархара<sup>[10]10
  Провинция Афганистана.


[Закрыть]</sup>, мать у них умерла во время засухи. Выращивание опийного мака было для этой семьи единственным источником пропитания. Сластолюбивый Терри знал об этом. Он был охоч до малолеток, и не в первый раз наведывался в Билья Мину. Припугнул бедолагу международной инспекцией и тюрьмой. Посулил денег. Пуштун обрадовался возможности откупиться. Такие вещи в тех краях в ходу. Правда, этому папаше хотелось больше разноцветных бумажек, а Макмэн был скуп.

–Что стало со стариком? – торопливо спросил я, чувствуя, что Ксану уже надоело рассказывать, и он не прочь поскорее выпроводить меня.

–     Попал в тюрьму, там и сгинул. Пакские тюрьмы – геенна, люди в ней исчезают без следа.

–     А ребенок?

–     У этой истории счастливый конец, – улыбнулся Ксан.– Рою, так звали девочку, отправили в лагерь беженцев в Назирбагхе, отдали в школу. За примерную учебу она была удостоена награды – распределения в неправительственную организацию, занимавшуюся производством протезов. В Афганистане столько покалечилось на минах.

–     Ты ее потом видел? – этим вопросом я попал в точку.

–    Два года назад, у меня была командировка в Кветту, столицу Белуджистана. Роя жила в женском общежитии: скромная комната, но со всем необходимым. Даже компьютер.Меня она не помнила. Я представился сотрудником ЮНИСЕФ, занимаюсь, мол, помощью детям беженцев. Увы, разговора не получилось. Она держалась отчужденно, сказала,что ненавидит европейцев. За то, что они никак не оставят в покое ее родину, за высокомерие и спесь, за то, что убили отца. Я спросил, как это произошло. Роя засмущалась, а потом призналась: ее хотели изнасиловать, отец вступился, и его ударили ножом. Я смотрел девчонке прямо в глаза и видел – она верит, что говорит правду.

Пришло время прощаться, однако меня свербила мысль,будто я упустил что-то важное. Вспомнил, когда надевал ботинки.

–    А как все-таки случилось, что ты сломал ногу? – Натолкнувшись на непонимающий взгляд Ксана, пояснил:

–    Ну, там, на фотографии у тебя нога в гипсе.

–    А-а! – засмеялся мой приятель. – То было в другой раз.Поехал кататься на горных лыжах в Малам-Джаббу<sup>[11]11
  Зимний курорт в Пакистане.


[Закрыть]</sup> и в первый же день здорово навернулся.

Неожиданно я почувствовал обиду. Может, потому что никогда не катался на горных лыжах и не знал, где находится Малам-Джабба.

IV. У лысого ногти не вырастут

–    Что ты уставился на эти хвосты? – вопрос прозвучал немного грубо, но поверьте, у меня были к тому основания. Мы уже битый час толклись в этой мясной лавке, выбирая куски посочней, да пожирней. На следующий день Ксан уезжал, и никто из нас не ведал, доведется ли двум случайным знакомым встретиться вновь. Пожалуй, он чувствовал в этой связи нечто вроде сожаления – как иначе объяснить его решение устроить напоследок лукуллово пиршество.

Свиные хвосты лежали в стороне от аппетитных стейков и вырезки. Даже с языками, ушами, печенкой, желудками и прочей требухой им не нашлось места. Скрюченные, заветренные, они сиротливо ютились на краю разделочного стола. Мой приятель глядел на них с необъяснимым интересом,словно перед ними были не обтянутые потрескавшейся кожей отростки позвоночника, а. Что «а» я не мог сообразить,фантазии не хватало. Хватило ее только на глупую ремарку:

–    Смотришь на них так, словно хочешь съесть.

–    Мне известно единственное блюдо из свиных хвостов.Грузинский суп «мужужжи». Варится из свиных ножек, ушей и хвостов.

–    Интересно было бы попробовать. – я рассчитывал потрафить Ксану, однако тот сказал, как отрезал:

–     А мне – нет.

