Текст книги "Судьба династии"

Автор книги: Александр Широкорад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Глава 18
БИЗНЕС-ЛЕДИ

Русская революция, как и половине «августейшего семейства», помогла Марии Павловне устроить свою личную жизнь. Володя Палей, её сводный брат, познакомил её с князем Сергеем Путятиным, сыном дворцового коменданта Царского Села. Мария Павловна пишет: «Кто-то из наших друзей устраивал приём с катанием на санях по ночному парку, и мы с Путятиным оказались в одних санях. У нас начался лёгкий, необременительный роман, а неделю спустя, когда я вернулась в Псков, он удивил меня, появившись в госпитале по дороге в свой полк...

Прошло много месяцев. Революция заставила меня искать убежище в относительном спокойствии Царского Села, он тоже нашёл там укрытие, вынужденный уехать с фронта, где – из-за должности отца при дворе – его положение стало опасным. И теперь, когда мы оба стали, образно говоря, беженцами в Царском Селе, он часто навещал меня в доме моего отца. Наши отношения наладились, взаимная робость исчезла, и мы влеклись друг другом» [115]115
  Воспоминания Марии Павловны. С. 269-270.


[Закрыть] .

Тут хочется сделать два замечания. Во-первых, Путятины считают себя Рюриковичами и потомками князей Друцких. Родоначальник Путятиных Иван Семёнович Путята известен с 1422 года, когда великий князь литовский Витовт дал ему в имение деревню Слободку. Более древние предки Путятиных – Друцкие – явно «высосаны из пальца». Дело в том, что подлинных документов Галицко-Волынской Руси конца XIII – XIV веков практически не осталось. Кроме всего прочего, у литовцев вообще до XV века не было грамоты.

Любопытно другое – почему боевой офицер, да ещё и князь, так долго отсиживался в тылу? Какая ему могла грозить опасность на фронте из-за отца весной 1917 года, то есть до Корниловского мятежа?

Одной из жертв большевиков считается Владимир Палей, но любопытно, что арестован он был ещё летом 1917 года. Он написал «сатирические» стихи о Керенском. Кто-то положил оные стихи на стол Александру Фёдоровичу. Володю немедленно посадили.

В политике Мария Павловна разбиралась ужасно плохо, но какие-то вещи она схватывала точно, на уровне умного подростка.

6 сентября 1917 года в Петрограде состоялась свадьба Марии и Сергея. «Большевистского переворота ждали каждую минуту, – вспоминает об этом времени княгиня. – Насколько я понимала, все были готовы радостно приветствовать его; никто больше не верил во Временное правительство. Керенский всем опротивел своими бесконечными речами, своей страстью к роскоши, своей позицией в отношении радикалов, своим лицемерием. Более того, никто не думал, что большевики смогут удержать бразды правления больше двух-трёх месяцев; все считали, что их победа вызовет мощную реакцию, и тогда нам грозит диктатура.

Пребывая в радужных иллюзиях, мы даже не предполагали, что нас ожидает, и не помышляли уехать из России. Да и как мы могли? На Западном фронте всё ещё шла война; мы не могли бросить свою страну в военное время» [116]116
  Там же. С. 282.


[Закрыть] .

В октябре 1917 года Мария Павловна и Путятин решили забрать её драгоценности, хранившиеся в Московском государственном банке. Там их и застала Октябрьская революция. Мария Павловна и наш бравый офицер отсиделись в московском доме князей Юсуповых (самих хозяев дома не было). Затем Мария и Сергей вернулись в Петроград.

В июне 1918 года у Марии родился сын, названный Романом. В конце лета 1918 года супруги решили уехать на оккупированную немцами Украину. Вначале они надеялись на своего знакомого – бывшего кавалергарда, а ныне гетмана Скоропадского.

«Мы с двумя братьями уезжали первыми, – вспоминает Мария Павловна. – Старшие Путятины должны были последовать за нами, как только мы прибудем в Киев и найдём жильё.

