Текст книги "Страна Арманьяк. Корсар."

Автор книги: Александр Башибузук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Так вот, дама Шарлотта, на почве полового воздержания, последнее время стала весьма стервозничать и проявлять своенравие. К примеру, цены задирать безбожно. Кстати, в своем праве она. Я за этих кречетов не плачу, это подарок Мергерит своему родственнику, но все равно, пора Шарлотку ставить на место. Есть методы воздействия. Или женить наконец, сразу помягчеет... Мне-то ее самому драть, как-то не с руки...

– К-х-х... – громко кашлянул Хорст, привлекая к себе внимание. – Ежели ваше сиятельство дозволит, я могу провести тщательный аудит оного поместья, враз цены станут приемлемыми...

Исаак активно закивал головой, приветствуя этот метод.

– Позже... – я решил оставить решение этой проблемы на потом и обратился к Исааку: – Достал, что я тебя просил?

– А как же ваше сиятельство! – Исаак схватил колокольчик на столе и яростно зазвонил, будто бил в него набат. Через мгновение в кабинет слуги внесли две обитые кожей деревянные коробки. Купец бережно открыл их и поднес мне. – Вот, ваше сиятельство, работы венецийца Джакомо Торричелли, извольте полюбопытствовать...

В коробках на бархатной подложке лежали очень красивые куклы в нарядной одежде и с настоящими драгоценностями. Они настолько искусно и тщательно были исполнены, что мне показалось – в коробках лежат две спящие живые девочки. Умница Исаак, такие куклы пока настоящая редкость и я сомневаюсь, что они есть даже у детей королевской крови. По крайней мере – не у всех. А моих дочурок красавиц уже есть. И будет еще.

– И лично от меня, ваше сиятельство... – Исаак склонился в почтительном поклоне и поставил на стол небольшую игрушку, изображавшую золотого петушка. Он повозился с ней, и неожиданно механический птиц залился звонким кукареканьем и стал долбить серебряным клювом по столешнице.

Ух ты... вот это угодил шельмец... И не надо удивляться, у нас в средневековье одаренные механикусы еще и не то, могут сконструировать. Но цена подобным игрушкам, за гранью разумного. Это может значить многое. К примеру, что Исаак, где-то хапнул не по чину и теперь замаливает грешки подарками. Впрочем, он может просто выражать свою признательность – есть за что. Но все равно, я это подарок оценю достойно.

– Учту, братец... – я сдержанно и солидно кивнул; не по рангу графу бурно проявлять эмоции – если, конечно, он кого-то не наклоняет. – Прикажи переправить все это на шебеку. Я завтра поутру отправляюсь. И продолжай, продолжай говорить...

К тому времени как я дохлебал супчик, Исаак ввел меня в курс торговых дел и доложил все сплетни Антверпена. Все в кассу пойдет, только надо тщательней фильтровать сведения.

В свою очередь, я отдал ему ценные указания, после чего благополучно свалил на стоянку судов, соскучился уже по своей ласточке. То бишь – по своей шебеке. Нет, все-таки я создан... создан... черт, на ходу засыпаю...

На корабле я только показался, допустил команду к руке, по традиции экипировав свою длань в латную перчатку, удостоил Веренвена короткой беседы, дал указания, похвалил его за то, что догадался взять с собой в Антверпен полную команду абордажников и вернулся в поместье. Подробней по судну, буду разбираться в походе. Но уже вижу – мастера не подкачали.

Ну а в поместье, наткнулся на очередной демарш Земфиры. Тоже вполне предсказуемый...

– Куда? – я сразу даже не понял, чего она хочет. Задремал, понимаете ли, в горячей водичке, а тут...

– С тобой... – вкрадчиво прошептала сирийка и сбросив камизу* скользнула ко мне в корыто.

камиза – нижняя рубашка. Могла быть просторной либо облегать тело благодаря шнуровке, которая собирала ткань на боках. Женская камиза была длиной до пят и часто без рукавов.

– Нет, нет и еще раз нет...

– И почему? – девушка взяла ковш с ромашковой эссенцией и стала промывать мне волосы.

– Потому... – я невольно покосился на маячившие перед глазами острые грудки сирийки.

