Текст книги "Судьба династии"

Автор книги: Александр Широкорад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Поэтому в декабре 1916 года в особняке князя Львова было проведено собрание «братьев высоких степеней», среди которых был масон 33-й степени городской голова Тифлиса, член партии кадетов А.И. Хатисов. На собрании прорабатывали один из вариантов дворцового переворота. Николай II должен был «отречься» (тут уже всё давно решено), великий князь Николай Николаевич должен быть объявлен императором Николаем III, существующее правительство немедленно разогнано, а его место займёт уже сформированное правительство князя Львова.

На переговоры с Николаем Николаевичем выехал Хатисов. Львов и Хатисов условились, что при получении согласия Николая Николаевича на немедленные действия Хатисов вышлет в Петроград телеграммы: «Госпиталь открыт приезжайте». Напомню, что Николай Николаевич был в то время командующим Кавказской армией и находился в Тифлисе.

30 декабря 1916 года в Тифлис разными поездами приезжают Хатисов и масон великий князь Николай Михайлович. Первым посещает командующего Кавказской армией великий князь Николай Михайлович. Он сообщает, что шестнадцать великих князей дали согласие на смещение с трона Николая II и обещали полную поддержку Николаю Николаевичу. В тот же день (30 декабря) Николая Николаевича посещает Хатисов. Выслушав Хатисова, великий князь перешёл к обсуждению практических вопросов, в первую очередь «как отнесётся к отречению царя армия». В конце беседы Николай Николаевич попросил два дня на размышления. Два дня великий князь советовался с начальником штаба Кавказской армии генералом Янушкевичем.

Где-то в эти дни из Севастополя к берегам Кавказа тридцатиузловым ходом рванулся эсминец с командующим Черноморским флотом адмиралом Колчаком. Короткая встреча с великим князем, и эсминец мчит адмирала назад. Официальное объяснение таинственной встречи – решение проблем, связанных со снабжением Кавказской армии.

Однако великий князь Николай Николаевич с первых дней прибытия на Кавказ в 1915 году был под колпаком у охранки. О переговорах Хатисова с Николаем Николаевичем было доложено Николаю II. Царь решил сместить Николая Николаевича с поста командующего Кавказской армией и направить на Дальний Восток. Это мгновенно стало известно Хатисову и Николаю Николаевичу. Возможно, это известие поколебало великого князя, и он ушёл от прямого ответа. Телеграмма об «открытии госпиталя» в Петроград не пошла.

23 февраля (8 марта) 1917 года в Петрограде начались беспорядки, а к 28 февраля большая часть гарнизона Петрограда перешла на сторону восставших. Рано утром 1 марта великий князь Кирилл Владимирович снял свой Гвардейский экипаж с охраны царской семьи и привёл его к Таврическому дворцу. Сам великий князь с большим красным бантом гордо вышагивал впереди матросов.

Великий князь Кирилл охотно давал интервью и смело обличал самодержавие. Так, журналисту «Биржевых новостей» он заявил: «Разве я, великий князь, был спокоен хоть минуту, что, разговаривая с близким человеком, меня не подслушивают? » Над дворцом Кирилла в Петрограде был вывешен красный флаг. А тем временем фактический главнокомандующий русской армией генерал Алексеев решился на беспрецедентный шаг – устроить «генеральский референдум» об отречении Николая II. 2 марта в 10 часа 15 минут командующим фронтами и флотами из Ставки была разослана телеграмма.

Через два часа в Псков Николаю II пришли телеграммы от: великого князя Николая Николаевича (Кавказский фронт), генерала Брусилова (Юго-Западный фронт), генерала Эверта (Западный фронт), генерала Сахарова (Румынский фронт), генерала Рузского (Северный фронт), адмирала Непенина (командующего Балтийским флотом). Все они во внешне вежливой, но категоричной по сути форме высказались за немедленное отречение царя в пользу Алексея.

Командующий Черноморским флотом адмирал Колчак воздержался от посылки телеграммы царю, но поддержал идею отречения.

