Текст книги "Очерки и почерки"

Автор книги: Александр Раскин

Пять суток, или утро вечера мудренее

Это было вечером, и этот вечер был похож на другие вечера, на два, на три, на пять вечеров. Шел снег. Он, как всегда, напоминал прохожим о первой любви и незаконченном среднем образовании.

Сутки первые.Освещается просцениум. На ящике с «эскимо» обнявшись сидят Любкови Зина.Оркестр тихо играет что-то такое.

Зина (после паузы).Только ты не думай, что я со всяким покупателем так сяду.

Любков.А я и не думаю.

Зина.Просто каждой женщине в такую погоду хочется, чтобы на сердце тепло было. Ну, вот и… А вообще-то я – член профсоюза. И у меня нагрузка – касса взаимопомощи.

Любков.Оно и видно.

Зина.Злой ты, Сева.

Любков.Ну что ты, Зиночка… (Гладит ее по голове, целует в щеку, ударом локтя в грудь сшибает Зину с ящика и медленно уходит.)

Зина (лежа на снегу).Ну и черт с тобой! Кому «эскимо», пломбир, сливочный, фруктовый! (Плачет.)

Сутки вторые.Почти тот же вечер. Продолжает идти снег. Прохожие вспоминают, что когда-то они были дошкольниками. Любковидет через сцену, осматривается.

Любков.Сорок лет, всего каких-то сорок лет. Вот в этом доме был наш детский сад. Мне было пять, ей – тоже пять. Как ее звали? Муся? Дуся? Боже мой, как я любил ее! Как она любила меня! Наши стульчики всегда стояли рядом. И эта песенка… (Тихо, проникновенно поет.)

 
Как на Тусины именины
Испекли мы каравай,
Вот такой вышины!
                      (Показывает.)
Вот такой ширины!
                      (Показывает.)
 

Через сцену медленно идет Туся.Она недоверчиво вглядывается в Любкова.

Любков (поет).

 
Каравай, каравай,
Кого любишь, выбирай!
 

Туся.Сева! Севочка! (Бросается ему на шею.)

Любков (он должен допеть):

 
Я люблю, признаться, всех,
Но вот эту – больше всех.
 

(Обнимает Тусю. Бурная музыка, переходящая в эротику.)

Сутки третьи.Комната Туси. Опять поздний вечер. За окном все еще идет снег. На окне сидят Любкови Туся.

Туся.А помнишь, ты хотел стать академиком…

Любков (мрачно).Стал.

Туся.И летчиком…

Любков.Летал.

Туся.И шахматистом…

Любков.Играл…

Туся.И драматургом…

Любков (садится спиной к ней).Хлебал…

Туся.Сева, ты плачешь? Сева, что случилось?

Любков.Ничего не случилось…

В комнату вваливается совершенно пьяный Игорьс девушкой.

Игорь.Ба-ба-бабушка, я пьян! А это Ма-маруся!

Девушка.Ваш Игорь какой-то псих! Меня зовут Валя!

Игорь.Это т-тебе к-кажется…

Девушка.Абсолютный псих! Завтра зачет, а он ни бум-бум!

Любков.Это я беру на себя!

Сутки четвертые.Еще более поздний вечер. Но снег все так же идет. Та же комната, но все по-другому. Протрезвевший Игорьусиленно занимается. Валяв стороне изучает английский язык. Тусяработает над собой.

Любков (глядит на них весело).Вот это я понимаю!

Игорь.А знаете, вы – занятный дядька! С одной стороны – вроде положительный, а с другой – вроде отрицательный…

Туся (строго).Игорь!

Валя.Ит из Псих-о-Пат! Энд Психо Паташон!

Все не смеются.

Любков.Ну вот что, я пошел! (Встает, одевается.)

Туся.Сева, ты куда?

Любков (зло).Ты хочешь знать? Изволь, я скажу тебе. Я иду на крышу сбрасывать снег. Дело в том, что я не академик, не герой, не мореплаватель, а… дворник. Прощай, я люблю свое дело!

Туся поспешно одевается.

Куда ты?

Туся.Я с тобой на крышу!

Объятие. В суматохе Игорь целует Валю.

Валя.Ахалпел? Адзынь!

Сутки пятые.Вечер, снег, крыша. Любкови Тусяс лопатами.

Туся.Я всегда знала, что ты будешь выше нас всех.

Любков.Какое у тебя ухо красивое… (Поцелуй. Оба тихо поют).

