Текст книги "Степь 2"

Автор книги: Александр Берник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Нашла неприметную полянку, огляделась, разулась, скинула пояс. Замерла, закрыв глаза и попыталась породить в себе дрожь земли. Но сколько ни пробовала, ничего не получалось даже приблизительно. Абсолютно ничего. Дрожь не рождалась, хоть ты тресни, хоть вовсе разорвись.

Сначала подумала, что помеха тому пожухлая трава под ногами и она буквально вырыла босыми ступнями изрядные ямки, углубившись в почву, но и это не помогло. Сколь бы ни концентрировалась на земле под ступнями недоученная колдунья, не ощущала кутырка даже намёка на дрожь, ни то, что немереную силу.

Билась с этим долго и уже отчаялась, что ничего не получится и придётся всё же идти на поклон к Матёрым. Даже начала продумывать к кому из них «с какого бока подваливать» и кого как расспросить, чтобы с одной стороны не послали подальше, а с другой не выказать вековухам своего откровенного мракобесия.

Бросив заниматься тем, что не получалось, она, просто закрыв глаза принялась наслаждаться тишиной осеннего леса в очаровании тепла бабьего лета. Жалея, что у неё ничего не получилось, взяла и просто вспомнила это чувство «мертвенной дрожи». Притом вспомнила, как оно дрожало в голове, где достигало своего блаженного пика величия.

И тут же неожиданно поймала себя на мысли, что реально ощущает эту земную дрожь. Не придумано! Медленно открыла глаза чтобы не спугнуть, удерживая мертвенное колебание на уровне лба, одновременно расплываясь в восхищении и не придумав ничего лучше, принялась играть с божественной силой как малое дитя. То усиливая, то гася до мелкой ряби на грани восприятия, то спуская обруч к груди, то звенящей тетивой натягивая выше лба. Непонятно откуда родилось понимание или просто по аналогии с броском судороги, но разогнав её по телу вниз, резко кинула холодный сгусток через ноги во влажную землю.

Произошедшее следом повергло в ужас царскую дочь. Она даже не представляла себе таких последствий. Трава вокруг, остававшаяся к тому времени ещё зелёной моментально пожухла и принялась свёртываться, как опалённая огнём и на глазах кутырки высыхала до состояния сена, распространившись большим кругом от гибельного источника в виде проплешины. Даже деревья стоявшие по краю поляны в раз поникли, сворачивая ещё живые листья, а уже отмирающие непроглядным жёлтым снегом посыпались на землю.

Холодный пот липкими лапами обнял тело ходячей смерти с рыжими лохмами, которая, тут же забыв про всё своё величие принялась метаться из стороны в сторону, припадая к траве, бегая от дерева к дереву, понимая, что убила всё живое вокруг своей забавой. Сердце обливалось кровью за причинённый вред и теперь стараясь хоть как-то помочь заповедному лесу, рыжая убийца, ревя белугой металась между стволами-трупами, гладя деревья руками и безостановочно прося прощения.

Горе-девка всей своей пакостной душонкой желала помочь лесной жизни, но не знала, как. Наконец бросила метаться и замерла, прислушиваясь к чаще. Волосы на голове затопорщились от мертвецкой, ничем не нарушаемой тишины. Ни одна птица не пела, сколько б не прислушивалась.

– Что же я дура наделала? – прошептала обречённо недоделанная уже вдрызг зарёванная колдунья и кинулась вглубь заповедного леса, пытаясь осознать масштабы бездумного эксперимента.

Пометавшись туда-сюда, несколько успокоилась поняв, что мёртвый круг распространился только шагов на девять раз по девять от того места, где колдовала, не более. Дальше лес выглядел живым, но каким-то внутренним, абсолютно новым чувством ярица осознала, что он весь до смерти перепуган.

