Текст книги "Очерки и почерки"

Автор книги: Александр Раскин

 
Сегодня знаменательная дата:
По тупику, где я росла когда-то,
Молоденькая девушка идет.
Блондиночка. И надобно сознаться,
Что ей к лицу сегодня восемнадцать.
Которых мне никто уж не дает.
Увы, увы… Но унывать не надо.
Ура, ура… Мне грустно, нет, я рада:
Старик Шопен звучит во мне с утра.
Товарищи, я заявляю прямо —
Я девушке не бабушка, не мама,
Я старшая, нет, младшая сестра.
Ведь я пишу. Стихи. (Местами проза.)
И вот я – девочка. (Метаморфоза!)
Агу… Бегу… Детгиз… Пе-ре-из-даст!
Хлебнув страниц неслыханную дозу,
Невиданную принимает позу
И подо мной брыкается Пегас.
Но, не смущаемая диким ржаньем,
Соединяю форму с содержаньем,
А если не соединяется,
То, не терпя в моем искусстве фальши,
Оставлю так и продолжаю дальше
И мирно добираюсь до конца.
Но вот старик, похожий на Сократа,
Он спит и видит лавры Герострата,
У девушки моей он взял букет.
Минута… и цветочки в жерле урны,
Известной нам, как зурны и котурны,
Не год, не два, а много тысяч лет.
Да, рождена я подлинным поэтом!
Сижу, гляжу, дрожу, пишу об этом,
Читаю стих взволнованной толпе,
Среди которой, с радостью великой,
Я замечаю дружеские лики
А. Б., В. Г., Д. Е., Т. Д., Т. П.
 

•

 
Кто я? Что я? Зачем я? Где я?
Почему у меня цветы?
Тише… Тише… Моя идея,
Узнаю тебя, это – ты.
Да, но как? Почему? Откуда?
Стой! Трамвай гремит впереди…
Я не знаю правил ОРУДа…
Гни, кромсай меня, рви, иди!
Детство, отрочество и юность…
Мало радости на дому.
Призадумаюсь, пригорюнюсь,
Почему это? Потому!
Встану, сяду, пойду, поеду.
Пусть работа идет на лад!
Там старик. Проведи беседу!
Прочитай старику доклад.
Ты когда-нибудь будешь тоже
Вот с такою же бородой…
С каждым словом старик моложе,
Вот совсем он стал молодой.
И с такой озорной усмешкой
Взял из рук у тебя цветы.
Сердце, сердце, стучи, не мешкай,
Это – он, понимаешь ты?
Это чувство тебе знакомо?
Ты забыла его совсем.
Позову ребят из райкома,
Из обкома ВЛКСМ.
Вот, скажу, у меня квартира,
Но тосклива моя стезя.
Нужно вам помещенье для тира?
Так берите ее, друзья!
Не хочу ни схемы, ни схимы,
У меня своя голова.
Пусть мне скажут в Осоавиахиме —
Я права или неправа.
 

•

…Любимую, за руку взяв осторожно,

На облачко я посадил…

…………………………………………

Я мужем ей не был, я другом ей не был,

Я только ходил по следам.

Сегодня я отдал ей целое небо,

А завтра всю землю отдам.

                                          (Мих. Светлов)

 
Уже я старею, лысею местами…
Но вот я в любовном бреду.
Любимая тихо проходит с цветами,
И я ей навстречу бреду.
Цветы осторожно бросаю я в урну,
Гляжу, как на Еву Адам.
Юпитеры, Марсы, Венеры, Сатурны
Любимой я нынче отдам.
Роскошная щедрость доступна поэту,
А я, извините, поэт.
Могу предложить вам любую планету,
А также коробку комет.
Я братом вам не был и сватом вам не был —
Так где уж мне быть женихом,
И лучше, вообще, я уеду на небо
На облачке легком верхом.
Любимая мне извинит эту странность,
Весь космос отдам ей сполна…
А если себе я оставил туманность,
Так мне же туманность нужна.
 