Мы решили не брать много багажа – лишь то, что можно нести в руках. Все вещи упаковали в три чемодана. Мои украшения, спрятанные в бутыли, начиненные драгоценностями пресс-папье и свечи отослали в Швейцарию, когда представилась такая возможность. Я продала несколько мелких украшений, чтобы обеспечить нас деньгами на поездку, и, кроме того, зашила в корсет и шляпку две или три броши. Мой дорожный костюм состоял из старого поношенного платья и дождевика. В последние годы Россия привыкла видеть меня в форме военной медсестры, и я надеялась, что в цивильной одежде меня никто не узнает.

В местном Совете мы получили разрешение на выезд и в последний момент решили попросить шведскую дипломатическую миссию выдать нам документ, подтверждающий мою личность, чтобы в случае необходимости предъявить его немцам.

Этот документ мы спрятали в куске мыла; таким же образом мы спрятали часть денег, а остальные рассовали по ручкам для перьев, изготовленным специально для этой цели. Всё было готово» [117]117
  Там же. С. 301-302.


[Закрыть] .

Этот пассаж: «В последние годы Россия привыкла видеть меня в форме военной медсестры» – чисто императорский апломб.

С помощью германских офицеров супругам вместе с братом Сергея Алеком удалось добраться до Киева.

«Муж встретил на улице старую знакомую, которая пригласила нас к себе. В тот день я тоже всем восторгалась, как слепой, который неожиданно увидел свет. Всё казалось новым и замечательным – парикмахерская, где мне помыли и завили волосы, дивная кондитерская, где я, как школьница, съела двенадцать пирожных сразу. Господи, какой чудесный был день!

Мы с вещами отправились в дом нашей знакомой. На следующий день, услышав, что есть возможность отправить посылку в Петроград, я купила мешок белой муки для отца. Потом я узнала, что отец его получил.

Началась нереальная, походная жизнь, в которой не было ни стабильности, ни настоящего мира. Немцы спасли Киев, но в то же время завоевали его. Украинское правительство издавало указы, принимало решения, однако все понимали, что само его существование зависит от немцев, которые использовали его в качестве посредника между жителями города и собой» [118]118
  Там же. С. 316.


[Закрыть] .

У Марии Павловны было очень хорошо развито чувство опасности, и она уговорила мужа уехать на юг – в Одессу. Алек Путятин остался в Киеве.

В первых числах ноября 1918 года Мария вновь почувствовала опасность и вместе с мужем бежала в Румынию. Тут интуиция не подвела княгиню: ещё через две недели рухнула Германская империя, и немецкие войска драпанули с Украины.

В Бухаресте Марию Павловну радушно встретили королева Мария и её муж Фердинанд I. «Прознав о скудности моего гардероба, королева поделилась со мной лишним, и её личная портниха подогнала по моей фигуре длинноватые и широковатые платья, – пишет Мария Павловна. – Ещё мне перепали туфли, чулки и бельё. Совсем другой человек глядел на меня теперь из зеркала, я едва признавала его. Путятину досталось несколько костюмов от короля».

В начале апреля 1919 года королева Мария решила отправиться в Париж и предложила чете Путятиных ехать вместе. Однако румынский кабинет министров запротестовал. Марию Павловну там почему-то считали великой русской княгиней, которой она никогда не была в России. Посему из соображений «высокой политики» Марии и Сергею пришлось добираться до Парижа отдельно.

В своих воспоминаниях, написанных в 1927 году, Мария Павловна куда более откровенна, чем другие Романовы. Вот что она пишет о своём первом посещении православного храма на улице Дарю: «Я знала, что почти все присутствующие были русские, но знакомых лиц не увидела. Старый священник, крестивший моих сводных сестёр и многие годы наш духовник, узнал меня и украдкой кивнул. В то время даже среди людей нашего круга царила подозрительность, и многие, как и мы изгнанники, не спешили узнавать нас. С годами это прошло, а тогда всё было несообразно, люди стали другими. В самом парижском воздухе была разлита враждебность» [119]119
  Там же. С. 363.