Райс не шла, а буквально летела обратно в Терем, обдумывая на бегу лишь одну сверлившую мысль, что непременно надо разузнать у Матери Медведицы, как можно оживить то что убивается дрожью земли. Хотела даже сразу искать Матёрую, как только влетела в дубовые ворота, но тут же испугавшись наказания за содеянное, в ней победила царственная гнилость и она, прошмыгнув в Терем затворилась у себя в светёлке, решив для начала успокоиться и подумать. Лишь твердя как заговорённая про себя три волшебных выученных слова, что помогли ей пройти страшный круг земляного сидения. Когда же успокоилась, то решила вовсе к вековухам не ходить, а дождаться Апити, подумав, что белобрысая просто обязана знать ответ.

Время шло нестерпимо медленно. Дева большую часть дня валялась на лежаке, размышляя о выворотах собственной судьбы. Вспомнила маму, но ни как нечто родное, а как главу клана «меченых». Попыталась припомнить её колдовские земельно-серые рисунки и тут же рассматривая свои, отчего-то не возрадовалась, как бы это сделала прежняя Райс, а струсила. Что-то с ней произошло, что-то в ней надломилось, переделалось. Если бы до кошмара колдовских кругов ей кто-нибудь сказал, что она вот так запросто сможет убивать всё живое вокруг себя, то прежняя Райс наверняка прыгала бы как коза от осознания своей крутости. А сегодня ни скакать, а реветь хочется от бессилия перед собственной силой.

Сегодняшней ярице совсем не хотелось отбирать жизнь у кого бы то ни было. Ей, царской дочери, считавшей себя пупом мироздания, стало всех и всё живое жалко до слёз. Покоя не давала та роковая загубленная поляна. Даже не раз порывалась туда сбегать и посмотреть на свои деяния. Может смерть произошла понарошку, не по-настоящему и трава с деревьями уже давно ожили? Но какой-то внутренний стыд за содеянное не пускал её туда.

Когда листва большинства деревьев облетела, а берёза полностью пожелтела, говоря, что тепла больше ждать не приходится, в Тереме объявилась Апити. Притом не сама объявилась. Белобрысую в буквальном смысле слова приволокли на своих плечах теремные девки в сопровождении всех трёх вековух. Та, еле шевеля ногами протащилась по коридору, никого, не признавая и ни на что, не реагируя. Словно получившая бревном по башке, притом похоже несколько раз. Вся замызганная, грязная, будто по осенним лужам волоком таскали за волосы.

Белобрысую оттащили в её спаленку, раздели, большую грязь утёрли мокрыми тряпками, уложили и ушли, не велев, а лишь с почтением попросив рыжую до утра бедолагу ни будить, ни беспокоить, мол ни до кого ей теперь. Ярица кивнула на просьбы Матёрых, мол поняла, но вместе со всеми светёлку не покинула, а подошла к спящей подруге и внимательно разглядела открытые руки. Её интересовал земляной рисунок последнего круга. Узор оказался тёмный, но не чёрный, а какой-то серый с синевой в отблеске масляной лампадки. Лишь после этого осмотрев исхудавшее и измождённое лицо подруги, проглотила ком подкативший к горлу и вышла. Без слёз на белобрысую смотреть было нельзя.

Райс нисколько не сомневалась, что подруга выдюжит этот круг, но лишь теперь поняла, что Апити не так свезло, как ей, и мертвецки бледное лицо страдалицы говорило о многом.

Подруга пришла в себя лишь через день, так как весь следующий, проспала как убитая, а вставать стала ещё спустя два дня. Раньше у неё просто не получалось, до того обессилила. Но Райс терпеливо ждала, отметив в себе это странное для неё качество, как полезное приобретение для будущей жизни. Она действительно научилась успокаиваться, терпеть если это необходимо и сдерживать свои желанья, что оказалось самым сложным для царской дочери, чьи привычки получать всё и сразу ещё до конца не выветрились.

Первые два дня пока Апити лежала в лёжку, Райс тщательно скрывала свои изрисованные руки, натягивая рукава рубахи на кисти, делая вид будто замёрзла и никак не могла согреться. Сама лишь мельком рассказывала о своём сидении, как о чём-то совсем не интересном, пытая при этом подругу до въедливых мелочей.