 
Был Сережа в понедельник
И задира и бездельник.
Мама плачет целый день,
Папа взялся за ремень.
Вся в пятерках наша Валя
Возвращается домой,
А Сережу вызывали
И сказали: – Боже мой! —
А когда его спросили:
– Что так много синяков? —
Он сказал, что в ихнем классе
Тридцать семь учеников.
Каждому ученику
Ставит он по синяку,
А потом ученики
Возвращают синяки.
Мы в ответ на эти шутки
Покачали головой,
А Сережа через сутки
Вдруг проснулся сам не свой.
Приготовил все уроки
Он вперед на десять дней.
Удивились все сороки:
Не бросает он камней.
Вымыл папины калоши,
Маме выгладил капот.
До того он стал хороший,
Что ударило нас в пот.
Дом у нас передвигают,
Нам на это наплевать.
Все глядят и не мигают
На Сережину кровать.
Сам стелил ее Сережа,
Вот что нам всего дороже!
Мы запомним этот вторник:
Был Сергей ни в зуб ногой,
Но прочел какой-то сборник,
Сразу стал совсем другой.
Этот сборник вы найдете
В магазине номер сто.
Сочинила сборник тетя,
Под заглавием Барто.
 

•

Отыщи меня в этой февральской степи,

В дебрях взрытой, земли, между свай

                                                эстакады.

 Если трудно со мной – ничего, потерпи.

Я сама-то себе временами не рада.

……………………………………………

Нет, не дома, не возле ручного огня,

Только здесь я хочу говорить о любви.

       (О. Берггольц. «Из писем с дороги»)

Открытка с полустанка

 
Нет, не дома была я красивой такой,
В беспощадном тулупе, у шлюза…
Ты сидишь у камина и смотришь с тоской
На обширную карту Союза.
Не ищи… Не свищи… Суждено мне сидеть
У окна в беспощадном составе
И смотреть на закат, и на домну смотреть,
И от счастья гореть, и слезу утереть,
И запеть, и, заметь, плавку не просмотреть,
Вспоминая о Нарвской заставе.
Между свай эстакады живу я в степи.
Беспощадна вода из колодца…
Костенеет, смерзается, душит, слепит…
Сочиняется… пишется… рвется…
Я застыла… я испепеляюсь почти…
Самовыражусь я до озноба…
Плавка выдана. Выдана плавка! Прости,
Виноваты, конечно, мы оба.
Отыщи меня, слышишь? Найди, позови,
Разгляди меня на виадуке!
Только здесь я хочу говорить о любви,
Возле ямы, подобной разлуке.
Люди реку с рекой, словно руку с рукой,
Сводят, мирят и в путь собирают…
………………………………………
Ты сидишь у камина и смотришь с тоской,
Как печально стихи догорают.
 

•

Дошел черед, я попросил

Всего четыре метра.

Рубашку сшил и проносил,

Представь себе, все лето!

Я в ней ходил по борозде,

На лодке плыл по Каме.

И всюду спрашивали: где

Вы ситец покупали?

             (В. Боков. «Ситец»)

Шевиот

 
Зачем мне нужен шевиот,
Я до сих пор не знаю,
Но раз берет его народ,
Я тоже покупаю.
Он цветом был как рожь с утра,
Цвел яблоком в навале.
Кричали женщины: – Ура! —
И в очередь вставали.
Был шевиот как день весны!
Мой ум зашел за разум:
Я взял три метра на штаны
И сшил две пары разом.
И на земле и на воде
Не ели и не спали
И только спрашивали: – Где
Вы брюки покупали? —
Я магазин им указал,
Рванул рукой по струнам,
Из этих брюк не вылезал
И был три года юным.
Когда же их совсем сносил,
Запасся я словами
И закричал что было сил:
– Кто крайний? Я за вами!
 

•

Семейная хроника

Нет у меня ни братьев, ни сестры.

