Текст книги "Как по лезвию"

Автор книги: Александр Башлачев

Когда мы вдвоем

 
Когда мы вдвоем
Я не помню, не помню, не помню о том, на каком
мы находимся свете.
Всяк на своем. Но я не боюсь измениться в лице,
Измениться в твоем бесконечно прекрасном лице.
Мы редко поем.
Мы редко поем, но когда мы поем, подымается ветер
И дразнит крылом. Я уже на крыльце.
 
 
Хоть смерть меня смерь,
Да хоть держись меня жизнь,
Я позвал сюда Гром – вышли смута, апрель и гроза.
Ты только поверь,
Если нам тяжело – не могло быть иначе,
Тогда почему, почему кто-то плачет?
Оставь воду цветам. Возьми мои глаза.
 
 
Поверь – и поймешь,
Как мне трудно раздеться,
Когда тебя нет, когда некуда, некуда, некуда деться.
Поверь – и поймешь,
То, что я никогда,
Никогда уже не смогу наглядеться туда,
Где мы, где мы могли бы согреться,
Когда будет осень,
И осень гвоздями вколотит нас в дрожь.
 
 
Пойми – ты простишь
Если ветреной ночью я снова сорвусь с ума,
Побегу по бумаге я.
Этот путь длиною в строку, да строка коротка.
Строка коротка.
Ты же любишь сама,
Когда губы огнем лижет магия,
Когда губы огнем лижет магия языка.
 
 
Прости – и возьмешь,
И возьмешь на ладонь мой огонь
И все то, в чем я странно замешан.
Замешано густо. Раз так, я как раз и люблю.
Вольно кобелю.
Да рубил бы я сук,
Я рубил бы всех сук, на которых повешен.
Но чем больше срублю, тем сильней затяну петлю.
 
 
Я проклят собой.
Осиновым клином – в живое. Живое, живое восстало в груди,
Все в царапинах да в бубенцах.
Имеющий душу – да дышит. Гори – не губи.
Сожженной губой я шепчу,
Что, мол, я сгоряча, я в сердцах,
А в сердцах – я да весь в сердцах,
И каждое бьется об лед, но поет – так любое бери и люби.
Бери и люби.
 
 
Не держись, моя жизнь,
Смертью после измеришь.
И я пропаду ни за грош
Потому, что и мне ближе к телу сума.
Так проще знать честь.
И мне пора,
Мне пора уходить следом песни, которой ты веришь.
Увидимся утром. Тогда ты поймешь все сама.
 

Посошок

 
Эх, налей посошок, да зашей мой мешок —
На строку – по стежку, а на слова – по два шва.
И пусть сырая метель мелко вьет канитель
И пеньковую пряжу плетет в кружева.
 
 
Отпевайте немых! А я уж сам отпою.
А ты меня не щади – срежь ударом копья.
Но гляди – на груди повело полынью.
Расцарапав края, бьется в ране ладья.
 
 
И запел алый ключ. Закипел, забурлил.
Завертело ладью на веселом ручье.
А я еще посолил. Рюмкой водки долил.
 Размешал и поплыл в преисподнем белье.
 
 
Перевязан в венки мелкий лес вдоль реки.
Покрути языком – оторвут с головой.
У последней заставы блеснут огоньки,
И дорогу штыком преградит часовой.
 
 
– Отпусти мне грехи! Я не помню молитв,
Но, если хочешь – стихами грехи замолю.
Объясни – я люблю оттого, что болит,
Или это болит оттого, что люблю.
 
 
Ни узды, ни седла. Всех в расход, все дотла.
Но кое-как запрягла. И вон – пошла на рысях!
Эх, не беда, что пока не нашлось мужика.
Одинокая баба всегда на сносях.
 
 
И наша правда проста, но ей не хватит креста
Из соломенной веры в «спаси-сохрани».
Ведь святых на Руси – только знай выноси!
В этом высшая мера. Скоси-схорони.
 
 
Так что ты, брат, давай! Ты пропускай, не дури!
Да постой-ка: сдается, и ты мне знаком…
Часовой всех времен улыбнется: – Смотри! —
И подымет мне веки горячим штыком.
 
 
Так зашивай мой мешок да наливай посошок!
На строку – по глотку, а на слова – и все два.
И пусть сырая метель все кроит белый шелк,
Мелко вьет канитель да плетет кружева.
 

Ванюша

 
Как ходил Ванюша бережком вдоль синей речки
Как водил Ванюша солнышко на золотой уздечке
 
 
Душа гуляла
Душа летела
Душа гуляла
В рубашке белой
Да в чистом поле
Все прямо прямо
И колокольчик
Был выше храма
Да в чистом поле
Да с песней звонкой
 
 
Но капля крови на нитке тонкой
 
 
Уже сияла, уже блестела
Спасая душу,
Врезалась в тело
 
 
Гулял Ванюша вдоль синей речки
 
 
И над обрывом
Раскинул руки
То ли для объятия
То ли для распятия
 
 
Как несло Ванюху солнце на серебряных подковах
И от каждого копыта по дороге разбегалось
двадцать
пять
рублей
целковых.
 
