Текст книги "Четвертая власть (СИ)"

Автор книги: Александр Андрианов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Вон как идут – уверенно, никого не боясь, думая, что их жертва зажалась в угол и ждет своей участи. Ну уж нет – не все так просто, ребята, не все так просто. С обреченностью камикадзе Володька замер у окна и прицелился. Да, сегодня он распрощается с жизнью, но заберет с собой кого–то еще. Может быть, про него сделают сюжет. Например, в криминальной хронике или новостях. А вдруг снимут целую программу или даже фильм… Господи, как он может рассуждать об этом перед неминуемой гибелью? Почему даже сейчас мысли о славе не покидают его? Может, он сходит с ума?…

Володька плавно переводил прицел с одного бандита на другого, выбирая первую и, скорее всего, последнюю жертву. Во его мушка нашла крупного человека в берете, который, судя по всему, был в этой компании главным и руководил боевиками плавными движениями руки. Его самодовольное лицо просто излучало спокойствие. Интересно, как бы он себя вел, если бы знал, что его держат на прицеле?

Неожиданно Володьку отхватила злость. Они идут вот так дерзко лишь потому, что уверены в отсутствии сопротивления. Неужели всех одиночек, идущих против несправедливости, ждет такая же участь? Неужели их вот так можно раздавить плотной безжизненной массой, дав ей в руки автоматы и кучу денег? Нет уж! Одиночки тоже кое–чего стоят, и сейчас он это продемонстрирует.

– Что же с нами будет, Володенька? – тихо шептала мама, прижавшись к стенке.

– Все будет хорошо, мамочка. Все будет хорошо…

Володька перевел прицел с головы на грудь мужчины и положил палец на курок. Больше всего он мечтал не промахнуться. Юноша знал – второго шанса у него уже не будет. Володька задержал дыхание и выстрелил. Сильный хлопок на миг оглушил юношу – он отлетел от окна и не видел, как человек в берете пошатнулся, а затем рухнул на землю…

Автоматные очереди вспороли деревенскую тишину. Лишившись главаря, бандиты не растерялись – они были настоящими профессионалами, каждый из них прекрасно знал, что нужно делать. Пока один вел прицельный огонь по окнам и двери, не позволяя засевшим в доме высунуть и носа, второй обходил постройку с другой стороны. Но этих маневров Володька не видел. Один единственный выстрел лишил юношу всякого самообладания. Он даже не нашел сил, чтобы перезарядить ружье и подготовиться к новой атаке. Его взгляд был устремлен в пустоту, а руки дрожали, выбивая барабанную дробь на деревянном полу. Мама беспрестанно молилась, шепча какие–то слова, смысл которых не разбирала и сама… Они не заметили, как бандиты пробрались в дом и вбежали в комнату, обнаружив двух трясущихся от страха людей. Они не заметили, как смерть подобралась к ним совсем близко и приготовилась сцепить свои холодные костлявые пальцы на их хрупких шеях.

На лицах нападавших не дрогнул ни один мускул. Бандиты навели прицелы автоматов на Володьку и его маму, но те даже не посмотрели в их сторону. Они не боялись умереть, потому что их души уже были мертвы. Если бы кто–то из бандитов внимательно посмотрел им в глаза, то вздрогнул бы от ужаса. Смертельная тоска и отчаяние, отражавшиеся в них, могли свести с ума… Но у нападавших не было времени на сантименты. Автоматная очередь в последний раз вспорола деревенскую тишину, и все стихло… Как будто и не было ни бандитов, ни представительной иномарки, ни выстрелов, ни Володьки, ни его дрожащих рук, выбивающих на деревянном полу барабанную дробь… Люди, слышавшие пальбу, не спешили звонить в милицию или бежать на помощь. Они лишь закрыли двери своих домов на все замки и захлопнули окна. Им не было никакого дела до проблем остальных – главное позаботиться о собственной шкуре…

