Текст книги "Как по лезвию"

Автор книги: Александр Башлачев

II

Имя имен

 
Имя Имен
В первом вопле признаешь ли ты, повитуха?
Имя Имен…
Так чего ж мы, смешав языки, мутим воду в речах?
Врем испокон —
Вродь за мелким ершом отродясь не ловилось ни брюха, ни духа!
Век да не вечер,
Хотя Лихом в омут глядит битый век на мечах. Битый век на мечах.
 
 
Вроде ни зги…
Да только с легкой дуги в небе синем
опять, и опять, и опять запевает звезда.
Бой с головой
Затевает еще один витязь,
в упор не признавший своей головы.
Выше шаги!
Велика ты, Россия, да наступать некуда.
Имя Имен
Ищут сбитые с толку волхвы.
 
 
Шаг из межи…
Вкривь да врозь обретается верная стежка-дорожка.
Сено в стогу.
Вольный ветер на красных углях ворожит Рождество.
Кровь на снегу —
Земляника в январском лукошке.
 
 
Имя Имен…
Сам Господь верит только в него.
 
 
А на печи
Разгулялся пожар-самовар да заварена каша.
Луч – не лучина
На белый пуховый платок.
Небо в поклон
До земли обратим тебе, юная девица Маша! Перекрести
Нас из проруби да в кипяток.
 
 
Имя Имен
Не кроить пополам, не тащить по котлам, не стемнить по углам.
Имя Имен
Не урвешь, не заманишь, не съешь, не ухватишь в охапку.
Имя Имен
Взято ветром и предано колоколам. И куполам
Не накинуть на Имя Имен золотую горящую шапку.
 
 
Имя Имен…
Да не отмоешься, если вся кровь да как с гуся беда, и разбито корыто.
Вместо икон
Станут Страшным судом – по себе – нас судить зеркала.
Имя Имен
Вырвет с корнем все то, что до срока зарыто.
В сито времен
Бросит боль да былинку, чтоб Истиной к сроку взошла.
 
 
Ива да клен…
Ох, гляди, красно солнышко врежет по почкам!
Имя Имен
Запрягает, да не торопясь, не спеша
Имя Имен…
А возьмет да продраит с песочком! —
Разом поймем,
Как болела живая душа.
 
 
Имя Имен…
Эх, налететь бы слепыми грачами на теплую пашню.
Потекло по усам… Шире рот!
Да вдруг не хватит на бедный мой век!
 
 
Имя Имен прозвенит золотыми ключами…
Шабаш! Всей гурьбою на башню!
Пала роса.
Пала роса.
Да сходил бы ты по воду, мил человек!
 

Вечный пост

 
Засучи мне, Господи, рукава.
Подари мне посох на верный путь.
Я пойду смотреть, как Твоя вдова
В кулаке скрутила сухую грудь.
 
 
В кулаке скрутила сухую грудь,
Уронила кружево до зари.
Подари мне посох на верный путь!
Отнесу ей постные сухари.
 
 
Отнесу ей черные сухари.
Раскрошу да брошу до самых звезд.
Гори-гори ясно! Гори…
По Руси, по матушке – Вечный пост.
 
 
Хлебом с болью встретят златые дни.
Завернут в три шкуры да все ребром.
Не собрать гостей на твои огни.
Храни нас, Господи, храни нас,
Покуда не грянет Гром!
 
 
Завяжи мой влас песней на ветру,
Положи ей властью на имена.
Я пойду смотреть, как Твою сестру
Кроют сваты втемную, в три бревна.
 
 
Как венчают в сраме, приняв пинком.
Синяком суди да ряди в ремни.
Но сегодня вечером я тайком
Отнесу ей сердце, летящее с яблони.
 
 
Пусть возьмет на зуб, да не в квас, а в кровь.
Коротки причастия на Руси.
Не суди Ты нас. На Руси любовь
Испокон сродни всякой ереси.
 
 
Испокон сродни черной ереси.
На клинках клялись. Пели до петли.
С кем ни куролесь, где ни колеси,
А живи, как есть – в три погибели.
 
 
Как в глухом лесу плачет черный дрозд.
Как присело солнце с пустым ведром.
Русую косу правит Вечный пост.
Храни нас, Господи! Храни нас,
Покуда не грянул гром!
 
 
Как искали искры в сыром бору.
Как писали вилами на Роду.
Пусть пребудет всякому по нутру.
Да воздастся каждому по стыду.
 