 
Каравай, каравай,
Кого любишь, выбирай…
 

Дружно сбрасывают снег с крыши на прохожих. Прохожие строятся парами и организуют коллективные просмотры. Некоторые идут в кино.

•

Фельетоны

Почти ода

 
Очлен одной из редколлегий,
         тебя пою,
Чтоб знали все твои коллеги
          судьбу твою.
Давно ты сиднем сел в журнале,
           который толст,
Хочу, чтоб все тебя узнали,
           где кисть и холст?
Иль схватит лучше карандаш их,
           твои черты?
Давно на «наших» и «не наших»
           нас делишь ты.
Поэт поет на двойку с плюсом,
           еще он хил,
А ты с ним носишься, как с флюсом:
           Гомер! Эсхил!
Мигнул ты критику: хвали, мол,
           на пять страниц!
На что нам в небе журавли, мол?
           Даешь синиц!
И критик «свой» вознес поэта
           до неба аж.
Воспел ты критика за это
           во весь тираж.
И, щебеча друг другу гимны,
           сверх всяких мер,
Явили миру вы взаимной
           любви пример.
Рассказ приятель отчекрыжил, —
           бросает в дрожь.
Ты сам, читая, еле выжил,
           но тиснул все ж.
К другому был бы ты построже,
           по части виз,
Но «Дружба качества дороже!» —
           был твой девиз.
Зато, касаясь репутаций
           «чужих» фигур,
Ты был сторонник ампутаций
           и ранних урн.
Теперь свидетель я улыбки
           твоей кривой.
Признал ты наскоро ошибки
           в передовой.
«Своих» там нежно пощипал ты,
           подбив итог,
Зато на прочих наклепал ты,
           как только мог.
Ох, вижу я, не стал ты краше
           в передовой.
Твои ошибки стали «наши»,
           а ты все «свой».
 

•

Питомец муз

(Некоторым молодым)

 
Говорят, прославленные барды
На широком творческом пути
Заводили раньше бакенбарды.
Что бы мне такое завести?
Докажу я всем своей судьбою,
Что питомцу муз не нужен вуз,
Отращу над верхнею губою
Константино-симоновский ус.
Подпишу четыре некролога,
Сочиню три песни для кино.
И добьюсь желанного итога,
Знаменитым стану все равно.
А чтоб критик на меня не цыкал
И редактор обожал меня,
Совмещу я свой «Интимный цикл»
С темпами сегодняшнего дня.
Отражу запашку и прополку,
Плавкой-ковкой начиню строку,
И хоть полюблю не комсомолку,
В профсоюз подругу вовлеку.
Мне бы только подыскать бы тему,
Вот тогда бы я расправил грудь
И загнул такую бы поэму,
Что никто не смог бы разогнуть.
Вот тогда бы поняли все вдруг вы
То, что всем давно пора понять:
Я – поэт! Поэт с огромной буквы!
Лучший! Главный! На большой! На ять!
 

Отредактированный павлин

 
Чиж редактировал павлина:
– Тут пышно! Пестро здесь! Там длинно!
Убрать! Подрезать! Снять!! Ура!
Теперь – ни пуха, ни пера!
 
 
«Отредактирован» на славу,
Стал наш павлин похож на паву.
Глядит и стонет: – Кто ж теперь я?
Отдайте хвост… верните перья…
 

* * *

 
Зачем редактор порет дичь?
Такой вот чиж – прискорбен раж его:
Где надобно слегка подстричь,
Там он ощипывает заживо.
 

•

Икс и Зет

(Наивные стихи)

 
Критик Икс невзлюбил поэта,
              Скажем, Зет.
И узнали мы все про это
               Из газет.
А которые не узнали,
              Те могли прочесть в журнале.
Что-то Икса, видно, задело,
              Бедный Зет!
Бац! За дело и не за дело
              Много лет.
Что ни делает Зет – всё втуне:
              Икс громит его на трибуне.
От приятельских отношений,
Дружбой вытянутых решений
              Пользы нет.
Но от этаких «подношений»,
Неприятельских поношений
              Тоже вред.
 

•

Литературные частушки

1

 
Два романа я прочла
Про колхозные дела,
Три деревни, два села,
Хоть бы разница была.
 

2

 
Мой миленочек со всеми
К современной рвется теме.
Вспомнил юность, вспомнил детство,
Написал для «Лит. наследства».
 

3

 
Полюбила я поэта,
Не скажу ему про это,
Обольюсь слезами аж:
Очень мал его тираж.
 