За полчаса мы добрались до моего скромного жилища. Обвинив меня в полном незнании кулинарии, Ксан надел фартук и взялся за приготовление мяса с баклажанами. Сковородка, кастрюля, ножи, ложки, банки с перцем и карри таки мелькали в его руках, с плиты потянуло волшебным запахом. За поварским занятием мой гость расслабился и принялся посматривать на меня благодушно, даже приветливо.Ободрав кожуру с печеных баклажанов, окончательно подобрел и принялся говорить: неторопливо, со значением, в общем, в своей привычной манере.

–     Я никогда не ел свиных хвостов и не стану этого делать.Просто я кое-что вспомнил.

Поудобнее расположившись, я с воодушевлением внимал Ксану. Видно, и этот вечер не пропадет зря, и мне удастся услышать очередную историю.

– Это случилось несколько лет назад. Правительство Пенджаба проводило кампанию по уничтожению кабанов,которые расплодились в этой провинции в великом множестве. Об отношении мусульман к этим животным ты знаешь:они считаются нечистыми, противными духу ислама. – Ксан кашлянул, размешивая кусочки обжаренного сладкого перца с помидорами и луком. – Впрочем, отстрел был задуман не по религиозным соображениям. Дикие свиньи доставляли массу неприятностей крестьянам, уничтожая посевы, сады и огороды. В поисках пищи проникали даже в города, рылись в отбросах, разнося болезни, порой и на людей нападали.

–     Нехорошо, – сокрушенно заметил я, принимая из рук Ксана венчик и миску с болтушкой из муки и яиц.

–     Займись делом. – Он покрутил в воздухе пальцем, и я принялся взбивать эту смесь, стараясь в то же время не упустить ни слова из начатого рассказа.

– За каждого отстреленного кабана обещали тридцать рупий. Невелики деньги, но тогда на них можно было прожить пару дней. Однако в какой-то момент власти обнаружили, что свинское поголовье не сокращается, а призовой фонд тает буквально на глазах. Пенджабцы – хитрые бестии, они многократно предъявляли на приемных пунктах один и тот же хвост, так что цена кабана существенно возрастала.

Ксан сунул мне поднос с тарелками: мол, тащи в столовую. Опрокинув по стаканчику и утолив первый голод, мы на время прервали трапезу, чтобы покурить и поболтать.

– Вся эта затея завершилась ничем, однако чиновники не сразу сообразили, что к чему. А до тех пор антикабанья кампания доставляла немало неудобств тем, кто проживал в том районе, где свиней развелось особенно много. Ну, а я, надо сказать, жил именно там. Если прежде я рисковал повстречаться с этими клыкастыми тварями (одна из них стукнула мой автомобиль и помяла дверцу), то теперь мне портили настроение их преследователи. Вооружившись дубинками, ножами и винтовками, местное население неутомимо выслеживало кабанов в кустарниках и рощах, которых немало на окраинах Исламабада. Именно туда горожане сбрасывали мусори нечистоты, привлекая охочих до этой мерзости животных.Это были еще те охотники, и если им удавалось прикончить кабана, счастью не было границ. Тушу несли на продажу в российское или китайское посольство, где свинина пользовалась успехом, а хвост. Про хвост я уже говорил. Сегодня с ним шел Икрам, завтра – Имран, послезавтра – Ахтар и так далее, пока сей предмет не истирался в пыль.

Охота на кабанов не добавляла хорошего настроения Ксану, а дурного ему и так хватало. Ситуация в стране оставалась скверной. После того как Исламабад начал помогать США громить талибов, в Пакистане принялись без разбору хватать тех, кто каким-то боком имел отношение к Исламской милиции или просто бывал в Афганистане. В первую очередь пострадали военные, затем наступил черед бизнесменов и врачей, имевших неосторожность лечить раненых талибов. Людей держали в заключении по три-четыре месяца, не предъявляя официальных обвинений, подвергали пыткам. Ксан тогда трудился в ооновской комиссии по контролю над наркотиками и как-то осмелился покритиковать этот «новый маккартизм»: добился он только того, что к нему стали относиться с недоверием.