Единодушный вердикт командующих фронтами и флотами – это вам не беспорядки в Петрограде, которые мог легко подавить один корпус, а в крайнем случае – неделя жёсткой блокады столицы топливом и продовольствием, и все «деятели февраля» поползли бы на брюхе к царю-батюшке. Ну а «деятели октября» ещё находились на брегах Женевского озера, писали статейки в Нью-Йорке, а большинство сидело «во глубине сибирских руд».

2 марта Николай II подписал отречение. К этому времени царский поезд почти сутки находился на железнодорожной станции Псков, блокированный частями генерала Н.А. Рузского. В манифесте об отречении говорилось: «Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаём наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу, благословляя его на вступление на престол государства Российского. Заповедаем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательном единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу горячо любимой Родине».

Любопытно, что в конце манифеста Николай надписал: «15 часов», хотя «часы показывали начало двенадцатого ночи».

Император Михаил Александрович процарствовал всего один день, и 3 марта тоже подписал отреченье: «Тяжкое бремя возложено на Меня волею Брата Моего, передавшего Мне Императорский Всероссийский Престол в годину беспримерной войны и волнений народных.

Одушевлённый единою со всем народом мыслью, что выше всего благо Родины нашей, принял Я твёрдое решение в том лишь случае восприять Верховную власть, если такова будет воля народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном Собрании, установить образ правления и новые Основные Законы Государства Российского.

Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облечённому всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.

Петроград. Михаил

3 марта 1917 г.» [11]11
  Собрание Узаконений и Распоряжений Правительства, издаваемое при Правительствующем Сенате. 6 марта 1917 г. № 54. Отдел Первый. Ст. 345. Об отказе Великого Князя Михаила Александровича от восприятия Верховной власти впредь до установления в Учредительном Собрании образа правления и новых основных законов Государства Российского.


[Закрыть] .

Сразу же после него великий князь Кирилл Владимирович тоже отказался от своих прав на престол:

«Относительно прав наших и в частности и моего на Престолонаследие, я, горячо любя свою Родину, всецело присоединяюсь к тем мыслям, которые выражены в акте отказа Великого Князя Михаила Александровича.

Великий Князь Кирилл Владимирович» [12]12
  ГАРФ, ф. 601, on. 1, ед. хр. 1263, л. 3.


[Закрыть] .

Дальнейшее хорошо известно: масоны Временного правительства решили обойтись без членов августейшей семьи, и все они были уволены с военной службы, а на статской службе, как уже говорилось, никто из них не состоял. Царь с семейством был арестован по указанию Временного правительства, причём сам арест производил не кто иной, как сам генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов.

Временное правительство к октябрю 1917 года фактически потеряло власть, и её взяли, а точнее, подняли из грязи большевики.

Кто и когда затеял Гражданскую войну, уже говорилось. Сейчас же я остановлюсь на другом любопытном факте – в России были красные, но не было «белых». В самом деле, ни в одном названии антибольшевистских сил нет прилагательного «белый», «белая».

Во время Великой французской революции «белыми» называли роялистов, сторонников династии Бурбонов, имевших белое знамя с лилиями. Но в России ни одно антибольшевистское движение не ставило перед собой цель восстановление монархии хоть с Романовыми, хоть с новой династией. В армиях Колчака, Деникина, Юденича и Миллера был официально провозглашён принцип «непредрешённости», мол, возьмём Москву, повесим большевиков, а тогда подумаем о форме государственности, границах России, распределении земли и т.д.

Командующие белыми армиями категорически отказывались принимать в свои ряды не только великих князей, но и даже отдалённых родственников Романовых. Официально это, равно как и принцип «непредрешённости», объяснялось командованием антибольшевистских армий тем, что они хотят объединения под своими знамёнами наиболее широкого спектра недовольных Советской властью. Замечу, что это объяснение не очень убедительно. Армии Колчака, Деникина, Юденича и Миллера народ всё равно называл «белыми», и все понимали, что после их победы придётся возвращать помещикам как землю, так и всё награбленное. Кстати, Добровольческая армия требовала в ряде мест производить подобную реституцию. Поэтому пропаганда красных «белая армия, чёрный барон снова готовят нам царский трон» в среде рабочих и крестьян воспринималась как аксиома.