[Закрыть] .

В июне 1919 года Мария Павловна с супругом отправляется в Лондон, где их ждал великий князь Дмитрий Павлович: «С вокзала Дмитрий повёз нас в “Ритц”, где жил по приезде в Лондон. Он существовал тогда на деньги от продажи в 1917 году своего дворца в Петрограде»[120]120
  Там же. С. 367.


[Закрыть].

Весной 1920 года в Париже, куда вернулась Мария, её посетил брат бывшего мужа кронпринц Густав (будущий король Густав VI) с супругой Маргаретой. Последние передали Марии Павловне её драгоценности: «А драгоценности – они прибыли в том же виде, в каком были вывезены из России: в тайниках, предназначенных сбить большевиков с толку, когда они нагрянули в наш петроградский дом. Мы довольно искусно запрятали их в чернильницы, пресс-папье, в свечи вместо фитиля. Хорошо, что получившие на руки эту чепуху шведы поверили сказанному – что это-де ценно для меня. Я же изумилась, обнаружив их. Не без труда мы извлекли их из тайников и поместили в банк. Мы почти бедствовали в то время, и на драгоценности была наша единственная надежда» [121]121
  Там же. С. 373-374.


[Закрыть] .

Мария Павловна вместе с Путятиным занялась продажей драгоценностей. Увы, французские и британские ювелиры точно знали все сколько-нибудь ценные коллекции, и если они появлялись на продажу, то ювелиры, по общему сговору, не перебивали друг у друга цену, и самые прекрасные вещи уходили крайне дёшево. В конце концов, Марии Павловне удалось продать свои драгоценности знакомым почти за бесценок.

Интуиция толкнула Марию Павловну распечатать письмо, адресованное мужу, чего она обычно не делала. Там была страшная весть о смерти её младшего сына Романа, скончавшегося на руках у свекрови.

Вскоре Путятины съехались с Дмитрием Павловичем и сняли дом в Париже. Однако это не решило финансовых проблем всех троих. Мария Павловна вспоминала: «Я никогда не носила при себе денег и не выписала ни одного чека. Я знала приблизительно цену драгоценностям и платьям, но не имела ни малейшего представления о том, сколько стоит хлеб, мясо и молоко».

Летом 1921 года Мария Павловна впервые за много лет с согласия шведского короля Густава V встретилась со своим сыном Леннартом. Произошло это на нейтральной территории в Копенгагене. За последующие семь лет жизни в Европе она видела сына ещё два раза. Один раз они вместе были в Висбадене, откуда ездили на экскурсии, в том числе и в Дармштадт, где их принимал великий герцог Эрнест Гессен-Дармштадтский, у которого великий князь Кирилл Владимирович в самом начале XX века увёл жену, – брат императрицы Александры Фёдоровны и Елизаветы Фёдоровны. Он был сам по себе интересным человеком, покровительствовал изящным искусствам и за это по сей день чтим в Германии. Во второй раз мать и сын встретились в Брюсселе, когда Леннарту было семнадцать лет. Мария Павловна была очень довольна его няней и результатами его воспитания, хотя и считала сына чересчур суровым.

Голландский принц-консорт обратился к Марии Павловне с предложением заключить брак между Леннартом и его дочерью Юлианой, но княгиня отказала, памятуя о своём печальном опыте брака по расчёту.

В эмиграции значительная часть русских аристократов сидела на чемоданах, ожидая падения Советов со дня на день. Подобные персонажи жили за счёт драгоценностей, картин и других культурных ценностей, вывезенных из России, причём в значительной части им лично не принадлежавших. Увы, никто из нынешних либеральных деятелей культуры, стенающих о вывозе культурных ценностей большевиками в начале 1920-х годов, чтобы прокормить голодающее население, не удосужился посчитать, сколько ценностей было вывезено белоэмигрантами из России в 1918-1920 годах.

