Текст книги "Семейные драмы российских монархов"

Автор книги: Александр Музафаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Существует легенда, что среди высших государственных чинов России нашёлся человек, для которого честь была дороже повиновения. Фельдмаршал граф Борис Петрович Шереметев отказался участвовать в судилище. Старый полководец, которому Пётр был обязан большинством своих побед на полях сражений Северной войны, истинный создатель новой русской армии отказался прибыть в столицу для вынесения приговора невиновному. В ответе на приказ царя были прописаны полные достоинства слова: «Я рождён служить своему государю, а не судить его кровь».

По мнению историков, эти красивые и эффектные слова никогда не звучали в реальности. Прославленный фельдмаршал действительно отсутствовал в Петербурге в момент суда и действительно не подписывал смертного приговора Алексею. Но причиной этого была болезнь, не позволившая полководцу покинуть Москву. Именно о болезни писал Шереметев Петру и Меншикову, прося в этих письмах не искать других причин своего отсутствия.

Но так ли уж оторвана от реальности легенда? Биограф фельдмаршала А.И. Заозёрский, автор единственной научной биографии полководца, отмечает, что Шереметев искренне сочувствовал царевичу и не раз выражал ему свои симпатии. И болезнь не помешала Борису Петровичу встретиться со своим старым знакомым по Киеву – митрополитом Киевским Иосафом Кроковским, которого под конвоем везли в Петербург по делу царевича. Святитель даже стал одним из свидетелей при подписании духовной фельдмаршала. Ясно одно: на суд Борис Петрович Шереметев не поехал, а приказать доставить его силой царь не рискнул – слишком уж громким и неудобным получился бы скандал.

Пётр так и не утвердил вынесенный судом приговор. Кстати, его вынесение не прекратило страданий несчастного узника – и 25 и 26 июня он снова был подвергнут пыткам. Каких ещё показаний добивались от приговорённого к смерти палачи Тайной канцелярии, сказать сложно.

По официальной версии, пытки 26 июня царевич не пережил и умер после её окончания. Есть и другие версии смерти Алексея. Согласно одной из них, узник был тайно убит по приказу отца, который не хотел публично проливать царскую кровь{9}9
  Наиболее известной версией убийства царевича по приказу отца является так называемое «письмо Румянцева». Авторство этого документа приписывают капитану лейб-гвардии Преображенского полка Александру Румянцеву, который принимал деятельное участие в возвращении царевича на родину. Согласно этому письму, после получения им приговора светского суда Пётр вызвал к себе группу особо доверенных лиц, в том числе и Румянцева, и приказал им той же ночью тайно убить Алексея, что и было ими исполнено. Впервые этот документ был опубликован в 1858–1859 годах и сразу же вызвал серьёзные сомнения в своей подлинности. Исследователям трудно было поверить, что столь осторожный человек, как Румянцев (кстати, единственный из всех участников операции по выманиванию царевича в Россию, не пострадавший при будущих царствованиях), всего через месяц после событий доверил бумаге государственную тайну особой важности, то есть фактически подписал себе смертный приговор. Наиболее подробно эта фальшивка разобрана в книге В.П. Козлова «Тайны фальсификации. Анализ подделок исторических источников XVIII–XIX веков». М.: Аспект-пресс. С. 186).


[Закрыть]. Согласно другой, опасаясь того, что царь может помиловать сына, Толстой и Меншиков применили куда более жестокие истязания по сравнению с обычно практиковавшимися в Тайной канцелярии и тем самым убили не отличавшегося крепким здоровьем царевича.

На следующий день после смерти царевича, 27 июня, в Петербурге прошли пышные празднества, посвящённые очередной годовщине Полтавской виктории, а через два дня, 29-го, пышно праздновались царские именины, отмеченные одним из развлечений Петра – спуском на воду военного корабля. «Все весело пили и пировали, – сообщал в своём донесении в Вену австрийский резидент при русском дворе, – ночью был сожжён на берегу фейерверк, и общее веселие продолжалось до двух часов заполночь».