 
Душа гуляет. Душа гуляет
 
 
Да что есть духу пока не ляжешь,
Гуляй, Ванюха! Идешь ты, пляшешь!
 
 
Гуляй, собака, живой покуда!
Из песни – в драку! От драки – к чуду!
 
 
Кто жив, тот знает – такое дело!
Душа гуляет и носит тело.
 
 
Водись с любовью! Любовь, Ванюха,
Не переводят единым духом.
 
 
Возьмет за горло – и пой, как можешь,
Как сам на душу свою положишь.
 
 
Она приносит огня и хлеба,
Когда ты рубишь дорогу к небу.
 
 
Оно в охотку. Гори, работа!
Да будет водка горька от пота!
 
 
Шальное сердце руби в окрошку!
Рассыпь, гармошка!
Скользи, дорожка!
Рассыпь, гармошка!
 
 
Да к плясу ноги! А кровь играет!
Душа дороги не разбирает.
 
 
Через сугробы, через ухабы…
Молитесь, девки. Ложитесь, бабы.
 
 
Ложись, кобылы! Умри, старуха!
В Ванюхе силы! Гуляй, Ванюха!
 
 
Танцуй от печки! Ходи вприсядку!
Рвани уздечки! И душу – в пятку.
 
 
Кто жив, тот знает. Такое дело.
Душа гуляет – заносит тело.
 
 
Ты, Ванюша, пей да слушай —
Однова теперь живем.
Непрописанную душу
Одним махом оторвем.
 
 
Хошь в ад, хошь – в рай,
Куда хочешь – выбирай.
Да нету рая, нету ада,
Никуда теперь не надо.
 
 
Вот так штука, вот так номер!
Дата, подпись и печать,
И живи пока не помер —
По закону отвечать.
 
 
Мы с душою нынче врозь.
Пережиток, в опчем.
Оторви ее да брось —
Ножками потопчем.
 
 
Нету мотива без коллектива.
А какой коллектив,
Такой выходит и мотив.
 
 
Ох, держи, а то помру
В остроте момента!
В церкву едут по утру
Все интеллигенты.
 
 
Были – к дьякону, к попу ли,
Интересовалися.
Сине небо вниз тянули.
Тьфу ты! Надорвалися…
 
 
Душу брось да растопчи.
Мы слюною плюнем.
А заместо той свечи
Кочергу засунем.
 
 
А Ванюше припасла
Снега на закуску я.
Сорок градусов тепла
Греют душу русскую.
 
 
Не сестра да не жена,
Да верная отдушина…
Не сестра да не жена,
Да верная отдушина.
 
 
Как весь вечер дожидалося Ивана у трактира красно солнце
 Колотило снег копытом, и летели во все стороны червонцы
 
 
Душа в загуле.
Да вся узлами.
Да вы ж задули
Святое пламя!
 
 
Какая темень.
 
 
Тут где-то вроде душа гуляет
Да кровью бродит, умом петляет.
 
 
Чего-то душно. Чего-то тошно.
Чего-то скушно. И всем тревожно.
 
 
Оно тревожно и страшно, братцы!
Да невозможно приподыматься.
 
 
Да, может, Ванька чего сваляет?
А ну-ка, Ванька! Душа гуляет!
 
 
– Рвани, Ванюша! Чего не в духе?
Какие лужи? Причем тут мухи?
 
 
– Не лезьте в душу! Катитесь к черту!
– Гляди-ка, гордый! А кто по счету?
 
 
С вас аккуратом… Ох, темнотища!
С вас аккуратом выходит тыща!
 
 
А он рукою за телогрейку…
А за душою – да ни копейки!
 
 
Вот то-то вони из грязной плоти:
– Он в водке тонет, а сам не плотит!
И навалились, и рвут рубаху,
И рвут рубаху, и бьют с размаху.
 
 
И воют глухо. Литые плечи.
Держись, Ванюха, они калечат!
 
 
– Разбили рожу мою хмельную —
Убейте душу мою больную!
 
 
Вот вы сопели, вертели клювом,
Да вы не спели. А я спою вам!
 
 
…А как ходил Ванюша бережком
вдоль синей речки!
…А как водил Ванюша солнышко
на золотой уздечке!
 
 
Да захлебнулся. Пошла отрава.
Подняли тело. Снесли в канаву.
 
 
С утра обида. И кашель с кровью.
И панихида у изголовья.
 
 
И мне на ухо шепнули:
– Слышал?
Гулял Ванюха…
Ходил Ванюха, да весь и вышел.
 
 
Без шапки к двери.
– Да что ты, Ванька?
Да я не верю!
Эй, Ванька, встань-ка!
 
 
И тихо встанет печаль немая
Не видя, звезды горят, костры ли.
И отряхнется, не понимая,
Не понимая, зачем зарыли.
 
