Текст книги "Двойное попадание (СИ)"

Автор книги: Александр Михайловский

Соавторы: Анастасия Маркова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Быть может, вообще не стоит спешить спасать 4-ю и 9-ю армии, ведь при попытке прорыва из котла они утратят значительную часть живой силы, а также все свои запасы и тяжелое вооружение. Возможно, вместо вывода этих армий из окружения стоит отдать им приказ держаться до последнего солдата и, насколько это возможно, долго сковывать большевистско-марсианские орды на существующих рубежах. И в тоже время, пока идет Смоленское сражение и «марсиане» с большевиками будут заняты ликвидацией окруженной группировки, из частей, снятых с Запада, Балкан и Африки, фельдмаршал Лист должен будет сформировать новую группу армий «Центр», которая и перекроет большевикам и их союзникам путь в Европу.

В конце концов (Геббельс это умеет), можно хорошенько запугать население европейских стран ужасной «марсианской» угрозой, и на этом основании потребовать, чтобы разные там норвежцы, датчане, голландцы, бельгийцы и прочие французы с поляками на равных с немцами несли ношу обороны европейской цивилизации от диких азиатских варваров-большевиков и жутких потусторонних пришельцев. Пусть враг захлебнется в густых потоках самого низкопробного пушечного мяса, какое только есть в Европе, пусть растратит на борьбу с объединенной Европой свои невосполнимые резервы. Под это дело можно будет попробовать заключить перемирие или даже мир с Британской империей, все равно после поражения Советов и их союзников соблюдать этот договор станет совсем необязательно. Именно он, Гитлер, после войны будет решать, кто тут настоящий европеец, кто полукровка, а кто презренный во всех смыслах унтерменш с гнилой славянской или еврейской кровью.

Итак – решено. Армии Хайнрици и Штрауса, сдерживая большевистско-марсианский ужас, должны до последнего солдата сражаться на существующих рубежах. Генерал-фельдмаршал Лист в это время соберет новую группировку и возводит по рубежу реки Березины оборонительный рубеж. А Геббельс во всю свою луженую глотку примется агитировать население покоренной Европы, чтобы оно по доброму желанию дало вермахту как можно больше пушечного мяса, потому что в противном случае мы начнем брать рекрутов силой, начав с лагерей военнопленных, где находятся бывшие солдаты и офицеры польской, французской, голландской и бельгийской армий. В конце концов, к делу борьбы с марсианами и большевиками можно привлечь и некоторые антирусски настроенные народы, проживающие на оккупированной вермахтом территории. Западные украинцы, литовцы, латыши и эстонцы, наряду с поляками, могут и должны внести свой вклад в эту борьбу, но только после победы, оставив для онемечивания наиболее продвинутое меньшинство, всех остальных потребуется просто расстрелять, невзирая ни на какие заслуги – уж больно отвратительны ему, фюреру, эти неисправимо гадкие недоумки-унтерменши.

И самое главное, люди Риббентропа через нейтральные Швецию или Швейцарию должны немедленно приступить к дипломатическому зондажу британского премьера Уинстона Черчилля по поводу заключения мира или даже союза. Такой союз остро необходим Германии и Великобритании – единственным родственным странам на Европейском континенте, когда они лицом к лицу стоят перед новой грозной опасностью, затмевающей собой все былые ужасы прошлых веков, приходившие из покрытых пылью азиатских пустынь.

7 сентября 1941 года. 22:25. Могилевская область, Пропойск (Славгород)

командир 4-й роты 182-го мсп капитан Погорелое.