– Не любишь меня... – горько пожаловалась сирийка, отбросила ковшик в сторону и нырнула ручкой к моим чреслам.

– Очень даже люблю... – я подхватил ее за талию и привлек к себе.

– Я сама... – муркнула сирийка и убрала мои руки. – Так почему? О-о-х!!! Говори...

– Я... я не на прогулку... собираюсь...

– Я хорошо стреляю из лука... – Земфира опираясь руками на борта корыта стала медленно приподниматься и опускаться. – О-о-х-х!!! Я не буду обузой... Не помогай! Нет, я... я сама... сама...

– Буду... буду отвлекаться...

– Я... – сирийка откинулась назад, резко запрокинула голову, создав вокруг своих волос маленькую радугу, на секунду замерла и стала постепенно набирать темп. – Ох!.. Я... я не буду лезть вперед... ох... ох...

– Не знаю...

– Знаешь... ох-х...

– Нет...

– Да-а-а...

– Нет...

– Возьми! Ну же... возьми меня... с собой!!! – Земфира вдруг охнула и расплескав воду, со стоном рухнула мне на грудь.

– Ладно... – я погладил ее по мокрым волосам. – С рассветом выступаем. Возьми с собой все свое оружие, доспех и наряды с драгоценностями... самые лучшие... Не успеешь в срок, оставлю дома...

– Ты знал... – слабо прошептала девушка прижимаясь ко мне. – Ты издеватель... ты сразу согласился... а меня мучил...

Я молча улыбнулся. Конечно, знал и все уже решил. Исаак передал мне письмо нашего торгового представителя в Нанте, который сообщал, что в порт уже прибыл старый капудан Хасан Абдурахман ибн Хоттаби и оный сарацин, будет ждать меня сколько потребно. Потому что с ним прибыли отец Земфиры и два ее брата... И я им ее покажу, вот только... только сирийка сама решит, как поступить. Но это уже будет после того, как мы грохнем посольство Паука. Или не будет вообще, если грохнут нас. В чем я сильно сомневаюсь, а значит, встрече Земфиры с родителем – быть.

– Я собираться!!! – Земфира радостно клюнула меня губами в щеку и вскочила в корыте.

– Позже... – я поймал ее за руку и притянул к себе. – Мы еще не закончили...

– Жа-а-ан!!!

ГЛАВА 6

Соленый ветер в лицо, скрип такелажа, удары корпуса об волну и пронзительные вопли чаек, белыми тенями скользящих над свинцово-изумрудным морем. Эти звуки кажутся мне музыкой, музыкой, которая бодрит не хуже самого сильного наркотика. Уже не терпится взять на абордаж клятый посольский неф*.

неф – старинное парусно-гребное судно, ставшее по мере развития в XVI в. крупным кораблем с прямыми парусами и сильным артиллерийским вооружением; прообраз парусных кораблей.

– И возьму... – пообещал я себе вслух.

– Что вы сказали, господин шаутбенахт*? – перекрикивая ветер, переспросил Веренвен. Он стоял рядом со мной на мостике и присматривал за командой рулевых, ворочающих здоровенный румпель.*

шаутбенахт (от нидерл. schout-bij-nacht – ночной наблюдатель) – первично – адмиральский военно-морской чин в Нидерландах, соответствующий генерал-майору, а в других флотах мира – контр-адмиралу. До XVII века шаутбенахтом называли офицера, ответственного за несение и организацию ночной службы, после – любого старшего офицера флота рангом ниже вице-адмирала. В русском флоте в первой половине XVIII в., соответствовал чину контр-адмирала.

румпель – рычаг для поворачивания руля вручную или механическим приводом.

– Ничего... Как тебе шебека после ремонта?

– Нормально, господин шаутбенахт... – скупо ответил капитан. – Пока так, дальше скажу больше...

Я уже знал, что мне ответит Веренвен и спросил проформы ради. Сам вижу, что мастера справились на славу.

Впрочем, на кардинальные переделки я пока не решился, парусное вооружение вообще не трогал и ограничился тем, что напрочь убрал места для гребцов, а на их месте организовал опердек – артиллерийскую палубу с портами для орудий. То есть, теперь моя красавица стала вполне двухдечным судном.