А там, надо признаться, было что послушать, развесив уши на все выпуклости. Апити, как оказалась, не ставили в землю, а клали в длинную ямку и там зарывали, оставляя холмик на всю длину тела. Получалась эдакая земляная кукла с лицом Апити. Этот круг, как оказалось, назывался кругом перерождения.

Никаких физических болей подруга не испытывала, но моральные, по её словам, выходили за всяческие допустимые приделы. За время земляного лежания она умирала несколько раз. Сколько конкретно, не помнила. Притом умирала по-настоящему, но слава Троице каждый раз возрождалась заново.

– Умирать, оказывается, вовсе не больно, подруга, – жалостливо исповедовалась она, – только очень обидно, ты уж поверь помирашке. Замучилась бегать на тот свет. Потому что каждый раз рождаясь заново, ты становишься совсем другой, чужой и самой себе, и друзьям с кем сблизиться успела. Потом заново привыкаешь к себе некоторое время, налаживаешь быт, а как привыкла – прощаешься с жизнью. И так по кругу ни пойми сколько.

Её, всё время пребывания в чреве Матери Сырой Земли, опаивала Мать Медведица. Кроме неё белобрысая никого больше не видела. Каждый раз, выпив дозу сваренной отравы, она впадала в очередной мир ужаса. По её рассказам дева провела в чужих мирах годов девять, если не больше. Сказки, рассказанные белобрысой ведуньей, захватывали воображение царской дочери, как ни виданные и ни слыханные чудесные приключения.

Апити побывала в стране великанов, огромных как скалы, где, прожив некоторое время попала под ногу колдуну-злодею, и он её раздавил как клопа. Быстро и безболезненно. Даже пикнуть не успела, ни то, что испугаться. Побывала в стране карликов, таких маленьких, что лишь с указательный палец. Там она сама стала великаном. В других мирах видела летающих огнедышащих драконов, морских чудовищ размером с Терем, на птицах верхом летала.

Её даже проглатывала рыба размером с большой дом. Общалась с двухголовыми собаками и рогатыми волками, ползала вместе со змеями в жаркой стране с бескрайними песками. Жила глубоко под землёй среди странных обитателей не имеющих глаз. В общем, где только дева не побывала и чего только не насмотрелась. Только везде умирала, и всегда отвратительной смертью, хотя какой она ещё может быть если хочется жить. Апити то хохотала как сумасшедшая, вспоминая весёлое, то ревела как белуга, повествуя о чём хотела бы забыть да не получалось, но в конце концов закончила странной просьбой, от которой Райс даже опешила.

– Слышь, подруга, – почему-то шёпотом прошипела белобрысая, украдкой поглядывая на дверь, боясь, как бы её кто не услышал, – глянь, у меня случаем волосы не поседели?

Райс сначала с недоумением посмотрела на светловолосую, затем поднялась с лежака и приблизилась для выискивания седины у подруги, забыв при этом о маскировке собственных рук, чем белобрысая тут же воспользовалась.

Юная предсказательница несмотря на недомогание проявила завидную сноровку, вцепилась обеими руками в её расписанную кисть, и вытаращив при этом серые глазёнки почти навыкат. Райс, пойманная обманом, не стала выдёргивать руку, а лишь тяжело вздохнула. Затем легко вынула её из полудохлого захвата. Встала. Распустила пояс и стянув через голову рубаху, представила себя в полной красе и колдовской живописи. При этом беззлобно расплываясь в улыбке, смотря на обескураженную подругу.

Та, раскрыв рот и перестав дышать, не мигая уставилась на рельеф её мужицких мышц и маслянисто-чёрные завитки татуировки невиданной силы, переливающиеся в свете масляной лампы, словно под кожей ползают живые змейки.

Отходила от увиденного Апити несколько заторможено. Даже когда Райс оделась и уселась на лежак, Апити отведя взгляд в сторону и показывая всем видом свою неловкость за обманную уловку, продолжала тушеваться. Нет, это был не страх, а именно неловкость, смущение, замешательство. А что такого? Сидит подруга у неё на лежанке, который день прячет от неё руки, притом показательно. А Апити хоть и немощна, но любопытство-то выше этого. Вот и пошла на невинную уловку, а та и попалась. Одно слово – рыжая.