Отгремели два дня ожесточенных кровавых боев; багровое, будто напившееся крови, солнце закатилось за горизонт. Немцев тут больше нет – они умерли или бежали, а мы живы и победили – все, и российские и советские; сидим на броне своих боевых машин, нервно курим у кого что есть и смотрим в черное небо с яркими звездами. Ночная прохлада, благодать и лепота… Все бы хорошо, да только восточный ветерок доносит до нас запах гари и мертвечины. Отдельные представители белокурых бестий еще живы и стонут, взывая о помощи, но никто им ее не окажет. Завтра или через два-три дня сюда прибудет похоронная команда, которая и займется уборкой плодов нашей победы. Но к тому времени они будут смердеть так, что дышать будет невозможно. Календарное лето кончилось, но дни в начале сентября стоят еще жаркие, так что разбросанное на том берегу речки бесхозное пушечное мясо уже к исходу второго дня подтухло и стало ощутимо вонять. С одной стороны, труп врага всегда хорошо пахнет, а с другой стороны, когда таких трупов слишком много и к ним добавляется вонь и чад сгоревшей бронетехники, это получается как-то перебор. Но давайте обо всем по порядку.

Вчера после полудня, когда мы только закончили оборудование и маскировку позиций и уже собрались было по этому поводу перекурить, на дороге со стороны Кричева показалась передовой разведывательный дозор противника – три «двойки» и десяток больших бронетранспортеров (5с1К^г 251), за четырьмя из которых катились маленькие пушечки. Эти конкретные Гансы из усиленного дивизионного разведбата даже, наверное, и не собирались с нами воевать, намереваясь только прощупать наш передний край и доложить начальству, но наши лихие парни подобных шуток с прощупыванием не понимают в корне. Советские танкисты, впрочем, тоже. И чтобы сделать немцам сюрприз, в завязке боя нас попросили не беспокоиться. Пусть думают, что здесь только советские танкисты на легких танках, с которыми немцы раньше справлялись с необычайной легкостью. Тем более что дистанция для открытия огня по бронетехнике пушечным Т-26 была нарезана такая же, как нам – то есть по тысяче метров.

Но палить сразу в белый свет как в копеечку советские танкисты не стали, а использовали естественные особенности местности. Дело в том, что непосредственно перед самым мостом речка Проня, вдоль которой проходил наш оборонительный рубеж, изгибается и примерно с километр течет параллельно дороге на расстоянии от двухсот до четырехсот метров – то есть занявшие оборону в танковых окопах и тщательно замаскированные советские танки имели возможность поражать противника точно в борт. Условия простейшие. Заряжай, целься и стреляй, остальное бронебойный снаряд танковой пушки 20-К сделает сам. Для бронетранспортеров, чтобы влепить в мотор, упреждение в полкорпуса, для «двойки» – целиться по переднему срезу корпуса.

Будь тут в прицеле даже средние «тройки» и «четверки», им бы тоже не поздоровилось, потому что бронебойный снаряд 45-мм танковой пушки с пятисот метров пробивает броню в 40-мм, а у «троек» и «четверок» на бортах она всего 30-мм. Используй советские генералы эти устаревшие танки вот так, из засад с использованием заранее подготовленных и замаскированных позиций, а не в лобовых атаках как это было в реальности – и начало войны сложилось бы совсем по-иному. И Гудериан, и Гот вместе со своими танковыми группами «умерли» бы еще до Минска, так как у них закончились бы исправные и боеготовые танки. Но как бы то ни было – лучше поздно, чем никогда. К тому же пережившие это сражение советские танкисты значительно повысят свое личное мастерство, перейдя на следующий уровень, из «новичков» в «регуляры».

Едва головная двойка подошла к приметному камню у дороги, который был отмечен как рубеж открытия огня, как тут же, хлестко, почти залпом, ударили два десятка танковых орудий. Головная двойка со скрежетом остановилась; из моторного отсека, пробитого сразу двумя снарядами, показались струйки дыма, а башня стала разворачиваться в сторону засады. Вторая «двойка», получившая один снаряд под башню, а второй в мотор, почти уткнулась в корму первой машине. Дальше бронетранспортеры встали «гармошкой», три из них загорелись, еще два просто встали ни туда ни сюда, а остальные начали попытку развернуться, чтобы покинуть столь негостеприимное место, объехав по пути вертящуюся юлой замыкающую двойку. Нет, она не сошла с ума, просто бронебойный снаряд разбил у нее ведущую звездочку и сорвал левую гусеницу. При этом немецкая пехота активно покидала бронетранспортеры, которые после попадания в танковую засаду превратились в железные гробы. И тут же по сигающим через борта зольдатенам из окопчиков на нашей стороне реки стали стрелять пулеметы ПК и винтовки пехотного прикрытия (рота 108-го мотострелкового полка), укладывая их, сердешных, на землю одного за другим. Но и это было еще не все. Бой только начинался.