Ну и еще по мелочи: мастера на верфи по моему проекту перемонтировали, и нарастили борта с фальшбортами, немного модернизировали систему управления – добавили рычажные приводы к румпелю, переделали трюм и укрепили корпус. Ну и текущий ремонт конечно: полностью поменяли такелаж, перемонтировали и усилили крепления мачт, да и сами мачты сменили. Над корпусом тоже поработали, сделали перешивку и нанесли покрытие по рецепту Фена. Короче – обновили посудину.

А я в свою очередь полностью сменил артиллерийское вооружение.

Теперь у меня на верхней палубе двенадцать малых казнозарядных фальконетов на вертлюгах, по шесть по каждому борту, а самое главное в опердеке; восемь двенадцатифунтовых орудий с конической зарядной камерой, способных палить помимо обычного арсенала снарядов еще и бомбами. Воткнул бы больше, но места маловато, шебека не резиновая, да и весят они чуть менее тонны каждое.

Ну и курсовые дальнобойные средние фальконеты – числом два, да столько же аналогичных ретирадных. Что в итоге составляет, аж двадцать шесть орудий, более чем достаточно для любого дела. Более чем, ибо на местных лоханках пушки только появляются, а пока в основном обходятся средневековой машинерией, требушетами да катапультами.

Если бы мне предстояло без затей пустить на дно франков, я бы даже не парился, но не все так просто. Топить категорично нельзя, а это значит – только абордаж. А на посольском нефе, не менее полутора сотен бойцов, и из них, с десяток тяжеловооруженных дворян. И все это против моих семи десятков абордажников. Даже если к ним добавить Логана с его оболтусами, да меня с близнецами, все равно очень неравнозначно получается. Но это я кокетничаю, в любом случае, картечь свое дело сделает...

– Гуттен!!! Гуттен!.. – вдруг завопили Луиджи и Пьетро. Эти чертенята, по своему обычаю, только попав на шебеку, сразу стали осваивать верхушки мачт. Обезьяны, а не пажи...

На скрытом дымкой берегу стал просматриваться маяк на мысу и мой замок. Я громко ругнулся, времени нет, а домой хочется просто непереносимо, принял от Веренвена песочные часы, и отдал команду:

– Верхняя левая батарея, товсь!

Орудийная прислуга живо разбежалась по орудиям, с громким хлопаньем вылетели пробки из дул, лязгнули крышки зарядных ящиков...

Горка светлых песчинок в нижнем отделении часов стала неумолимо расти...

Канониры ловко вставили зарядные камеры в фальконеты и тут же забухали деревянные киянки, заклинивая их в казенной части...

Обер-цейхвахтер* Симеоне, пробежался по батарее, громко стукнул дубинкой по голове ученика канонира, замешкавшегося с запальником, и истошно проорал:

цейхвахтер – офицер морской артиллерии, имевший в своем ведении орудия, станки и снаряды.

– Верхняя батарея левого борта, готова!!!

Я глянул на скатившиеся вниз последние песчинки и скомандовал:

– Залпом, огонь!..

Снопы огня в облаках белого дыма протянулись над водой, резкий грохот заглушил вопли буревестников. Я довольно кивнул и бросил вытянувшемуся рядом обер-боцману Андерсену:

– К раздаче винной порции и приему пищи приступать. Мне сервируйте в каюте. И пригласите юнкера ван Брескенса с его эскюэ* ко мне на обед. Хватит ему абордажников дрючить... Что? Блюют оные эскюэ? Тогда без них...

эскюэ – оруженосец.

В каюте плюхнулся в свое кресло и прикрыл глаза. Запах кожи, стали и пороха, разбавленный ароматом арманьяка, с оттенком вездесущего трюмного смрада, острые оттенки моря – все это раньше умиротворяло, создавало ощущение домашнего уюта, а сейчас...

Давит что-то и давит на сердце... вот только что, никак не могу понять. По своим крошкам соскучился? Не иначе так... Но ничего...

– Мой господин без настроения? – Земфира приняла у меня меч, метнулась к комоду и вернулась уже со стопкой полной арманьяка и куском хлеба с паюсной икрой.