Обе сидели и смотрели в разные стороны. Райс пыталась придумать, как бы поведать подруге о лесном происшествии и расспросить, что та об этом знает, но первой спросила белобрысая, притом очень настороженно:

– Ты можешь жизнь отобрать?

– Да, – тихо ответила царская дочь и тут же смущённо добавила, – а ты не знаешь, можно ли то что умертвила оживить как-нибудь?

Апити повернула голову, уставившись на рыжую подругу и переспросила, недоумевая:

– Как это оживить?

– Ну, я тут одну полянку в лесу нечаянно прибила, – начала скомкано ярица, – травку там, деревьям досталось.… В общем шандарахнула для пробы, и там на много шагов в разные стороны всё засохло, как вымерло. Можно же как-нибудь оживить то, что высохло? – она помолчала, тупо рассматривая пол под ногами и недовольно буркнула, – почитай каждую ночь она мне снится, проклятая. И каждый раз я во сне рыдаю и пытаюсь что-нибудь сделать, чтобы оживить хоть одно деревце, а выходит всё наоборот, как назло. Чего касаюсь, то сразу убиваю словно чудовище какое.

Тут она взглянула на Апити глазами, наполненными слезами и сделала умоляющее выражение лица, всем видом выпрашивая ответ.

– А Матёрые что сказывают?

– Ничего, – отрезала тут же Райс, – чую бояться они меня пуще огня. Общаются как с равной. Трусят и в стороны шарахаются, как от заразной болячки.

– А ты спрашивала?

– Нет. Я тебя ждала. Ты же у нас великая всезнайка. Думала, ты что-нибудь знаешь. Ты ведь знаешь, Апити?

– Я знаю только то, что обладательница чёрного узора как у Матери Медведицы, может из всего живого высасывать жизнь, а о таком как у тебя, я даже не слышала.

– Но если есть сила отобрать жизнь, то должна же быть сила её заново возродить! – вскричала Райс, вскидываясь на ноги, – тебя же умертвляли и оживляли кучу раз. Сама же сказывала! Значит должна знать, как это сделать.

Апити лишь вжалась в подушку посильней, округлив серые глазки, тупо ими похлопывая и испуганно смотря на подругу, но тут за спиной Райс послышался спокойный голос Матери Медведицы, не заметно для обеих подруг вошедшую в светлицу.

– Есть такая сила, успокойся, рыжая бестия.

Она медленно прошла вдоль стены и уселась на длинную скамью, обхватив свой посох обеими руками, при этом ласково смотря на царскую дочь, тут же выдавшую себе команду успокоиться, затем стать сдержанней насколько получится, и терпеливо уселась на лежак, ожидая объяснения. Вслед за первой в светёлку вошли остальные Матёрые. Любовь обошла лежак с другой стороны, присаживаясь на край. А Водяная Гладь осталась стоять в дверях, лишь прикрыв её за собой от любопытствующих ушей.

Все три вековухи, вооружённые посохами, и как Райс догадалась, неспроста. Этими посохами, вернее теми нежитями, что сидели в их навершии4343
  Навершие Набалдашник. Верхняя часть посоха имеющее расширение различной формы. Это являлось своеобразной «куклой» ловушкой для нежити.


[Закрыть] Матёрые старались защитить себя от взбалмошной царской дочери, которая одним взглядом, так, проходя мимо, а может даже просто нечаянно, способна отобрать жизнь – самое ценное что имеется у человека.

– Это хорошо, что лес пожалела, девонька, – расслаблено продолжила Мать Медведица, – поначалу-то я сильно испугалась за тебя. А потом подумала и решила: не могла Мать Сыра Земля дать такую силу, коль не была бы в тебе уверена. Не могла. Она в таких делах не ошибается. А коли дала, значит так надобно.

Матёрая замолчала, не спеша давать ожидаемый ответ и Райс не выдержала.

– Так чем оживить-то можно? Какой силой?