Спустя пять секунд первого залпа снова ударили танковые пушки, только на этот раз немного вразнобой (у кого как получилось перезарядить), потом еще раз и еще. Головная «двойка», так и не сумев довернуть башню, вдруг вспыхнула яростным ярко-желтым чадным бензиновым пламенем. Загорелся и замыкающий танк, при этом, впрочем, не прекращая вертеться на месте. Наверное, механик-водитель был убит после первого же попадания, и просто некому было заглушить двигатель, чтобы экипаж смог покинуть машину. Бронетранспортеры при этом тоже горели уже все, и покинувшая их немецкая пехота (меньше половины первоначального состава), залегла по кюветам, лениво перестреливаясь с нашими бойца ми-пехотинца ми. Деваться им было некуда, ибо ради спасения пришлось бы пробежать или проползти примерно километр под перекрестным пулеметным огнем с трех сторон.

Последний из бронетранспортеров зигзагом пытался удалиться восвояси, но был подбит, не сумев проехать и пятисот метров. Вроде бы из него выбрался человек, который успел нырнуть в кювет, а может, никто и не выбрался; и тем, кто это видел, все показалось. Тех же немецких пехотинцев, которые попрятались по кюветам на месте расстрела колонны, перестреляли минут за десять. Кювет не окоп – голову спрятал, а зад торчит двумя холмами. И хоть попадания в него далеко не смертельны, но боеспособности лишают гарантировано, как и присутствия духа. Немецким пехотинцам не помогли даже несколько прихваченных с собой из бронетранспортеров пулеметов МГ-34, ибо у танкистов, помимо бронебойных, в боекомплекте имелись и осколочные снаряды. Не первым выстрелом, так вторым наводчик танкового орудия этого пулеметчика обязательно доставал.

Одним словом, увертюра удалась на славу, а чадный черный дым горящих легких танков и бронетранспортеров высоко взвился в безоблачное небо. В принципе, уже одного этого дыма было достаточно для того чтобы немецкий командующий понял, что рубеж по реке Проне занят настолько значительными силами, что они походя смахнули его передовой отряд, не дав ему ни развернуться в боевые порядки, ни отступить. Поэтому час спустя после разгрома разведки наши позиции подверглись неприцельному и довольно редкому артиллерийскому огню, который к тому же имел значительный разброс.

«Шторьха» для корректировки огня у немецких артиллеристов под рукой не было, это счастье кончилось у них еще во время боев за Кричев, поэтому их снаряды в основном летели «на деревню дедушке». Да и огонь был не сказать что очень платный. Страшновато, конечно, даже в окопе, но терпимо, потому что прямое попадание в этот окоп может бьггь только случайным. Дело, наверное, в том, что еще во время боев за Кричев немецкие дивизионные артполки должны были понести значительные потери в личном составе и материальной части. Контрбатарейную борьбу наши, то есть российские, артиллеристы умеют вести значительно лучше немцев, и наверняка они наказывали немецких коллег за каждый случай обстрела советских позиций, что и привело к большим потерям.