– Есть немного... – я опрокинул в себя рюмку. – Ты сама как? Не мутит?

– Мой господин... – сирийка присела в глубоком книксене, а потом рассмеялась и крутнулась в танцевальном па. – Мой господин, ваша недостойная рабыня родилась на корабле...

Я просто кивнул ей и взяв с ломтя хлеба кусочек икры забросил его в рот. Не мутит – так не мутит, одной заботой меньше...

– Жан... – сирийка примостилась на ручке кресла и склонилась к моему уху. – Жан, а зачем ты заставил меня взять свои лучшие платья и драгоценности? Неужели возьмешь с собой на прием к какому-нибудь герцогу? А-а-а... я догадалась, ты просто хочешь всегда видеть меня красивой?

– Ты и без этих побрякушек красивая... – после паузы сказал я. Признаваться, что везу ее к отцу, отчего-то не хотелось. Но надо... – Скажи моя ласточка, ты скучаешь по дому? По родным?

Сирийка скользнула мне на колени, прижалась к груди и прошептала:

– Иногда... по маме и отцу... Но когда ты со мной, все горести проходят... А почему ты спрашиваешь?

– Может так случиться, что ты скоро увидишься со своим отцом.

– Так ты... – Земфира отстранилась, в ее глазах блеснули слезы. – Ты везешь меня отдавать?

Я покачал головой и прижал к себе девушку:

– Глупая ты... Сама решишь, отправляться с ним или нет. А я приму любой твой выбор...

– Правда? – сирийка недоверчиво посмотрела на меня.

– Правда. И еще... Я хочу, чтобы ты поняла, ты достойна большего, чем имеешь со мной. Я никогда не смогу взять тебя в жены, никогда не смогу официально признать наших детей, мало того, может так случиться, что у меня появится жена – увы, даже помимо моего желания. Нам надо подумать, как быть... – и добавил видя полные возмущения глаза сирийки: – И еще раз, я приму любой твой выбор...

– Ты не будешь меня принуждать? – Земфира заговорила после долгой паузы, во время которой проницательно смотрела мне в глаза.

– Нет.

– Хорошо, мой господин... – сирийка улыбнулась. – Я верю тебе и поступлю по велению своего сердца. А что до всего остального, тобой перечисленного... Знаешь... Мне гораздо важнее твоя любовь. И большего не нужно...

Я поймал ее ладошку и прижал к своим губам. В голове мелькнула мысль, что если сирийка все же решит отправиться со своим отцом, мне ее будет очень не хватать...

– Клятые размазни!!! – дверь брякнула и громко топая сапожищами, в каюту ворвался Тук. – Ну ничего, три шкуры спущу со стервецов...

– Не бурчи братец, присядь и лучше налей себе... – я показал глазами на флягу. – И вообще, ты о ком?

– Простите, сир... – Логан узрел Земфиру на моих коленях и сконфузился. – О ком же еще, об этих лоботрясах, конечно...

– Его милость, ведет речь о своих оруженосцах, наверное... – Сирийка ловко плеснула арманьяка в стопку и подала Логану.

– Благодарю вас, прекрасная госпожа... – скотт с поклоном принял рюмку, смешно зажмурил глаза и опрокинул ее содержимое в рот. – У-ф-ф... о них стервецах... Позорят меня ироды...

– Сир!!! – в каюту заполошно влетели близнецы. – Сир!!! В замке на донжоне* спущен ваш флаг, а маяк подает какие-то сигналы. Мы сами видели в подозрительную трубку...

донжон – главная башня в европейских феодальных замках. В отличие от башен на стенах замка, донжон находится внутри крепостных стен.

– Подзорную трубу... – я машинально поправил Луиджи, а потом вскочил с кресла – Что? Как приспущен?

Уже догадываясь о причине своей непонятной тревоги, вылетел на палубу и уставился на замок. Что случилось с флагом – я так и не рассмотрел, но огонь на маяке действительно бился, словно в истерике. А мгновением позже на стенах замка появились маленькие клубки дыма...

– Сир... Палят из пушек, очевидно, хотят привлечь наше внимание... – тихо подсказал Тук. – Время у нас есть, можно...