Начальница Фрида Маквин была пятидесятилетней новозеландкой с мучнистым лицом и желчным характером, который выдавал несварение желудка и – как полагал наглый российский сотрудник – хронический недотрах. Здесь Ксан ей ничем не мог помочь, демонстрируя равнодушие к ее женским прелестям: широченным бедрам, просевшей заднице и встопорщенным соскам. Последнюю особенность трудно было не заметить с учетом пристрастия Маквин к легким хлопчатобумажным платьицам. «Куда вы смотрите?» – грозно вопросила новозеландка в первое же знакомство. Надо сказать,взгляд подчиненного был действительно устремлен «туда», нов нем не было ничего эротичного. Новозеландка превосходила Ксана ростом дюймов на пять (сказывались природа и молочные продукты ее благословенной родины), а задирать голову и изучать физиономию начальницы ему вовсе не хотелось, так что поневоле он смотрел на уровне кончиков грудей Фриды. Позже доброжелатели донесли, что новозеландка назвала его «маньяком», но Ксан предпочел не реагировать – в конце концов, он сочувствовал старым девам. Как бы то ни было, работать ему стало труднее.

Скоро он почувствовал, что его выживают из комиссии.Для начала обвинили в уничтожении животных, занесенных в красную книгу и в нанесении ущерба экологии планеты.Месяца за два до приезда Фриды он задешево купил на базаре шкуру неизвестного животного – белую, в черных пятнах – и использовал в качестве половика. Результатом явился меморандум, в котором констатировался факт отстрела снежного барса, произведенный либо безжалостным Ксаном самолично, либо с его ведома. В очередной раз он подставился, отказавшись пожать руку пакистанцу-уборщику,который был грязен как черт и любил со всеми здороваться. В тот же день Фрида отбила шифровку своему руководству в Вене, информировав о «не демократизме» и «расовой спеси»русского. Коллеги сторонились его и ждали, когда он напишет заявление об уходе.

Ксан увлекся рассказом. Даже забывал подливать себе водки и пополнять съестное на тарелке. Я делал за него и то, и другое в надежде, что он не остановится на самом интересном месте.

В один из дней, точнее, вечеров Ксан возвращался домой.Дорогу, что вела к его вилле, муниципальные власти уже больше месяца приводили в порядок. Она была вся в рытвинах,на скорую руку засыпанных гравием. Мелкие камешки так и летели из под колес. Поэтому, когда что-то пробило ветровое стекло и, просвистев мимо виска Ксана, стукнулось о стенку салона, он поначалу не сомневался, что это камень. Однако,приехав домой и обследовав машину, обнаружил, что искомый предмет – пуля.

– Я прикинул, что и как, – сказал Ксан, очищая тарелку от мясного рагу, – надо же было понять, кому могло понадобиться стрелять в меня. Первая моя догадка, что дело тут не обошлось без «Аль-Халидии». Это была такая компания, занимавшаяся разными махинациями. Я подозревал ее в контрабанде редкоземельных металлов, в частности, бериллия,из которого изготавливают нейтронные отражатели. Это важный элемент в ядерном взрывном устройстве, позволяющий существенно уменьшить его вес, сделать бомбу в чемоданчике. Именно это требовалось талибам и аль-кайдовцам.

– Сам понимаешь, – Ксан доверительно усмехнулся, —отслеживая связи «Аль-Халидии» можно было запросто сломать себе шею. Допустим, где-то я засветился. Ну и ребята решили меня убрать.

–    А вторая?

–    Что «вторая»? – пробубнил Ксан с набитым ртом.

–    Ну, вторая догадка.

–А, она тоже имела право на существование. Просто я подставился под пулю одного из охотников на кабанов. Я же говорил, их в округе была тьма-тьмущая. Эти крестьяне и люмпены стреляли как сапожники.

–    То есть ничего страшного, – пробормотал я.

–    Как сказать. Даже если это было не покушение, и целили не в меня, это был своего рода знак. Предупреждение. Разведчик обязан чутко улавливать любые мелочи, нюансы, через которые судьба доносит до нас свои планы. Нельзя пренебрегать ее знаками, даже когда они материализуются в виде бредовых меморандумов и телеграмм сумасшедшей новозеландки.