***

Когда автомобили вырвались из пробки и свернули с Ленинградского шоссе, на полном ходу приближаясь к дачному участку, Алексей почувствовал, что случилась беда. Дым плотным кольцом поднимался вверх примерно в том месте, где стоял его дом. Не оставалось сомнений – он опоздал…Алексей крепко сжал кулаки и до боли прикусил нижнюю губу. Его ученик… Его единственный ученик, который так рассчитывал на помощь… Который так верил в справедливость и грезил о ней… Который так хотел сделать карьеру и, черт подери, имел для этого все основания… Неужели он мертв? Неужели помощь пришла слишком поздно? Дмитриев был реалистом, но сейчас он очень хотел ошибиться. Этого просто не могло быть! Как глупо погибать в столь юном возрасте… Как глупо встречать смерть, когда еще не познал жизни…

Когда машины въехали на территорию дачного поселка, отпали последние сомнения. Дом Алексея догорал и вот–вот должен был рухнуть. Лицо Махмуда не выражало никаких эмоций – какое ему было дело до какого–то там мальчишки? Наверное, он был даже рад, что необходимость в работе отпала. Дмитриев выбежал из автомобиля и бросился к дому. Но что он мог сделать сейчас, когда спасать было уже некого? Терзаемый собственным бессилием, Алексей хотел было броситься внутрь, надеясь, что там остался кто–то живой, но Махмуд вовремя схватил его за плечи и остановил.

– Пусти, – кричал Дмитриев, тщетно пытаясь вырваться из стальных объятий. – Я должен войти. Вдруг Володька еще жив…

– Уймись, дурень! Их сначала убили, а потом подожгли дом.

– Откуда ты знаешь? А если пожар возник случайно?

– Посмотри под ноги. Здесь полно гильз, а еще чья–то кровь. Возможно, твой парнишка сумел кого–то зацепить. У него могло быть оружие?

– Да… охотничье ружье.

– Он умер, как мужчина.

Да какая разница, как он умер? Это было немыслимо и не укладывалось в голове. Наивный мальчишка… Ну зачем он упорствовал, почему никого не слушал? Жалкие интриги денежных мешков, убийство в обмен на теплое чиновничье кресло… В какой стране мы живем? Какие волчьи законы царят здесь! Как легко шагать по трупам и оставаться безнаказанным, если у тебя есть парочка лишних миллионов, которыми можно заткнуть рот любому. Володька, этот юноша со смешными кудряшками… Мечтатель… Теперь его нет…Он стал еще одной жертвой лицемерных бандитов, засевших на самом верху… Никто не протянул ему руку помощи. Всем было плевать…

И в самом деле, что значит жизнь даже столь юного создания по сравнению с возможностью властвовать и упиваться этой властью? Убивать людей ради управления людьми – вот высшая цель для этих бездушных особей… Трястись за свои миллионы и ценные бумаги, хвататься за сердце из–за дефолтов, но ни в грош не ставить жизнь… Будь проклята их циничная политика! Будь прокляты лицемерные упыри, чьи хапужнические руки никогда не устанут грести под себя…

Володька… Он не сумел его спасти. Он не успел совсем немного… А ведь всего лишь день назад он убеждал его, что успеет. Подумать только, он разговаривал с ним, жал его руку… А сейчас его нет больше… И никогда не будет… Алексей вспомнил, как впервые увидел его. Этот мальчишка с дрожащим от страха голосом был так робок… Он ходил по останкинским закоулкам, открыв рот, удивлялся любой ерунде и задавал кучу глупых вопросов… А как он возмущался, когда они впервые отправились на съемку… Каким праведным выглядел его гнев и как велико было отчаяние, когда он впервые разочаровался в профессии журналиста… А потом он начал постигать азы… Научился монтировать сюжеты, искать изюминку, работать с оператором… Этот его репортаж про моделей, а затем блестящий материал про губернатора. Алексей не грешил против истины, когда отзывался о нем очень высоко. Это действительно был шедевр, без всяких скидок на возраст Володьки и отсутствие опыта. Лучше не сделал бы он сам… Парня ждало великолепное будущее. Он мог стать звездой журналистки, если бы его жизнь не прервалась так скоро…