– Веренвен, лево руля... – недослушав его, рявкнул я. – Да шевелитесь, мать вашу...

Что, черт возьми, могло случится? Что? И Фен с Фиораванти, два дня назад сорвались в Гуттен без объяснений? Не дай Бог, что-нибудь с малышками или Матильдой, на кол посажу клятого жида...

Ледяные тиски тревоги не разжимались до самого причала. И так и не разжались...

Не дожидаясь пока шебека пришвартуется, я выскочил на причал и схватил за шиворот замершего на коленях рыбака:

– Что случилось? Какого хрена сигналы подавали? Говори...

Рыбак висел в моих руках как тряпка и молчал. Я крутнул головой и увидел неподалеку еще троих, тоже стоящих на коленях. Да что за хрень? Сознание наотрез отказывалось, что-либо понимать.

– Где староста, мать твою? Где все?

Мужик не поднимая голову указал в сторону замка.

Луиджи и Пьетро не дожидаясь команды, стали выпрягать лошаденку из телеги. Но они не успели закончить, к причалу примчался старшина замковой стражи Торвальд Баумгартнер с парой стражников и с заводными лошадьми. Увидев как он повалился на колени, я ничего не стал спрашивать, вскочил в седло и погнал коня к замку. Ни на что хорошее, уже не надеялся. Все стражники были одеты в черное.

Влетел в замковые ворота, соскочил с седла, совсем было собрался бежать в покои, но замер, увидев, как во двор выходят мои ближники. Последним появился Соломон. Он шел покачиваясь, неверными шагами, лицо еврея было смертельно бледным, вокруг глаз чернели круги, создавалось впечатление, что это идет мертвец, какой-то непонятной силой поднятый из могилы.

Не доходя до меня пару шагов, еврей упал на колени, поддернул воротник, обнажил шею и склонился к земле...

Не глядя по сторонам, я выдрал из ножен эспаду и шагнул вперед.

– Что с детьми?

Соломон ничего не ответил и только больше склонил голову.

Отливающий серебром клинок со свистом вспорол воздух и со смачным хрустом впился в поросшую черным пушком шею. Нереально алая струя крови хлестнула по мощеному брусчаткой двору. Карминовые капельки беспокойно закачались на чахлых травинках, пробившихся в щели между камнями...

Видение было настолько живым и ярким, что когда открыл глаза, я дико удивился, увидев лекаря живым и невредимым.

– Что с детьми? – едва выдавая из себя слова, повторил я вопрос.

– Сын мой! – ко мне бросился падре Михаэль, замковый капеллан. И осекся, увидев кончик эспады у своего горла.

– Я в последний раз спрашиваю...

– Дык, в детской... – тихо прошептал священник, с ужасом посматривая на слегка подрагивающее острие возле своего кадыка. – С няньками же...

Ноги разом перестали держать, но выручили близнецы, солдатиками выросшие у меня по бокам.

– Господин... – натужно прохрипел Соломон, не вставая с колен. – Я сделал все что мог, но... но...

– Сир... – Фиораванти шлепнулся рядом с лекарем.

– Хозяин... – Фен присоединился к ломбардцу.

– Господин... – Баумгартнер лязгнув доспехом тоже преклонил колени.

– Призываю в свидетели святую Богородицу! – рявкнул Логан откуда-то из-за моей спины. – Если вы немедленно не объясните что случилось, я лишу вас жизни...

– Тихо!

Я поднял голову и увидел, как ко мне идет Брунгильда, жена Логана. Переваливаясь словно утка и придерживая рукой громадный живот, она быстро добралась до меня, крепко ухватила за локоть и потащила за собой, в беседку подле замковой стены.

– Господь забрал даму Матильду... – горячо шептала она по пути. – И ребеночка еще не рожденного. Два дня как схоронили. Знаю, любил ты ее... Ты поплачь, поплачь... легче станет... Эй, кто там, живо подать нам...

Слуг опередил Логан, подсунувший мне флягу с арманьяком. Все еще не понимая, что случилось, я судорожно глотнул...

