Текст книги "Эффект шимпанзе (СИ)"

Автор книги: Александр Березин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

На самом интересном месте Фай вдруг приложил палец к уху, прищурился, пробормотал что-то запредельно ядовитое, и, наконец, разочарованно вздохнул.

– Я не очень хочу это признавать, но наша доблестная полиция все-таки ухитрилась растерять остатки твоего отряда, – он виновато развел руками, – Так что я действительно не вижу смысла продолжать диалог. Можешь отправляться на поиски сам. Мне даже интересно, получится ли их разыскать у тебя.

– Мне не менее интересно, сможешь ли ты докопаться до дна этой кроличьей норы. Расскажешь, что найдешь, окей? – добродушным тоном парировал Мун. Даже по записи чувствовалось, что с плеч командира свалился Эверест.

– Не пойми меня неправильно. Это не твоя победа, а наш промах, – пригрозил Фай, – И, если хочешь убраться из страны не по частям, делай это в ближайшие сутки. Поскольку добавлять «и не возвращайся» бесполезно, просто предупреждаю: в следующий раз не вздумай забыть меч.

***

– Они поймали всех, кроме тебя, – добавил Мун, когда я закончил просмотр, – Так что ты всех спас. Снова.

– Что-то я ничего не понял.

– Они не могли атаковать нас, не поймав тебя или не удостоверившись, что ты мертв. Чтобы пропихнуть свою версию случившегося, им надо было убить всех одновременно.

– И зачем?

– Вот это самый интересный вопрос. Думаю, мы уже упустили шанс на него ответить. Но, очевидно, если они пошли на такие меры – мы наткнулись на что-то потрясающее.

– Тогда… нужно разобраться с единственным вопросом, который нам по силам, – написал я.

***

Операция должна быть рутинной и безопасной – по крайней мере, так меня успокаивали врачи. При этом у них на лицах было написано: «мы понятия не имеем, что сейчас произойдет».

Я снизил чувствительность обратной связи до минимума, но место ожидаемого вмешательства все равно ощущалось. Тогда Габриель провел местную анестезию, и вместе с каким-то неизвестным мне напарником приступил к работе.

Многострадальную кожу на затылке, только успевшую принять нормальный вид, снова пришлось подвинуть. Затем врачи долго возились с металлической пластиной, заменяющей мне кусок черепа: похоже, крепилась она как-то нестандартно. Я не почувствовал, когда ее наконец сняли, но понял это, когда один из врачей икнул.

Мун присутствовал здесь же, у меня за спиной, в таком же стерильном врачебном облачении. Врачи расступились, пропуская его получше рассмотреть открывшуюся картину. Я слышал, как он вздохнул, так ничего и не сказав. А затем передо мной открылся диалог видеовызова.

«Принять»

Командир, решив обойтись без лишних слов, просто передавал мне то, что видели его собственные глаза. Этого оказалось более чем достаточно. И поначалу у меня возник только один вопрос.

На кой черт устройству, находящемуся внутри черепной коробки, светодиодная индикация?!

***

Нет, конечно, я уже догадывался, что увижу. И, тем не менее, не верил своим глазам. Равно как и все остальные. Реальность оказалась не просто бредовей, чем мы ее себе представляли, а бредовей, чем мы могли себе представить.

Какой-то небольшой части меня – видимо, безбашенному исследователю, который так хотел в космос – развитие событий даже нравилось, поскольку обещало еще более глубокие переделки в будущем. И эта часть сейчас тихонько посмеивалась над остальными «пессимистами», обессилено бродившими по замкнутым кругам логики.

Как там говорят – отрицание, гнев, торг, что-то еще... принятие. Отрицать очевидное у меня никогда не получалось, поэтому основной эмоцией стал гнев. Благо, у него была четкая цель: Винсент Лоран.

«Что ты, старик, вздумал поиграть в бога? Мало нам было проблем?..»

Хотя, если задуматься поглубже… В чем я его обвиняю? В том, что создал меня – если это вообще его работа? Но альтернативной для меня было бы просто несуществование – разве я выбрал бы ее?