Однако Врангель, Деникин и Колчак прекрасно знали, что Романовы всегда ненавидели талантливых генералов, и опала не миновала ни Суворова, ни Кутузова, ни Скобелева. Особенно боялись талантливых и умных приближённых Николай II и его жена. Вопрос, кому из белых командующих хотелось взять Москву, восстановить монархию, а затем отправиться в какое-либо Кончанское, или их больше устраивала судьба Маннергейма и Пилсудского? Лишь ответив на этот вопрос, мы сможет правильно понять взаимоотношения лидеров белого движения и членов августейшего семейства как во время, так и после Гражданской войны.

Летом 1918 года интервентам и белым сепаратистам удалось добиться существенных успехов в борьбе с советской властью. Красная армия повсеместно отступала. В ночь с 12 на 13 июля местные большевики без санкции центра схватили в Перми сосланного туда великого князя Михаила Александровича и расстреляли его вместе с секретарём англичанином Брайаном Джонсоном. Убийство было совершено при таинственных обстоятельствах. Тела убитых впоследствии так и не нашли. В 1920-х годах смерть Михаила не подвергалась сомнению ни в СССР, ни среди эмигрантов. И лишь в конце XX века появилась версия, что де Михаил спасся и стал Серафимом Поздняковым – архиепископом Катакомбной церкви: «Михаил Романов был только ранен. Какая-то женщина выходила его. Из Перми для него начался новый путь преображения. Расстрельные пули стали концом прежнего периода его жизни. По сути, завершила своё существование династия Романовых. Монархия перестала существовать. Вторым этапом пути для Михаила Романова стал монашеский постриг.

Несколько дней тайно, по ночам добирался он в Белогорский монастырь, который находился в 90 километрах от Перми. Царская семья знала об этом монастыре, поскольку там находились многие святыни из Иерусалима, иконы и таинственный праведник Николай. Там беглеца приняли, дали документы и биографию умершего монаха, удмурта Михаила Поздеева.

Ещё раз расстреливали бывшего великого князя уже как монаха Михаила Поздеева. Тогда в Белогорском монастыре расстреляли почти всех монахов. Но Михаил опять остался жив. Он пустился в странствия, вплоть до 1925 года, пока наконец не попал на Соловки.

Тридцать девять лет провёл последний русский царь на Соловках, отпевал умерших узников, поддерживал живых. Верующие поклонялись ему, политические перед ним заискивали, а на урок и вохру его личность наводила ужас. Владыка Серафим, патриарх Соловецкий времён ГУЛАГа, заключил в себе венец полноты всех печатей истинного православия: печальник, мученик, страстотерпец, молитвенник, патриарх, святитель, чудотворец, отец, столпник» [13]13
  Вечерний Донецк, № 171 (7843) от 21.11.2003.


[Закрыть] .

Есть и другие «свидетельства очевидцев»: «Людмила Садаева, 88-летняя старушка из Нижнего Новгорода, перед смертью просила позвать священника, чтобы рассказать ему о тайне, которую хранила всю жизнь. Она открыла, что бывший архиепископ Серафим Соловецкий, умерший в 1971 году, является великим князем Михаилом Романовым и младшим братом последнего русского царя Николая II. Перед смертью старец открыл эту тайну своим духовным чадам, принеся клятву на Святых Дарах. При этом присутствовала Людмила, которая была келейницей отца Серафима.

После похищения из «Королёвских номеров» г. Перми в ночь с 12 на 13 июня 1918 года начинается новый путь Михаила Александровича Романова.