Алексей не помнил, когда плакал в последний раз, но сейчас слезы так и рвались наружу. Он не смог защитить Володьку… Бросил его одного на произвол судьбы… «Этот парень думал, что четвертая власть – надежное оружие против подлецов, а оказалось, что четвертая власть – лишь шлюха, ублажающая власть и денежных мешков. Будь она проклята! И все мы вместе с ней, получающие гонорары за вранье и лицемерие, подобострастно склоняющие головы перед сложившейся системой. А кто идет против – либо спивается, либо умирает, как Володька… Систему нельзя побороть, она впиталась слишком глубоко, она буквально витает по останкинским коридорам и мгновенно портит людей, делающих первые шаги в журналистике… Нельзя оставаться ангелом в толпе чертей… И Володька этим ангелом стать не мог, но хотя бы пытался.. А мы все, коллеги и наставники, учили его, как легко обогатиться, если держать нос по ветру. Как запросто можно обманывать всю страну и жить сыто и спокойно… А он не хотел жить так…

Будь проклята ты, четвертая власть, делающая из журналистов подобострастных болванчиков! Будь проклята, грязная шлюха, способная очернить любую святыню! Будь проклята ты, павшая в своем корыстолюбии так низко и пудрящая мозги миллионам людей, которые наивно верят в твои слова, кажущиеся порой такими убедительными! Проплаченная и податливая, лицемерная дешевая шлюха! Ненавижу…»

Глава 20

Единственное воспоминание, оставшееся от Володьки, – его фотография в траурной рамочке, появившаяся возле центрального входа в Останкино. Было неизвестно, кто именно распорядился поставить ее здесь, ведь формально юноша уже не числился корреспондентом ЛТН. Но это было и неважно… Его совсем детское лицо служило немым укором для всех, кто каждый день переступал порог телецентра, работал здесь долгие годы и делал карьеру. Его пронзительные глаза не могли оставить равнодушными ни одного сотрудника – люди неизменно задерживались возле фотографии, недоумевая, почему так несправедлива жизнь. А затем они разбредались по своим кабинетам, и образ в траурной рамочке рассеивался в мгновения. Корреспонденты снова снимали «джинсу», ведущие вновь поливали грязью тех, на кого им укажет начальство, а шефы отдела новостей крутили хвостами, пытаясь угодить своим боссам и не лишить канал лицензии, впав в немилость к властям…

У фотографии остановился и Алексей Дмитриев. Он задержался здесь дольше всех остальных, словно не решаясь уйти и взяться за текущие дела. Первым порывом Алексея было отомстить. Он искренне сочувствовал Володьке и считал своим долгом сделать хоть что–нибудь. Но шло время, и эмоциональный запал начал проходить, уступая место трезвому расчету. Сначала Дмитриев убеждал себя, что не стоит горячиться – гораздо правильнее все досконально продумать, а уже затем действовать. Потом он решил, что месть не воскресит Володьку, а посему ее исполнение бессмысленно. А еще через пару дней он и вовсе отказался от подобной затеи, осознав, что в этом случае поведет себя, как сам юноша, доверившись чувству, но не разуму. А поступать так было нельзя – он лишь погибнет, но не добьется цели. И тогда Алексей отбросил всяческие думы о возмездии и постарался забыть о Володьке. Но не смог. И каждый день, пока висела фотография в траурной рамочке, Дмитриев останавливался возле нее и о чем–то думал…

Тяжелыми думами терзался и Соловьев. Смерть Володьки, казалось, напрочь выбила его из колеи. Как только Александр узнал о трагедии, он, как и Дмитриев, горел желанием отомстить. Однако в отличие от коллеги, со временем его чувство не прошло. Оно крепло в нем день ото дня и прогрессировало, словно гнойный нарыв. Еще несколько дней назад он незаметно пробрался в кабинет Алексея и изъял оттуда последнюю кассету с компроматом на губернатора. Дмитриев не заметил пропажи, а может, просто не счел нужным об этом говорить.

Конечно, Соловьев твердо отдавал себе отчет, что повлечет за собой выход в эфир подобного материала, но сейчас ему не было до этого никакого дела. Слишком много разочарований постигло его в неполные сорок лет, слишком много подлых решений пришлось принять за это время. Так отчего же не попытаться сделать хоть что–то хорошее? Хотя бы один искренний и не лицемерный поступок, который если и не вернет утраченное достоинство, то уж во всяком случае сделает смерть паренька не напрасной.