Шальная мысль промелькнула в моей голове. Одна из тех, при виде которых сознание шарахается в сторону с выражением «я ни при чем», которые внезапно возникают из ниоткуда и так же исчезают. Состояла она в следующем: если я прострелю себе голову, то разожмется ли палец, держащий курок, или пистолет так и будет палить во все подряд, пока не кончатся патроны? У обычного киборга палец разжимается – это я точно знал.

Но вот перед кем Винсент точно виноват, так это перед оригинальным Стивом. Который почти наверняка мертв. Интересно, может ли в нашем законодательстве человек стать жертвой преступления посмертно?

А ведь я и правда имею мало общего с тем Стивом. В отличие от него, я бы ни за что не связался с военными, не смог бы расположить к себе слишком импульсивную и самодостаточную Мишель, не решился бы на большую часть его поступков... Он был гораздо самоувереннее меня. И как можно было не заметить такой очевидной подмены раньше?

Мун тем временем с головой ушел в расследование. Он отменил все задачи, которые мог, а остальные передал вниз по цепи командования. Похоже, он видел в ситуации какой-то еще более глубокий смысл, который его сильно беспокоил. Уже через час после операции он пришел поведать о своих результатах.

Я сидел один в выделенной для меня жилой комнате штаба, плотно сжавшись и глубоко погрузившись в экзистенциальные терзания. Мун намеренно шел громче, пытаясь, наверное, звуком шагов заменить слова, которых у него не было. Я подождал, пока он остановится, и лишь затем поднял глаза.

– А ведь прототипы нейросетей, способных проходить тест Пенроуза, все-таки существуют официально. Пока только в лабораториях. Хотя на людей они ни капли не похожи, – тихо проговорил он.

Это я уже и так знал. Но не знал, что искать дальше.

– Ты ведь догадывался об этом? – неожиданно для самого себя спросил я. Кислородная маска усиливала и без того мертвенную интонацию моего голоса еще на порядок, так что его звучание отдавалось мурашками даже на моей собственной спине.

– Я? Нет. Я предполагал, что ты чего-то мне недоговариваешь, думал, быстро пойму, что именно… Но я и предположить не мог, что кроличья нора может быть так глубока, – проговорил Мун.

– Но ты не побоялся сразу взять меня в свой штаб?

– До недавних пор нам некого было бояться, – грустно усмехнулся Мун.

– Как думаешь, был бы мир лучше, не умей мы генетически модифицировать людей? – снова перевел тему я.

Мун не задумался ни на секунду.

– Конечно, нет. Любую технологию можно обратить в оружие, но это аргумент не против технологии. Генетическая модификация уже спасла на три или четыре порядка больше жизней, чем разрушила. Тем более, что ее альтернатива – естественный отбор.

Сообразив, что я пытаюсь передать ему инициативу, Непобедимый продолжил:

– Я далеко не философ, но некоторые выводы напрашиваются сами собой. Во-первых: наше происхождение не имеет значения, если непредвзятый наблюдатель не может указать, чем мы отличаемся от других людей. Не в вопросах физиологии, а по сути.

– Почему?

– Потому что не все вопросы вообще имеют ответ. Нельзя точно сказать, кто является человеком, а кто – нет. Это как с религией. Невозможно точно сказать, существует бог или нет – вопрос изначально поставлен таким образом, что не может иметь ответа. Нам приходится решать для себя, что более вероятно, и жить, исходя из этого решения.

– И самое сложное – жить…

– Если задуматься – твоя природа не мешает тебе жить. Скорее даже наоборот. Мешает лишь твое отношение к ней. Как только ты победишь его, жизнь сразу наладится.

– Логично. А как его победить?

– У всех по-разному. Мне нужно было простить Китай. Без гнева, который их подпитывал, остальные эмоции вскоре прошли.