–    Добрых и дурных знаков не бывает, – со значением процитировал я. – Судьба не предупреждает о том, что должно случиться. Для этого она слишком умна или слишком жестока.

Ксан вздернул брови и посмотрел на меня если не с уважением, то с изумлением, это уж наверняка.

–    Оскар Уайльд, – скромно пояснил я.

–    Теперь я вижу, старина, что ты настоящий пенсионер! —хохотнул Ксан. – О хлебе насущном думать не надо, сидишь целыми днями дома и классиков зубришь.

Я обиделся и покраснел.

–    По-моему, хорошее высказывание.

–    Что с того, что хорошее. Пусть хорошее, но неверное.Знаки есть и судьба предупреждает. Это я знаю точно, потому что тогда сам не внял ее голосу. Надо было уехать, хоть на время, переждать.

–     Почему же ты не уехал?

–     Любовь. Чувство, способное смешать все карты. «Пламя, которое сжигает все вокруг». Это сказал шейх Руми, один из известнейших суфиев. Раз уж ты заговорил цитатами.

–     Банально.

–     В нашей жизни все банально, и этот пример подтверждает общее правило. Нельзя давать волю эмоциям. Когда выбираешь такую профессию. Худа гандже ко нахун нахи дета. На урду это означает: Господь лысому не дает ногти, или – у лысого ногти не вырастут. Смысл такой если Всевышний обделил тебя чем-то, не рассчитывай, что сможешь обрести это сам.

Ксан считал, что в личной жизни ему не повезло. После неудачного брака он так и не обзавелся семьей, детьми, любимой женщиной. Однажды закрутил роман. Случилось это во время его командировки в одной из восточноевропейских стран. Оба, как говорится, потеряли голову, однако у Ирины имелись муж и дочка, и ей не хватало смелости разрушить семью. Так прошел год, потом второй. Ксану надоело в ответ на свои просьбы слышать избитую фразу: The answer is no, but keep trying<sup>[12]12
   Ответ отрицательный, но не теряйте надежды (англ.).


[Закрыть]</sup>. Жить в ожидании телефонных звонков. Конечно, она его любила. Что с того?

Командировка заканчивалась, становилось ясно: скоро начнется другая жизнь. Ксан стал ухаживать за другой, наклюнулся матримониальный вариант. Накануне свадьбы назначил Ирине встречу в одном из баров. Та пришла радостная, возбужденная. Не дав ей рта раскрыть, грубо брякнул: дескать, женюсь. У Ирины кровь отхлынула от лица. Она схватилась за голову, несколько минут сидела молча. Потом, пошатываясь, встала. Ксан чувствовал себя препаскудно, но что он мог? Любые слова только продлили бы мучение.

С тех пор они виделись всего лишь раз. Произошло это спустя восемь дней, в городском парке. Она исхудала, говорила монотонно, бесцветно. Когда Ксан сообщал ей о своей свадьбе, она тоже хотела ему кое-что сказать. Давно собиралась, боялась, что не получится, она хотела преподнести сюрприз, предвкушала, как он обрадуется, когда она объявит, что все же готова уйти к нему... Что может быть лучше неожиданного исполнения желаний! Была еще новость: она ждала ребенка, была уверена, что это мальчик и даже придумала ему имя – такое же, как у отца.

Ничего этого Ирина сказать тогда не успела, Ксан ее опередил. Когда пересекала площадь перед баром, еще надеялась – догонит, окликнет. Старалась сохранять спокойствие– ей так не хотелось потерять ребенка, это была часть Ксана,любви, которая должна была остаться с ней. Но, несмотря на все старания, боль, зародившаяся глубоко внутри, усиливалась, разрасталась, как опухоль, сжиравшая все вокруг. Ирину чудом удалось спасти. Хирург матерился как грузчик, вытаскивая из нее куски неродившегося мальчика. Ее выпотрошили как курицу. Сказали, что у нее больше не будет детей.

Молодая жена терпела Ксана два года, но вскоре бросила,заявив, что не вынесет его злобы и желчи. Прошло несколько лет, и он женился на Наташе, в общем, тоже неудачно. Ксан старался как можно чаще ездить в командировки – постоянная смена впечатлений отвлекала от неприятных мыслей.