 
Пройдет вдоль речки
Да темным лесом
Да темным лесом
Поковыляет,
Из лесу выйдет
И там увидит,
Как в чистом поле
Душа гуляет,
Как в лунном поле
Душа гуляет,
Как в снежном поле
Душа гуляет…
 

Все будет хорошо

 
Как из золота ведра каждый брал своим ковшом
Все будет хорошо
Ты только не пролей
Страшно, страшно
А ты гляди смелей
Гляди да веселей
 
 
Как из золота зерна каждый брал на каравай
Все будет хорошо
Велика казна
Только, только
Ты только не зевай, бери да раздавай
 
 
Но что-то белый свет в крови
Да что-то ветер за спиной
Всем сестрам – по любви
Ты только будь со мной
Да только ты живи
 
 
Только не бывать пусту
Ой да месту святому
Всем братьям – по кресту виноватому
Только, только подмоги не проси
Прими и донеси
 
 
И поутру споет трубач
Песенку твоей души
Все будет хорошо
Только ты не плачь
Скоро, скоро
Ты только не спеши
Ты только не спеши
 

VI

Пора собираться на бал

 
Мой Бог! Вы еще не одеты?
Поймите, нам нужно спешить…
За Вами прислали карету,
Просили немедленно быть.
 
 
Ну что Вы сидите в халате?
Я Вас дожидаться устал…
Вот Ваше нарядное платье,
Пора собираться на бал!
 
 
Взгляните – над Вашим балконом
Какая сегодня луна!
Какие волшебные кони
Сегодня храпят у окна!
 
 
Хозяйкою нашего трона
Вас встретит ликующий зал.
Давайте примерим корону —
Пора собираться на бал.
 
 
В окошко врывается ветер,
И тихий доносится вальс.
Пленительный Штраус весь вечер
Играет сегодня для Вас.
 
 
Пылающим спиртом наполним
Мы Ваш изумрудный бокал…
Сударыня, близится полночь!
Пора собираться на бал!
 
 
– Нет, нет… Не готов еще ужин,
И стирка опять же на мне.
Я знаю похмельного мужа —
Не верит он в ваших коней.
 
 
И сил моих женских не хватит,
Не сладить с ним будет с утра…
Давайте сюда ваше платье!
На бал собираться пора!
 

О, как ты эффектна при этих свечах!

 
О, как ты эффектна при этих свечах!
Смотреть на тебя смешно…
Ты слушаешь песни о странных вещах,
А я пью твое вино.
 
 
Я пил слишком быстро. Выпил до дна.
Ты решила, что это обман.
Но пойми – для новой бутылки вина
Нужен новый стакан.
 
 
Минуты взрывались, как майский салют.
Я прыгнул в его кольцо.
Разбились часы, и осколки минут
Порезали мне лицо.
 
 
Сегодня ты безупречно нежна,
Но в постели спрятан стальной капкан.
Пойми – для новой бутылки вина
Нужен новый стакан.
 
 
И я оборвал свой последний аккорд.
Мне нечего делать здесь.
Ты очень похожа на вафельный торт,
Но я не хочу тебя есть.
 
 
Сегодня ты чересчур пьяна.
Ну что ж, я тоже бываю пьян,
Когда для новой бутылки вина
Находится новый стакан.
 
 
На улице люди смешались в колоду
Помятых таинственных карт.
Но падает снег, и в такую погоду
В игре пропадает азарт.
 
 
Наверное, скоро придет весна
В одну из северных стран,
Где для каждой новой бутылки вина
Нужен новый стакан.
 

Трагикомический роман

 
Часы остановились в час.
Как скучно нам лежать в постели.
Как жаль, что наше ркацители
Нас не спасает в этот раз.
 
 
Скрипит пружинами диван.
В углу опять скребутся мыши.
Давай очнемся и вдвоем напишем
Трагикомический роман.
 
 
Давай придумаем сюжет,
В котором нам найдется место,
В котором можно будет интересно
Прожить хотя бы пару лет.
 
 
Я буду, к зависти толпы,
Тебя любить любовью страстной,
Когда исчезнет мой проклятый насморк,
А также скука и клопы.
 
 
На океанских берегах
Для нас пристанище найдется,
И нам с тобою больше не придется
Все время думать о деньгах.
 
 
Не будем думать о вине.
Не будем печь топить дровами.
Мы будем там дружить с медведями и львами,
Забыв о будущей войне.
 
 
Ведь нет границ у странных стран,
И наши перья мы не сложим.
Тьмы низких истин, как всегда, дороже
Нас возвышающий… роман.
 
 
Итак, мы пишем наш роман,
Творим немыслимое чудо…
А на немытую посуду
Ползет усатый таракан.
 

Королева бутербродов

 
Резво кипит черный кофе.
Дремлет коньяк, рассыпав звездочки в штофе.
В бокалах – кубики льда.
Все на столе – хлеб и масло.
Все на столе. Ну что ж, совсем не напрасно
Мы заглянули сюда.
 