В 80 километрах от Перми на берегу Камы стоит Белогорский мужской монастырь. По свидетельству монахов, в это время туда пришёл человек, истекая кровью. В нем узнали великого князя Михаила Романова и выходили его. Он прожил в монастыре несколько лет под именем Михаила Поздеева. Настоятель Белогорского монастыря отец Николай был духовником российского патриарха Тихона. Поэтому Михаил стал посредником между ними, доставляя письма настоятеля монастыря патриарху Тихону в Москву. В 1925 году, за три дня до своей смерти, патриарх Всея Руси рукоположил Михаила в священники с именем Серафим. Вскоре после смерти патриарха отца Серафима выследили и сослали в Соловецкий лагерь особого назначения, впоследствии переименованный в Соловецкую тюрьму особого назначения.

В течение 39 лет отбывал старец Серафим срок и на Соловках, и в других лагерях ГУЛАГа. Лишь после войны его амнистировали. Он ещё долгое время продолжал служить и в возрасте 88 лет умер» [14]14
  Корсунова Т. Тайна последнего русского царя. Материалы сайта http://mirotver.ru


[Закрыть] .

В ночь на 4 июля в Екатеринбурге в подвале дома купца Ипатьева была расстреляна царская чета, их пятеро детей и четверо приближённых. С начала 1920-х годов появилось несколько десятков самозванцев, выдававших себя за Николая II, его дочь Анастасию или сына Алексея.

В ночь на 18 июля в Алапаевске в 150 километрах к северо-востоку от Екатеринбурга были убиты великая княгиня Елизавета Фёдоровна, жена Сергея Александровича, великие князья Сергей Михайлович, братья Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи и князь Владимир Палей, сын великого князя Павла Александровича в морганатическом браке.

28 января 1919 года в Петропавловской крепости были расстреляны великие князья Дмитрий Константинович, Николай и Георгий Михайловичи. Последняя акция не была направлена конкретно против семейства Романовых. Великих князей расстреляли в ходе массового террора против явных и потенциальных противников Советской власти.

Полемика по поводу убийства членов династии Романовых идёт уже 90 лет. Прокоммунистические историки утверждают, что убийства в Перми, Екатеринбурге и Алапаевске были необходимы, чтобы не дать в руки белых знамя, ведь в том же 1918 году эти города были захвачены Колчаком. По мнению советских историков, заполучив в свои руки бывшего царя или кого-либо из его родственников, белые-де могли придать себе больше легитимности и, соответственно, увеличился бы масштаб Гражданской войны и число её жертв. Эмигрантские и нынешние «демократические» историки на эти аргументы ничего не отвечают по существу, а лишь ограничиваются стенаниями о невинно убиенных святых мучениках. Кстати, действительно, зарубежная православная церковь причислила к лику святых великомучеников всех членов династии Романовых, убитых во время революции и Гражданской войны.

Всех, кроме великого князя Николая Михайловича, который-де был социалистом и масоном. Тут иерархи церкви противоречат сами себе. Признать Николая II святым за его дела язык не поворачивается, назвать мучеником за веру – тоже, ведь ни его, ни других Романовых большевики не призывали отречься от православной веры. Тогда их объявили страстотерпцами, то есть просто мучениками, но тогда и Николай Михайлович был таковым.

Между прочим, если бы Николай II, Александра Фёдоровна и великий князь Сергей Михайлович натворили то же самое в 1914-1917 годах, но не в России, а, скажем, во Франции, то у военного суда не было бы ни малейших сомнений при вынесении им смертного приговора.

Но вернёмся к вопросу, столь обходимому современными историками: что было бы, если бы царская семья попала в руки белых? На мой взгляд, белые вожди получили бы не знамя, а большие проблемы. Другой вопрос, что большевики об этом не могли знать. Логично предположить, что Колчак не стал бы держать членов царской семьи у себя в Ставке. Связи с Миллером и Добрармией у него не было, и Романовым оставался единственный путь по Транссибирской магистрали. И на её восточном отрезке Романовы неизбежно попали бы в руки японцев как непосредственно, так и через атамана Семёнова. А уж тут без вариантов – в начале 1920-х годов мы получили бы Дальвосточное-Го с каким-либо марионеточным императором Николаем, Алексеем или Анастасией в роли Пу-И.