Однако многие наиболее дальновидные эмигранты уже в начале 1920-х годов попытались вписаться в жизнь стран Европы и Америки. Кто-то занялся бизнесом, Игорь Сикорский, Дмитрий Рябушинский и многие другие – техникой, кто-то попросту пошёл в Иностранный легион или в парижские таксисты.

Ряд русских светских львиц решили заняться изготовлением и продажей модных женских вещей. Так, графиня Орлова-Давыдова открыла на бульваре Мальзерб в Париже русский Дом мод, специализировавшийся на ручной вязке и набойке шерстяных и шёлковых тканей. Продукция этого Дома пользовалась большим спросом. Очень популярна, например, была ткань, имитировавшая старинную парчу. Об этом можно судить хотя бы по тому, что за 1922-1923 годы общая сумма жалованья мастериц, а на предприятии трудились исключительно эмигрантки из России, выросла со 100 тысяч франков до 320 тысяч. В 1925 году парижский модный журнал писал: «Оригинальность их рисунков, вдохновлённых старинными орнаментами русских, коптов, египтян, персов, китайцев, а также стойкость и яркость красителей позволили им достичь блистательного успеха у французских и иностранных клиентов». Ведущие парижские дома заказывали у графини ткани для своих изысканных коллекций.

Основательницей Дома моды «Имеди», где одевались дамы из высшего света Франции, Великобритании, Голландии, а также новоиспечённые американские миллионерши, была Анна Ильинична Воронцова-Дашкова, урождённая княжна Чавчавадзе. Начала она свою карьеру в мире моды в качестве светской манекенщицы у Коко Шанель: удивительно красивая и элегантная, она зарабатывала на жизнь тем, что появлялась в великосветских салонах, в театрах и на приёмах в платьях от легендарной французской модельерши.

Другой знаменитой моделью была праправнучка поэта Жуковского графиня Мария Белёвская, о которой один из современных авторов написал: «...олицетворявшая в глазах французов тип русской дворянки».

Маленькое замечание – мне всегда режут ухо холопские слюни о «голубой крови». Кто такая графиня Белёвская? Явно Рюриковна, ведь в XV веке существовало удельное княжество со столицей в городе Белёве (ныне райцентр Тульской области). Однако Иван III согнал белёвских князей с удела, а «его свирепый внук» – со свету. Так откуда взялись графы Белёвские? Жил-был русский помещик Бунин, и прижил барин от турчанки сына, которому дал фамилию Жуковский. Последний стал известным поэтом, и уже с его дочкой Сашей переспал великий князь Алексей Александрович, тот самый, о котором острили ещё в конце XIX века, что «в жизни Алексея главное место занимают вёрткие дамы и неуклюжие броненосцы». А в мае 1905 года ему всенародно был присвоен титул – князь Цусимский. У Саши Жуковской родился сын, названный в честь отца Алексеем, а в 1889 году Александр III дал мальчику титул графа Белёвского. Новоиспечённый граф женился на Марии Трубецкой, и вот эта Мария и стала знаменитой парижской манекенщицей.

Не менее известной моделью стала Анна Носович, служившая в русском Доме моды «Миеб» в Париже, основанном бывшей фрейлиной императрицы Александры Фёдоровны Бети Бузард.

Мария Ивановна Путятина, свекровь великой княгини Марии Павловны, завела в Париже шляпное дело под экзотическим названием «Шапка». Предприятие оказалось настолько успешным, что через некоторое время был открыт филиал в Лондоне. Успеху предприятия способствовало то, что манекенщицей номер один в «Шапке» выступала княгиня Трубецкая, чей титул привлекал клиентов.

О том, как Мария Павловна познакомилась с Коко Шанель, в её мемуарах говорится крайне невнятно. Скорей всего, их познакомил Дмитрий. Замечу, связь с великим князем не сделала Коко ни на йоту более сентиментальной. Её отношения с сестрой любовника основывались на жёстком коммерческом расчёте. Узнав, что Мария берётся вышить блузу за сумму значительно меньшую, чем требовала другая мастерица, Коко тотчас сделала ей заказ. Через три месяца работа была выполнена. Коко была поражена качеством работы, а так как вышивка тогда входила в моду, Мария получила следующий, уже более объёмный, заказ, а потом под вымышленным именем поступила на курсы машинной вышивки.