 
Ветчина, орехи и колбаса,
Нереально сладкие чудеса…
Хорошо в плохую погоду
Заглянуть к королеве бутербродов,
Забежать, заскочить, заглянуть к ней на полчаса.
 
 
Не сняв пальто и калоши,
Мы сядем за стол.
И все, что сможем, положим
На свой широкий кусок.
Здесь мы ничем не рискуем —
Яблочный крем пополам с поцелуем,
И апельсиновый сок.
 
 
Ветчина, конфеты и пастила.
Как пчела летает вокруг стола
Королева бутербродов.
Королева бутербродов
Удивительно предупредительна и мила.
 
 
Тепло, уютно и чисто.
Мы скоро уходим, скрипя золотой зубочисткой
В слоновых зубах.
– Ах, исключительно доброе сердце,
Но знаете, в ней не хватает перца.
И откуда эта соль на ее губах?
 
 
Подметая пепел от папирос,
Заплетая в нитку алмазы слез,
Каждый день королева бутербродов,
Королева бутербродов
Каждый день ставит в воду
Букеты бумажных роз.
 
 
Но в колокольчик над дверьми снова
Кто-то звонит.
И королева готова
Принять незваных гостей.
И во дворце коммунальном
Вечный сквозняк.
Он выдувает из спальни
Сухие крошки страстей.
 
 
Так проходят зимние вечера.
Так проходят летние вечера.
Но никто с королевой бутербродов,
С королевой бутербродов,
Вот беда, никогда не останется до утра.
 

Галактическая комедия

 
Я твердо уверен, что где-то в галактике дальней,
На пыльных тропинках, вдали от космических трасс,
Найдется планета, похожая с нашей детально,
И люди на ней совершенно похожи на нас.
 
 
Мой город, и дом, и квартира отыщутся где-то.
Согласно прописке, там занял пять метров жилья
Мужчина, который курит мои сигареты
И пьет жигулевское пиво не реже, чем я.
 
 
У нас с ним одни и те же заботы.
Он носит мой галстук,
Он спорит с моей женой.
И так же, как я,
По утрам он спешит на работу,
А вечером тем же автобусом едет домой.
 
 
Ему точно так же бывает и грустно, и скучно.
Бывает порою, что некому руку подать.
Поэтому нам поскорее с ним встретиться нужно,
Уж мы бы отлично сумели друг друга понять.
 
 
Итак, решено! Отправляюсь на эту планету!
Я продал часы, свою бритву и новый утюг.
Дождался субботы. В субботу построил ракету.
Встречай меня, парень! Встречай меня, преданный друг!
 
 
Ведь у нас с тобой одни и те же заботы.
Ты носишь мой галстук,
Ты спишь с моею женой.
И так же, как я,
По утрам ты спешишь на работу,
А вечером тем же автобусом едешь домой.
 
 
Три дня я плутал переулками звездного мира,
И к этой планете пришел на крутом вираже
Все точно совпало – и город, и номер квартиры,
И те же соседи живут на одном этаже.
 
 
Соседи сказали – случилось большое несчастье!
Соседи мне сразу сказали, что в эти три дня
Он бритву, часы и утюг променял на запчасти
И тоже решил полететь – поглядеть на меня.
 
 
Теперь его заботы – мои заботы
Ношу его галстук,
Скандалю с его женой
И так же, как он,
По утрам я спешу на работу,
А вечером тем же автобусом еду домой.
Я еду домой.
 

Рыбный день

 
Посмотри —
Сырая вата затяжной зари.
Нас атакуют тучи-пузыри.
Тугие мочевые пузыри.
Похоже, наступает рыбный день
По всем приметам это рыбный день.
Всемирный праздник голубых соплей.
Налей в бокалы канцелярский клей!
Давайте праздновать рыбный день.
Один из миллиона рыбных дней.
 
 
Рыбный день
Шестьдесят минут молчанья в час.
Мой растворимый мир открыт для вас.
И в паутину заводных сетей
Попалась пара заливных гостей.
Сегодня тает лед зеркальных глаз —
Я применил слезоточивый газ.
Смотри, сейчас начнется рыбный день.
Похоже, это будет рыбный день.
Веселый праздник голубых соплей.
День рожденья голых королей.
Я приглашаю вас на рыбный день.
Международный рыбный день.
 
 
Рыбный день.
Не торопясь, глотаю рыбий жир.
Я наблюдаю растворимый мир.
 Рыбный день.
 
 
Налегке мы резво плавали в ночном горшке.
И каждый думал о червячке
На персональном золотом крючке.
Но вот сейчас начнется рыбный день.
По всем приметам будет рыбный день.
Сегодня все идет наоборот.
Вот-вот нам перекроют кислород.
Для тех, кто вовремя купил билет,
Сейчас начнется рыбный год,
Один из миллиона рыбных лет.
 

Сегодняшний день ничего не меняет

Сегодняшний день ничего не меняет.

Мы быстро лысеем. Медленно пьем.

Сегодня на улице жутко воняет.

Откуда-то здорово тащит гнильем.