Кроме убитых в Перми, Екатеринбурге и Алапаевске династия Романовых в 1918 году лишилась ещё одного великого князя. Дождливым февральским днём 1918 года по ташкентским улицам двигалась большая похоронная процессия. За гробом шёл отряд красногвардейцев, кумачовые знамёна были увиты чёрными лентами. Оркестр выводил: «Вы жертвою пали...» На тротуарах толпились тысячи горожан, и никто не спрашивал «кого хоронят». Все знали: Ташкент прощается со своим князем – великим князем Николаем Константиновичем, внуком Николая I. Разумеется, большевики отдавали почести не великому князю, а старейшему в России узнику самодержавия. Николай Константинович сидел при Александре Освободителе, при Александре Миротворце, при Николае Кровавом, и лишь министр юстиции А.Ф. Керенский освободил его из бессрочной ссылки. Великий князь провёл в тюрьмах и ссылках 43 (!) года, а декабристы – всего 31. Когда в тюрьмы стали поступать первые народовольцы, великий князь «мотал» уже 6-й год.

Глава 7
ОТ КИЕВА ДО ДЮЛЬБЕРА

С началом войны взаимоотношения между вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной и Александрой Фёдоровной ещё более обострились. Императрица Мария терпеть не могла Распутина, и в её салоне великие князья и княгини допускали неприязненные высказывания о царствующей императрице. В итоге в 1915 году Марии Фёдоровне пришлось уехать из Петрограда в Киев. Фактически это была ссылка.

4 ноября 1915 года Алиса пишет Николаю: «Я очень сожалею, что твоя матушка вернулась в город [то есть Петроград. – А.Ш.]. Боюсь, что прожужжат ей, бедной, уши нехорошими сплетнями». А вот письмо от 1 ноября 1916 года: «Это гораздо лучше, что дорогая матушка остаётся в Киеве, где более мягкий климат, где она может жить более согласно своим вкусам и слышать меньше сплетен».

Нашёлся и повод – в Киеве-де Марии Фёдоровне удобнее было заниматься делами Красного Креста. Кроме того, вдовствующая императрица принимала участие в инспекции военнопленных. Особое внимание она оказывала немецким пленным – уроженцам Шлезвига, на который по-прежнему претендовала Дания.

В Киев к Марии Фёдоровне приехала и её младшая дочь Ольга. В 1901 году девятнадцатилетняя Ольга была выдана замуж за тридцатитрёхлетнего принца Петра Ольденбургского. Ольденбургское семейство уже целый век жило в России, так что никакого политического значения сей брак не имел. Как писал историк семьи Романовых Стаффан Скотт: Пётр Ольденбургский «был известен как страстный игрок и кутила, и к тому же, как о нём тактично говорилось, “не интересовался дамами”»[15]15
  Скотт С. Романовы. Биография династии. М.: Захаров, 2006. С. 111.


[Закрыть].

Мотивы, которыми руководствовались Николай II и Мария Фёдоровна, выдавая Ольгу за принца, не поддаются логическому объяснению. Можно лишь предположить, что Ольга что-то натворила или хотела натворить, и брак был единственным средством её остановить. Что же произошло на самом деле, мы никогда не узнаем.

Но и в браке Ольга вела себя достаточно вольно, разумеется, относительно тогдашнего этикета. В апреле 1903 года брат Михаил, служивший в лейб-гвардейском полку синих кирасир, взял её с собой на полевой праздник. Там она познакомилась с двадцатидвухлетним ротмистром Николаем Александровичем Куликовским.

Великая княгиня влюбилась в ротмистра и, не мудрствуя лукаво, заявила принцу, что любит другого и желает развода. Принц испугался скандала и отказался дать развод. Но Ольга была непреклонна, и супруги пришли к компромиссному решению. Принц добился назначения ротмистра своим личным адъютантом и повелел ему поселиться во дворце Ольденбургских. Далее Пётр пообещал не вмешиваться в личные дела Ольги и не досаждать служебными делами адъютанту.