И не было.

                    Пусть есть жена и дети,

Друзья… но с незапамятной поры

Мне грустно иногда на белом свете.

                        ___

              Глаза ее были безбрежны,

              Мечты ее были безгрешны,

              Слова ее были небрежны…

                                  (К. Ваншенкин)

 
Жена у меня, есть и дети,
Но как-то мне кисло на свете…
Забыла судьба о поэте.
Сижу и тоскую, нахмурен:
Где зять мой? Где деверь? Где шурин?
Без шурина мир так мишурен…
Сызмальства живу я без внука,
Прожить так попробуйте, ну-ка!
Без внука не жизнь мне, а мука.
Концы не свожу я с концами,
А мог бы я быть близнецами,
Тремя-четырьмя молодцами…
Свирепо насуплены брови.
Свекрови! Я жажду свекрови!
До боли! До дрожи! До крови!
Свояченицы! Мне грустно…
Без падчерицы мне не вкусно,
Стихи без снохи не искусны.
Вопросы такие неловки,
Но… нет ли у вас, по дешевке,
Какой-нибудь старой золовки?
 

•

                      Вряд ли вы меня поймете

                      В ваши восемнадцать лет.

                      Я собьюсь на повороте

                      И один уйду в буфет.

(Евг. Долматовский. «Танцы до утра»)

 
Хризантемы у Арбата…
Мы опять в метро с тобой.
Пахнет мятой, триста пятой,
Предпоследнею главой.
Ты взглянула нежно ль, строго ль,
Мой товарищ дорогой?
Александр Сергеич Гоголь
Дрогнул бронзовой ногой.
Это было, это было
Или будет, все равно.
Неужели ты забыла,
Как ходили мы в кино?
Я купил тебе билеты,
Подарил тебе цветы.
Ты спросила: – Что же это?
Я ответил: – Это – ты.
Ты сказала: – Это – зала.
Я сказал: – Нет, это – зал.
Что ты этим доказала?
Что я этим доказал?
Да, вчера мы были дети,
Завтра будем старики,
Потому что на рассвете
Дует ветер у реки.
Соловей поет частушки,
Голубой весенний день,
И на пушке у опушки
Распускается сирень.
Я лечу на самолете,
До чего же я поэт!
…………………………………
Вряд ли вы меня поймете
В ваши восемнадцать лет!
 

•

Понимаешь,

Просто не могу

Я тебя представить в сапогах.

                    (Юлия Друнина)

Сапоги

(Романс)

 
Предрассветной прозрачной порой
Прогремел поцелуй за версту…
Рассчитавшись на первый-второй,
Мы стояли вдвоем на мосту.
 
 
Стал мужским твой мальчишеский взгляд
(Ты любил недотрог и задир),
А на мне был мой новый наряд,
Тот, что дал мне в сердцах командир.
 
 
Тихо падали связки гранат,
Пролетали осколки камней,
И шептал ты, что любишь девчат,
Что похожи во всем на парней.
 
 
Ты щекою припал к сапогу,
Мне простив наперед все грехи…
………………………………………
Сколько лет я с тех пор берегу
Сапоги,
             и любовь,
                              и стихи.
 

•

Не первая мещанская

Ты говорила шепотом:

А что потом, а что потом?

Постель была расстелена,

И ты была растеряна.

               (Евг. Евтушенко)

 
Ты говорила всхлипывая:
– А это все не липовое? —
Кровать была не новая,
Какая-то готовая,
Отчасти бальмонтовая,
Отчасти симоновая.
Ты говорила тенором:
– Не пой, любимый, кенарем. —
А я, вставая с птицами,
Общался с продавщицами.
Меня любили женщины
Без всякой декадентщины,
На лесенке, напудрены,
На Сретенке, на Кудрине.
Одна жила в Сокольниках.
Она звала соколиком.
Ты говорила нехотя:
– Ну, не рифмуй во сне хотя… —
А я во сне посвистывал,
Твой облик перелистывал,
Ресницу за ресницею,
Страницу за страницею,
И челочку, и прочее,
И ставил многоточие.
Ты говорила шепотом:
– Прочла… Нехорошо потом… —
Кровать была кроватию,
Печать была печатию.
Умел я восхищать ее,
Умел и огорчать ее.
 