 
Но не слепишь крест, если клином клин,
Если месть – как место на звон мечом,
Если все вершины на свой аршин,
Если в том, что есть, видишь, что почем.
 
 
Но серпы в ребре да серебро в ведре
Я узрел не зря. Я – боль яблока.
Господи, смотри! Видишь, на заре
Дочь Твоя ведет к роднику быка!
 
 
Молнию замолви, благослови!
Кто бы нас ни пас, Худом ли, Добром…
Вечный пост, умойся в моей любви!
Небо с общину,
Все небо с общину.
Мы празднуем первый Гром.
 

Тесто

 
Когда злая стужа снедужила душу
И люта метель отметелила тело,
Когда опустела казна,
И сны наизнанку, и пах нараспашку —
Да дыши во весь дух и тяни там, где тяжко —
Ворвется в затяжку весна.
Зима жмет земное. Все вести – весною.
Секундой – по векам, по пыльным сусекам
Хмельной ветер верной любви.
Тут дело не ново – словить это Слово,
Ты снова, и снова, и снова – лови.
Тут дело простое – нет тех, кто не стоит,
Нет тех, кто не стоит любви.
 
 
Да как же любить их – таких неумытых,
Да бытом пробитых, да потом пропитых?
Да ладно там – друга, начальство, коллегу,
Ну ладно, случайно утешить калеку,
Дать всем, кто рискнул попросить.
А как всю округу – чужих, неизвестных,
Да так – как подругу, как дочь, как невесту,
Да как же, позвольте спросить?
 
 
Тут дело простое – найти себе место
Повыше, покруче. Пролить темну тучу
До капли грозою – горючей слезою —
Глянь, небо какое!
Сорвать с неба звезды пречистой рукою,
Смолоть их мукою
И тесто для всех замесить.
 
 
А дальше – известно. Меси свое тесто
Да неси свое тесто на злобное место —
Пускай подрастет на вожжах.
Сухими дровами – своими словами,
Своими словами держи в печке пламя,
Да дракой, да поркой – чтоб мякиш стал корко
Краюхой на острых ножах.
 
 
И вот когда с пылу, и вот когда с жару —
Да где брал он силы, когда убежал он?! —
По торной дороге и малой тропинке
Раскатится крик Колобка,
На самом краю овражины-врага,
У самого гроба казенной утробы,
Как пар от парного, горячего слова,
Гляди, не гляди – не заметите оба —
Подхватит любовь и успеет во благо,
Во благо облечь в облака.
 
 
Но все впереди, а пока еще рано,
И сердце в груди не нашло свою рану,
Чтоб в исповеди быть с любовью на равных
И дар русской речи беречь.
Так значит жить и ловить это Слово упрямо,
Душой не кривить перед каждою ямой,
И гнать себя дальше – все прямо да прямо,
Да прямо – в великую печь!
 
 
Да что тебе стужа – гони свою душу
Туда, где все окна не внутрь, а наружу.
Пусть время пройдется метлою по телу.
Посмотрим, чего в рукава налетело.
Чего только не нанесло!
Да не спрячешь души – беспокойное шило.
Так живи – не тужи, да тяни свою жилу,
Туда, где пирог только с жару и с пылу,
Где каждому, каждому станет светло…
 

Пляши в огне

 
Ой-е-е-ей! Бог с тобой!
Ой-е-е-ей! Бог с тобой!
 
 
Если я с собой не в ладу – чтоб ей оборваться, струне,
Но раз уж объявился в аду – так и пляши в огне!
Раз уже в аду, так ты пляши в огне.
 
 
С ходу пропаду, если нет ни души во мне.
Мне бы сотворить ворота у трех дорог.
Да небо своротить охота до судорог.
 
 
Гадами ползут времена, где всяк себе голова.
Нынче – Страшный Зуд. На, бери меня, голого!
Нынче – Скудный день. Горе – горном, да смех в меха!
С пеньем на плетень – горлом – красного петуха.
 
 
С ниточки по миру отдам, значит, сберегу.
С ниточки по миру – да что я еще могу!
Но сбей озноб да брось меня в пот.
Каков лоб, таков и приход.
Но дай восход, и я его подожгу.
 
 
Воля уготована всем, кому вольготно.
Мне с моею милою – рай на шабаше.
У меня есть все, что душе угодно,
Но это только то, что угодно душе.
 