Я не знал, что еще сказать. Поэтому Мун снова принял инициативу:

– Мы тут с парнями подумали… Если предположить, что эти гиноиды из Бостона… такие же, как ты, то это объясняет все, что там произошло. И сигнал, и попытку убрать свидетелей… Ну и континуум новых трудностей появляется, как обычно. Но доказать это теперь практически невозможно.

Затем командир отвернулся, и пару минут мы оба думали о своем. Наконец, придя к какому-то заключению для себя, он спросил:

– Когда ты готов идти в НИИ?

***

Безлунная ночь закрывала плотным слоем тьмы все, что не было специально освещено – а мало у кого была энергия на лишнюю подсветку. Редкие прохожие вынуждены были надеть специальную одежду с пьезоэлектрическими «фарами», чтобы, по крайней мере, не натыкаться друг на друга. На крыше третьего корпуса НИИ нейрофизиологии виднелись лишь четыре красных маяка, обозначающих углы здания для авиации. Даже посадочная площадка не была освещена – видимо, никто в ближайшее время не собирался ей пользоваться.

На самом деле, весь город был освещен так слабо, что даже из его центра на небе ясно просматривались звезды. И некоторым это казалось насмешкой над человечеством. Напоминанием о тщетности наших попыток бороться с темнотой, да и с естественным порядком вещей в принципе.

С другой стороны, возможность смотреть на звезды по ночам словно бы повлияла на восприятие горожан. Благодаря современному образованию все знали, что представляет собой космос. Это безграничная, безжизненная тьма, которая не прощает ошибок, и которой нет никакого дела до нас. Лишь одна несоизмеримо крохотная точка – исключение из общего правила. И мы едва ее не уничтожили. Мурашки на спине, возникающие от этой мысли, действовали иногда не хуже, чем уголовные статьи за экологические преступления.

Когда-нибудь мы решим оставшиеся проблемы с термоядерной энергией, и ночная тьма снова отступит. Но надолго ли?

Впрочем, сейчас эти условия нам на руку. Никто не обратил внимания на маленький гражданский конвертоплан, который спикировал к крыше, завис над ней на несколько секунд, а затем снова набрал высоту и исчез во тьме.

Конечно, не все так просто. Со всех сторон крыши свисали охранные камеры, способные распознать инородный объект даже в таких условиях. Но всевидящее око – палка о двух концах. Мун тоже мог безошибочно определять их положение, и идти так, чтобы ни на секунду не попадаться в их поле зрения. Планы здания у него тоже были. Я уже и не спрашивал, откуда они взялись.

Первым делом мы нашли решетку центральной вентиляционной шахты, несколькими взмахами силовых ножей перерубили болты служебного люка, и, на ощупь нашаривая ступеньки, поползли вниз. Крепления лестницы предательски скрипели, заполняя всю шахту жутковатым эхом.

Спустившись на десяток этажей, мы добрались до помоста с дверью. Мун быстро отключил замок, ненадолго застыл, прислушиваясь, не последует ли с той стороны ответной реакции, а затем толкнул дверь внутрь. Такое же темное помещение за ней оказалось одним из контроллеров микроклимата. Множество разнокалиберных труб, протянутых по его стенам, излучали приятное тепло. Из него мы вышли в нормально освещенный белый коридор. Никого не встречая на пути, мы добрались до аварийной лестницы, очень удобно соединяющей все этажи здания, и при этом гарантированно заброшенной.

Вот мы и на нужном этаже. Прежде, чем открывать дверь на лестничной площадке, Мун опустился на колени, просунул под нее какую-то тонкую трубку, пошевелил ей из стороны в сторону и прошептал:

– Там люди. Возможно, уйдут. Ждем.

Мы затихли, напряженно вслушиваясь. Из-за двери доносились голоса – кажется, трое – но из их слов понять удавалось немногое. «Обучение», «сеть», «не буди»… Кто-то хихикнул, а затем послышались удаляющиеся шаги. Два оставшихся голоса перекинулись несколькими репликами и также исчезли. Наконец Мун шагнул вперед и очень медленно отворил дверь. Убедившись, что путь свободен, он подал мне соответствующий знак и метнулся к ближайшему углу, чтобы укрыться за ним.