На свои первые гонорары Мария купила себе машинку, а затем сняла небольшое помещение, где могли бы разместиться её помощницы. Эта новая работа стоила ей колоссальных сил. Она вспоминала, что от усталости, бывало, засыпала прямо за машинкой, не в силах добраться до дому. Но дело двигалось. Мария пригласила двух безработных русских девушек и послала их на курсы, которые окончила сама. Рядом с её рабочим столом появились два новых. Своё маленькое ателье княгиня назвала «Китмир» – по имени собаки из персидского эпоса. Сотрудничество с Шанель становилось всё более масштабным.

А в это время Коко Шанель начала готовить к традиционному февральскому показу очередную весеннюю коллекцию. Она разрешила Марии Павловне самой придумать рисунки вышивок, выбрать ткани и нитки. Идеи и эскизы обсуждались совместно. Княгиня погрузилась в ранее совершенно не ведомую ей сферу жизни: училась работать с поставщиками, решала организационные и коммерческие вопросы. Бухгалтерскую работу взял на себя её муж князь Путятин, служивший в частном банке.

Первый заказ Дом вышивки «Китмир» получил от Коко Шанель. Это была партия блузок, туник и пальто. Мария Павловна собственноручно расшила большую часть изделий, выполнив вышивки в серых тонах с красными вкраплениями. Эти модели стали гвоздём коллекции Шанель. После трёхчасового дефиле клиенты бросились наперебой заказывать вышитые вещи. Дом вышивки «Китмир» теперь стал эксклюзивным поставщиком Дома моды «Шанель».

На «Китмир» посыпались заказы, с которыми Мария Павловна и её работницы едва справлялись. Она вспоминала, что иногда спала прямо на полу в мастерской, подстелив вместо матраса шубу. Вероятно, многих организационных и производственных проблем можно было бы избежать, если бы Мария Павловна наняла опытных французских вышивальщиц. Но она, стремясь поддержать соотечественниц, набирала исключительно русских девушек-эмигранток, чем вызывала недовольство Коко, которая требовала от княгини «искоренить дух благотворительности, который нельзя путать с коммерцией». Хотя в целом отношения между ними до поры до времени были вполне дружескими. Шанель даже сама делала Марии Павловне причёску и давала советы в выборе туалетов.

Дом вышивки «Китмир» ежегодно увеличивал и менял ассортимент. Мария Павловна внимательно следила за веяниями в мире моды и, почувствовав ослабление интереса к псевдорусскому историческому стилю, стала вводить в свои вышивки орнаменты персидской керамики, коптских тканей, китайского фарфора. Её модели 1922 года были расшиты уже не только золотом и шёлком, но и бисером, бусами, блестками. Успех новой коллекции был потрясающим. Шанель требовала всё больше вышитых изделий. «Китмир» не справлялся с объёмом работы. Некоторые клиентки, недовольные затягивающимися сроками, снимали свои заказы, а приказчицы Дома моды «Шанель» устраивали по этому поводу скандалы.

Тогда Мария Павловна решила расширить дело. В 1923 году «Китмир» переехал в трёхэтажный особняк на улице Монтень. На первом этаже разместились контора и выставочный зал, на верхних трудились вышивальщицы, закройщики и технологи. Мария Павловна впервые поступилась принципами и наняла нескольких француженок, поскольку несколько русских вышивальщиц, достигших больших успехов, ушли из «Китмира» и открыли собственное дело. Теперь в штате предприятия Марии Павловны насчитывалось более пятидесяти человек. Дом приобрёл известность и за пределами Франции.