 
Ой, не лей елей, да я не пью, я пою, да нынче мне в седло.
Пей да не жалей, ведь праздник на моей стороне.
Все бы хорошо, да в одиночку не весело.
Да почему бы нам с тобой не плясать в огне!
 
 
Чтобы пятки не жгли угли, да не пекла зола,
Да не рубиться бы в рубли, да от зла не искать бы зла.
Я тобой живу, но прости, мне сны – не житье.
И я не согрешу против истины, согрешив за нее.
 
 
Мы облучены, и я иду на звон струны из твоей косы.
Мы обручены, и значит время задуть часы.
Время выйти в лес, где поляны твои святы.
Времени в обрез – цветы и еще цветы.
 
 
Я тебя люблю, и я уйду, раз уж я пришел.
Я тебя люблю, и по колено мне трын-трава.
Так вей славянским словом, молва, как все хорошо!
Славно на земле, где всяк всему голова.
 
 
Я тебя люблю, и в облака смотрю свысока.
Весело ли грустно, да по Руси по руслу речет река.
Как течет река в облака, а на самом дне
Мечется огонь, и я там пляшу в огне!
Мечется огонь, и мы там с тобой в огне!
 

III

В чистом поле – дожди

 
В чистом поле – дожди косые.
Эй, нищета – за душой ни копья!
Я не знал, где я, где Россия
И куда же я без нея?
 
 
Только время знобит, колотит.
Кто за всех, если дух – на двух?
В третьей роте без крайней плоти
Безымянный поет петух.
 
 
Не умею ковать железо я —
Ох, до носу мне черный дым!
На Второй Мировой поэзии
Призван годным и рядовым.
 
 
В чистом поле – дожди косые,
Да нет ни пропасти, ни коня.
Я не знал, как любить Россию,
А куда ж она без меня?
 
 
И можно песенку прожить иначе,
Можно ниточку оборвать.
Только вырастет новый мальчик
За меня, гада, воевать.
 
 
Так слушайте, как же нам всем не стыдно?
Эй, ап – спасите ваши души!
Знаешь, стыдно, когда не видно,
Что услышал ты то, что слушал.
 
 
Стань живым – доживешь до смерти.
 Гляди в омут и верь судьбе —
Как записке в пустом конверте,
Адресованный сам себе.
 
 
Там, где ночь разотрет тревога,
Там, где станет невмоготу —
Вот туда тебе и дорога,
Наверстаешь свою версту.
 
 
В черных пятнах родимой злости
Грех обиженным дуракам.
А деньги – что ж, это те же гвозди,
И так же тянутся к нашим рукам.
 
 
Но я разгадан своей тетрадкой —
Топором меня в рот рубите! Э
х, вот так вот прижмет рогаткой —
И любить или не любить!
 
 
А тех, кто знает, жалеть не надо.
А кровь – она ох красна на миру!
Пожалейте сестру, как брата —
Я прошу вас, а то помру.
 
 
А с любовью – да Бог с ней, с милой…
Потому как виновен я.
Ты пойми – не скули, помилуй,
Плачь по всем, плачь, аллилуйя!
 
 
В чистом поле – дожди косые.
Да мне не нужно ни щита, ни копья
Я увидел тебя, Россия.
А теперь посмотри, где я.
 
 
И я готов на любую дыбу.
Подними меня, милая, ох!
Я за все говорю – спасибо.
Ох, спаси меня, спаси, Бог!
 