Постреляв так примерно с полчаса (в виду малой точности вражеского огня нашей артиллерии отдали приказ огня не открывать) немецкие батареи как бы нехотя замолчали. Наверное, тот немецкий командир, который руководил этим подобием артподготовки, решил, что пугливых он напугал достаточно, а на непугливых такой обстрел не подействует, и прекратил напрасную трату боекомплекта. Очевидно, за то время, пока немецкая артиллерия вела огонь, на опушке леса накопилось ровно столько пехоты, сколько нужно для атаки, и вслед за выезжающими из леса по дороге и расходящимися веером танками на луг вышли пешие цепи немецкой пехоты. Рукава закатаны, шнапс выпит, морды красные – вперед, на пулеметы. От выступа наших позиций в излучине Прони до опушки леса полтора километра, поэтому наши пока молчат. От лесной опушки до моста, кстати, целых два с половиной, а ведь танкам именно туда, потому что берега речки, кроме отдельных мест, такие топкие, что там корова сразу вязнет чуть ли не по брюхо, а человек проваливается в ил по колено.

Но немцам все равно – они бухие, поэтому маршируют как на параде. Естественно, зольдатенам и их офицерам хорошо видно место, где наша засада расстреляла их кригскамрадов, и некоторые, особо понятливые из них, уже начинают вертеть головами в поисках притаившегося поблизости полярного лиса. Им боязно – и понятно почему. Переваливаясь на выбоинах и колдобинах, в нашу сторону не спеша движется около четырех десятков угловатых железных коробок, в которых без труда можно опознать в дупель устаревшие чешских танки LТ-35 «Прага». Сами мы их раньше живьем не видели, но нам показывали картинки и объясняли, что эта «Прага» с легкостью истребляется чем угодно, вплоть до наших крупнокалиберных пулеметов. А еще у LТ-35 и чуть более нового LТ-38 такая колкая и хрупкая броня, что ее осколки, отколовшиеся после попадания с внутренней стороны, наносят разрушений даже больше, чем сам снаряд или бронебойная пуля. Так сказать трофеи чешского похода. Очевидно, первыми командующий корпусом бросил в бой те танки, которые ему не жалко. «Четверки», «тройки» и «двойки» приготовят для последующих атак, которые случатся после того, как «чехи» вскроют расположение переднего края нашей обороны.

С нашей стороны эта оборона состоит из ста сорока четырех устаревших танков Т-26 из состава 108-й дивизии, которые закопаны в землю и вьггянуты в нитку вдоль рубежа обороны мотострелкового полка РККА, играя роль обычных противотанковых сорокопяток. Ну, скажем, не совсем обычных. Если бы вместо устаревших танков оборону мотострелкового полка поддерживало эквивалентное количество противотанковых пушек того же калибра, то после того артобстрела мы бы имели потери в расчетах как минимум в четверть личного состава, а так наводчиков, командиров и заряжающих защитила какая-никакая, но броня. Ну и количество противотанковых артиллерийских стволов, сосредоточенных в полосе обороны мотострелкового полка, буквально зашкаливает. Такого количества штатных 45-мм противотанковых орудий хватило бы, чтобы укомплектовать противотанковой артиллерией двенадцать дивизий.

Еще тридцать Т-34 и одиннадцать КВ-1 сведены в отдельный танковый батальон и составляют резерв командира дивизии полковника Иванова. Если этого резерва командира дивизии оказалось бы недостаточно, на подхвате находятся еще двадцать пять Т-72БЗ из состава двух наших батальонных тактических групп. Дополнительно подступы к нашим позициям простреливает наша противотанковая батарея – два огневых взвода по три «Рапиры», и два огневых взвода по три самоходных ГТГРК «Штурм-С». Кроме этого, также нас поддерживают артиллерийский дивизион нашего полка, укомплектованный восемнадцатью самоходными гаубицами МСТА-С и три легких артиллерийских артполка РККА, по двадцать четыре 76-мм пушки Ф-22 УСВ в каждом. Есть еще зенитный дивизион с «Тунгусками» и ПЗРК, но без вражеской авиации, которая старается не залетать в сферу нашей ответственности, он пока вне игры.