Мы снимем штаны, но останемся в шляпах.

Выключим свет, но раздуем огонь.

На улице – резкий удушливый запах.

Скажите, откуда взялась эта вонь?

Мне кажется, где-то протухло большое яйцо…

Нелепо все то, что нам может присниться,

Но мы разрешали друг другу мечтать.

Мы ждали появления невиданной птицы,

Способной красиво и быстро летать.

Казалось, что сказка становится былью,

А все остальное – смешно и старо,

Что птица расправит могучие крылья,

И, может быть, сверху уронит перо.

Весь мир удивится пернатому чуду.

Весь мир изумленно поднимет лицо…

Теперь этот запах буквально повсюду.

Теперь этот запах решительно всюду.

Похоже, что где-то протухло большое яйцо.

Не позволяй душе лениться

 
Не позволяй душе лениться,
Лупи чертовку сгоряча.
Душа обязана трудиться
На производстве кирпича.
 
 
Ликует люд в трамвае тесном.
Танцует трудовой народ.
Мороз и солнце – день чудесный
Для фрезеровочных работ.
 
 
В огне тревог и в дни ненастья
Гори, гори, моя звезда!
 Звезда пленительного счастья —
Звезда Героя соцтруда!
 
 
Решил партком единогласно
Воспламениться и гореть.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.
 
 
Не мореплаватель, не плотник,
Не академик, не герой, —
Иван Кузьмич – ответственный работник,
Он заслужил почетный геморрой.
 
 
Его пример – другим наука:
Век при дворе, и сам немного царь.
Так, черт возьми, всегда к твоим услугам Аптека, улица, фонарь.
 
 
Как славно выйти в чисто поле
И крикнуть там: – Е… на мать!
 Мы кузнецы. Чего же боле?
Что можем мы еще сказать?
 
 
Когда душа мокра от пота,
Ей некогда ни думать, ни страдать.
Но у народа нет плохой работы,
И каждая работа – благодать.
 
 
Он был глашатай поколений.
Куда бы он ни убегал,
За ним повсюду бедный Ленин
С тяжелой кепкою шагал.
 
 
Не позволяй душе лениться
В республике свободного труда.
Твоя душа всегда обязана трудиться,
А паразиты – никогда!
 

Мы высекаем искры сами

 
Мы высекаем искры сами
Назло тотальному потопу.
Из искры возгорится пламя
И больно обожжет нам… жопу
 

Целый день гулял по травам

 
Целый день гулял по травам
И спешу вам доложить:
Человек имеет право
Без обязанностей жить.
 

Здесь тупиком кончается дорога

 
 Здесь тупиком кончается дорога.
Любого цвета флаг повесьте на сарай —
В нем все равно и пыльно, и убого.
Здесь скучно. Самого занюханного бога
Не привлечет наш неказистый рай.
 

Ничего не случилось

 
Я сегодня устал. Стал сегодня послушным.
Но не нужно похвал равнодушных и скучных
И не стоит труда ваша праздная милость.
Что со мной? Ерунда… Ничего не случилось…
 
 
Цепи долгого сна неразрывны и прочны.
И в квадрате окна ночь сменяется ночью.
В этом медленном сне мне единой наградой
Всех лежачих камней пересохшая правда.
 
 
Мелко тлеет костер… Наконец я спокоен.
Пыль надежд моих стер я холодной рукою.
И заснул до утра. А наутро приснилось
Все, что было вчера, да со мной не случилось.
 

Тепло, беспокойно и сыро

 
Тепло, беспокойно и сыро,
Весна постучалась ко мне.
На улице тают пломбиры,
И шапки упали в цене.
 
 
Шатаюсь по улицам синим
И, пряча сырые носки,
Во всех незнакомых гостиных
Без спроса читаю стихи.
 
 
Чужие курю папиросы
И, пачкая пеплом ладонь,
На стенах сегодня без спроса
Окурком рисую мадонн.
 
 
Я занят веселой игрою —
Я солнечных зайцев ловлю,
И рву васильки на обоях,
И их васильками кормлю.
 
 
Красивая женщина моет
Окно на втором этаже.
Я занят веселой игрою.
Мне нравится этот сюжет.
 
 
Киваю случайным прохожим,
По лужам иду напрямик.
А вечером спрячусь в прихожей,
Поплачусь в чужой воротник.
 

Рашид + Оля

 
Ветер нам поет и зовет нас в горы,
Вечер сладким вином смешит.
Если небо стало для нас забором,
Напишу на нем: «Оля + Рашид».
 
 
А в книге регистрации мог бы расписаться
Таракан с чернилами на усах.
Стопроцентный брак допускают в ЗАГСах,
Но любовь вершится на небесах.
 
 
Дырочки прожгу – пусть в них звезды светятся,
Да не в огороде, а во саду.
У любви – двенадцать братушек-месяцев,
А луна сестренкою на меду.
 
 
Лезут космонавты в созвездие Девы,
Ищут теплых лет да долгих котлет.
Но чтобы жить на свете одним припевом,
Каждый должен выдумать свой куплет.
 