Непобедимый двигался короткими перебежками, фиксируя в пространстве опорную точку, быстро перемещаясь в нее, а затем оценивая дальнейшую дорогу. Я следовал за ним с интервалом в одно перемещение: как только Мун покидал свое укрытие, его тут же занимал я. Пару раз на нашем пути встречались работники НИИ, вынуждая менять маршрут на ходу. Впрочем, Мун отлично понимал, что делает. И пока все складывалось безукоризненно.

За считаные минуты мы добрались до цели. Войдя в лабораторию, мы не стали включать свет, вместо этого переключившись на ночное зрение. В первом помещении, где мы находились, стояло множество столов, заваленных запчастями, инструментами и кружками. Справа и слева высветились открытые дверные проемы. Насколько я мог видеть отсюда, в левом зале стоял какой-то специализированный 3D-принтер огромных размеров, а в правом – мейнфрейм, тихонько гудящий кулерами.

– Сначала дальние помещения. Я налево, – прошептал Мун.

«В прошлый раз на этом месте у нас начались проблемы» – подумал я, но снова послушался.

Плохо представляя, что именно ищу, я вошел в правую дверь и огляделся. И почти сразу мое внимание привлек ряд гладких контейнеров эллипсоидной формы, расставленных в линию перед мейнфреймом и соединенных с ним широкими шлейфами проводов. По объему они примерно соответствовали человеческим головам, а сверху на каждом виднелся номер. Ближайший ко мне и последний в ряду был тринадцатым. Хотя… Нет, не все они были расставлены в одну линию. Контейнер с номером 9 был отодвинут в дальний угол комнаты, ни к чему не подключен и открыт. Внутри у него было пусто.

Я подошел к тринадцатому контейнеру и осторожно коснулся его. Затем поддел пальцем прорезь, явно несущую функцию ручки, и без усилий поднял верхнюю половину эллипсоида.

Внутри, на подушке из упругого прозрачного уплотнителя, покоилось устройство до боли знакомого вида. Теперь я мог поподробнее его рассмотреть. Спереди на корпусе было выгравировано то же число, что и на контейнере, а снизу свисали многочисленные провода, как раз и уходящие в мейнфрейм. Светодиоды сзади не горели.

Я ошарашенно пошел дальше вдоль ряда, открывая контейнеры по очереди. Все они содержали в себе одинаковые устройства, различающиеся только номерами. Все с тринадцатого по второй, не считая, само собой, девятого. Я догадывался, что содержимое первого контейнера должно отличаться, поднимая его крышку… И не ошибся. Уплотнитель на его дне еще сохранял знакомую форму, но почему-то лежала в нем электромагнитная граната.

В то же мгновение двери за моей спиной с силой захлопнулись, а вся электроника в помещении отключилась.

«Как же я недооценивал серьезность твоих намерений, Винсент»

А затем я провалился во тьму.

chapter[7] = «Amor vincit omnia»

Проснулся я практически мгновенно, обнаружив себя в комфортабельном кресле в уютно обставленном помещении, оформленном в винтажных зеленых тонах, даже с виртуальным камином у одной из стен. Винсент сидел напротив меня, задумчиво опустив голову на грудь. На столе между нами, стилизованном под деревянный, стоял чайный сервиз невообразимой древности, состоящий из большого чайника и четырех чашек. Выходящее на восток панорамное окно медленно затемнялось по мере того, как в него попадало все больше лучей восходящего солнца, сохраняя в помещении комфортный уровень освещенности.

Заметив, что я очнулся, Винсент приподнял голову и произнес:

– Предлагаю тебе выслушать меня прежде, чем что-то предпринимать. Уверен, что ты и сам хочешь знать правду.

Я ничего не ответил, а лишь пронзил профессора испепеляющим взглядом.