Однако успех таил в себе опасность, которую княгиня тогда ещё не совсем понимала. Она была человеком творческим и бесконечно трудолюбивым, но аристократическое воспитание в ней плохо уживалось с коммерческой хваткой – тем, в чём была особенно сильна плебейка Шанель, пробившаяся на вершину мира моды фактически из грязи. Расширение дома «Китмир» не было подкреплено финансовыми успехами. Рост числа заказов не означал роста доходов. Мария Павловна в очередной раз попыталась поддержать своё дело за счёт остатков фамильных драгоценностей. Теперь было продано украшение из крупных изумрудов. Деньги от продажи были вложены в некое голландское промышленное общество, которое не замедлило обанкротиться. «Китмир» от этой операции не получил ни франка.

С одной стороны, Дом вышивки Марии Павловны возник и расцвёл во многом благодаря Коко Шанель, гарантировавшей заказы. С другой стороны, по условиям контракта «Китмир» не имел права копировать заказы Дома «Шанель» во Франции и сотрудничать с иными домами моды. Мария Павловна могла тиражировать лишь заграничные заказы. Этим воспользовались американцы, которые стали заказывать уже не только вышивку одежды, но и окончательную предпродажную подготовку, чем раньше «Китмир» не занимался. Американская эпопея началась с того, что некто Курзман, купивший у Марии Павловны несколько блузок, объявил себя импортёром изделий «Китмира» в США. Вскоре он с гордостью прислал вырезку газетной рекламы с изображением императорской короны, инициалов княгини и её полного титула. Мария Павловна была в шоке от американского стиля продвижения продукта. Сама она тщательно скрывала свой титул, поскольку считала, что торгует вышивками, а не царским происхождением.

Неприятности у Марии Павловны возникли после того, как Дом моды Жана Пату, один из главных конкурентов «Шанель», предложил заключить с «Китмиром» контракт. Княгиня честно рассказала об этом Коко Шанель. Та сделала вид, что рада расширению «Китмира», но составила список клиентов, с кем русской фирме запрещалось сотрудничать. Дом Пату стоял в нём на первом месте. Отношения между Коко Шанель и Марией Павловной обострились. Коко обвинила княгиню в торговле секретами производства Дома «Шанель» и закрыла для неё двери своей студии, где когда-то вместе они обсуждали новые модели. Эксклюзивный контракт был потерян. Коко Шанель обратилась в другие дома вышивки, а «Китмир» обрёл самостоятельность, с которой Мария Павловна, плохо разбиравшаяся в коммерции, справлялась плохо.

Однако поначалу дела пошли успешно. «Китмир» приобрёл новых крупных заказчиков, и все они выдвигали свои требования. В следующем сезоне было создано более двухсот моделей на любой вкус. Заказов поступило так много, что они передавались русским ателье, находившимся в провинции. Теперь на Марию Павловну работали более ста вышивальщиц по всей Франции. Однако расширение производства на деле означало потерю единого стиля Дома. К тому же в 1923-1924 годах рынок изменился. Открытие Картером гробницы Тутанхамона породило моду на Египет. «Стиль рюс» ушёл в прошлое.

«Китмиру» пришлось осваивать геометрические рисунки на египетские темы. Свой звёздный час «Китмир» пережил в 1925 году, когда в Париже была организована всемирная выставка современного декоративного и прикладного искусства «Арт деко». Первоначально Мария Павловна не проявила особого интереса к этому мероприятию, но, узнав, что там будет павильон СССР, решила показать себя. К её разочарованию, советская делегация привезла не только набивные ситцы с серпами, молотами и звёздами, но и платья Ламановой с пуговицами, сделанными из хлебного мякиша, которые получили Гран-при. Однако и творчество княгини не осталось незамеченным. «Китмир» получил золотую медаль и почётный диплом участника выставки, выписанный на имя... мсье Китмира.