 
Дай нам, Боже, хлеба и дай нам соли!
Дай нам, Сатана, табаку-вина.
Напишу куда надо «Рашид + Оля»,
Будет эта пара любви равна.
 
 
Пусть они идут босиком по лестнице,
Муж идет с невестой, с женой – жених.
У любви – двенадцать рогатых месяцев,
Да луна-пастушка всегда при них.
 
 
Вот тебе кино! погляди на рублики!
Съемка урожая – себе в убыток.
Ведь любой народный артист без публики —
Это кинокамера скучных пыток.
 
 
Первый класс не спорит с чужими школами,
А любитель сладкого пусть поймет:
Только тот, кто честно искусан пчелами,
Знает, что такое хороший мед.
 
 
Пусть на этой ленте рубли повесятся.
Каждому усилию – по плоду.
У любви – по кадру – двенадцать месяцев,
И луна, как лампа, на всем году.
 

Подымите мне веки

 
Я не знаю имен. Кто друзья, кто враги,
Я здесь свой или гость, или, может быть, я здесь в плену…
Подымите мне веки.
 
 
Подошли с двух сторон. Навалились плечом.
Горячо. По спине течет пот.
Но вот кто-то, тихо смеясь, объявляет мой ход.
Подымите мне веки.
 
 
Я не вижу мастей. Ни червей, ни крестей.
Я никак не могу сосчитать наугад, сколько карт у меня на руках.
Подымите мне веки.
 
 
Это кровь и вино, это мясо и хлеб.
Почему так темно? Я, наверно, ослеп.
Подымите мне веки.
 

Интервью

Фрагмент интервью, данного А. Башлачевым весной 1986 года Б. Юхананову и А. Шипенко для спектакля «Наблюдатель».

Б.: Если говорить о явлении субкультуры, явлении рок-н-ролла… По всей стране, в каждом городе есть свой коллектив, который что-то делает. И удивительно – нет плодов. Растут деревья, все что-то выращивают, поливают, и практически нет плодов. Явление рок-музыки – гигантское явление, все захлестнуло, волна за волной идет. Плодов никаких, три-четыре имени, может быть, пять-шесть. И эти люди, на мой взгляд, исключают явление рок-культуры. Они не поддерживают его – просто исключают, зачеркивают, потому что оказывается, что все остальные занимаются беднейшей по содержанию и нелепой по сути деятельностью. Почему? Потому что люди не задают себе вопроса – «зачем?», люди задают себе вопрос – «как?». Да как угодно, в каких угодно формах! Но они постоянно уходят от вопроса «зачем?». Потому что, стоит только задать его себе, как оказывается, что король-то – голый. Его даже чаще вовсе не оказывается. Мы путаемся в рукавах чужой формы без конца. Я подхожу к музыке безусловно с точки зрения литературной, с точки зрения идеи, цели, прежде всего. И, вероятно, я все-таки отвечаю себе на вопрос «зачем?». Это главный вопрос. А на вопрос «как?» можно отвечать без конца. И любая форма прекрасна, прекрасна там, где она должна расти, где у нее есть корни. Каждую песню надо оправдать жизнью. Каждую песню надо обязательно прожить. Если ты поешь о своем отношении к любви, так ты люби, ты не ври. Если поешь о своем отношении к обществу, так ты так и живи. А все остальное – спекуляция.

Спекуляция на чужих формах, до которых дошли твои старшие товарищи, доехали до каких-то вещей, до каких-то оборотов, и вот ты тоже начинаешь тянуть это дело. Зачем? Это все соблазн, великий соблазн. Конечно, когда какие-то люди так здорово все делают, хэви, хард, все что угодно… Действительно интересно, и все готовенькое. И на готовенькое люди идут. Но нельзя оправдывать слабость мелодий, текстов, идей, или отсутствие их полнейшее тем, что это якобы рок-поэзия, якобы рок-культура, и вы в этом ничего не понимаете, это совершенно новое явление. Если это искусство… хотя «искусство» тоже термин искусственный. Искус… Если это естество, скажем так, то это должно быть живым. И с точки зрения естества, авторского естества, не выдерживают никакой критики большинство групп, которые я, например, вижу в Москве, хожу вот на концерты. В Ленинграде точно так же, в других городах – тем более, потому что провинция у нас не понимает, не чувствует своей души, своих особенностей. Как весь этот русский рок так называемый до сих пор не чувствует своей души, своего назначения, своей идеи. Я в Сибири, например, встречаю безусловно талантливых людей, которые не понимают сути своего таланта и пытаются его облечь в чужие для них формы. То есть они шлифуют свой талант, но совершенно не те грани, они вычесывают его. Их слепит… Их слепит то, что привлекает их в западной музыке. Но каждый человек индивидуален. Каждый человек – удивительная личность сам по себе – если он пытается понять свое место и поставить себя на это место. Вложить свою душу, а не чужую, не заниматься донорством, пить чужую кровь и пытаться пустить ее по своим жилам. Ничего хорошего из этого, как правило, не выходит. У нас сложная ситуация в музыке. Если бы мы были обеспечены студиями, возможностью выпускать пластинки, возможностью переводить идеи в продукцию… Но это другой вопрос.