Так вот, промывание мозгов немецкой пехоте начали как раз ЛАПы РККА, открывшие ураганный огонь трехдюймовыми шрапнельными снарядами французского производства, которые были выпущены еще в шестнадцатом году. Такой «гуманитарной помощи» поступившей из Франции в конце первой мировой войны, на складах, оказывается, еще много, это богатство не смогли растратить ни на полях Первой Мировой, ни в Гражданскую, ни на учениях между войнами, ни на испытательных полигонах, когда выковывали артиллерийский меч страны. Правда, штатно срабатывают только три шрапнели из четырех, да и для такой стрельбы нужен особый навык (больше завязанный на интуиции, чем на расчете), но все равно воздействие низких шрапнельных разрывов на бредущие за танками пехотные цепи получилось просто феерическим. Недаром же в первую мировую шрапнельный обстрел назывался «косой смерти». По открыто атакующей пехоте шрапнель действует гораздо эффективнее осколочных снарядов. Дела не портили даже отдельные преждевременные разрывы на высоте и «клевки», то есть разрывы снарядов на грунте из-за запаздывания срабатывания трубки. В бинокль было хорошо видно, как низко вспухающие белые облачка выкашивают густые цепи немецкой пехоты и как тела в фельдграу плотно устилают собой поросшую высокой зеленой травой луговину.

Вражеская артиллерия, конечно же, не стерпела такого избиения своей пехоты, и, по данным звукометрической разведки, попыталась подавить ведущие огонь советские батареи. Осмелели, блин, фуцыны! В ответ, по данным «Зоопарка»*, по позициям германской артиллерии открыл огонь уже наш самоходный гаубичный дивизион и очень быстро добился успеха.

Примечание авторов: * «Зоопарк» – радиолокационная система контрбатарейной борьбы. Засекает точки на местности, откуда вылетают минометные и артиллерийские снаряды, и передает данные на батареи. Про сравнению с звукометрическими системами контрбатарейной борьбы засекает артиллерию противника в несколько раз быстрей и в несколько раз точней.

Тем временем танковая атака тоже была отбита. Напоровшись на обстрел со стороны замаскированных и окопанных советских танков, немецкие танкисты на чешских танках понесли потери и отступили несолоно хлебавши. Наверняка тому, кто послал их в эту атаку, стало ясно, что тут укрепился не батальон и даже не полк, а никак не меньше дивизии, следовательно, парадным маршем через наши боевые порядки не пройти. Но, видимо, у немцев имелся приказ, в котором было написано «любой ценой», потому что они от нас не отстали. До темноты, правда, случилась всего одна атака, но подготовлена она была значительно серьезнее. Покидая лес, германские танки выстраивались клином, как псы-рыцари, и на острие их атаки шли уже не тонкошкурые «чехи», а тяжелые и солидные Т-IV с их фирменными пушками-окурками. Причем на самых уязвимых местах лобовой проекции (фронтовая, блин, самодеятельность) для увеличения защиты имелись наваренные запасные траки. Примерно полсотни «чехов» шли за этим тяжелым тараном во второй линии, вперемешку с рассредоточенными по глубине короткими пехотными цепями. Смотришь, и душа радуется – серьезно люди подошли к делу, шрапнелью по таким уже не поработаешь, потому что не в коня будет корм.

Советская легкая артиллерия открыла по атакующим редкий методический огонь, но принудить пьяную германскую пехоту к отступлению не смогла. У танкистов на Т-26-х дело с атакующими Т-IV тоже не заладилось. Ну не берет сорокопятка немца в усиленную лобовую проекцию, только разве что метров со ста, то есть совсем в упор. И в огневой мешок перед мостом немцы тоже не полезли, видимо, для начала решив подавить сопротивление окопанных танков в излучине речки, чтобы потом не получать снаряды в борт. В принципе, все это было немцами уже многократно отработано, только плотность боевых порядков окопавшихся советских танкистов в разы превышала все им привычное.