А как на такой «брак втроём» смотрел император? Ведь всё августейшее семейство жило под колпаком охранки, которая периодически направляла отчёты царю, перлюстрировала всю переписку семейства Романовых, причём Николай лично читал копии писем. Но тут Николай II хранил молчание – пусть творят, что хотят, лишь бы не было огласки.

В 1950-х годах, уже проживая в Канаде, Ольга утверждала, что до 1916 года состояла в чисто платонических отношениях с Кукушкиным, так она шутя называла Куликовского. Ну что ж, безумно влюблённая женщина могла теоретически прожить с предметом своего обожания под одной крышей 13 лет без плотской любви, но практически в это верится с трудом.

С началом войны Куликовского отправили на фронт, и Ольга тоже решила идти на войну в качестве сестры милосердия. Пару раз она даже оказалась вблизи позиций войск, и однажды даже где-то недалеко разорвалась пара австрийских снарядов. За сей подвиг Ольга была удостоена Георгиевской медали. Большую же часть времени Ольга провела в Киеве.

Там же, в Киеве, осел и великий князь Александр Михайлович. В годы войны функции его были крайне неопределёнными. Формально он командовал всем воздушным флотом, но из его ведома была исключена эскадра воздушных кораблей. Кроме того, Александр Михайлович командовал авиацией Южного фронта. Авиацией Северного фронта командовал генерал Каульбарс, который чисто формально подчинялся Александру Михайловичу.

Пятидесятилетний плейбой всегда оставался верен себе и завёл в Киеве походную жену. Заметим, что Александр Михайлович в воспоминаниях никогда не приводит имён и фамилий своих зарубежных метресс, ну а с русскими – совсем другое дело: «Если бы не она [великая княгиня Ольга. – А.Ш.] и не молодая сестра милосердия по фамилии Васильева, я был бы самым одиноким человеком в мире в критические дни войны. Васильева сейчас замужем за господином Чириковым, они живут в Каннах. Я часто её навещаю, и мы вновь и вновь вспоминаем печальную и полную событий зиму 1916/1917 г.»[16]16
  Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. С. 259.


[Закрыть].

С конца 1915 года Ольга стала требовать от матери и брата разрешения на развод с Петром Ольденбургским и на брак с Куликовским. В марте 1916 года императрица Мария Фёдоровна писала Николаю II в Ставку: «Я всё понимаю и не упрекаю её за её стремление прежде всего к свободе, а затем к счастью, но она вынуждает тебя идти против законов семьи, – когда это касается самых близких, это ещё больнее. Она – дочь и сестра Государя! Перед всей страной, в такое время, когда династия переживает такие тяжёлые испытания и борется против революционных течений, – это грустно. Общество нравственно распадается, и наша семья показывает пример... Может быть, это нехорошо, но я надеюсь, что Петя не даст развода...»

В октябре 1916 года Ольге удалось уговорить брата. Но Николай II дал устное согласие на брак, а принца вообще никто не спрашивал. Ольга мотивировала отсутствие развода тем, что таинство брака, как церковь именует супружеские отношения, не состоялось, его можно было просто-напросто признать недействительным.

Пётр Ольденбургский после революции уехал во Францию. В 1922 году он вторично женился, а через два года умер на Лазурном Берегу.

4 ноября 1916 года в киевской церкви Святого Николая состоялось венчание Ольги и Куликовского. Свадьба прошла на редкость просто, без соблюдения каких-либо церемониалов. На ней присутствовали императрица Мария Фёдоровна, великий князь Александр Михайлович с женой Ксенией, а также несколько офицеров Ахтырского полка.

Вместо свадебного платья на Ольге была униформа сестры милосердия.

Узнав об отречении Николая II, императрица-мать и великий князь Александр Михайлович 4(16) марта прибыли в Ставку в Могилёв, где в последний раз встретились с Николаем II. В тот же день оба отбыли в Киев.