Ю.: Но это связанные вещи.

Б.: Да, это такая сложность, которую, на мой взгляд, не удалось преодолеть никому. Либо тебе тратить энергию на то, чтобы что-то купить, чем-то зарядиться, либо… Или тебе на сторублевом «Урале» что-то делать, или на акустической гитаре. Такая проблема. И получается как-то или одно или другое. Мы постоянно лежащие боксеры. Как только пытаемся привстать, опять посылают в нокдаун. Но это не нокаут. Раз кто-то пытается встать, до нокаута еще далеко, и, наверное, нокаута не получится никогда. В рок-музыке еще достаточно много пороха, я бы даже сказал, сырого пороха, который нужно еще сушить. А чем сушить? Чем угодно, своими словами, сухими дровами. Вот. Понять, чем его сушить. А без него пуля опять же не полетит.

Ю.: Ты призываешь вернуться к чему-то изначальному?

Б.: Я призываю вернуться, но по спирали. В нашей музыке сейчас происходит процесс, сходный с тем, что происходил в музыке западногерманской, или в музыке любой страны, не говорящей на английском языке. Те молодые люди – поляки, или венгры, или западные немцы – точно так же реагировали на рок-музыку, как и мы. Но при условии, что им было легче это делать. Среда располагала к этому, они не встречали трудностей, барьеров. Вернее, барьеры были, но только творческие. Они сталкивались только с творческими проблемами. У нас же, прежде чем добраться до творческих проблем, нужно ой-ой-ой через какую трясину продраться. И, может быть, не стоит тратить силы на то, чего мы никогда, вероятно, не достигнем. Собственно, суть пока не в формах, а в содержании. И надо просто возвратиться к содержанию. Рок тоже родился не с усилителем «Фендер» в рюкзаке. Он родился точно так же.

Ю.: Заново родиться?

Б.: Ну да. Мы еще даже не родились. То, что мы делаем, это еще не рождение, это эскизы, попытки, макеты. Эмбрионы.

Ю.: Но на пути к творчеству, о котором ты говоришь, явно возникает социальный фактор, и он нам очень сильно мешает…

Б.: Безусловно мешает. Правда, чувствуется иногда теплый ветерок, это радует, но это…

Ю.: Политика пряника и палки.

Б.: Да, политика одного пряника и пяти палок, я бы сказал.

Ю.: И этот социальный фактор ведет к вторичности, к Западу… Почему они играют Запад? Это же и социальный фактор давит.

Б.: А вот по-моему – наоборот. Фактор запретов должен натолкнуть на мысль, что не стоит. Если мы не можем делать так, как на Западе – хотя бы по формам – то и не стоит этого делать. Надо найти содержание свое, и вложить его в совершенно новые, иные формы. Как это произошло в Западной Германии – они сначала тоже стали подражать, играли на английском языке те же вещи, что и «Битлз», и «Роллинг Стоунз», и вся эта плеяда. Потом – перешли к технологии наивного перевода. То же и у нас, и это был прогрессивный шаг – технология наивного перевода, пели о том же, о чем пели за кордоном, только по-русски – пытались перевести чуть-чуть ближе, находить свои эквиваленты, что ли… Поют там о жизни в Чикаго, а мы о жизни в Чикаго петь не будем, мы будем петь о жизни в Москве. Но это все равно не то, это не жизнь в Москве, это не жизнь Москвы, не жизнь наших улиц, не жизнь наших площадей. И тем более не жизнь третьей столицы. Вот есть Ленинград, Москва, и существует третья столица – это вся Россия. И получалась не жизнь третьей столицы, а придуманная, в общем, жизнь. Но это все естественно, это все болезни роста.

Ю.: Когда ты говорил обо всех, ты одновременно говорил и о себе. Но ведь ты не можешь существовать на энергии отказа от того, что другие не нашли. Значит, ты что-то нащупал.

Б.: Это смело сказано, но мне кажется, что я пытаюсь это делать. Я хочу связать новое содержание, ветер времени, ветер сегодняшних, завтрашних, вчерашних дней… Собственно, это один ветер. И одно поле. И на этом поле я хотел бы найти свою борозду, бросить туда зерно своего представления о тех или иных вещах, происходящих вокруг меня. И чтоб зерно дало росток. Конечно, это не будет принципиально новая форма, потому что принципиально новые формы невозможно придумать. Это будет развитие прежних. Частушка и рок-н-ролл – я просто слышу, насколько они близки. Когда я слушаю Боба Дилана, я слышу в нем русскую песню, и не только русскую народную песню, а просто слышу в нем корень и вижу, что от этого корня идет. Почему негритянская музыка нам близка, мы же никогда не были в Африке… Но мы чувствуем, что это естество, что это не искусство, что это не придумано. Главное, чтобы пела душа. А там будет видно, какая твоя душа. Ты не думай о том, как это – петь, заставь петь свою душу, и все. Как бы она ни спела, это окажется верным. Если она будет брать чистые ноты, и ты не будешь ей мешать. И я не придумываю форм, тут поиск-то нерациональный, рациональный обязательно приведет в тупик.