– Пятого дня прибыл в приют для паломников при Гуттене, странствующий августинец Корнелий... – как сквозь подушку до меня доносился хрип Баумгартнера. – С частичкой мощей святого Бонифация... Дама Матильда обласкала оного монаха, и приложилась губами к мощнице. Монах убыл, а четвертого дня, у госпожи начался...

– Ядом была покрыта крышка мощницы... – перебил его Соломон. – Я сделал все что мог, но яд уже поразил внутренности с мозгом, и к вечеру...

– Оного августинца, мы разыскивали... – забубнил Баумгартнер. – И таки сыскали...

– Еретика проклятущего, вовеки проклятого... – возмущенно воскликнул фра Михаэль. – А даму Матильду мы отпели, все как положено, не сумлевайтесь, ваше....

– Где эта скотина? – разъяренным медведем заревел Виллем Аскенс.

– Дык в темнице же...

– Рты закрыли... – я наконец начал приходить себя. – Проводите меня к Матильде...

На меня накатило совершенно необъяснимое спокойствие. Ни злости, ни горя, никаких эмоций, совсем никаких – как одеревенел. Просто хочется сдохнуть...

Матильду похоронили при замковой часовне. Я постоял на коленях возле усыпальницы, с дикой злостью коря себя, за то что не смог выжать даже одной слезинки, а потом отправился к девочкам, играть с ними в куклы...

А уже в детской, возясь с малышками, чуть не сошел с ума от горя, запоздало, но накрыло все-таки. Но никого не винил в случившемся, подобного развития событий, я и сам бы не смог предусмотреть.

Подумал и приказал срочно привезти из Антверпена Лилит и допустить ее к дочуркам, с полными полномочиями матери. Если кому и доверю своих красавиц, то только цыганке. Земфира не отставала от меня не на шаг, в ее глазах плескалось настоящее, не поддельное горе, она искренне сопереживала мне, но почему-то не произнесла даже слова. А Логан все это время плакал, примостив свою голову на обширном животе супруги.

– Не надо братец... – я потрепал его по волосам. – Времени у нас нет. Идем лучше поспрашиваем уродца...

– Конечно, сир... – глаза шотландца сверкнули. И в этом блеске, я не нашел ничего хорошего для августинца Корнелия.

– Спалите тварь на костре... – зло прошипела Брунгильда. – Я сама огонь к дровам поднесу...

'И спалю... – думал я нащупывая ступеньки в пытошную, – но только после того как четвертую'.

Августинца уже подготовили к допросу. Жилистый крепкий, полностью лысый мужичек со щеками как у бульдога, был растянут на пыточном станке. Аскенс, вместе с добровольными помощниками деловито готовил инструментарий. В темнице, как всегда пахло плесенью, ржавчиной и человеческими страданиями...

Я с непонятным наслаждением втянул в себя этот воздух и присел на табуретку напротив августинца.

Монах, увидев меня, отчаянно вздрогнул, но не издал ни звука.

– Кто? – мой голос отразился эхом от сводчатых потолков и затих где-то в углу, за сваленными в кучу ржавыми цепями.

– Я... – очень тихо прошептал монах. – Корнелиус Гронненверк...

– Зачем?

– По велению Господа... – уже решительней ответил Корнелиус. – Дабы извести с лика земного, грех диаволов...

– Кто поручил?

– Господь!.. – в голосе монаха прозвучали фанатичные нотки.

– Понятно... – я обратился к палачу. – Виллем, он не должен умереть.

– Ручаюсь, ваше сиятельство... – Аскенс уверенно кивнул. – В этом ручаюсь...

Я повернулся к Логану, и не видел, что он сделал, но не слышать уже не смог. Воздух в пытошной немедленно разорвал утробный булькающий вой.

– Сир... А может это ваш старый знакомец, из Бюзе сен Такр его подослал? – Тук прислушался к воплям и одобрительно кивнул. – Ну а кто еще?

– Может и он... – согласился я вслух, но про себя не поверил. До сих пор, кроме неясных следов, четких и правдивых свидетельство о том, что Гийом де Монфокон, человек которого я прирезал в замке Бюзе, все-таки остался в живых, я не нашел. Даже не смотря на то, что привлек на поиски тайные службы церкви. Впрочем, ничего исключать нельзя...