После убийства юноши прошло уже около недели, и все это время Александр не бездействовал. Когда монтажная освобождалась, он запирался в ней, порой глубокой ночью, и на основе Володькиных материалов делал свой собственный сюжет. Соловьев тщательно скрывал плоды своей работы, и это ему удавалось. Никто и представить не мог, какую бомбу готовит шеф отдела новостей – всю работу Александр делал один, не привлекая помощников. Он не высыпался, жутко уставал и с трудом занимался текущими делами, но зато с каждым часом, с каждой минутой работы над сюжетом преисполнялся невероятной силой. Соловьев знал, что ему хватит решимости дать в эфир этот материал, и молил Бога лишь о том, чтобы Красницкий не уволил его раньше этого срока.

Когда материал наконец–то был полностью готов, Александр позволил себе перевести дух. Первым желанием Соловьева было немедленно пустить эту кассету в эфир, однако подходящего случая все не представлялось. То на работе задерживался Ладыгин, то в аппаратной сидели люди, которым шеф отдела новостей не очень–то доверял и был уверен, что они моментально прервут эфир, как только увидят, что за новость приготовил для них Александр. Поэтому шеф отдела новостей выжидал удобного случая, то и дело откладывая свой последний аккорд в этом щекотливом вопросе. Но сегодня, кажется, нужный момент наконец–то наступил…

В этот ничем не примечательный день перед самым выпуском Александр заглянул в аппаратную и нашел главного режиссера, ответственного за техническую часть выпуска новостей.

– Послушай, Игорь, – сказал Соловьев, постаравшись избавить свой голос от волнения. – Вот эту кассету ты должен дать в эфир и сделать шапку «специальный выпуск».

– Александр Михайлович, но для этого нужно одобрение Ладыгина и…

– Сегодня одобрения не нужно. Полностью под мою ответственность. А чтобы места хватило, исключи из эфира материалы Поплавского и Серова.

– Но…

– Никаких «но», – твердо оборвал Михалыч. – И давай резче, до выпуска пятнадцать минут.

Поскольку в должностной иерархии Соловьев занимал место повыше, чем главный режиссер, Игорю ничего не оставалось, как нарушить некоторые внутренние правила. Впрочем, его не очень беспокоила эта ситуация – в крайнем случае он легко свалит все на шефа отдела новостей и уйдет от ответственности. Он даже не стал смотреть кассету, просто передал ее помощникам и велел включить в сегодняшний выпуск. Увидев это, Александр перевел дух – если бы главный режиссер ознакомился с содержанием пленки, он бы никогда не рискнул пустить ее без согласования с начальством…

В 21:30 многие зрители ЛТН были удивлены, когда вместо привычного лица ведущего на экране появилась заставка «специальный выпуск». Ни о каких экстренных событиях люди не знали, а потому с огромным любопытством уставились в телевизор, ожидая новостей о каких–нибудь терактах или катастрофах, обычно освещавшихся после заголовков подобного рода. Но вместо этого они увидели материал про областного губернатора, выдвинувшего свою кандидатуру на второй срок. С замиранием сердца они наблюдали многочисленные доказательства того, как уважаемый чиновник раздавал взятки, незаконным образом овладевал многочисленными предприятиями, силой собирал мзду с бизнесменов… С замиранием сердца за материалом следили и в аппаратной ЛТН. Главный режиссер хотел немедленно прервать трансляцию, но благоразумно не покинувший помещение Соловьев не позволил ему этого сделать.

Все новые обличительные факты представали перед зрителями. Они шокировали, возмущали, били в самое сердце. На середине выпуска аппаратная стала разрываться от телефонных звонков, да и не только она. Все кабинеты буквально погрузились в эту какофонию звуков… Ни на секунду не умолкал мобильный самого Соловьева, но он не обращал на это внимания – он внимательно следил за тем, чтобы сюжет был показан полностью, и только это волновало его сейчас. Игорь больше не порывался прервать эфир. Он сидел с отрешенным видом и глядел на шефа отдела новостей, как на сумасшедшего.

– Вы хоть понимаете, что теперь будет? – тихо спросил он.

– Торжество справедливости, – ответил Александр. – Вот что будет.

Скандальный репортаж заканчивался такими словами:

«Этот материал стал последним для нашего молодого корреспондента Косенкова Владимира, который так и не успел довести свою работу до конца. Но за него это сделали мы, его коллеги с ЛТН. Зло никогда не остается безнаказанным. Мы скорбим, Володька. Скорбим и помним».