4

 
Пьесу пишет юморист,—
Ты к нему не подступись.
Он волнуется, спешит,
А кто спешит, тот насмешит.
 

5

 
Я девчонка без претензий:
Или любишь, или нет.
Неужели без рецензий
Ты не можешь дать ответ?
 

6

 
Наш писатель, наш издатель
Издают немало книг,
Отчего же наш читатель
Издает порою крик?
 

•

Эпиграммы

В четыре строки

Краткая биография критика

 
Со всеми во всем соглашаясь всегда,
Сошел он на «да».
 

Завещание сценариста

 
Ина ранней могиле моей начертайте одно:
«Он писал для кино…»
 

Дом творчества

 
Тише… тише… тише… тише…
        Где-то
                  кто-то
                            что-то
                                      пишет…
 

Худсовету

 
Прими последний мой привет,
Мой скорбный труд:
Не та беда, что ты совет,
А та, что худ!
 

Мрачный критик

 
Он шутки не терпел в куплете,
В картинах – обнаженных тел,
И даже, черт возьми, в балете
Смотреть на ножки не хотел.
 

Мальчик-с-пальчик

 
Не видел я лиц
И речей не слыхал людоедских,
Таких, как на секции
Добрых писателей детских.
 

Вечер был…

 
Был вечер сатиры и юмора тож,
Но люстру от смеха не бросило в дрожь.
Все было прилично и чинно…
Зачем хохотать без причины?
 

Судьба балерины

 
Сперва плясала,
Потом писала.
 

Чистая лирика

 
Это было раннею весною,
Попросила девушка поэта:
– Прочитайте что-нибудь смешное… —
До сих пор бедняжка ждет ответа.
 

Н. Вирте

 
« Вечерний звон»… «Вечерний звон»…
Как много глав вмещает он.
О том… о сем… о сем… о том…
За томом том… за томом том…
 

С. Маршаку

 
Маршак! Как много в этом слове
Для сердца детского слилось,
Для взрослого – перевелось.
 

Л. Шейнину

 
Лев на охоте! Стар иль молод,
Преступник будет пойман, вызнан,
Допрошен, побежден, «расколот»,
Описан, издан, переиздан.
 

П. Антокольскому

 
Поэт французский, датский, польский…
Всех переводит Антокольский,
Да так, что даже сам Пермяк,
Читая перевод, обмяк.
 

А. Твардовскому

 
Внем редактор борется с поэтом.
Как поэт, он написал об этом,
А потом (довольно важный фактор!)
Пропустил поэму, как редактор.
 

И. Эренбургу

 
Изъездив землю, воду, небо,
Не удивляясь чудесам,
Он, может, где-нибудь и не был,
Но где – не помнит даже сам.
 

Э. Казакевичу

 
На творческом пути его есть кочки,
Но это не грозит ему бедой.
Он, может быть, родился не в сорочке,
Но явно под счастливою «Звездой».
 

С. Нариньяни

 
Слетались критики на пир,
Клевали пьесу монотонно…
А может быть, Вильям Шекспир
Писал плохие фельетоны?
 

В. Захарченко

 
Василий Захарченко множество лет
Проводит в писательском клубе совет
И ездит по белому свету.
Он – самый ведущий (программу) поэт,
Он – самый ведущий (машину) поэт,
Другого подобного нету.
 

Молчащему-руководящему

 
Руководителей Союза
Мы все привыкли почитать,
Но, уважая тьму нагрузок,
Хотели бы и почитать.
 

Члену редколлегии

 
Заботы у него хватает:
Свой труд тяжелый возлюбя,
Сам пишет он, и сам читает,
И сам печатает себя.
 

Краткая творческая биография

 
Итак
И сяк
Иссяк…
 

Москвичу, печатающемуся в Ленинграде

 
Итак, переменили вы насест,
Но впрок вам не пошли суровые уроки:
Не изменяются от перемены мест
Слагаемые вами строки.
 

Некоему критику

 
Живет на свете некий критик,
Довольно тонкий он политик:
Бесстрашно хвалит всех в глаза
И вечно голосует «за».
 

Некоему писателю

 
Живет на свете мой приятель,
Благополучнейший писатель,
Нигде ни в чем он не спешил,
Не ошибался, не грешил,
Но если спросите его,
Что написал он —
                               ничего.
 

Поэту Эн

 
Едва успел твой стих забыть,
Как ты статьей меня тревожишь…
Поэтом можешь ты не быть,
Но критиком ты быть не можешь.
 