Вопли следовали за воплями, лжемонах страшно корчился в станке, но не произносил ни слова, Аскенс никак не мог развязать ему язык и только недоуменно крутил бородой. Но когда к ногам убийцы приладили 'испанские сапоги'*, он все-таки заговорил.

– Альфонс... Альфонс передал... – горячечно зашептал лжемонах. – В Мехелене...

Испанский сапог – орудие пытки посредством сжатия коленного и голеностопных суставов. Представлял собой железную оболочку для ноги и ступни и использовался испанской инквизицией для допросов. Пластины 'сапога' сжимались с помощью кривошипного механизма, повреждая плоть и ломая кости. Часто краги могли нагревать на ноге во время пытки и иногда перед пыткой.

Со слов лжеавгустинца выходило, что ему было приказано отравить именно Мадлен и детишек. Детишек он не смог, хотя подготовил несколько конфет с ядом, а с Матильдой сработало. Мати, в последнее время была очень набожной, отмаливая грех в котором мы с ней жили, поэтому охотно приложилась к мощам святого, на поверку оказавшимися кусочками собачьих косточек.

Заказ ему передал некий Альфонс, якобы поверенный какой-то высокородной особы. Но скорей всего, это имя было подставным, не настоящим. Сам Корнелиус, оказался бывшим аптекарем Арманом Жюсо, из Франш-Конте, находящимся там, в розыске за составление ядов. Когда его делишки вскрылись, аптекарь успел бежать и устроился в Нидерландах, вполне процветая на нелегальной торговле приворотными зельями и поддельными мощами. Как выяснилось, под религиозного фанатика он только косил...

Ну что же, примерно все ясно...

Я быстро набросал письмо кардиналу де Бургоню, в котором описал ситуацию и попросил прислать конвой за отравителем. Очень хотелось задавить Корнелиуса своими руками, но я счел более правильным передать урода в руки церковников. По аптекарю надо вести тщательное и скрупулезное следствие, а у меня таких возможностей пока нет. И неизвестно, когда появятся. А инквизиторская братия дело свое знает...

– Что застыли? – рыкнул я на палачей. – Вперед, до утра времени много, я хочу, чтобы он познал все адские муки и проклял тот момент, когда родился на свет. Но остался живым. Сдохнет – сам на кол сядешь...

ГЛАВА 7

Матильда...

Она прибилась к нашей наемной банде рутьеров, где-то на просторах Великой Римской империи, еще до компании при Нейсе. Сейчас даже и не упомню где... Со временем сблизилась со мной и перешла в разряд походно-полевой жены, а затем, как-то незаметно, смогла заполучить в свои руки кусочек моего сердца. А в итоге, стала матерью детей бастарда Жана VI конта Арманьяка и самым дорогим для него человеком. А вот законной женой стать не успела. Впрочем, и не могла...

Я всегда удивлялся тому, как Мати естественно смотрелась во всех своих ипостасях. Будучи маркитанткой, она не покладая рук обстирывала наемников, не пугалась и не чуралась крепкого словца и вполне уверенно обирала трупы на поле боя. Став походно-походно полевой женой, она искусно окружала меня столь необходимым для солдата уютом, ни на каплю не преступая пределы дозволенного, но, тем не менее, столь же искусно и уверенно, использовала преимущества своего нового положения. Перейдя в разряд жены и госпожи, пусть даже неформальной, Матильда уже ничем не отличалась от дворянок, и даже самый внимательный знаток нравов, не смог бы ее причислить к простолюдинке.

При этом она никогда у меня ничего не просила, умея поставить дело так, что я сам все давал...

Я неожиданно почувствовал резкую боль в ладони и обнаружил, что сжимаю в кулаке небольшой золотой медальон, до крови врезавшийся своими острыми углами в кожу.

Медальон... Раньше я его не видел, а нашел совершенно случайно, когда съедаемый тоской просматривал личные вещи Матильды. Медальон скрывал в себе миниатюрный портрет очень красивой женщины, несомненно, дворянки, облаченной в строгий старинный наряд. И эта женщина на портрете была почти копией Матильды. Как понять эту загадку я не знаю, могу только подозревать, что... что...