– Теперь я могу рассказать все, – добавил тот, наливая чай сначала себе, а затем мне. Выражение его лица было предельно серьезным, но меня он не боялся. Не потому ли, что в его левой, искусственной руке спрятано какое-то оружие? Утверждать этого точно я не мог, а лишь интерпретировал отсутствие перчатки.

– Что я такое? – задал я наиболее очевидный вопрос искусственно угрубленным голосом.

– Квантовая нейронная сеть, функционально неотличимая от человеческого мозга, – Винсент спокойно выдал давно заготовленный ответ.

– Как это возможно?

– Это не запрещено никаким законом природы – значит, возможно.

– Но как вы это сделали? – мой тон незаметно становился все менее озлобленным и все более заинтересованным. Любопытство отодвигало экзистенциальную неопределенность от фокуса внимания.

– Саму технологию разработали, конечно, не мы. Квантовые мемристоры создали еще годах в сороковых, схемы на их основе давно тестируются во всем мире – так сказать, на мышах. Мы лишь сделали то, чего никто другой сделать пока не решался, ну и разобрались с возникшими трудностями.

– Откуда у меня память настоящего Стива? И что с ним стало?

– Это как раз одна из проблем, которые мы решили сами. Выделили общие для всех людей характеристики и добавили к ним всю информацию о Стиве, которую только можно было найти в сети. Вышло чуть хуже, чем я рассчитывал – причем не столько из-за наших недоработок, сколько из-за твоей проницательности и его скрытности. Я, честно говоря, рассчитывал, что подвох вскроется чуть позже… А оригинального Стива нашли со сломанной шеей, слишком поздно, чтобы помочь.

Я непроизвольно закусил нижнюю губу.

– Ладно, а производство самого устройства?

– Оказалось нам вполне по силам. Правда, пришлось долго работать над оптимизацией, чтобы вес и КПД не сильно отличались от биологического мозга.

– И вы не побоялись отпускать такой ценный прототип гулять на свободе?

– А какой нам толк от тебя в лаборатории? Требовалось понять, как ты будешь вести себя в реальной жизни. Какие варианты развития событий у нас были? Ты мог либо исчезнуть – тогда мы бы продолжили эксперимент с кем-то другим; либо самостоятельно раскрыть все карты общественности – что я в любом случае собирался сделать; либо докапываться до истины – на твоем месте я поступил бы так же. На самом деле, твое подчинение моим указаниям мы сочли бы провалом эксперимента.

– Эти «другие»… Они будут чем-то типа моих двойников?

– Маловероятно. Программа обучения нелинейна. Вы развиваетесь так же, как и реальные люди, под влиянием множества случайных факторов. Возможных результатов не меньше, чем человеческих характеров в принципе.

– Да, кстати… А где номер 9? Я думал уже познакомиться с ним к этому моменту.

– Я… понятия не имею, где он, – резко помрачнев, выдавил из себя ответ Винсент.

– Ничего себе… Это как?

– Его выкрали. Накануне твоей авиакатастрофы.

– И как продвигаются поиски?

– Никак. У нас нет ни улик, ни подозреваемых. И объявлять в розыск нечего. Мы бессильны.

– Так вот почему ты наворотил тут столько защиты…

– Да, ее следовало установить с самого начала. Это моя ошибка. И пока я не знаю, чего она может нам стоить.

– Ладно, а... Зачем все это? – я наконец добрался до самого зрелого вопроса.

– Заче-е-ем?.. – глубокомысленно протянул профессор, – Я долго думал, как отвечу тебе. Позволь начать издалека.

Винсент отпил чаю, соединил пальцы рук на груди, опустил глаза и принялся за свой монолог:

– Более двух тысяч лет назад, во времена расцвета античной культуры, место человека во Вселенной было предметом спора. Было предложено много удивительно разумных для того времени гипотез. Сократ, к примеру, заглянул настолько далеко, что лишь сейчас мы осознаем реальный смысл некоторых его предположений. Несмотря на это, тогда мы проиграли. Господствующей идеей стала самая примитивная из возможных: человек – высшее существо, созданное по образу бога, Земля – центр Вселенной, и так далее. Она победила не аргументами, а физической силой. И не потому, что была лучше, а потому, что принявшие ее рабы становились более покорны своим хозяевам, опьяненные гордостью за видовую принадлежность и обещаниями вознаграждений после смерти. Для людей ведь нет ничего важнее, чем чувство собственной значительности.