Рассказчик сделал перерыв, чтобы отдохнуло горло. Я соорудил ему гоголь-моголь, щедро добавив туда рома.

– Ну вот, – Ксан вытер верхнюю губу, – в подобном состоянии запросто можно было сорваться, в конечном счете, так и произошло. И все из-за Тасмины. Не знаю, был я в нее по-настоящему влюблен, или уверил себя в этом, какая,в сущности, разница.

За долгое время это была первая женщина, с которой Ксану хотелось быть вместе. Не обязательно в постели. Просто держать за руку, ходить в кино, смотреть телевизор. Все это глупо и недопустимо, убеждал он себя, нельзя крутить шашни с собственным агентом. С другой стороны, Тасмина, скорее, партнер. Не он ее завербовал, она сама предложила свои услуги, работала не за деньги. «Только не ври, себе не ври!»– вмешивался сидевший у него внутри строгий судья, и Ксан с неудовольствием соглашался: его отношения с Тасминой до сих пор носили сугубо профессиональный характер. Если разбавить их романтической любовью, получится адский коктейль, от которого никому не поздоровится.

Так или иначе, Ксан не внял голосу рассудка, решив на время задержаться в Пакистане. Он клялся, что уберется оттуда, как только «станет ясно с Тасминой», но смысл этого обещания ускользал даже от него самого. Он всячески старался сблизиться с предметом своего обожания, и на одном из официальных приемов познакомился с ее отцом.

Завидев Ксана, Тасмина обрадовалась:

–    Просто замечательно, что я могу вас представить одному из моих лучших друзей. – Она подвела Ксана к статному господину лет шестидесяти, в спортивных брюках и намокшей от пота рубахе (был разгар лета). Звали его – Навид Юсуф-зай. Крупная голова ловко посажена на широкие плечи, истончившиеся седые волосы зачесаны назад и вбок. Набрякшие мешки под глазами, тонкие черты лица. Во взгляде сочетались независимость, уверенность в себе с примесью равнодушия ко всему земному. Немало пижонов и франтов отдали бы состояние за такой взгляд.

–    Вы хорошо знаете Тасмину?

–    Отцу положено знать свою дочь, – ответ прозвучал резковато, и Ксан отпустил про себя пару крепких словечек в адрес той, что преподнесла ему такой сюрприз. Юсуфзай же неодобрительно взирал на Ксана, щеголявшего в джинсах ильняном пиджаке. Сдержав нахлынувшее на него раздражение, тот взял отца Тасмины под руку и увлек внутрь дома. Там почти никого не было, только сновали расторопные слуги.Миновав анфиладу комнат, они прошли в курительную – с глубокими кожаными креслами и латунными пепельницами на длинных ножках.

Юсуфзай был известным хирургом (ему принадлежали клиники в Исламабаде, Карачи и Бхавалпуре) и слыл кудесником, сумев сохранить руки-ноги десяткам людей, казалось, обреченным на участь инвалидов. Среди исцеленных было немало кашмирских моджахедов и афганских талибов.Врач не скрывал симпатий к «борцам за свободу», подчеркивал свою набожность и щедро жертвовал на нужды мечетей.

Юсуфзай признался, что ему внушает опасения чересчур вольное поведение дочери. Он не обскурант, хиджаб ему не по вкусу, мир не повернуть вспять. Но нельзя забывать, где они живут.

Ксан согласно кивал, разделяя отцовскую озабоченность.Посетовав на тревожную обстановку в Пакистане, сказал, что это не то место, где молодая женщина может чувствовать себя в безопасности. Почему бы не подумать о переезде в Европу.Неужели Юсуфзай так любит свою страну, чтобы оставаться здесь в такое время?

–    Любить? – в голосе врача прозвучала горечь. – Я ненавижу ее.

Ксанец решил было, что его разыгрывают, однако с изумлением увидел, что с Юсуфзаем происходит разительная перемена. Черты его лица заострились, губы сомкнулись, взгляд отразил фанатичную уверенность в своей правоте. Даже голос изменился: стал чеканным, механическим.