– Да вон она у тебя голубенькой змейкой под кожей вьётся, бестолковая, – вступила в разговор Водная Гладь, – ей и лечат, и заживляют коли требуется. Чё ж ты спросить-то побоялась? Всё сама да сама. «Самайка» пустоголовая.

– Плетью?! – изумилась Райс.

– Ну, коли со всей дури да наотмашь, то плеть иль молния, а коли мягко да с любовью, то сплошное лечение.

– У каждой силы имеется два конца, два края, – вступила в разговор третья Матёрая, – ты зря на полянку-то ни сходила, ни проведала. Отошла она. Денька через три отошла. Правда, слабые и больные листики померли, а те, что сильные да здоровые, ожили. Вот видишь, даже у силы смерти есть второй конец. Умертвив больное, ты эту полянку только здоровее сделала. Хорошо хоть ума хватило тряхнуть тихонько, не со всей дури, а то б…

Райс согнулась в три погибели, с облегчением закрывая ладонями лицо.

– Простите Матери дуру неразумную, что сразу к вам не пришла, – и уже поднявшись, и не злобно, но с твёрдостью взглянув на Мать Медведицу добавила, – только вы своим испугом меня ещё больше напугали. Не до расспросов было, если ум в раскоряку встал. Сиди тут и думай после того, как встретили. Толи сразу всех прибить, толи самой в угол спрятаться да руки на себя наложить.

Тут уже потупилась Матёрая, кому рыжая выдвинула претензию, тоже не снимая с себя вины. Она как опытная баба сама в первую очередь должна была на прямую поговорить. Расспросить, растолковать, объяснить. Только собственный страх всё испортил. Да и кто бы смог на её месте, уже давно забывшей это пакостное чувство.

Глава десятая. Если долго сидеть у реки и смотреть на воду, то рано или поздно по ней проплывёт труп врага…, только против течения и хорошо поставленным кролем, так как пока ты сидел, враг качался.

До середины зимы девок не трогали, до самых Взбрыксов. В прилегающих лесах начался гон волков. Уединились матёрые пары отгоняя от себя соперников. Самец похотливых самцов, самка – подстилочных самок.

В это новолуние, что нынче приходится на январь, вода приобретала чудесные свойства, становясь лекарством чуть ли ни от всех болезней. Собранная в аккурат на новолуние она сохраняла животворные свойства почти весь следующий год.

Поэтому запасали её впрок, и Терем в этом не был исключением. Впоследствии эту воду использовали в обрядах, давали пить больным, освящали жилища и посевы. Снег и тот приобретал особые свойства. Бабы знали, что снег, собранный этой ночью способен выбелить холстину любой запущенности, насколько бы казалась не затасканной, поэтому теремные вековухи, особо предпочитающие белый цвет, за этим снегом ходили самостоятельно, даже теремных девок для помощи не привлекая.

А если в бане попариться водой, натопленной из этого снега, то можно красоту сохранить и молодость на долгое время. А так как девы любого возраста и желание быть красивыми вещи неотделимые, то теремные девки, составляющие поголовное его население, гребли снег с неописуемой жадностью. Впрок да побольше. Считая, что красоты много не бывает.

Называли эти дни «Бабьи Взбрыксы» или «Бабьи Каши», по-разному. На этой седмице славили повивальных бабок. На этой же седмице значился особый день «Бабьего Кута». Ко всему прочему седмица считалась гадальной и «Мясоедовой». А для беременных – «Обережной». В общем, праздник на празднике и праздником погонял.

Но самым главным, изначальным торжеством Троицкой седмицы считались гулянки в честь Вала Великого, Ледяного да Морозного. Вот на Валовы-то дни и припёрлась в светёлку к Райс самая грузная из трёх Матёрых по прозвищу Любовь, а по характеру «Ненависть». Села на лавку, и не говоря ни слова нахально принялась лыбиться, уставившись на кутырку с неким вызовом, отчего та резко перестала расчёсывать лохмы, чем усердно занималась до этого и замерла.

Рыжая знала, что её именно сегодня ждёт следующий круг. Белобрысая чётко заявила ещё осенью, что Валов круг начнётся в аккурат на эти дни, а Апити, как выяснилось из разговоров Теремных вековух, всегда предсказывала только истинное и никогда не ошибалась. Зная это, царская дочь приготовилась заранее.