А затем Александр протер рукой уставшие глаза, поднялся с кресла и медленно побрел к выходу из аппаратной. Он сделал свое дело и теперь мог спокойно уйти. Он был горд тем, что только что совершил, и совесть его была чиста. Пусть теперь сильные мира сего волнуются и содрогаются от гнева – они ведь так не любят, когда что–то идет не по их плану. Они привыкли плевать на людей и думать, что те никогда не посмеют восстать против их власти, однако как же порой легко пошатнуть их мироустройство и вызвать панику. Их бутафорская сила так беззащитна перед пресловутым человеческим фактором…

Новость о дерзком поступке Соловьева в мгновение ока облетела не только ЛТН, но и другие каналы. Многие сотрудники телецентра, от простых журналистов до ведущих новостей, хотели лично пообщаться с Александром и выяснить все подробности. Телефоны звонили безостановочно. На этаже, где базировался ЛТН, стояла уже куча народа. Они ждали своего нового героя, мечтая посмотреть в глаза человеку, рискнувшему разворошить настоящее осиное гнездо. Но сейчас Александр был далек от всех этих людей, с которыми еще вчера мило беседовал за чашкой кофе или пожимал руку. Соловьев понимал, что теперь между ними возникла стена. Он для них не герой – сумасшедший, подопытный кролик, за которым любопытно наблюдать, но уж никак не вставать с ним под один флаг. Поэтому Александр ловко миновал их всех и вышел на улицу.

Моросил дождь, но он не раздражал, скорее наоборот. Он словно смывал грязь, накопленную в клоаке телецентра, исцелял от болезненной гонки за деньгами, властью и рейтингами. Александр расправил плечи и медленно пошел к своему автомобилю, когда его сотовый вновь начал разрываться от звонков. Он нехотя поднес трубку к уху и произнес дежурное «Алло».

– Что же ты, скотина, сделал! – заорал Красницкий. – Ты понимаешь, что это значит. Ты…

– Заткнись, – спокойным голосом ответил Соловьев. – Заткнись и иди на хер.

А затем Александр без всяческих сожалений выбросил трубку в мусорную корзину и побрел куда–то вдаль, наслаждаясь каплями дождя, медленно стекающими по волосам. Он только что разрушил золотую клетку и стал свободным. То, чего Соловьев так страшился, наконец–то произошло, и это оказалось гораздо легче, чем он думал. Александр не знал, что ждет его в будущем, да и само будущее представлялось туманным, но какая к черту разница, что случится через день, неделю или месяц? Ему удалось разрушить все преграды, ему удалось вырваться и освободиться … Он распахнул дождю свои объятия и улыбнулся. «Я свободен, – закричал он вдруг. – Я свободен!»…

Эпилог

Через несколько недель скандал поутих. Люди стали вспоминать о нем все реже и реже. Газеты и телевидение больше не козыряли громкими анонсами и не брали интервью у заинтересованных сторон… На смену этому разоблачению постепенно приходили другие. Одним словом, жизнь текла своим чередом, радуя журналистов и зрителей новыми интересными темами и сюжетами. Лишь в судьбе героев нашего романа эта история оставила глубокий отпечаток, существенно повлияв на их будущее.

Так, губернатора Полищука вскоре нашли мертвым в собственном кабинете. Одни говорили, что он не выдержал позора и предпочел свести счеты жизнью. Другие утверждали, что это убийство, заказчика которого надо искать где–то в Кремле. Его ближайший помощник Лазаров исчез в неизвестном направлении. Судя по всему, он покинул страну и перебрался куда–то за границу, благо имеющиеся средства вполне это позволяли. Сбежал из России и Красницкий. Поговаривали, что власти не простили ему скандал, разрушивший их далеко идущие планы. При этом Аркадий Анатольевич так торопился, что даже забыл взять с тобой Дашу, которая, оставшись одна и не сумев найти достойного спонсора, спилась и осела где–то в Рязанской области у своих родителей. Ладыгин наконец–то оставил все дела и вышел на пенсию, но когда на ЛТН расслабились и подумали, что могут вздохнуть спокойно, «цербер» представил им своего сменщика, который еще основательнее закрутил все гайки. «Благодаря» ему многие творческие проекты так никогда и не нашли своего зрителя, погрязнув в безжалостной бюрократической машине.