Тут на краю моего поля зрения всплыло уведомление о новом сообщении. От Муна. Незаметно развернув его, я прочел:

«Я за вами наблюдаю. Все под контролем»

Чтобы не возбуждать подозрений, отвечать я не стал. Винсент, впрочем, был достаточно занят, чтобы не обращать на это внимания:

– Императоры, которых интересовало лишь собственное сиюминутное благополучие, с энтузиазмом вырезали всех несогласных, и более чем на тысячу лет установился квазистабильный порядок, при котором люди не выбирали, что считать правдой. Мы думали, что сокрушили его, но это ошибка. Мы научились отделять правду ото лжи, но по-прежнему не умеем отделять добро от зла. Мораль антропоцентризма никуда не делась. Люди продолжают интуитивно считать себя чем-то уникальным и неповторимым, а Землю – неуязвимой и вечной. Именно это привело нас к климатической катастрофе: развитие морали катастрофически отстало от развития технологий. Чем дальше, тем чаще будут возникать подобные ошибки, и тем хуже будут их последствия.

– Но почему только мораль? У кризиса была куча предпосылок. Политика, экономика...

– Да, но согласись, что насколько бы плоха ни была экономика, люди не начинают есть друг друга – именно за счет морали. Говоря максимально упрощенно, здесь та же ситуация.

– В каком смысле?

– Если использовать формулировку Канта, люди не могут рассматривать других людей как средство достижения цели. Но Землю, всех остальных живых существ и роботов мы рассматриваем именно так. Если изменить эту парадигму, мир изменится автоматически. Подавляющее большинство людей, как ни странно, обладают развитой совестью. Нельзя заставить их делать зло, не обманув. Антропоцентрическая мораль позволяет с легкостью осуществить такой обман. Достаточно немного изменить определение человека – и появляется нацизм. Придумать ложные ценности – появляется религия со всеми своими побочными эффектами. Продолжать можно до бесконечности. И с этим надо покончить.

– А причем здесь я?

– Я как раз собирался это объяснить. Ты можешь ударить в самое слабое место старой морали, и в один день обрушить ее. Это место – определение человека. И это станет завершением Плана, над которым я работал большую часть жизни. Хотя, если честно, его автор – не я. План впервые придумал Ричард Докинз, задолго до того, как мир полетел в тартарары. Чтобы доказать порочность антропоцентрической морали, он предложил – гипотетически – вывести гибрида человека и шимпанзе, то есть существо, которое нельзя будет однозначно классифицировать как человека или животное. Конечно, он не был сумасшедшим, чтобы попытаться реализовать свою идею…

– Я и есть этот гибрид? – вставил я скорее утвердительную, нежели вопросительную реплику.

Винсент опустил глаза и кивнул.

– Мы позже назвали это «эффектом шимпанзе». Один факт твоего существования, как только он вскроется, мгновенно разрушит все аргументы, на которые опирается старая система. Это вынудит людей создать новую, более устойчивую мораль, отвечающую реалиям нашей жизни. И для этого придется отказаться от идеи о нашем превосходстве над всей остальной Вселенной. Кстати, многие животные и так мыслят почти на человеческом уровне, и то, что мы до сих пор не признали их базовые права – величайшее преступление против морали в истории. Обезьяны, слоны, дельфины, многие птицы, даже чертовы осьминоги. Проблема в этом «почти». Никакие зоопсихологические исследования не сдвинут такую тяжелую парадигму, как антропоцентризм. Нужно что-то принципиально новое. Полный, неотличимый эквивалент человека.

Теперь он, по-видимому, закончил.

– Что будет, если я откажусь от своей роли?