Ещё с того раза как ярицы прошли земельный круг, отношения к Матёрым у обеих девок разительно поменялось. Повзрослевшие, переродившиеся кутырки по-другому стали вести себя с вековухами и всю осень считай и зиму только и делали что мучили седовласых хранительниц Терема своими расспросами до состояния «проеденной плеши», как выразилась та же Любовь.

Про седьмое испытание девы своими расспросами выпытали всё что смогли, только «прелесть» этого круга заключалась в том, что двух одинаковых прохождений на памяти Матёрых никогда не получалось. Тем этот круг и отличался от остальных, что попросту был непредсказуем.

Вековухи поведали как сами проходили, притом воспоминания о былом-да-молодом вылились в дружную бабью попойку, растянувшуюся на всю ночь. Рассказали про всех, кого вспомнили, как проходили круг другие «меченые», притом случались и печальные, и трагические, и таких, как выяснилось хватало с лихвой, но Матёрые тут же заверили перепуганных девок, мол они верят и в Райс, и в Апити, и что те этот круг пройдут, ибо по их авторитетному мнению, достойны.

Рассказала Любовь, язва языкастая и о прохождении круга Тиорантой, нынешней царицей. Конечно, рассказала только то что знала, вернее, что та ей сама поведала, а о чём умолчала, того Любовь не знала, а додумывать не стала из принципа. В общем, Райс в душе готовилась ко всякому и примерно представляла себе, что ожидает её на круге, но также настраиваясь и на то что у неё всё будет как-то по-другому.

На дворе стоял приличный мороз, поэтому оделись в путь теплее обычного, так как Любовь заявила, что дорога не близкая, а на все расспросы «куда идём», до самого достижения цели сохраняла великую тайну.

Взвалили на плечи при помощи теремных девченят по тяжеленому заплечному мешку ни понятно с чем, и попрощавшись со всеми будто уходили навсегда или на собственные похороны, двинулись, но не в заповедный лес, как предполагала царская дочь, а строго в обратную сторону.

Шли перелесками по натоптанной дороге, и пройдя очередной лесок насквозь Любовь свернула в степь, и проваливаясь в пушистые сугробы, местами по пояс, а то и по самые груди, путешественники двинулись по заснеженной нетронутой пустыне в направлении известном лишь неразговорчивой Матёрой. Как оказалось, на этом круге и следующих Матёрым разговаривать с претендентками уже не запрещалось, но стервозная по своему характеру Любовь и в обычной-то жизни редко опускалась до разговора с девками, а сейчас и подавно.

Шли достаточно долго. Уже начинало темнеть. Райс, запыхавшись и взмокнув под тяжестью тулупа и гружёного мешка, шагала за вековухой след в след, абсолютно не глазея по сторонам. Не до этого было. А Любовь, казалось, не знала усталости и пёрла как лосиха на выпасе.

Наконец, вековуха резко встала как вкопанная и огляделась будто сбилась с пути. Райс, уткнувшись в неё тоже остановилась, и утерев варежкой взмокшее лицо закрутила головой, с удивлением отметив, что даже не заметила, как вскарабкались на высоченный холм, где теперь они стояли парочкой оглядывая темнеющие просторы, раскинувшиеся без конца и без края во все стороны.

– Ну, вроде успели, – выдохнула облегчённо Любовь, принимаясь рыть снег ногами, что-то разыскивая.

Снег на вершине едва достигал щиколоток и слежался плотным, сдавленным настом, поэтому ступать по нему оказалось сподручно, глубоко не проваливались. Но как оказалось, Матёрая не искала что-то, как изначально решила Райс, а откапывала, освобождая от снега нечто большое и плоское. Видимо искать ей даже под снегом не требовалось, потому что точно знала где и что находится.