Случай в сибири

 
Когда пою, когда дышу, любви меняю кольца,
Я на груди своей ношу три звонких колокольца.
Они ведут меня вперед и ведают дорожку.
Сработал их под Новый год знакомый мастер Прошка.
Пока влюблен, пока пою и пачкаю бумагу,
Я слышу звон. На том стою. А там глядишь – и лягу.
Бог даст – на том и лягу.
К чему клоню? Да так, пустяк. Вошел и вышел случай.
Я был в Сибири. Был в гостях. В одной веселой куче.
Какие люди там живут! Как хорошо мне с ними!
А он… Не помню, как зовут. Я был не с ним. С другими.
А он мне – пей! – и жег вином. – Кури! – и мы курили.
Потом на языке одном о разном говорили.
Потом на языке родном о разном говорили.
И он сказал: – Держу пари – похожи наши лица,
Но все же, что ни говори, я – здесь, а ты – в столице. —
Он говорил, трещал по шву – мол, скучно жить в Сибири…
Вот в Ленинград или в Москву… Он показал бы большинству
И в том и в этом мире. – А здесь чего? Здесь только пьют.
Мечи для них бисеры. Здесь даже бабы не дают.
Сплошной духовный неуют, коты как кошки серы.
Здесь нет седла, один хомут. Поговорить – да не с кем.
Ты зря приехал, не поймут. Не то, что там, на Невском…
Ну как тут станешь знаменит, – мечтал он сквозь отрыжку, —
Да что там у тебя звенит, какая мелочишка?
Пока я все это терпел и не спускал ни слова,
Он взял гитару и запел. Пел за Гребенщикова.
Мне было жаль себя, Сибирь, гитару и Бориса.
Тем более, что на Оби мороз всегда за тридцать.
Потом окончил и сказал, что снег считает пылью.
Я встал и песне подвязал оборванные крылья.
И спел свою, сказав себе: – Держись! – играя кулаками.
А он сосал из меня жизнь глазами-слизняками.
Хвалил он: – Ловко врезал ты по ихней красной дате. —
И начал вкручивать болты про то, что я – предатель.
Я сел, белее чем снега. Я сразу онемел как мел.
Мне было стыдно, что я пел. За то, что он так понял.
Что смог дорисовать рога,
Что смог дорисовать рога он на моей иконе,
– Как трудно нам – тебе и мне, – шептал он, —
Жить в такой стране и при социализме.
Он истину топил в говне, за клизмой ставил клизму.
Тяжелым запахом дыша, меня кусала злая вша.
Чужая тыловая вша. Стучало в сердце. Звон в ушах.
– Да что там у тебя звенит?
И я сказал: – Душа звенит. Обычная душа.
– Ну ты даешь… Ну ты даешь!
Чем ей звенеть? Ну ты даешь —
Ведь там одна утроба.
С тобой тут сам звенеть начнешь. —
И я сказал: – Попробуй!
Ты не стесняйся. Оглянись. Такое наше дело.
Проснись. Да хорошо встряхнись. Да так, чтоб зазвененело.
Зачем живешь? Не сладко жить. И колбаса плохая.
Да разве можно не любить?
Вот эту бабу не любить, когда она – такая!
Да разве ж можно не любить, да разве ж можно хаять?
Не говорил ему за строй – ведь сам я не в строю.
Да строй – не строй, ты только строй.
А не умеешь строить – пой. А не поешь – тогда не плюй.
Я – не герой. Ты – не слепой. Возьми страну свою.
 
 
Я первый раз сказал о том, мне было нелегко.
Но я ловил открытым ртом родное молоко.
И я припал к ее груди, я рвал зубами кольца.
Была дорожка впереди. Звенели колокольца.
Пока пою, пока дышу, дышу и душу не душу,
В себе я многое глушу. Чего б не смыть плевка?!
Но этого не выношу. И не стираю. И ношу.
И у любви своей прошу хоть каплю молока.
 