Несмотря на успех, отмеченный ведущими парижскими модными журналами, финансовое положение Дома вышивки «Китмир» по-прежнему было нестабильным. Очередная финансовая афера Марии Павловны кончилась тем, что для погашения долгов она была вынуждена распродать остатки драгоценностей. Но в конце 1920-х годов прошла мода на вышивки, осваивать же новые сферы модного бизнеса княгиня не умела, а может быть, и не захотела. В 1928 году «Китмир» был поглощён французской фирмой вышивки «Фитель и Ирель».

Говоря о «Китмире», мы совсем забыли о муже нашей княгини Сергее Путятине. Одно время он работал в банке, но вскоре бросил и стал профессиональным плейбоем – любил автомобили, мотоциклы и упорно ждал падения советской власти. “В конце концов, он стал лишним для нашей бизнес-леди. Мария Павловна писала: «Жизнь вынужденного эмигранта, к тому же, как мы, перенёсшего такие потрясения, представляет собой жесточайшее испытание. Она не знает пощады и безжалостно сметает с дороги отстающих и оробевших. Её надо одолевать, стиснув зубы, по шажку, до последнего дыхания. По сравнению со своими товарищами и вообще людьми его положения мой муж вёл вполне рассеянную жизнь; его никогда не припирали к стенке, он никогда не работал через силу. Свою семью он препоручил моим заботам; никаких определённых обязанностей у него не было, эмиграцию он воспринял как затянувшийся отпуск. Приятные ему люди, чьим обществом он дорожил и чьё постоянное присутствие в доме я была вынуждена терпеть, держались совершенно иных представлений о жизни, нежели мои. Их духовные запросы были скудны, в заботах о хлебе насущном главными для них были передышка и развлечение, в чём мой муж охотно составлял им компанию. Было совсем мало общего между мною и молодёжью этого состава, с которой Путятин был заодно...

И наконец настал день, когда я поняла, что больше так не могу. Терпение моё истощилось, ни на какие уступки я не пойду. Я пойду той единственной дорогой, которая выведет меня к сносной и достойной жизни в изгнании» [122]122
  Там же. С. 460-461.


[Закрыть] .

В 1923 году супруги развелись. Развод происходил в два этапа – в русской православной церкви и во французской мэрии. Гражданский брак расторгался медленно и трудно, но в конце концов всё устроилось. «Моя привязанность к его семье не поколебалась, – пишет Мария Павловна. – Они оставались на моём попечении ещё годы. Пока Путятин не женился на американской девушке, мы время от времени дружески встречались».

Под семьёй Мария Павловна понимала не только мужа, но и его мать, и брата Алека. А насчёт дружеских встреч – я думаю, тут попахивает политикой. Сергей и Алек Путятины вместе с Дмитрием Павловичем принимали активное участие в движении младороссов. Замечу, что и сама Мария Павловна тоже стала сторонницей Казем-Бека и неоднократно осуществляла пожертвования в пользу партии.

Любопытно, что 3 июня 1940 года Алек Путятин был арестован французской полицией за связь с младороссами и на несколько месяцев отправлен в концлагерь. Его брат Сергей уехал в США и женился на американке Ширли Маннинг. Князь Сергей Путятин умер в феврале 1966 года в городе Чарльстоне (штат Южная Каролина). Он на полгода пережил первого мужа Марии Павловны принца Вильгельма, скончавшегося в июне 1965 года в своём поместье Стенхамар в Сёдерманланде.

После развала «Китмира» Мария Павловна взялась за перо. Вот как описывает это она сама: «Зимой 1927 года, сразу после женитьбы брата, я сошлась с группой французов, увлекавшихся литературой и политикой. Встречались мы по-домашнему, и, к моему огромному удивлению, их увлекли мои истории. Они часами слушали рассказы о детстве и юности, расспрашивали о войне и революции. Они разговорили меня, и было одно удовольствие держать речь перед такими внимательными слушателями. Я в новом свете увидела свою жизнь, её события представляли звенья одной цепочки, неким пунктиром в общем движении. Признаюсь, я не думала, что это имеет какое-то историческое значение, поскольку моя роль была незначительной, но обидно не оставить письменное свидетельство о делах и событиях, которым был очевидцем.