•

Антонина-Чимита

  Туманная

  Будто бы стонет долина.

  Звенит мандолина

  Из дальней тайги.

  Но ты, Антонина,

   Стоишь, Антонина,

   Глядишь, Антонина,

   Не видя ни зги.

                   ___

…Я опять вспоминаю, Чимита,

Тебя вспоминаю, Чимита,

Твои вспоминаю, Чимита,

Ночные, Чимита, глаза.

                 (Василий Журавлев)

 
Рыдает долина,
Дрожит мандолина,
Калина-малина,
Урман да туман.
Грешу, Антонина,
Пишу, Антонина,
Спешу, Антонина,
За словом в карман.
Гоняет отару
Чабан знаменитый.
Возьму я гитару
И вспомню Чимиту.
Туманом повита
Ночная орбита.
Чимита, Чимита,
Чимита, Чи-ми-та…
Пою без лимита,
Чимита, пойми.
Чимита, Чимита,
Чимита, Чими…
Не надо мне женских
Имен и фамилий,
Я сам себе буду
Василий, Василий!
Туманом, туманом
Повита тайга.
Ты дышишь, Василий?
Ты пишешь, Василий?
Ты пышешь, Василий?
Ты слышишь, Василий?
В тайгу, где еще
Не писала нога!
 

•

Нет, та, которую я знал, не существует.

Она живет в высотном доме с добрым мужем…

                                    ___

Слышишь? Гуси летят…

                                    ___

Весь день поют, поют, поют щеглы…

                                                     (В. Луговской)

Демисезон

 
Маленький друг мой, запел шелкопряд,
Зелень лиловая прет из земли…
Слышишь? Летят. Журавли летят.
Летят, летят. Журавли, журавли.
Мало ты думала обо мне…
Слышишь? Навзрыд загрустили гусли.
В страшной,
                   лиловой,
                                 большой
                                               глубине.
Гуси! Пегасы мои, пегуси…
Нет, это утка. Прилет, перелет
 Прапрапрадедовский,
                                    хищный,
                                                  весенний…
Бьются сазаны, как рыба об лед..
Тленье,
             цветенье,
                             смятенье,
                                             сплетенье…
Зимняя полночь, совиный час,
Полдень июля, медвежьи свадьбы…
Не существует она сейчас,
Та, что любима была подчас,
В доме высотном живет как раз,
С мужем, которого век не видать бы.
О, как любила она меня!
Яростно, дико, безбрежно и грозно…
Не было в доме ни ночи, ни дня,
Холод и голод и дым без огня,
Море взаимности… ветер… поздно…
Зяблик поет, подпевают жуки,
Маленькие наливаются почки…
Все каблуки, каблуки, каблуки…
Ночи мои, перекопские ночки…
В пешем строю и верхом, верхом,
Пили курсанты мое здоровье…
Слу-шай команду! Бе-е-елым сти-хом!
Дайте коня! Поднимите мне брови!
Кот-дуэлянт, исцарапанный зверь,
Вновь дефилирует мимо столовой…
Ветер. И песня врывается в дверь.
В ночь выхожу я
                          в обложке лиловой.
 

•

Ты, и еще твои глаза,

          и я – мы будем все втроем…

               ___

Легкое,

            белое,

                      беглое что-то

Наискосок

Слетало к земле…

                ___

Когда я жил, то думал:

                                    «Звезды!..» —

Так ошибаешься и ты.