Алексей Дмитриев работал на ЛТН еще долгие годы, став впоследствии ведущим вечерних новостей. Он сделал блестящую карьеру, получив признание публики и оставив в истории журналистики яркий след. Близкие люди утверждали, что после этой истории Алексей стал замкнутым и довольно авторитарным человеком и больше никогда не брал к себе учеников. Лишь только про Александра Соловьева долгое время не было совершенно никаких новостей. Слухи на ЛТН ходили один страшней другого. Кто–то предполагал, что шефа отдела новостей сначала жестоко пытали, а потом убили. Другие считали, что он сошел с ума и закончил свои дни в психиатрической лечебнице. Но подтвердить или опровергнуть возникавшие домыслы не было никакой возможности – Соловьева словно след простыл. Впрочем, жизнь в Москве бьет ключом каждый день, а уж на телевидении и подавно. Вскоре всякие домысли насчет Александра сошли на нет – у людей хватало собственных проблем, чтобы задумываться еще и о чужих.

А вот в российской глубинке, где–то на Урале, жизнь текла размеренно и неторопливо… Посреди лесов и озер в Богом забытой деревушке двое мужиков в поношенной и потрепанной одежде, заросшие бородами едва ли не до самого пупа, заканчивали строительство небольшой церквушки. Вся деревня вышла встречать этих людей, когда они впервые приехали сюда аж из самой Москвы. Поначалу к ним отнеслись настороженно. Говорили, что один из них бывший священник, обвиненный в еретических помыслах, а второй как–то связан с телевидением. Но видя, как мужики резво взялись за строительство церкви, о которой уже давно мечтали все жители, недоверие постепенно таяло, а потом и вовсе сошло на нет.

Мужики работали на совесть: сами где–то добывали материалы, приглашали художников для росписи церкви, таскали тяжелые бревна… И вот сейчас они могли насладиться плодами трехгодичной работы – церковь была практически отстроена, осталось провести лишь мелкие косметические работы.

– Ну что, отец Димитрий, скоро церквушку нашу можно будет открывать.

– А отчего же нет? Погляди, какая красота получилась!

Люди, проходящие рядом, не уставали благодарить мужиков, присевших после тяжелого трудового дня на деревянную скамеечку. Женщины приносили им теплых пирожков и парного молока, юноши и старики крепко пожимали руки и предлагали посильную помощь.

– Ну что, закончим на сегодня, да по домам?

– Согласен, Александр. Славно сегодня потрудились, пора и дух немного перевести. А с рассвета снова за дело возьмемся.

Встав со скамеечки, мужики распрощались и направились каждый в свою сторону. Пройдя через мост, Александр остановился возле деревянного одноэтажного дома и стряхнул пыль с одежды. А затем, посмотрев на звезды, полной грудью вдохнул свежий воздух и переступил порог своего жилища.

– Папка вернулся! – раздались радостные крики, и к ногам Соловьева бросились двое сыновей, обнимая его за ноги.

– Привет, мои малыши, – сказал Александр, опустившись на корточки и потрепав детей по белокурым макушкам. – Как же я по вас соскучился!

– Мой хороший, наконец–то ты пришел! – послышался тоненький женский голосок, и на пороге появилась совсем еще молоденькая девушка, которой можно было дать не больше двадцати лет.

– Куда же я денусь, Ксюха? – ответил Александр, прижимая к себе жену. – Как же я рад приходить сюда и видеть всех вас. Мои самые любимые и дорогие люди!

– Я все время боюсь, что ты вдруг исчезнешь.

– Не думай об этом. Я всегда буду рядом с вами и никогда не уйду.

А затем они прошли на кухню и сели ужинать, делясь друг с другом последними новостями. Александр обвел взглядом двух своих сыновей и посмотрел на Оксану, так скоро превратившуюся из глупой и наивной девочки в заботливую мать и любящую жену. Впрочем, кое–что от той девочки в ней все же осталось – Оксана до сих пор носила пластмассовые бусы и самодельные фенечки, которые удивительно шли ей и вызывали у Александра милые сердцу воспоминания…