–    Ненавижу несвободу и невежество, лицемерие, ханжество. Юнас Шейх, из медицинского колледжа в Ништаре, посмел заявить, что до сорока лет пророк Мухаммед не брил подмышек и не делал обрезания. Спорный тезис, но можно ли за это обрекать человека на смерть? Юнаса казнили. Как после этого любить Пакистан?

Ксан пробормотал, что в прошлом на Западе религиозная ортодоксия тоже была всесильной, однако Юсуфзай продолжал все более возбужденно и запальчиво.

–    Арестован издатель, поместивший в своей газете фотографию женщины (не голой и вполне мусульманки) на той же полосе, где были напечатаны несколько строчек из Корана. Женщина – существо нечистое, подобное соседство неуместно! А сами вершители исламского правосудия безнаказанно грешат и прелюбодействуют. Мулла, член Национальной ассамблеи, изнасиловал несовершеннолетнюю в мавзолее святого Баба Фарида.

–    Прискорбно, – Ксана утомляла экспрессивность собеседника.

– Кто-нибудь считал, сколько женщин гибнет в результате убийств «ради чести»? Любой мужлан может прирезать свою жену, сестру, мать на том основании, что она его, якобы,обесчестила. Прошла по улице с другим – изменила, вовремя не улыбнулась – оскорбила, вышла замуж вторично – предала сына от первого брака.

Внезапно Юсуфзай сник. Седые волосы растрепались,глаза налились болью. Он провел рукой по лицу, тряхнул головой, будто освобождаясь от наваждения:

–    Пойдемте, мы слишком долго отсутствуем.

–    Уже тогда, в самую первую встречу, я должен был обратить внимание на эту странность в поведении Юсуфзая, на внезапные перемены в его настроении и поведенческих реакциях. – Ксан закурил, сделал несколько затяжек и поморщился. – Слабый табак, не забирает. – Оторвав фильтр, набрал полные легкие дыма и на этот раз остался доволен результатом. – Будь я повнимательнее, может, все сложилось бы иначе.

Они вернулся к гостям, которые без устали бродили по лужайке, болтали о политике и сплетничали. Поучаствовав в этом броуновском движении, Ксан, улучив момент, шепнул Тасмине, что хотел бы уйти с ней вместе. Она настояла на том, чтобы он удалился первым.

Сев в машину, он принялся ждать. Через четверть часа появилась Тасмина, осмотрелась и забралась на соседнее сиденье. Такой конспирацией можно было провести разве что тетку из подмосковной деревни, где Ксан проживал в отрочестве (родители работали в столице и навещали его раз в месяц). Он регулярно водил к себе девчонок, а попасть в его комнату можно было только через спальню тети, которая из-за бессонницы ложилась поздно. Приходилось отвлекать ее внимание (разговоры о садоводстве и т.п.), пока нелегалка бочком пробиралась по стенке. Гораздо позже старушка призналась, что все она прекрасно слышала и видела, но не хотела показывать своей осведомленности.

–    Думаешь, так можно провести «наружку»?

–Меня больше беспокоит отец. – Тасмина открыла сумочку и достала сигарету. – Как он тебе?

–    Интересный. – Это прозвучало сдержанно.

–Тебе что-то не понравилось? У вас будет еще возможность пообщаться, он прекрасный, добрый.

–    О да, – буркнул Ксан.

Некоторое время они молчали. Тускло светил огонек сигареты.

–    Ты не туда едешь, – забеспокоилась Тасмина.

Ксан остановил машину. Это была улочка в одном из спальных районов.

–    Я устала, – раздраженно отозвалась Тасмина. – Мы напарники, но это не значит, что я должна возвращаться домой после одиннадцати.

–    Послушай, Тэсс.

Женщина отвернулась, вглядываясь в темноту.

–    Почему ты так редко называешь меня Тэсс?

–    Не знаю.

–     Знаешь. «Тэсс» предполагает другое общение, откровенное, личностное. Ты этого хочешь, но одновременно боишься.

–     Как раз ради этого.

– Ради этого не требуется завозить меня среди ночи в какую-то дыру. Приходи к нам домой.