            (М. Луконин. «Новые стихи»)

 
Нас было трое:
                         ты
                             и я
И пальцы
               рук и
                        ног.
Их было пятеро.
                         Единственнейшая
                                                     моя!
По ним я сосчитал,
                              что
                                    я
                                       не
                                           одинок
Нас было шестеро:
                              я, ты
                                      и
                                         уши.
                                                Ты – гора!
Архитектура
                   ты!
                        И
                          музыки
                                     подобье…
Я без тебя ни два
                            ни полтора.
С тобой —
               семь!
                       Двадцать три!
                                     Сто восемнадцать с дробью.
На небе
            что-то
                      круглое
                                  горит.
Видать лучи,
                    но
                        не слыхать угара.
Кругом
           шестнадцать нас!
                                       Вот это —
                                                     габарит!
Нас четверо опять:
                              я,
                                 ты
                                      и два загара.
Снег…
           радуга…
Вдруг вышел я…
                           брожу.
Один
         вдоль
                   улиц
                           шумных
                                        и песчаных,
Подальше от толпы,
                                поближе
                                              к гаражу…
Мне хочется писать стихи
                                        о харьковчанах,
О том, как я считал
                               и допустил просчет,
Как называл стихом
                                любое
                                          сочиненье…
Я думал: ты
                  звезда,
                              а ты —
                                       наоборот.
Я думал: я – звезда,
                                 но есть
                                             другое
                                                        мненье.
Ах, Волга-мать —
                           река!
                                    Осталось не одно ль?
Ошибся я, но
                     буду
                            вновь
                                     чудесить!
Любимая!
               Пусть
                        без тебя
                                      я —
                                            ноль.
Ты без меня – одна.
                                Встань
                                          справа.
                                                     Вновь
                                                              нас десять!
Тысяч! строк!
 

•

Пахнет парным молоком, былью и сказкой давней.

Близостью летней грозы и переменой судьбы.

                                                             («Приятель»)

                Пахнет солью и грозой, йодом и судьбой.

                                                                   («Земля»)

                    Пахло летним сном и сыростью ночной.

                                                       («Выздоровление»)

                             Пахнет сумрак прелой голубикой.

                                                          («Чертовщина»)

                                                           М. Матусовский

 
Пахнет мамой и тетей, попахивает и папашей,
Старомодным фотографом 40 на 72.
Пахнет жирным борщом, отглагольною рифмой и кашей,
Пахнет белым стихом, выносимым друзьями едва.
Шестью семь сорок два, а четырежды семь двадцать
                                                                             восемь.
Пахнет детством и мясом и белым соленым грибом,
Пахнет первой любовью, которую мы переносим
Между корью и свинкой и лечим дорожным столбом.
Пахнет жареным, пареным, пресным и кислым, сушеным,
Восемнадцатой тысячей строк, без задержки
                                                      представленной в срок,
Пахнет свежею мыслью о том, что вдвоем хорошо нам
И что хуже гораздо, когда ты, увы, одинок.
Мир лежит на моих волосатых задумчивых лапах.
Он еще не обнюхан, но будет обнюхан вполне.
Растопырены ноздри, впиваю за запахом запах,
Коли что пропущу, умоляю, напомните мне.
Пахнет М. Исаковским, Твардовским и Е. Долматовским,
Тянет Блоком немножко и П. Антокольским сильней,
А бывает и так, что пахнёт и самим Матусовским,
И, по правде сказать, этот запах всего бы верней.
 

•

Пpo Сережу

 
Япришел в Гослитиздат,
Стал усат и бородат,
Потому что длинный волос,
Потому что сильный голос,
Потому что для ребят!
 
 
Раньше был Сережей просто,
Даже маленького роста.
А теперь – до облаков,
Потому что – Ми-хал-ков!
 
 
Дети любят красоту,
Дети любят высоту.
Я, на радость всем ребятам,
Заявляю, что расту!
 
 
Скоро буду я длинней,
Чем известный всем Корней,
Потому что он Чуковский,
Потому что я смешней.
 
 
Похожденья дяди Степы
Знают даже недотепы,
Про мимозу и Фому
Все читали на дому.
 