Несколько Т-26-х уже горели, пораженные в башню, когда приказ вступить в игру и приструнить негодяев получили «Рапиры» нашей противотанковой батареи. Вот тут у немчиков случился нечаянный шок и трепет, ведь когда крепколобые Т-IV один за другим начинают взрываться, разбрасывая потроха по окрестностям, сразу становится понятно, что за «сюрприз» скрывается за личиной «по-умному» севшей в оборону танковой дивизии РККА. Кстати, к тому времени, когда «Рапиры» открыли огонь, одна немецкая «четверка даже дошла до берега Прони в вершине излучины и попыталась форсировать речку вброд, в результате чего тут же, у самого уреза воды, увязнув по самую башню. В результате остаток боя выродился в беспорядочное отступление атакующих и наши проводы этой подгулявшей компании.

Ночь прошла относительно беспокойно; немцы изо всех сил искали возможность хоть где-то, хоть как-то форсировать речку, чтобы зайти во фланг нашим позициям. Они даже нашли лесную просеку, которая вела к броду километрах в шести-семи выше по течению, и отправили туда моторизованный отряд из нескольких танков и грузовиков с пехотой, а также 150-мм пехотными пушками на буксире, которых у них в каждом пехотном полку было по две штуки. Но генерал Ермаков во избежание негативных нюансов разослал по флангам кавалерийские разъезды в охранение. И вооружены эти кавалеристы были не только шашками и карабинами «Мосина» с ручными гранатами, но и полученными с нашей стороны пулеметами ПК, а также гранатометами РПГ-7Б и «мухами», у которых на складах выходил срок хранения. Короче, немецкий мотобронеотряд, который, как и положено настоящим героям, пошел в обход, на этом обходе напоролся на классическую ночную гранатометную засаду. По крайней мере, грузовик со снарядами для тяжелых пехотных пушек шваркнул очень громко – грохот взрыва был слышен по всей округе.

Больше немцы так не экспериментировали, а с рассветом начали одну длинную лобовую пехотную атаку наших позиций. Видимо, солдат в распоряжении немецкого генерала, который командовал этой бойней, было много, а вот техника уже подзакончилась. Одним словом, немецкие цепи волна за волной упорно пытались преодолеть заколдованное расстояние в два километра от опушки леса до моста; наши их убивали, а они все шли и шли. Наверное, немецкий генерал надеялся, что у нас заклинит перегревшиеся пулеметы или банально кончатся патроны. Но его надежда была тщетной, поскольку время от времени первая линия окопов, в которой сидели бойцы РККА, замолкала, и в дело вступала вторая линия – то есть мы, российские мотострелки. А наши предки у себя в окопах тем временем подносили боеприпасы, а также охлаждали, чистили и смазывали оружие, которому вскоре предстояла новая работа. Время от времени, когда немецкая пехота группировалась для атаки слишком уж внаглую, по опушке леса открывала огонь советская артиллерия. Их немецкие коллеги при этом не возражали, потому что знали, чем это для них кончится.

При этом многие немецкие солдаты, понимая, что при попытке прорваться к мосту через огневой мешок им будет полный полярный лис, пытались форсировать речку у вершины излучины, благо там наши набили множество немецких танков, и была возможность, прячась за их корпусами, почти безопасно подойти к берегу. Но те, кому это удалось, вязли в иле и трясине, как мухи в патоке, и тут же гибли, попадая под пулеметные очереди советских мотострелков, засевших в окопах по ту сторону речки. При этом немецкие танки, по крайней мере, Т-1/, пытались поддерживать свою пехоту, ведя огонь по нашим позициям от опушки леса, но «Рапиры» быстро прогнали их и оттуда, популярно объяснив, что дальность выстрела бронебойным подкалиберным снарядом у них до пяти километров, и в дуэли с ними лучше не тягаться.