–     Я скажу сейчас. – Он потер виски, уже жалея, что затеял этот разговор. – Помнишь, я пытался ухаживать за тобой,когда мы впервые встретились? Тогда, в Германии?

–     Да.

–Я не предполагал, что ты мне по-настоящему понравишься. Не получается выкинуть тебя из головы. По-моему,я люблю тебя.

–     «По-моему»?

–     По-моему, – упрямо повторил он. – Об этом узнаешь наверняка, только когда.

–     Когда переспишь?

–     Да, это естественно.

–     Так ты хочешь со мной переспать.

–     Я и не скрываю. Конечно, мне нужно не только это.

Однако Тасмина уже не слушала. Распахнув дверь, вышла из машины.

–Подведем итоги, – женщина говорила предельно четко и внятно, на ее лице нарисовался румянец. – Ты не спаситель человечества. Таким, как ты, важнее трахнуть любую мало-мальски смазливую бабенку. Залезть под юбку.

«Таким, как ты» – это мужикам, половым шовинистам и похотливым самцам.

Ксан хотел возразить, но вовремя одернул себя. Какой смысл: тон Тасмины был весьма красноречив.

–Подобные тебе готовы забыть обо всех благородных целях и задачах, лишь бы удовлетворить свои низменные желания. Ты мне надоел. В Исламабаде полно шлюх, и все они к твоим услугам. Катись к черту. И не вздумай меня провожать. Я вызову такси.

На мгновение Тасмина заколебалась, потом нагнулась и поставила круглую коленку на кожаное сиденье джипа. Ксан на секунду вообразил, что женщина передумала, однако следующее мгновение развеяло эту иллюзию. Она отвесила ему увесистую оплеуху: хорошо еще, что в салоне нельзя было по-настоящему размахнуться.

«Да, – подумал Ксан, потирая щеку. – Ты хотел этого? Вот и получил. Теперь все ясно, и ничто не помешает тебе работать. Она тебе сказала: ходи по шлюхам. Хватит с тебя и шлюх».

Он запустил двигатель, проехал несколько кварталов и оказался рядом со своим домом. Чокидар<sup>[13]13
  Сторож, охранник (урду).


[Закрыть]</sup> куда-то подевался. «Опять дрыхнет на заднем дворе». Нервы у Ксана еще не успокоились, и он никак не мог запарковать джип. Наконец, это ему удалось. Он с облегчением вздохнул и вошел в дом. Там его ждали.

Гость не включал свет, и Ксану не удалось его толком рассмотреть. Он лишь запомнил, что это рослый и сильный мужчина. Его лицо скрывала черная трикотажная маска, наподобие тех, которыми пользуются спецназовцы. Короткий взмах – и резиновая дубинка обрушилась на висок Ксана.

Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на полу со связанными руками. Заметив, что жертва пришла в себя, неизвестный издал нечто вроде смешка, наклонился, потрепал Ксана по щеке:

– Я убью тебя. Но не сразу. Ты заслужил, чтобы тебя убили не сразу.

Маска заглушала голос, но разобрать слова было нетрудно. А если бы Ксан не разобрал, он бы и так догадался, что его ждет. Удары ногами: по ребрам, животу, голове. Натешившись, неизвестный накинул несчастному на шею капроновый шнур , с силой потянул за концы. Тело Ксана выгнулось дугой, шнур резал горло, кровь стекала под рубаху. Он уже не мог нормально дышать и чувствовал, что сознание его покидает.

Неожиданно тишину ночи вспорол вопль пожарной сирены. Ему вторили натужный рев тягачей, встревоженные крики. За окном полыхнуло. Взрывной волной вышибло стекла, запах гари наполнил комнату.

Неизвестный с ожесточением выругался и бросился вон.

Огонь подступал. Занялись деревянные ставни, пузырилась краска. Желтое пламя выплеснулось на ковер. Морщась от боли, Ксан подставил под него руки, туго стянутые веревкой. Что значат ожоги по сравнению со свободой!

Теперь нужно было позаботиться о том, чтобы не сгореть заживо . Слава богу – подоспели по пожарные, принявшиеся усердно поливать дом из брандспойтов. Потоки воды хлынули в гостиную, безнадежно испортив паркет и мебель.