Это кровавый тиран Иван Грозный плакал над трупом нечаянно убитого им сына, каялся в своих грехах и отправился по монастырям замаливать их. Царь-преобразователь был чужд подобных мыслей. Он официально простился с сыном в день его похорон 30 июня. Вместе с государем в церемонии погребения участвовали высшие военные и придворные чины, дипломаты и множество народа, что уже два дня шли через Троицкую церковь, чтобы проститься со своим несостоявшимся повелителем.

Казалось, царь и его приближённые добились, чего хотели. Но уже через год скончался царевич Пётр Петрович – единственный сын Петра от Екатерины, и перед Российским государством высветились контуры приближающегося династического кризиса. Вот тут-то царю пришлось уже всерьёз обратиться к делам наследства. И здесь Пётр совершил одну из самых больших ошибок своего царствования. Утверждённый им 5 февраля 1722 года «Устав о наследии престола» формализовал наиболее архаичную и нежизнеспособную часть традиционного механизма передачи власти в России – личный выбор царствующего монарха. Отныне государь сам мог избирать себе наследника из числа своих родственников, кого сочтёт более достойным.

Современный исследователь русского самодержавия А.Н. Боханов так оценил значение этого документа:

«Этот закон иначе как деспотическим назвать невозможно. Акт, вытекающий непосредственно из сложной династической ситуации, когда прямого наследника мужского пола у правителя не было, показал узость мышления первого императора. Стремясь во всех сферах жизни России ввести „регламенты“, Пётр в самом главном сегменте державного „устроения“ утвердил принцип личной прихоти, или, проще говоря, произвола».

Петровский «тестамент» стал бомбой замедленного действия под зданием русской государственности, причём бомбой многоразового использования, неоднократно вызывавшей смуту в XVIII веке. Как мы уже отмечали выше, особенностью монархии как формы правления является предопределённость в вопросе выбора главы государства. Если же выбор царя осуществляется не Божиим соизволением, а человеческой волей (пусть даже волей самого монарха), то легитимность такого государя всегда будет под вопросом. Нет запретительного ответа на вопрос: почему выбрали того, а не этого? Почему он царь, а не вот он? И почему нельзя изменить выбор? Стоит ли удивляться, что ни один из государей, вступивших на трон по петровскому «тестаменту» не сумел удержаться у власти. Все они пали жертвами дворцовых переворотов, прекратить которые смог только император Павел Петрович, да и то ценой своей жизни…

По иронии судьбы сам Пётр воспользоваться своим «тестаментом» не успел. После его смерти большая часть государственной и политической элиты России видели на престоле законного наследника – сына царевича Алексея, царевича Петра Алексеевича. Такой поворот не устраивал убийц Алексея – Меншикова и Толстого, поэтому они, опираясь на гвардию, произвели дворцовый переворот и в нарушение каких-либо законных оснований провозгласили государыней супругу царя Екатерину I. Высоко же поднялась бывшая прачка!

Заговор удался во многом потому, что сторонники Петра Алексеевича были слишком уверены в правоте своего дела и упустили ситуацию в столице из-под контроля. Однако, внешне признав произошедший переворот, они отнюдь не сложили оружия. Добившиеся успеха приближённые первого императора быстро перессорились между собой. Ловко играя на амбициях и непомерном честолюбии Меншикова, вожди аристократической партии использовали светлейшего как орудие против его же союзников. В результате к моменту смерти Екатерины князь оказался, говоря современным языком, в политической изоляции и был вынужден пойти на союз с аристократической верхушкой Сената и признать сына убитого им царевича своим государем. Дальнейшее было, что называется, делом техники, и уже через два года бывший светлейший князь своими руками строил себе избу в далёком Берёзове.