Воображение готовно отозвалось. Вот тема, близкая мне во всех отношениях. Ободряемая друзьями, я села писать; у меня не было выбора, ничто уже не могло меня остановить. Из подернутого дымкой прошлого выплывали давно забытые картины, подробные и яркие...

Издатели шведского журнала, куда я поставляла статьи, досаждали мне просьбами написать для них воспоминания, но я неизменно отклоняла их предложение. Но однажды от издательского дома в Париж приехал агент и без посредников завёл со мной этот разговор. Каким-то образом прослышав, что я начала писать мемуары, он был особенно настойчив и сразу предложил большие деньги за оконченные главы. Мне позарез была нужна примерно такая сумма, и я согласилась. Немедленно был выписан чек, и я вручила ему свою необработанную даже писанину.

Этим дело не кончилось. Поскольку другого источника доходов не предвиделось, я подписала соглашение, по которому обязалась давать продолжение отдельными статьями, и за каждую они будут платить» [123]123
  Там же. С. 488-489.


[Закрыть] .

Во время пребывания на Корсике, куда Марию Павловну уговорили приехать Феликс и Ирина Юсуповы, наша героиня сильно повредила лодыжку. Врача рядом не оказалось, и княгиня осталась хромой до конца жизни.

В сорокалетием возрасте Мария Павловна отправилась пароходом в США, где прожила несколько лет, работая консультантом в фирме модной одежды «Бергдорф и Гудман». Она ездила по стране с лекциями, что в США было обычным способом подработать. Корпорация Херста послала её корреспондентом в Германию.

В 1935 году Мария Павловна неожиданно увлеклась фотографией. Она занималась цветной фотографией, что в те годы было редкостью. Фотоискусство стало её страстью.

Также Мария Павловна начала коллекционировать русские книги, и в Нью-Йорке ей посчастливилось купить книги, когда-то принадлежавшие её отцу. Успех мемуаров возбудил в ней интерес к литературной деятельности, однако художественные произведения не получались.

В 1937 году Мария Павловна получила шведское подданство по ходатайству своего старого друга – шведского короля Густава Адольфа. На него подействовали рассказы Леннарта о бедствиях его матери и о внешнем виде её паспорта, который можно было развернуть на два метра со всеми визами и прочими вклейками. В результате Мария Павловна даже получила шведский дипломатический паспорт. Раньше, когда она бывала в Биаррице и получала приглашение в Испанию, испанской королеве приходилось присылать за ней личный автомобиль, чтобы избавить княгиню от паспортного контроля на границе.

Шведские журналисты время от времени брали у Марии Павловны – бывшей шведской принцессы – интервью, она читала им наизусть Яльмара Седерберга и Августа Стриндберга и жадно расспрашивала о своём сыне. А сын Марии Леннарт 11 марта 1932 года женился на простолюдинке Карин Насвондт.

После войны Мария Павловна переехала в Аргентину под предлогом того, что не может жить в стране, официально признавшей Советский Союз. В Буэнос-Айросе у неё была небольшая квартирка с садом, откуда она прогоняла соседских мопсов сочной русской бранью.

Теперь Мария Павловна посвятила всё своё время живописи, и несколько картин ей даже удалось продать. Иногда в газетах публиковались статьи княгини об искусстве и дизайне. Однако её материальное положение оставляло желать лучшего. Но когда с деньгами стало совсем плохо, неожиданно пришла помощь от короля Швеции.

В 1947-1948 годах Леннарт провёл несколько месяцев в Буэнос-Айросе и наконец-то как следует познакомился со своей матерью, подробно расспросил её о своём детстве и своих предках.

В 1949 году Мария Павловна впервые за тридцать лет встретилась со своим первым мужем принцем Вильгельмом. Встретились они в доме у их сына в Майнау. Встреча не была запланирована и стала неожиданностью для обоих. Однако бывшие супруги стали общаться как старые друзья и даже поцеловались в щёку.