–    Ужасная история! – всплеснул я руками. – Кто тебя хотел убить? Террорист? Экстремист-ваххабит?

Ксан снисходительно улыбнулся. Видно, его забавляли мои наивные предположения.

–    Первое, что мне пришло в голову – это связано с «Аль-Халидией». Иные варианты в голову не приходили.

Исходив все комнаты, чтобы удостовериться в отсутствии очагов возгорания, лихие брандмейстеры не постеснялись взять с хозяина мзду. Собственно, деньги предложил сам Ксан, который знал – в этой стране служивый люд получает копейки и не стесняется принимать подношения. Пришлось выдержать и общение с полицейскими. Еще бы! Не каждый день поджигают виллу сотрудника ООН. А в том, что речь идет о поджоге, сомнений не оставалось. В палисаднике нашли полуобгоревшую канистру из-под бензина и жженую тряпку , которую использовали в качестве фитиля.

Ксан умолчал о покушении на его жизнь и согласился с констеблем , предположившим, что канистру взорвали местные исламисты , наслушавшиеся воинственных призывов муллы.

Когда полицейские и пожарники наконец удалились, он, почувствовав смертельную усталость, опустился на тот самый диванчик, на котором его пытали. Диванчик пропитался грязной водой, она хлюпала под подушками и просачивалась сквозь обивку. Стало себя жалко. И потому что дом приобрел абсолютно непотребный вид, а до утра убираться некому, и потому что его хотят убить.

За горестными раздумьями Ксан не заметил, как погрузился в состояние дремотного оцепенения. Едва ли он мог сказать , сколько проспал – пять минут или два часа. Его разбудил шум, доносившийся с кухни. Скрипнула дверца, из крана полилась вода. Конечно, это он, этот мерзавец! Вернулся, чтобы закончить начатое.

Краем сознания Ксан понимал, что этого не может быть. С какой стати убийце идти на кухню, что-то готовить или мыть руки? Но голос разума был слабым и перебивался уверенностью, что кроме убийцы там быть некому.

К Ксану вернулось присутствие духа. Он бесшумно поднялся, прокрался к платяному шкафу и нащупал плоский «вальтер» на одной из полок. Снять с предохранителя, отправить в ствол патрон. Легко пройти по коридору, главное не медлить, все на одном дыхании, левая ладонь аккуратно обхватывает ручку двери, рвануть на себя, стрелять без промедления, он уложит негодяя наповал. Однако за долю секунды, отделявшую «фазу номер один» (открытая дверь) от «фазы номер два» (огонь на поражение), Ксан сообразил, что в кухне хозяйничает женщина.

За варившимся на плите кофе наблюдала Тасмина. Услышав, как распахнулась дверь, испуганно обернулась. Слава богу , не увидела пистолет, который удалось незаметно спрятать за спину. Улыбнулась, отбросила со лба прядь волос.

– Ты спал. Я подумала – захочешь кофе.

Ксан попытался сказать, что да, очень захочет, но горло полоснула боль.

–    Молчи! – встревожилась Тасмина..

Кофе они пили в спальне (в разгромленной гостиной находиться было немыслимо), и в неярком свете торшера жизнь представилась вполне терпимой.

Когда они расстались, Тасмина взяла такси. На душе было скверно от ссоры, которая грозила перерасти в разрыв. Добравшись до дома, она отпустила водителя, взяла свою машину и поехала к Ксану. Сразу войти не решилась. Вдруг хозяин в ванной или ложится спать. Пробралась к окну, заглянула внутрь.

Ксан не мог не отметить ее спокойствие и выдержку: Тас мина не запаниковала, не стала кричать, стучаться в соседние дома. Вместо этого позвонила в штаб протиповожарной охраны, затем вынула из машины запасную канистру с бензином, подтащила к забору. Самым сложным оказалось найти фитиль . Она взяла свою дупатту, скомкала, воткнула в горло канистры, чтобы ткань пропиталась бензином. Когда слух резанула сирена, оставалось только щелкнуть зажигалкой.