– То же, что и в случае твоей смерти. Просто начнем сначала. Потому что я уже не могу отказаться от дела всей своей жизни, – виновато развел руками профессор.

– Редкостный ты эгоист, – пробормотал я.

– Да, я прекрасно это понимаю, и я готов головой отвечать за свои решения. Но я также не пожалею ничего, чтобы довести дело до конца. Поэтому, в случае твоего согласия сотрудничать, – Винсент слегка наклонил голову набок и поднял глаза на меня, – Я обеспечу тебя абсолютно всем, что смогу достать, легально или нелегально. И, если потребуется, организую безопасное отступление.

– Тебе для полноты образа только дьявольского смеха и очков не хватает, – заметил я, слегка ухмыльнувшись. На лице Винсента промелькнуло облегчение.

– Нет, я серьезно. Мне пока очень не нравится эта затея. Откуда ты знаешь, что все пройдет по твоему плану? Что за подход «цель оправдывает средства»?

– Это подход, на котором изначально строился весь технический прогресс, нравится нам это или нет. Либо опасности новых технологий вскрываются на практике, унося при этом жизни людей, либо власть предержащие намеренно используют их как оружие. Кто-то в любом случае страдает. Но это не аргумент против развития, потому что иначе мы подписываем приговор всем тем, кто еще не родился – кого можно было бы спасти при помощи технологий. А их число априори больше числа тех, кому не повезет сейчас. Что же касается Плана, то он уже почти завершен. Остался один шаг. А потом начнем действовать по обстоятельствам.

– «Наше дело – сломать, а строить будут другие?» – с иронией спросил я.

– Это лишь метафора. Моя цель в том, чтобы заставить людей пошевелить мозгами. Естественно, это приведет к каким-то разрушениям, потому что наше общество не рассчитано на подобные перемены. Но, в среднем, думать не бывает вредно. К тому же, отказавшись от Плана сейчас, мы уже ничего не изменим. Технология общедоступна, и я не единственный, у кого достаточно наглости этим воспользоваться.

– А действительно. Почему китайцы вас не обошли?

– Скорее всего – обошли, просто мы об этом не знаем. Непобедимых они успешно скрывали двадцать лет. И я даже боюсь думать, над чем они работают сейчас.

– Например?

Винсент устало подпер лоб рукой и высказал свое предположение:

– Сверхразум. ИИ, превосходящий человека. Со всеми вытекающими.

Я ошарашенно уставился в пол. Только сейчас до меня дошла вся опасность затеи Винсента. Он не просто играет в бога – он жонглирует божественным огнем прямо над готовым костром человеческой цивилизации.

– То есть, я не знаю, насколько сильно такой разум может превзойти человека, – добавил Винсент, заметив мое беспокойство, – простое наращивание сети дает лишь логарифмический рост эффективности, так что для создания реального сверхразума нужна гораздо более мощная исследовательская база. Может, это вообще невозможно. Лет сорок назад все эксперты предсказывали, что мир вот-вот захватят классические нейросети, но как-то не зашло.

– А я могу быть умнее человека? – неожиданно поинтересовался я.

– Не обязательно умнее, но лучше – да. Про проницательность я уже упоминал. Кроме того, ты уже наверняка нашел функцию «замедления времени»?

– Было дело.

– Позже я дам тебе полный контроль над ее активацией. Делать это раньше было, как ты понимаешь, рискованно. Слишком долгое использование может тебя сжечь.

– Этим сюрпризы исчерпываются?

– Сюрпризы – да. Но есть еще и закономерные преимущества. Без биологического тела тебе практически безразличны параметры окружающей среды, ты можешь уходить в гибернацию на тысячи лет и питаться одним электричеством. Догадываешься, какие возможности это открывает?

– Какой ты предусмотрительный, – усмехнулся я, – Хочешь оставить Землю своему виду, а нас сплавить в космос?