Наконец вековуха срыла холмик, выдававшийся на ровной поверхности выпуклым сугробом, и Райс поняла, что та откапывала. Это оказался большой камень, плоский и ровный как специально сточенный. Размером в полтора роста в длину и в размах рук в поперечнике. Вековуха как камень очистила, принялась вокруг него дорожку вытаптывать, а как закончила, оглядела проделанную работу, удовлетворённо что-то пробурчала себе под нос и отправилась вниз по пологому склону, распинывать снег внизу, утаптывая следующую поляну и сооружая из снега заградительную стену с подветренной стороны.

Сбросив наконец свой мешок и стянув второй с ярицы, бегающей за ней как собачонка, пристроила поклажу на краю утоптанного места. Райс всю дорогу гадала, что же такое тяжёлое тащила за спиной, а когда Любовь развязав мешок, стала вынимать оттуда колотые поленья, даже рот раскрыла от возмущения, но возмутиться ей Матёрая не дала, пресекая на корню бессмысленный девичий бунт.

– А ты чё думала? Пока ты в круге валяться будешь мне тут замерзать чё ли? Я в ночь обратно не пойду. Заночую у костра. С утра уйду, а ты как Вал отпустит сама притопаешь в Терем. Я думаю, по следу дойдёшь, не заблудишься. А коли в эту ночь не придёт, что, замерзать будешь, дожидаясь следующей? А коль и на вторую не явится? Да на третий день ты каждое полено целовать будешь, что останется. Так что не дёргайся, ещё мало принесли.

Из рассказов рыжая знала, что этот круг долгим не бывает и всегда укладывается в три дня, вернее в три ночи. Особо «одарённые» задерживались и до пяти, но это уже крайности. Ну, а те, кто дольше, то находили их на том камушке замёрзшими. Хотя «ледышек» уже и в первую ночь было предостаточно.

В рядах последних Райс себя видеть категорически не желала и надеялась управиться за одну ночь, как и её мама в давние времена. Хотя внутренне всё же готовилась на более долгое пребывание «в гостях» у Вала Вседержителя.

Они практически не говорили между собой. Матёрая развела крохотный костерок и обе уселись рядом пить густой мясной отвар, заранее приготовленный ещё в Тереме и теперь разогретый в котелке. Хлебали по очереди. Райс ни пить, ни есть не хотела, но на нервной почве даже увлекалась, отчего Матёрой приходилось отбирать котелок силой.

Ночь уродилась ясная. Любовь, сидя у костра то и дело вскидывала голову и вглядывалась в темноту безлунного неба, усыпанного далёкими холодными искрами звёзд, будто что там выискивала и наконец решительно проговорила:

– Пора, девонька.

Райс безропотно встала с насиженного сугроба, посмотрела на заснеженный тёмный холм, а затем обернувшись к Матёрой жалобно попросила:

– Любовь. Только ты с утра, прежде чем уходить проведай меня.

– Вот ещё, – пробурчала недовольная вековуха, заёрзав в сугробе тем, на чём сидела, – даже не думай о таких вещих. Сама доковыляешь, ни маленькая. Ишь нашла девку-сиделку. А ну, сопли подотри да ступай на круг. Времени рассусоливать не осталось. Вот-вот средина ночи накроет.

С этими словами она задрала к небу и глаза, и указательный палец, будто там среди россыпи звёзд всё это белым-по-чёрному написано.

– Ладно, – отмахнулась кутырка, – дойду, не рычи.

И зашагала по протоптанной дорожке наверх.

Устроилась на валуне на ощупь в полной темноте. Звёзды ещё те светила, а луна совсем не показывалась. Как-никак новолуние. Лёжа на спине и закрыв глаза, скомандовала себе успокоиться, потерпеть чуток и гнать дурные мысли поганой метлой, чтобы даже не высовывались.

По рассказам тех, кто прошёл этот круг, главное заключалось в томительном ожидании. Вал мог не прийти в желанную ночь, мог не явится и во вторую, и в третью. Те, кто замёрз, по словам бывалых баб просто засыпал на морозе, не дождавшись Вседержителя.