Ю.: У тебя есть чувство отпущенного времени?

Б.: Отпущенного мне времени?

Ю.: И тебе, допустим.

Б.: Я бы сказал так. Я бы сказал, что нужно туже вязать нить времени, ту, которая связывает каждого из нас со всеми и со своим временем. Если ты ее потеряешь, то все. А, собственно, любой нечестный поступок, любая спекуляция ведет к потере.

Ю.: В чем содержание спекуляции? только поставить вопрос – «зачем?», – и все. Может оказаться, что действительно незачем. Просто незачем и пора идти домой и задуматься.

Ю.: А с чем связано у тебя это «зачем»? Б.: Совершенно с конкретным понятием. Ю.: Выговорить эту жизнь?

Б.: Нет. Жизнь так прекрасна, жизнь так велика, что ее никогда никто не выговорит.

Ю.: Но разве искусство не бесцельно?

Б.: Конечно, нет. Искусство связано с любовью. Ты должен делать то, что ты любишь. Любить то, что ты любишь в этой жизни, и об этом петь. Ты не можешь врать в любви. Любовь и ложь – несовместимые вещи. Если я люблю, я стараюсь находить те слова, которыми мне не стыдно говорить о своей любви.

Ю.: Но там, где любовь, там же и ненависть.

Б.: Ненависть – это особенная любовь. Любое чувство замешано на любви, и тот же страх… Любое чувство так или иначе представляет из себя ту или иную форму любви. Ненависть – это просто оскорбленная любовь. И нужно петь о любви, о любви к жизни… Или о нелюбви. Но факт тот, что ты готов бы полюбить, да вот, к сожалению, пока не можешь. Что-то не позволяет, совесть тебе не позволяет любить те или иные вещи, пока они находятся в том виде, в котором они находятся. Не стоит мутить воду в себе. Любовь, она может быть сколь угодно грубой, сколь угодно ненавистью, жесточайшей даже ненавистью, но это не будет жестокостью. Жестокость только тогда, когда нет выхода. Ты сколько угодно можешь ткнуть человека лицом в ту грязь, в которой он находится, вымазать его в том дерьме, в котором он сидит. Но потом ты должен вывернуть его голову вверх и показать выход, дать ему выход. И это зависит от тебя и от того, насколько он тебя поймет. Ты обязан говорить так, чтобы тебя поняли те, на кого ты собираешься повлиять. Ты обязан делать так, чтобы поняли тебя и поняли твою любовь. Ты должен заразить своей любовью людей, дать понять людям, плохим людям, что они тоже хорошие, только еще не знают об этом. Я говорю о себе, потому что я очень люблю жизнь, люблю страну, в которой живу, и не мыслю себе жизни без нее и без тех людей, которых я просто вижу. Я всех люблю на самом деле, даже тех, кого ненавижу. Едва ли я смогу изменить их своими песнями, я отдаю себе в этом отчет. Но ничего не проходит бесследно. И пусть это будет капля в море, но это будет моя капля и именно в море. То есть я ее не выпью сам. Если я брошу свое зерно, и оно даст всходы, и будет не одно зерно, а – сколько там в колосе зерен, десять, или тридцать, или пятьдесят – я считаю, что прожил не зря. Это и есть цель. Я пытаюсь, слушая свою душу, не глушить ее и петь так, как поется. И ничего не придумывать. Это моя беда, если есть цель, и не поется. Так бывает, потому что не всегда хватает таланта сочинять музыку, стихи и заниматься творчеством. Но это невероятно вредный предрассудок – связывать любовь и талант со сферой искусства. Все, что сделано без любви, не нужно жизни. Ты хочешь делать музыку, а у тебя это не получается. И тут нечего плакать. Просто надо понять, что это не твое место, и найти свое. Не знаю, где, но там, где не хватает честных людей, а честных людей не хватает везде. Если ты чувствуешь в себе любовь, ты люби и рассказывай о ней. Если ты что-то ненавидишь, а, как мы поняли, это тоже любовь, рассказывай об этом. Но честно, слушая себя, не пытаясь придумывать какие-то немыслимые образы, совершенно самопаловые культуры создавать. Жизнь есть жизнь, и она не простит тех, кто думает о ней плохо. Только тех она не простит. Жизнь свое возьмет. И поэтому мне не нужны песни, в которых я не слышу любви. Это пустые песни, даром убитое время, даром прожженная жизнь. Это называется «коптить небо», действительно сжечь себя, свою энергию, свои дрова, но сжечь их впустую. Ничего у тебя на плите не стояло, и ты просто прокоптился. Это и называется «коптить небо». А небо коптить не надо, его цвет нас пока устраивает.