Голубое и розовое

 
Нам критики твердят наперебой:
– Он голубой! Он слишком голубой! —
Но ежели его прочтете прозу вы,
Увидите, что многое в ней розово.
 

Холодному художнику

 
Был стих его пустым и голым.
Как ни дудел он в свой рожок,
Как он ни жег сердца глаголом,
То недожег, то пережег…
 

Почти по Пруткову

 
Вы любите ль стихи? – спросили раз ханжу.
– Люблю! – он отвечал. – Я их перевожу.
 

Журналу «Крокодил»

 
Среди стихов, а также прозы
Мы наблюдаем без помех
Сквозь видимые миру слезы
Невидимый для мира смех.
 

Толстому журналу

 
Журнал, журнал… господь его прости…
Как много в нем и серости, и сырости…
Тут можно зарасти и обрасти,
Но чрезвычайно трудно вырасти.
 

Журналу «Театр»

 
Понятен интерес
И взрослых и детей:
Тут много юных пьес
И пожилых статей.
 

Журналу «Огонек»

 
Не потому ли он немного пресный,
Что каждый номер у него воскресный?
 

Журналу «Новый мир»

 
Внем чувствуешь размах от всей души,
Когда важны не мелочи, не «блохи»,
Коль вещи хороши, так хороши,
А коли плохи, так уж плохи.
 

Альманаху

 
Романы без начала и конца.
Стишок прохладен, и обзор не пылок…
Как жаль, что вместо своего лица
Имеет он нахмуренный затылок.
 

Лит. начетчик

 
Словечка не проронит своего,
Не человек – ходячая цитата.
Ума палата явно у него,
Да жаль, что это книжная палата.
 

Пятая ласточка

 
Мы статей твоих не встретим
По вопросам непочатым.
То доругиваешь… третьим,
То дохваливаешь… пятым.
 

Поэту-критику

 
Скажу, статей твоих отведав
И просмотрев твои тома,
Все ясно: ты не Грибоедов
И горе тут не от ума.
 

Однолюб

 
Всю жизнь любил он воспевать жену.
– «Я однолю-у-уб!» – завинчивал все туже…
И верно: он всегда любил одну,
Но, к сожаленью, не одну и ту же.
 

Наш общий друг

 
Поскольку писал он о дружбе всегда,
За страницей, страницу,
Постольку друзья не могли никогда
До него дозвониться.
 

Младой пиит

 
Любил он Тютчева и Фета,
Но больше всех любил… буфета.
 

Судьба поэта

 
Он до того был сух и пресен,
Что перешел на тексты песен.
Теперь он пишет для кино,
Там слов не слышно все равно.
 

«Смелый» оратор

 
Любитель вечный правды-матки
                        (не без оглядки).
Зам. зава он критиковал
                         (не наповал).
 

«Принципиальный»

 
Принципиален до конца,
Голосовал за подлеца
И говорил: в конце концов,
Я видел худших подлецов.
 

О повести Василия Ардаматского

 
Усилия Василия
Осилить был не в силе я.
 

О сатирической поэме Н. Грибачева

 
Мы долго страдали: поэм сатирических нет!
И вот окропил наши раны бальзам грибачевский…
Читаешь и думаешь: очень хороший поэт
                                                                  Твардовский!
 

Г. Фишу

 
Щебечут в небе пташки
И шепчут в норках мыши
О вредной черепашке
И о полезном Фише.
 

Б. Полевому

 
Онастоящем человеке повесть,
Что говорить, написана на совесть.
Но, к сожалению, признать придется,
Не все то «Золото», что издается.
 

Е. Долматовскому

 
Поэму выткал ты,
                                 и пряжи
Вполне хватило для холста.
Поэма так длинна, что даже
В ней есть удачные места.
 

Г. Рыклину

 
Его герои дико голосят,
Шипят и воют, испускают стоны.
Ему исполнилось недавно шестьдесят,
Из коих семьдесят он пишет фельетоны.
 

Лев Никулин

 
Шаляпина воспев,
Сразив Наполеона,
Любил Никулин Лев
Писать про время оно.
 

Л. Кассилю

 
Кассиль пожилой и Кассиль молодой
И нынче и прежде он – чудо:
Писатель он, может быть, самый худой,
Но пишет он вовсе не худо.
 