– Дьявол и преисподняя!!! – позади меня раздался рев Логана и грохот посуды. – Определенно, я отказываюсь вас понимать, ваше сиятельство!..

Я обернулся и увидел, как скотт разъяренно дырявит кинжалом серебряное блюдо с паштетом.

Тук убедился, что я обратил на него внимание и зло прошипел:

– Думаю, нам самое время объясниться, монсьор...

Луиджи и Пьетро, привлеченные шумом, показались в каюте и мгновенно оценив обстановку, исчезли. Парни на диво сообразительные и, скорее всего, стали на стражу подле двери, дабы не пропускать визитеров, нежеланных во время разборок господ.

– Говори... – я присел на скамью напротив него и спокойно отхлебнул сидра из кубка.

Логан повысил на меня голос впервые за все время наших отношений, но с недавних пор, я ждал этого. И никак не собираюсь пресекать этот демарш. Тук имеет на него право; как благородный кабальеро, как мой вассал и просто как мой друг.

– Сир... – шотландец старался говорить спокойно, но все равно, ярость и дикое недовольство прослеживались в каждом его слове. – Я хочу знать, почему вы отдали эту сволочь в инквизицию, вместо того чтобы отправить его в ад своей рукой. Мало того! – скотт не сдержался и двинул кулаком по столу, заставив разлететься по сторонам посуду. – Мало того, вы не дали сделать это мне! Черт побери, это мать ваших детей, да что там, эта женщина стала для меня как мать! А вы...

Логан замолчал, горько улыбнулся и твердо отчеканил:

– Сир, я служил вам верой и правдой, был с вами в жизни и на грани смерти, поэтому имею право знать...

– Имеешь...

– В таком случае, я слушаю вас... – Тук закаменел лицом. Он уже влил в себя неимоверное количество вина, но выглядел абсолютно трезвым.

– Для начала, я послушаю тебя. Яви мне свои соображения, по поводу такого моего поступка.

– Нет у меня соображений... – угрюмо буркнул Логан. – Я только знаю, что тот человек, которого я встретил в лесу подле Лектура и с которым прошел долгий путь, ведомый его доблестью, отвагой и благородством, так бы не поступил.

– Ой ли, братец, ой ли... – я искренне вздохнул. Вот ни на каплю не поменялся Логан. Хитрый и расчетливый, отъявленный храбрец, буйный кутила и рубака, верный мне до мозга костей, всем хорош, а вот дальше своего носа не видит и видеть не хочет. Но тут уже ничего не поделаешь...

– Что вы этим хотите сказать, сир?.. – настороженно поинтересовался скотт.

– Если ты думаешь, что я размяк и смалодушничал...

– Нет, но!.. – вскинулся Логан.

– Меня слушай!.. – я процедил эти слова прямо ему в лицо. – И запомни, брошенное по глупости слово, уже можно и не вернуть. Кто убил мою жену и собирался убить моих детей? Отвечать!

– Корнелиус же, иуда, лжеавгустинец, еретик, сволочь, гореть ему в аду... – быстро перечислил Тук.

– Зачем он это сделал?

– Его наняли... – еще секунду назад пылающая праведным гневом физиономия шотландца, стала отображать ожесточенный мыслительный процесс. – За деньги...

– Кто?

– Некий португалец Альфонс, но оный... оный... – в замешательстве пробормотал скотт. – Ваше сиятельство... ваше...

– Ты думаешь, этот Альфонс настоящий заказчик?

– Нет... думаю, нет... – на лице шотландца начало проявляться виноватое выражение.

– Правильно, не он. И этот португалец, тоже может быть посредником. Брат мой. Поверь, решение оставить в живых эту сволочь вынужденное, и доставляет мне воистину адские муки. И будет доставлять всегда. Но убивать его пока нельзя. Никак нельзя, надо вытащить на свет все их змеиное кубло, чтобы каждая сволочь ответила по заслугам. И это сделают церковники. Сам понимаешь, они сделают это гораздо лучше нас. И для нас. Посадить на кол отравителя легко, но тогда истинные виновные останутся безнаказанными, и не успокоятся, пока не доведут свои черные замыслы до конца. Ты этого хочешь?

– Сир... – Логан понурил голову. – Сир, простите меня...