Справедливость восторжествовала? Слишком рано взошёл на престол юный Пётр II, а на личность его наложило свой отпечаток вынужденное сиротство, и не просто сиротство – одиночество. Волею судьбы у него почти не было родных: родственники матери были далеко за границей, родственников по отцовской линии – Лопухиных – репрессировал коронованный дед. Царская семья смотрела на мальчика как на досадную помеху, напоминание о его отце, а значит, и тут он не встречал родственного тепла. Он мог бы озлобиться, как юный Иван Грозный, и не озлобился. Что удержало? Искренняя забота и любовь со стороны старшей сестры? Умное воспитание Остермана? Унаследованная от отца кротость? Но злым и жестоким юный Пётр не стал. Страсть к развлечениям, прежде всего к охоте, – это то, чем он заполнял пустоту вокруг себя, адреналин – чем не наркотик забвения? Увы, ослабленный таким образом жизни юный организм не выдержал противоборства с болезнью, и того, кто должен был стать русским государем, не стало. С ним прервалась мужская линия потомков Михаила Романова на русском престоле…

Историки часто оправдывают жестокость Петра по отношению к сыну личными качествами наследника. Действительно, в портрете Алексея Петровича много довольно непривлекательных черт (во многом обусловленных обстоятельствами его воспитания). Царевич был трусоват, не имел систематического образования, ленился, подобно отцу, любил выпивку и т.д. Но, при всём при этом, Алексей не был злым и жестоким человеком. Он был подвержен чужим влияниям, но и его отец временами превращался в марионетку в руках собственного окружения. Мировая история знает немало примеров разительной перемены характера монарха после прихода к власти. Кто мог распознать в хулигане и охотнике Карле XII будущего гениального полководца, «северную комету» Европы? Кто мог угадать в слабом, изнеженном принце, бежавшем от деспотичного и сурового отца за границу (!), будущего Фридриха Великого?

Впрочем, примеры благополучного разрешения конфликта отца и сына есть и в нашей, русской, истории. Создатель единого русского государства великий князь Московский и всея Руси Иван III (тоже прозванный потомками Великим), как и Пётр, был женат дважды. И первый брак его, молодого двенадцатилетнего княжича, тоже был браком политическим – так его отец, великий князь Василий II Тёмный, скрепил свой союз с Тверским княжеством. Молодая княгиня умерла в 1467 году, оставив князю сына и наследника, княжича Ивана, прозванного Молодым. Он был верным и надёжным помощником отца во всех его начинаниях. Не раз по воле державного родителя водил полки и правил присоединёнными к Москве землями. Порой и спорил с отцом, отстаивая свою точку зрения. В 1490 году он умер, оставив на волю отца сына Дмитрия.

Сам же Иван III в 1472 году женился вторично на племяннице последнего басилевса Византии Софье Палеолог. От этого брака рождались сыновья, и первым из них был названный по деду Василий. Иван III должен был решить сложный династический вопрос: кто имеет больше прав на престол – старший внук или второй сын? Ситуация осложнялась тем, что Иван Молодой был в своё время очень популярен в русском обществе, а вот Софью Палеолог в России не любили. Пока государь ломал голову над этой проблемой, в окружении княжича Василия созрел заговор с целью возведения его на престол. В 1497 году заговор был раскрыт, заговорщики казнены, а Василий посажен на собственном дворе «за приставы». В 1498 году внук великого князя Дмитрий Иванович был торжественно объявлен наследником.

Но Иван III проявил подлинную мудрость и стал сразу решать судьбу сына-заговорщика, хотя имел все основания для расправы над ним. Вместо этого он стал постепенно и под чутким контролем привлекать Василия к государственной деятельности. А в 1502 году перерешил вопрос о наследстве – Дмитрий был посажен в темницу, а Василий – объявлен наследником и соправителем отца.

В 1505 году Василий взошёл на московский престол и вошёл в историю под именем великого князя Василия III. Он стал достойным продолжателем дела отца, строил города и водил полки, укрепил власть государей московских на Руси и расширил пределы отечества. И всё это стало возможным благодаря подлинной государственной мудрости его отца, не спешившего разбрасываться таким «ресурсом», как сыновья.