– Это уж ты сам решай, – отмахнулся Винсент, – Я вообще не планирую ничего дальше месяца наперед от нашего разговора. И не говори «вид» в таком контексте. Это неуместно…

– А что с законами на ограничение антропоморфности? Ты собираешься открыто признать…

– А тут я использую интересную юридическую уловку. У нас в законе пока нет понятия «сильный ИИ». Есть только люди и роботы. Причем признаки их различения таковы, что сильный ИИ должен считаться человеком. А изменить их довольно сложно.

– Ладно, а какая во всем этом выгода для тебя? Мне не очень верится, что ты действовал исключительно ради «блага человечества».

– Имеешь полное право не верить. Но и я имею право не раскрывать свои личные мотивы.

Я хмыкнул и задумался над следующим вопросом.

– И все-таки не очень я понимаю, как ты планируешь менять мораль. Особенно сейчас. Люди и так едва держатся. Неужели это подходящее время, чтобы начинать борьбу за гражданские права роботов?

– И животных.

– Еще лучше.

– Да, самое что ни на есть подходящее, – непринужденно ответил Винсент, – По крайней мере, такой вывод я делаю из нашей истории. Когда старшее поколение предает своих детей, те, естественно, начинают ненавидеть все старое. В обществе образуется идеологический вакуум. И лучше его заполним мы, чем очередной Гитлер.

– А у тебя есть, чем его заполнить?

Винсент молча протянул руку к столу, поднял с него электронную книгу и повернул ее экраном ко мне. «Винсент Лоран. Жизнь после антропоцентризма для чайников» – прочитал я титульном листе.

Тут дверь в комнату щелкнула и медленно отворилась. Из-за нее с совершенно неприкаянным видом высунул голову Мун, огляделся и бесшумно проскользнул внутрь со словами:

– Вы продолжайте, я не помешаю.

Почему-то Винсент был немногим более удивлен, чем я.

– А ты-то что здесь забыл? – поинтересовался он.

– Да так, интересно стало, чем вы реально занимаетесь. Очень не люблю, когда мне предлагают искать какую-то магическую коробочку, не информируя, что в ней и кому она могла понадобиться.

– Почему у меня такое ощущение, что вы изначально были заодно? – спросил я.

– Ты сильно переоцениваешь мои способности к заговорам, – пожал плечами Мун, – Я честно пытался тебя вытащить, но дверь была заблокирована аппаратно, а меча я не взял. Пришлось искать обходной путь, но когда я добрался до лаборатории, тебя там уже не было. А незадолго до этого мы встречались в связи с поисками того, что, оказывается, было Девятым.

Тем временем Винсент наполнил третью чашку и поставил ее с той стороны стола, у которой стоял Непобедимый, но тот не стал даже садиться.

– Я так понимаю, ты в курсе дела? – спросил профессор.

Мун кивнул.

– А сколько еще таких людей?

– Весь мой отряд, само собой. Я попросил их пока держать язык за зубами, но ты же понимаешь... Тайное всегда становится явным.

– Этого следовало ожидать, – согласился Винсент, – Постарайся только, чтобы информация не утекла из белой зоны до официальной огласки. Просто ради нашей безопасности.

– А я в деле? – поинтересовался Мун.

– Теперь уж да, куда ты денешься.

– Отлично. Тогда у меня есть вагон критики для твоего плана…

– Если позволишь, я сначала закончу со Стивом.

– Конечно, – сказал Мун, а затем так же неслышно выскользнул из комнаты, затворив дверь.

Винсент вздохнул, отпил чаю и вновь обратился ко мне:

– Конкретно твоя роль в соответствии с Планом очень проста. Нужно, чтобы твое существование подтвердили независимые ученые. Они должны проверить две вещи: что ты человек по академическому определению, и при этом не человек в биологическом смысле. То есть посмотреть, что у тебя в голове, и провести известные тесты. Параллельно я выложу все наши наработки в открытый доступ, и начнется война с этическими комитетами за право воспроизвести эксперимент, но это уже тебя не коснется. Твою собственную безопасность я предлагаю обеспечить, временно заменив тело. Тогда личность Стива Сандерса останется твоим прикрытием, до тех пор, пока ты сам его не раскроешь.