И вот после почти полного светового дня такой бойни, застелившей некогда зеленый луг ковром из тел, одетых в пехотное фельдграу, с вкраплением черных комбезов немецких танкистов, уже на закате все закончилось. Немцы, только что неистово атаковавшие, стали так же стремительно отступать, а у нас уже не было сил, чтобы их преследовать. Мы победили и враг не прошел, а это главное.

9 мая 2018 года. 14:15. Брянская область, райцентр Унеча.

Патриотическая журналистка Марина Андреевна Максимова, внештатный корреспондент «Красной Звезды».

Сегодня моей подруге Варваре сообщили, что ее прошение о приеме в российское гражданство, подкрепленное ходатайством командования экспедиционных сил, рассмотрено в самом положительном ключе и полковник Семенцов лично в присутствии коллег торжественно с рукопожатием и благодарственными словами вручил ей документ, разрешающий временное проживание на территории Российской федерации, добавив, что и гражданство тоже не за горами, месяца два, и документы пройдут по всем инстанциям. В принципе, ее случай прозрачен, как бриллиант чистейшей воды. Русская, родилась и всю жизнь проживала на территории, которая сейчас является территорией Российской Федерации – следовательно, российский паспорт без ограничения права проживания в тех или иных регионах вынь да положи на стол.

Естественно, Варвара так обрадовалась этому событию, что не могла дождаться, пока я вернусь из очередной своей журналистской вылазки, чтобы сообщить эту новость – то и дело она выбегала на крыльцо и всматривалась вдаль. Когда я постучала, она, открыв дверь, тут же кинулась мне на шею с радостными криками:

– Я получила разрешение! Ура! – И она, радостно напевая, принялась со мной вальсировать, увлекая меня вглубь дома.

Я тоже была рада тому, что Варенька наконец-то получила возможность сходить «на ту сторону». Давно я мечтала «выгулять» ее в XXI век… Приятно будет совершить с ней прогулку по современному городу, уделив особое внимание малазинам. Магазины подразумевались не только в том плане, что Варя сможет приобрести себе кое-что из товаров будущего, которые не завозились в местный «военторг», но и плане того, что я буду иметь возможность наблюдать за ее реакцией на наши российские реалии. Это, несомненно, будет крайне интересно. В связи с предстоящим мероприятием я подумала, что наша совместная прогулка в близлежащий к порталу город, райцентр Унечу – это как раз то, что надо для начала. Огромный шумный мегаполис мог подействовать ошеломляюще на психику непривычного человека, а вот относительно тихий районный центр с населением в двадцать три тысячи человек – пожалуй, оптимальный вариант для первичного ознакомления с XXI веком…

Честно сказать, такой возбужденной я Варюшку еще не видела. Она металась от шкафа к трюмо и обратно, роняла на пол шпильки, расчески, спотыкалась о коврики.

– Марин! А как одеться? – Вижу ее выглядывающей из-за дверцы шкафа. – Не хочу опозориться… Что надеть-то, а? – В голосе ее слышалась паника.

Прелестное зрелище – Варвара в неглиже, с растрепанными волосами, роется в шкафу… Летит барахло, хозяйка сопровождает свои действия пыхтением и ворчанием, то и дело выглядывая и прикладывая к себе какой-нибудь текстильный раритет: «Может, это? А? Нет, не годится…» – и мучения продолжаются. Вечные женские мучения на тему «Что надеть?»… Но в данном случае они небезосновательны – естественно, в прикиде «а-ля сороковые» на Вареньку будут пялиться все кому не лень, и наверняка очень скоро она соберет вокруг себя толпу любопытных, которые будут тыкать на нее пальцем и шептаться: «Эта телка оттуда!». Ведь я точно знаю, что в Унече только и разговоров, что про этот самый портал и окружающую его запретную зону за высоким пятиметровым сборным металлическим забором. Слухи, сплетни, байки, легенды – городишко, оказавшийся почти в эпицентре событий, уже успел увековечить происшествие в своем фольклоре. И интерес к теме не остывает.