Сложная натура

 
По жанру – критике сродни,
Он был не чужд драматургии:
Всю жизнь хвалил стихи одни,
Всю жизнь любил стихи другие.
 

В. Тушновой

 
Утверждает поэт,
Будто старости нет
В сорок.
Если любят тебя,
Ты ж, обратно любя,
Зорок.
 

Поэту-графоману

 
« Туманную даль» воспевал он и «ясную близь»
И слышал все то же: стихи ваши не удались.
Никто не решился на точный и честный ответ.
Давно ему надо сказать – Не удался поэт!
 

А. Безыменскому

 
Ему б стихи да эпиграммы
Писать уверенной рукой,
А он, мятежный, пишет драмы,
Как будто в драмах есть покой.
 

Л. Ошанину

 
На него взглянув, тотчас же ты поймешь:
Эту песню не задушишь, не убьешь!
 

Драматургу Цезарю Солодарю

(Картинка с премьеры)

 
Не видно было на его лице зорь,
Он бледен был, программу теребя,
И кто-то вдруг воскликнул: – Здравствуй, Цезарь!
Идущие в театр приветствуют тебя!
 

В. Залесскому

 
Укритика Залесского
Нашел я много резкого,
Но очень мало веского,
Нашел я у Залесского.
 

О. Колычеву

 
Книга… Колычев… Осип…
Что тут скажешь, читая?
Может, это и россыпь,
Только не золотая…
 

Л. Ленчу

 
Быстрый шаг и взор горящий:
Юбилей, почет и честь!
Ленч – писатель настоящий,
У него и книжки есть.
 

Ираклию Андроникову

 
Талант в нем странный обитает:
Писатель даровитый сей
Давно стране известен всей
Не тем, что пишет он, а тем, что он читает.
 

С. Михалкову

 
С. Михалков от жизненных забот
Не убегал, в смущении алея,
Давно уже пора отметить год,
В котором он не справил юбилея.
 

В. Ардову

 
Как старый анекдот, он – вечно молодой
И – тоже – с бородой.
 

Бахнову и Костюковскому

 
Молодежь… ни званий, ни регалий,
Смех свободно льется из груди…
Их еще ни разу не ругали,
Все, как говорится, впереди.
 

С. Щипачеву

 
Крупнейший мастер лаконичных строчек,
Певец любви, ее ночей и дней…
Ему никто не мог сказать: – Короче! —
И вряд ли кто хотел сказать: – Длинней!
 

С. Васильеву

 
Внем слиты две разных мелодии:
Он пишет стихи и пародии.
Порою теряется разница,
Когда он поет, когда дразнится.
 

Массу и Червинскому

 
Произведений масса
Червинского и Масса,
Да нет на них Белинского,
На Масса и Червинского.
 

М. Светлову

 
Светлов хорош во всякую погоду,
Хотя не пишет иногда по году.
 

В. Полякову

 
Союза не видал такого
Я ни вблизи, ни вдалеке:
Что на уме у Полякова,
У Райкина – на языке.
 

Эмилю Кроткому

 
Тихий, маленький и кроткий,
Но его удар короткий
Сокрушает подбородки,
В плане острой проработки.
 

Н. Акимову

 
Он весь талантом пышет,
Все перед ним пасует.
Он говорит, как пишет,
А пишет, как рисует.
 

Старому конферансье

 
ВМоскве, а также вне Москвы
Успех заслуженный имевший,
Он – самый старый, но, увы,
Совсем не самый устаревший.
 

Кукрыниксы

 
Всегда им было чуждо ячество,
Но им несвойственно и «мычество», —
Весьма наглядно их количество
Все время переходит в качество.
 

Аркадию Райкину

 
Любимцу публики пора заметить прямо:
Не знаем, принцип то или каприз,
Но стал ты повторять свои программы,
Не дожидаясь даже крика: «Бис!»
 

Игорю Ильинскому

 
Как жаль, что после фильма «Волга-Волга»
Ильинский не снимался долго-долго.
 

М. Гаркави

 
Что толст он – это не беда,
Беда, что тонок… не всегда.
 

Шостаковичу

 
ОШостаковиче не может быть двух мнений:
Как говорят, – обыкновенный гений.
 

Мурадели

 
Говорят, в консерватории
Все проходят курс истории,
Планомерно и давно,
От Гуно и до Вано.
 

Табачникову

 
Табачников! Твоей карьере
Не угрожал бы яд Сальери,
Но Моцарт, выйдя из терпенья,
Тебя бы задушил за пенье.
 

• •

•