Первую неделю ситуация в городе была относительно спокойной, но уже 20 марта 1917 года в Киеве собрались представители националистических групп со всей Украины и провозгласили «Украинскую Центральную Раду». Начались беспорядки. Великий князь Александр Михайлович едко высмеивал украинских националистов: «В составе Российской империи Украина процветала, и русские монархи приложили все усилия, чтобы развить её сельское хозяйство и промышленность. 99% населения Украины говорило, читало и писало по-русски, и лишь небольшая группа фанатиков требовала равноправия для украинского языка. Их вышучивали, на них рисовали карикатуры. Жители Кентуккских холмов, которые стали бы требовать, чтобы Луисвилльские учителя употребляли их сленг, казались бы менее нелепыми».

Тем не менее, здравый смысл подсказывал великому князю, что из Киева надо уносить ноги, пока ещё не поздно. Он через великую княгиню Ольгу пытался несколько раз убедить семидесятилетнюю вдовствующую императрицу уехать в Крым.

«По всей вероятности, некоторым из наших добрых друзей, – пишет Александр Михайлович, – тронутых нашим положением, удалось повлиять на Временное правительство, и в один прекрасный день к нам явился комиссар и передал приказ отправиться немедленно в Крым. Местный совет всецело одобрил этот план, так как считал, что “пребывание врагов народа так близко от Германского фронта представляет собою большую опасность для революционной России”.

Нам пришлось почти что нести императрицу на вокзал. Она боролась до последней минуты, желая остаться и заявляя, что предпочитает, чтобы её арестовали и бросили в тюрьму».

23 марта 1917 года Мария Фёдоровна, Александр Михайлович, Ольга Александровна и её муж ротмистр Куликовский на специальном поезде убыли из Киева. Через два дня великая княгиня Ксения Александровна с детьми и фрейлиной С.Д. Евреиновой в сопровождении нескольких офицеров на поезде отправились из Петрограда в Крым. Вслед за ними выехали князь Феликс Феликсович и княгиня Зинаида Николаевна Юсуповы. Их сын Феликс пока остался в Петрограде.

12 апреля, сразу после приезда в Кореиз, Зинаида Николаевна написала сыну письмо, описав все свои мытарства: «Подъезжая к Синельниково, стали набираться серые шинели во все вагоны нашего поезда, и наш вагон был переполнен. На крыше 16 человек, которые шумели, топотали, орали, как сумасшедшие, на буфетах, в проходах, в коридорах, всё было переполнено, что проводник боялся крушения и ничего поделывать не мог. Так же и на станциях, все молчали и боялись этой дикой орды! – Из купе нельзя было выходить. Ночью они лежали, как мёртвые там, и днём прохода не давали, кричали, пели, курили махорку, от которой трудно было дышать! – Когда проводник запер двери на ключ, то они ломали окна и лезли через окно! [17]17
  Цит. по: Красных Е. Князь Феликс Юсупов: «За все благодарю...»: Биография. М.: Издательство РДЛ, 2003. С.472-473.


[Закрыть] »

Княгиня не пишет, куда и зачем ехали солдаты. А это были дезертиры с фронта. Сейчас либеральные историки нагло врут, что это большевики разложили армию. Откуда они могли взяться в окопах в конце марта – начале апреля 1917 года? Между тем великий князь Александр Михайлович ещё 6 марта 1917 года написал жене в Петроград: «Начало разврата в армии положено». Позже он скажет: «Кранней осени [1917 года] процесс революционного разложения достиг своего апогея. Дивизии, бригады и полки перестали существовать, и толпы грабителей, убийц и дезертиров наводнили тыл».

Так что вопреки басням советских и антисоветских историков большевики не захватывали власть 25 октября 1917 года, а нашли её в большой куче дерьма, отмыли и начали строить новое государство.

Но вернёмся к нашим путешественникам. Из Севастополя, куда пришёл поезд с Александром Михайловичем, Марией Фёдоровной и их спутниками, их доставили на автомобилях в имение Ай-Тодор под конвоем революционных матросов.