Верка, Надька и Любка

 
Когда дважды два было только четыре,
Я жил в небольшой коммунальной квартире.
Работал с горшком, и ночник мне светил,
Но я был дураком и за свет не платил.
Я грыз те же книжки с чайком вместо сушки,
Мечтал застрелиться при всех из Царь-пушки,
Ломал свою голову в виде подушки.
Эх, вершки-корешки! От горшка до макушки
Обычный крестовый дурак.
– Твой ход, – из болот зазывали лягушки.
Я пятился задом, как рак.
Я пил проявитель, я пил закрепитель,
Квартиру с утра превращал в вытрезвитель,
Но не утонул ни в стакане, ни в кубке.
Как шило в мешке – два смешка, три насмешки
Набитый дурак, я смешал в своей трубке
И разом в орла превратился из решки.
И душу с душком, словно тело в тележке,
Катал я и золотом правил орешки.
Но чем-то понравился Любке.
Муку через муку поэты рифмуют.
Она показала, где раки зимуют.
Хоть дело порой доходило до драки —
Я Любку люблю! А подробности – враки.
Она даже верила в это сама.
Мы жили в то время в холерном бараке —
Холерой считалась зима.
 И Верка-портниха сняла с Любки мерку —
Хотел я ей на зиму шубу пошить.
Но вдруг оказалось, что шуба – на Верку.
Я ей предложил вместе с нами пожить.
И в картах она разбиралась не в меру —
Ходила с ума эта самая Вера.
Очнулась зима и прогнала холеру.
Короче стал список ночей.
Да Вера была и простой и понятной,
И снегом засыпала белые пятна,
Взяла агитацией в корне наглядной
И воском от тысяч свечей.
И шило в мешке мы пустили на мыло.
Святою водой наш барак затопило.
Уж намылились мы, но святая вода
На метр из святого и твердого льда.
И Вера из шубы скроила одьяло.
В нем дырка была – прям так и сияла.
Закутавшись в дырку, легли на кровать
И стали, как раки, втроем зимовать.
Но воду почуяв – да сном или духом —
В матросской тельняшке явилась Надюха.
Я с нею давно грешным делом матросил,
Два раза матрасил, да струсил и бросил.
Не так молода, но совсем не старуха,
Разбила паркеты из синего льда.
Зашла навсегда попрощаться Надюха,
Да так и осталась у нас навсегда.
Мы прожили зиму активно и дружно.
И главное дело – оно нам было не скучно.
И кто чем богат, тому все были рады.
Но все-таки просто визжали они,
Когда рядом с ритмами светской эстрады
Я сам, наконец, взял гитару в клешни.
Не твистом свистел мой овраг на горе.
Я все отдавал из того, что дано.
И мозг головной вырезал на коре:
Надежда плюс Вера плюс Саша плюс Люба
Плюс тетя Сережа плюс дядя Наташа…
Короче, не все ли равно.
Я пел это в темном холодном бараке,
И он превращался в обычный дворец.
Так вот что весною поделывают раки!
И тут оказалось, что я – рак-отец.
Сижу в своем теле, как будто в вулкане.
Налейте мне свету из дырки окна!
Три грации, словно три грани в стакане.
Три грани в стакане, три разных мамани,
Три разных мамани, а дочка одна.
Но следствия нет без особых причин.
Тем более, вроде не дочка, а сын.
А может – не сын, а может быть – брат,
Сестра или мать или сам я – отец,
А может быть, весь первомайский парад!
А может быть, город весь наш – Ленинград!..
Светает. Гадаю и наоборот.
А может быть – весь наш советский народ.
А может быть, в люльке вся наша страна!
Давайте придумывать ей имена.
 

Слыша В. С. Высоцкого (триптих)

 
I
Хорошо, коли так. Коли все неспроста,
Коли ветру все дуть, а деревьям – качаться.
Коли весело жить, если жить не до ста.
А потом уходить – кто куда, – а потом все равно возвращаться.
 
 
Коли весело жить, не считая до ста.
А потом уходить – кто куда, – а потом все равно возвращаться.
 
 
Возвращаются все. И друзья, и враги
Через самых любимых да преданных женщин.
Возвращаются все. И идут на круги.
И опять же не верят судьбе – кто-то больше, кто – меньше.
 
 
Возвращаются все. И идут на круги.
И опять же не верят судьбе – кто-то больше, кто – меньше.
 
 
Хорошо, коли так. Значит, ищут судьбу.
А находят себя, если все же находят.
Если дырку во лбу вы видали в гробу,
Приказав долго жить, вечным сном, дуба дав,
Или как там еще в обиходе.
 
 
Да хорошо и в гробу! Лишь бы с дыркой во лбу.
Приказав долго жить… или как там еще в обиходе.
 
 
Только вечный огонь все равно прогорит.
Пусть хорош этот сон. Только тоже не вечен.
На Молочном пути вход с восхода открыт.
И опять молоко – по груди, по губам…
И нельзя изменить место встречи.
 
 
На Молочном пути вход с восхода открыт.
И опять молоко… и нельзя изменить место встречи.
 
 
II
Если баба трезва, если баба скушна,
Да может ей нелегко, тяжело да невесело с нами.
А налей ей вина, а достань-ка до дна —
Ох, отсыплет зерна и отдаст тебе все,
Чем поднять в печке пламя.
 
 
Да налей-ка вина, да достань-ка до дна!
Ох, отдаст тебе все, чтоб поднять в печке пламя.
 
 
И опять каравай собираешь по крохам.
И по каплям опять в кипяток свою кровь.
Жизнь… она не простит только тем,
Кто думал о ней слишком плохо.
Баба мстит лишь за то, что не взял,
Что не принял любовь.
 
 
Жизнь… она не простит тем, кто думал о ней слишком плохо.
Баба мстит лишь за то, что не взял, что не принял любовь.
 
 
Так слови свое Слово, чтобы разом начать все дела.
Как положено, все еще раз положить на лопатки.
Чтобы девочка-Время из сказок косу заплела.
Чтобы Время-мальчишка пугал и стрелял из рогатки.
 