Поэтому Райс под настойками вековух отсыпалась все последние дни и теперь прибывала, что называется ни в одном глазу. Но вместе с тем понимала, что замёрзшие впадали в сон ни с того, что спать хотелось, а от того, что попросту замерзали. Но не успела она обо всём этом додумать как следует и собраться с нужными мыслями, как ОН пришёл…

Лёгкий ветерок обдул девичье тело словно голую. Будто на ней не одеты ни сапоги из бобра, ни штаны, ни тулуп с шапкой стёганых мехом. Рыжая в раз почувствовала себя без всего, но при этом не замерзала, а до состояния паники испугалась. И если бы не сходила по-маленькому заранее, то наверняка залила бы Святой камень жёлтой непотребностью. Вот насколько её жуть проняла.

Ветерок хоть и казался ласковым, но за ним чувствовалась такая немереная мощь, что кутырка даже дёрнулась, порываясь рвануть отсюда, куда глаза глядят, но не тут-то было. Дуновение имело не только могучую силу, но и абсолютную власть над ней, поэтому царская дочь только и смогла что дёрнулась, но большего сделать у неё не получилось.

Поток обтекающего воздуха становился плотнее и по ощущениям гуще, пока его консистенция не уподобилось речной воде. Дыхание Райс само собой стало медленным и тягучим, будто не воздух вдыхает, а воду.

Она и не поняла, как это у неё получалось. Каждый вдох с выдохом из-за вязкости воздуха растягивался на один удар сердца дольше предыдущего. Кутырка не знала почему, но со страха только и делала, что считала удары собственного пульса, колотившего гулким глухим стуком по ушам.

Сначала вдох и выдох составлял восемь ударов сердца-молота. Через пару вдохов увеличившись до девяти и так далее. Сколько времени ушло на замедление дыхания, ярица понятия не имела, так как всецело занималась подсчётом долбящих ударов в голове, но в один прекрасный момент неожиданно почувствовала, будто жидкий воздух начал в неё просачиваться не через дыхание, а через всю кожу, то и дело вихрясь и порождая маленькие смерчи. Сначала непосредственно под кожей, затем ввинчиваясь всё глубже и глубже и, в конце концов, они забуравили внутри всего тела.

Когда же вихри проникли в голову, перед зажмуренными глазами Райс вспыхнули красочные ведения. Вокруг стало светло, но ни как бывает днём, а будто ночь подсветили факелами, только никакого огня нигде не видела.

То тут, то там замелькали странные фигуры чудовищ, излучающих тусклый свет и освещающих холм своими бесформенными телами. Двигались эти сияющие тени настолько быстро, что ярица не успевала их как следует рассматривать. К тому же при движении они расплывались, размазывались, теряя контуры и резкость собственных очертаний, но то, что мельтешащие сущности казались странными, Райс успевала улавливать. У одного рога разглядела, у второго лапы когтистые, у третьего морду с тусклым огнём, пылающим прямо в пасти.

Тут на девку кто-то навалился сверху, прижав к камню, да так, что чуть дух не выбил, и с грубой силой принялся раздвигать ей ноги. При этом у царской дочери сама собой вспыхнула перед распахнутыми глазами радуга, видимо со страха, и по телу пробежала вожделенная услада.

Она продолжала не дышать, впитывая тягучий воздух всем телом и в паху почувствовала острый вихревой смерч буравчиком, тыкающимся в районе её волосатой щёлки. Стало настолько приятно, что волосы под шапкой зашевелились и дыбом выстроились.

Но рыжая тут же опомнилась, и с негодованием осознала, что какая-то сволочь пытается её насиловать! Не отдавая тогда себе отчёт, что это Всемогущий Бог, девка просто не успела даже подумать о такой возможности, она кинулась вовсю сопротивляться и всячески пытаться избежать глумления над своей целомудренностью.

Шевельнуться не могла от прижавшей к камню силы, но бессознательно, сама того не понимая врубила меж ног судорогу до дикой боли в промежности. Из расслабленных рук, валяющихся плетьми вдоль тела, шибанула в предполагаемый отросток насильника нервные плети и при этом умудрилась запечатать своё девичье сокровище дрожью земли с мертвецким холодом, даже не формируя его в голове, а прямо там и сразу, и со всей дури на что сподобилась.