Рассказать о жизни в Ай-Тодоре предоставлю Александру Михайловичу, благо, теперь ему нечего скрывать: «По приезде в Ай-Тодор мы получили длинный список того, что мы не должны были делать, от некоего господина, носившего громкий титул "Особый комиссар Временного правительства”.

Мы состояли под домашним арестом и могли свободно передвигаться лишь в пределах Ай-Тодорского имения, на полутора десятинах между горами и берегом моря. Это условие было довольно приятным. Зато другие...

Охраняющие нас вооружённые моряки, отобранные за свои радикальные взгляды, имели право входить в наши комнаты в любое время дня и ночи. Без разрешения комиссара мы не могли ни получать, ни отправлять письма и телеграммы. Комиссар присутствовал при всех наших трапезах; рядом с ним находился его переводчик – на тот случай, если мы перейдём в разговоре на иностранные языки. Всех, кто захотел бы нас видеть, обыскивали и при входе, и на выходе.

Каждый день проверялось, сколько мы израсходовали свечей и керосина. Я попытался уверить комиссара, что мы не владеем искусством изготовления бомб!

– Не в том дело, – ответил он смутившись. – Это для того, чтобы успокоить местный Совет. Они там думают, что вы можете посылать сигналы турецкому флоту.

Какую же свечу надо было иметь, чтобы подавать сигналы кораблям, стоящим в Босфоре, в четырёхстах милях от Крыма! Зато это идиотское объяснение открыло мне глаза на то, сколь неустойчиво положение нашего комиссара.

Он являлся представителем Временного правительства, матросы же действовали по уполномочию местного Совета, и обе эти революционные власти находились в постоянной вражде. Матросы не доверяли комиссару, комиссар же с ужасом смотрел на ручные гранаты, заткнутые за пояс революционных матросов. Будучи ранее членом Государственной Думы и происходя из богатой семьи, комиссар Временного правительства надеялся, что революционная буря скоро уляжется, страна заживёт вновь нормальной жизнью и власть останется в руках его единомышленников.

Как все безответственные представители либеральных партий того времени, он попал, так сказать, между двух огней, и его крайняя неискренность не могла ввести циничных матросов в заблуждение. Они не скрывали своего презрения к нему, не слушались его приказаний и даже отказывались вставать при его появлении» [18]18
  Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. С. 282-283.


[Закрыть] .

В конце апреля в Ай-Тодор приехал Феликс Юсупов. Одновременно Временное правительство дало санкцию Севастопольскому совету на обыск в великокняжеских имениях на Южном берегу Крыма. На автомобилях и морем на военных транспортах «Дакия» и «Карл» в Ялту прибыли несколько сот человек специальной команды и 250 матросов-черноморцев. Для обыска женщин были привлечены представительницы севастопольского профсоюза дамских служащих. Обыски начались на рассвете 27 апреля.

21 июня 1917 года вдовствующая императрица написала своему брату принцу Вальдемару в Данию: «На прошлой неделе во время домашнего обыска с нами обращались очень грубо и непристойно. Половина шестого утра: я была разбужена морским офицером, вошедшим в мою комнату, которая не была заперта. Он заявил, что прибыл из Севастополя от имени правительства, чтобы произвести у меня и в других помещениях обыск. Прямо у моей кровати он поставил часового и сказал, что я должна встать. Когда я начала протестовать, что не могу сделать это в их присутствии, он вызвал отвратительную караульную, которая встала у моей постели. Я была вне себя от гнева и возмущения. Я даже не могла выйти в туалет... Офицер вернулся, но уже с часовым, двумя рабочими и 10-12 матросами, которые заполнили всю мою спальню. Он сел за мой письменный стол и стал брать все: мои письма, записки, трогать каждый лист бумаги, лишь бы найти компрометирующие меня документы» [19]19
  Красных Е. Князь Феликс Юсупов: «За все благодарю...»: Биография. С. 478.


[Закрыть] .