– Послушай, подруга… – говорю я наконец, – брось это глупое занятие. Твоя одежда все равно не подойдет для того, чтобы отправиться в ней на ту сторону.

– Да? – Варвара застыла с каким-то дурацким жакетом в руках. – Ой, и правда… Я не подумала… У вас-то по-другому одеваются… Я, вероятно ,буду выглядеть смешно… Да и приметно… Как же бьггь-то? – Тревога в ее голосе нарастала.

– Ну, для начала давай-ка запихивай быстрее свои наряды обратно, – сказала я, – а я пока сбегаю к себе и принесу что-нибудь подходящее…

– А удобно ли… – начала было моя подруга, но я, отмахнувшись от нее, решительно направилась к двери. Неудобно только штаны через голову надевать, да спать на потолке, потому что одеяло все время будет падать.

Когда я вернулась, в комнате Вареньки присутствовала и ее мать. Она разрумянилась от радостного волнения за дочь и занималась тем, что давала той ценные советы касательно предстоящей экскурсии, типа «держись за Мариночку», «соблюдай приличия – не показывай пальцем и громко не разговаривай», ну и тому подобное.

– Переодевайся! – сказала я и кинула подруге сверток. В нем было платьице, как раз по сезону. Мне оно не особо нравилось. Я купила его полгода назад на какой-то распродаже, соблазнившись низкой ценой, и с тех пор надевала очень редко, предпочитая джинсы.

– Давай, давай, без разговоров! – подбодрила я подругу, видя, что она в силу своей чопорности не решается надеть чужое.

Через пару секунд Варвара вышла из-за шкафа, облаченная в голубое платье свободного покроя. Я удовлетворенно хмыкнула – так и знала, что оно ей будет к лицу. Да и фасончик такой скромненький, что никаких возражений не вызвал. Крутясь перед зеркалом, Варенька, судя по ее улыбке, заценила свой прикид в положительную сторону.

– Очень красиво! – сказала она, сияя. – Хоть и необычно как-то… Ну что, отправляемся?

– Ээ… подожди… – остановила я ее. – Твои волосы…

– А что с ними не так? – она прикоснулась рукой к своей прическе.

– Не годится, Варя… – Я покачала головой.

– Ой, а что же делать? – В ее голосе слышалось огорчение, граничащее с отчаянием.

– Садись, я причешу тебя.

Варя покорно села перед трюмо. Ее мама с любопытством смотрела, что я буду делать.

Я вынула из Вариных чуть вьющихся волос все шпильки и причесала их по длине. Затем слегка начесала корни на макушке и уложила отросшую челку наискось лба. Вот и все. Прелесть! Пять минут – и современная прическа на волосы средней длины готова. Благо волосы у Вари густые и послушные, как говорит моя парикмахерша – «конкурсные» (у меня у самой-то волосенки так себе, и потому я обычно забираю их в хвост).

– Это все? – спросила Варвара, с недоверием глядя то на меня, то на свое отражение в зеркале.

– Все! – подтвердила я.

– Эмм… ээ… – только и пробормотала Варя, осторожно поправляя прядь и косясь на мою прическу – я ради праздника сегодня волосы слегка накрутила плойкой и распустила по плечам. Ну, словом, мы с Варей смотрелись, как две сестры – блондинка и русая.

Обувь Варваре тоже пришлось одолжить. У нее, правда, размер поменьше (хорошо, что ненамного). Я принесла ей свои туфли, которые надевала очень редко – бежевые, на небольшом каблуке. Проблему размера решили старым способом, не менявшимся, наверное, на протяжении веков – при помощи напиханной в носки туфель ваты. Мне же туфли не понадобились – я, как и обычно, была в джинсах и кроссовках, и только кофточку поярче сегодня надела – ярко-зеленую.

– А теперь я сделаю тебе макияж… – сказала я намеренно интригующим тоном.

– Что? – переспросила Варя, хлопая ресницами, на которые так и просилась тушь.