 
Я, ребята, протестую —
Мне кричали раз гуртом:
– Прочитай про цепь златую,
Что висит на дубе том!! —
Тут не надо лишних слов:
Я не Пушкин, а Крылов.
 
 
Я пишу ребятам книжки.
Их сосут как леденцы
Все девчонки, все мальчишки,
Все мамаши, все отцы,
Триста старых сторожей,
Сто чижей и сто ежей.
Все, кто ходят в зал Колонный,
Все ребята с Малой Бронной,
Два котенка,
Два утенка,
Три веселых поросенка,
Знает каждый, кто таков
Сверхписатель Михалков.
 
 
Отойдите от меня:
Я сейчас напишу что-нибудь совершенно
                                             замечательное!
 

•

Как много раз любовь меня спасала,

Чтоб я в себе души не затоптал,

От слабодушья, от свиного сала,

Которым я порою зарастал.

…………………………………

И захотелось тут же разбежаться

И сразу прыгнуть выше головы.

               (С. Островой. «Исповедь»)

Любовь не тушенка

 
Мне кажется порой, что я не гений,
Но как-никак меня рожала мать.
И был кругом такой простор весенний…
И полное собранье сочинений
Не так уж трудно в общем срифмовать.
Я тоже помню чудное мгновенье,
Когда передо мной явились вы.
Я тут же испустил стихотворенье
И долго прыгал выше головы.
Сперва я вас не разглядел спросонок,
Не отличил от прочих и иных,
Но сердце, как холодный поросенок,
Вдруг озарилось жаром отбивных.
Любовь? Любовь! И тут пошли со мною
Дремучие твориться чудеса:
То салом зарасту, то ветчиною,
То весь пошел тушенкою свиною,
То на душе сплошная колбаса.
Стою. Пою. Вдыхаю запах ржицы.
– Почем овес? – пытаю на возах.
Но стоит мне немного облениться —
И все тошнит, и голова кружится,
И ростбифы кровавые в глазах…
Гадючья лень! Не попишу недельку,
А там пошел бездельничать взасос…
Чтоб я не стал похожим на сардельку,
Спасай меня, любовь!
Ты слышишь? SOS!
Спасай меня от бреда и описок,
От всех огней потешных и шутих,
От муторных лирических сосисок,
Что зайцем лезут в мой могучий стих.
 

•

Сад мой, лес мой! В нем шумит рябина.

В нем сосняк, как зарево, рудой,

И у сáмого-самóго тына

Поднялся осинник молодой.

………………………………………

………………………………………

Нас поляны понимали.

                    (А. Прокофьев. Цикл «Сад»)

 
Голубой, зеленый, синий, красный,
Желтый, белый, снова голубой,
Уж ты, сад мой, самосад прекрасный,
До чего ж цветасты мы с тобой!
 
 
На поляну гляну, на кусты на,
Что цветут вот так же, так же вот,
Как и сам бы я расцвел у тына,
Созерцая тихий небосвод.
 
 
Вон осина вся одета в хвою,
Хвоя, хвоя, хвоюшка, хвоя.
Погляжу на хвою, просто взвою,
Засвищу не хуже соловья.
 
 
Закурю любимый самосад,
Посмотрю-взгляну на садик-сад:
Березняк, сосняк, дубняк, орешник,
Хорошо, вольготно и тепло.
Как скворец, нашедший свой скворешник,
Сладко плачу в старое дупло.
 
 
Расстели мне что-нибудь такое,
Что-нибудь такое расстели,
Что-нибудь такое голубое,
Чтоб висели кисти до земли.
 
 
Да запой мне что-нибудь такое,
Что-нибудь такое мне запой,
Чтоб навек лишился я покоя,
Чтоб запев пилил пилой тупой.
 
 
Чтобы было мне и горя мало,
Чтоб цвела рябина-рябинá,
Чтоб меня поляна понимала:
Подмигну – и будет полянá.
 

•