 
Чтобы девочка-Время из сказок косу заплела.
Чтобы Время-мальчишка пугал и стрелял из рогатки.
 
 
Чтоб они не прощали, когда ты игру не поймешь,
Когда мячик не ловишь и даже не плачешь в подушку.
Если ты не поймешь, не услышишь да не подпоешь,
Значит, вместо гитары еще раз возьмешь погремушку.
 
 
Если ты не поймешь, не услышишь да не подпоешь,
Значит, вместо гитары еще раз возьмешь погремушку.
 
 
А погремушка гремит, да внутри вся пуста.
Скушно слушать сто раз! – надоест даже сказка.
Так не ждал бы, пока досчитают до ста.
Лучше семь раз услышать – один раз сказать
Или спеть, да не сдвоить, а строить, сварить, доказать,
Но для этого в сказке ты должен учуять подсказку.
 
 
Чтобы туже вязать, чтобы туже вязать,
Нужно чувствовать близость развязки.
 
 
III
Колея по воде… Но в страну всех чудес
Не проехать по ней, да еще налегке, да с пустым разговором.
Так не спрашивай в укор: – Ты зачем в воду лез?
Я, конечно, спою, я, конечно, спою, но хотелось бы – хором.
 
 
Так не спрашивай в укор: – Ты зачем в воду лез?
Я, конечно, спою, но хотелосьто – хором.
 
 
Ведь хорошо, если хор в верхней ноте подтянет,
Подтянется вместе с тобою.
Кто во что, но душевно и в корень,
И корни поладят с душой.
Разве что-то не так? Вроде все, как всегда.
То же небо опять голубое.
Да, видно, что-то не так, если стало вдруг так хорошо.
 
 
Да только что тут гадать? Высоко до небес.
Да рукою подать до земли, где месить тили-тесто.
Если ты ставишь крест на стране всех чудес,
Значит, ты для креста выбрал самое верное место.
 
 
Если ты ставишь крест на стране всех чудес,
Значит, ты для креста выбрал самое верное место.
 
 
А наши мертвые нас не оставят в беде.
Правда, наши павшие, как на часах часовые.
Но отражается небо во мне и в тебе,
И во Имя Имен пусть живых не оставят живые.
 
 
Да, в общем, места в землянке хватает на всех.
А что просим – да мира и милости к нашему дому.
И несется сквозь тучи забористый смех.
Быть – не быть… В чем вопрос, если быть не могло по-другому.
 
 
И несется сквозь тучи забористый смех.
Быть – не быть? В чем вопрос, если быть не могло по-другому.
 

Хозяйка

 
Сегодня ночью – дьявольский мороз.
Открой, хозяйка, бывшему солдату.
Пусти погреться, я совсем замерз,
Враги сожгли мою родную хату.
 
 
Перекрестившись истинным крестом,
Ты молча мне подвинешь табуретку,
И самовар ты выставишь на стол
На чистую крахмальную салфетку.
 
 
И калачи достанешь из печи,
С ухватом длинным управляясь ловко.
Пойдешь в чулан, забрякают ключи.
Вернешься со своей заветной поллитровкой.
 
 
Я поиграю на твоей гармони.
Рвану твою трехрядку от души.
– Чего сидишь, как будто на иконе?
А ну, давай, пляши, пляши, пляши…
 
 
Когда закружит мои мысли хмель,
И «День Победы» я не доиграю,
Тогда уложишь ты меня в постель,
Потом сама тихонько ляжешь с краю.
 
 
…А через час я отвернусь к стене.
Пробормочу с ухмылкой виноватой:
– Я не солдат… зачем ты веришь мне?
Я все наврал. Цела родная хата.
 
 
И в ней есть все – часы и пылесос.
И в ней вполне достаточно уюта.
Я обманул тебя. Я вовсе не замерз.
Да тут ходьбы всего на три минуты.
 
 
Известна цель визита моего —
Чтоб переспать с соседкою-вдовою,
А ты ответишь: – Это ничего… —
И тихо покачаешь головою.
 
 
И вот тогда я кой-чего пойму,
И кой о чем серьезно пожалею.
И я тебя покрепче обниму
И буду греть тебя, пока не отогрею.
 
 
Да, я тебя покрепче обниму
И стану сыном, мужем, сватом, братом.
Ведь человеку трудно одному,
Когда враги сожгли родную хату.