История не дала Алексею Петровичу занять трон, принадлежавший ему по праву, и мы так и не узнаем, каким монархом он мог бы стать. Можно лишь развеять одно заблуждение, прочно укоренившееся в популярной и даже научной литературе – что при Алексее все начинания его отца пошли бы прахом. Об этом пишет даже такой расположенный к царевичу историк как Николай Костомаров, который полагает, что оставив в живых сына, Пётр должен был бы «всю жизнь подвергаться опасности заговоров и восстаний и быть всегда уверенным, что после его смерти наступят смуты и потрясения, которые могут окончиться истреблением его детей, его сотрудников, разрушением того государственного здания, над созданием которого он трудился всю жизнь». Но так ли это? Выше мы уже показали, что окружение царевича составляли отнюдь не только пресловутые «чернецы да попы» или «никчёмные люди». Среди его ближайших сотрудников и сторонников мы видим весь цвет России начала XVIII века. Тех людей, которым, собственно, и его отец был обязан своими победами. Да, со слов Евфросиньи мы знаем, что царевич хотел «жить зиму в Москве, а лето в Ярославле. Петербург будет простым городом; кораблей держать не стану, войны ни с кем иметь не хочу». Отметим, даже в этом навете речь не идёт об отказе от выхода к морям или от Петербурга. Да, царевич не сделал бы град святого Петра своей столицей, но и уничтожать город он не собирался. Корабли? Можно ли поверить в намерение царевича отказаться от кораблестроения, когда мы знаем, что его ближайшим соратником был Александр Кикин. Человек, который и был подлинным создателем Петербургского адмиралтейства и русского Балтийского флота? Что до войн, то слова Алексея выражали волю его народа, который устал от бесконечно затянувшейся Северной войны (становившейся всё более похожей на печально известную Ливонскую войну Ивана Грозного), и от агрессивной политики Петра, любившего затевать авантюры вроде печально окончившегося Прутского похода. Страна ждала мира, и наследник понимал это.

Безусловно, Алексей отказался бы от наиболее радикальных реформ Петра вроде учреждения Синода и, скорее всего, восстановил бы патриаршество в Русской Церкви. Возможны и несколько другие такого рода уступки. Но изменить направление развития страны на модернизацию, направление, которое обозначилось ещё в правление Алексея Михайловича, которое последовательно реализовывали его дети, начиная от Фёдора и заканчивая Петром, Алексей бы попросту не смог.

Но он смог бы залечить те раны, которые умышленно или случайно оставил в душе русской державы его отец. Именно Алексей с его развитым религиозным чувством, с его чувством национального мог бы примирить традиционное развитие русского общества с модернизацией его отца. И может быть, тогда не пришлось бы «отцу русской истории» Н.М. Карамзину писать в начале XIX века следующие горькие слова:

«Теперь же, более ста лет находясь в школе иноземцев, без дерзости можем ли похвалиться своим гражданским достоинством? Некогда называли мы всех иных европейцев неверными, теперь называем братьями; спрашиваю: кому бы легче было покорить Россию – неверным или братьям? То есть кому бы она, по вероятности, долженствовала более противиться? При царе Михаиле или Феодоре вельможа российский, обязанный всем Отечеству, мог ли бы с весёлым сердцем навеки оставить его, чтобы в Париже, в Лондоне, Вене спокойно читать в газетах о наших государственных опасностях? Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Пётр».

Впрочем, история не знает сослагательного наклонения. Повторим ещё раз – мы не знаем, каким монархом мог стать Алексей Петрович и как бы изменилась история нашей страны, взойди он на престол. Мы можем лишь отметить развилку, когда семейная драма увела страну с одной дороги на другую.

И что же, спросит читатель, автор хочет навеки заклеймить первого императора России как злодея-сыноубийцу, лишить его титула «Великий» и замазать страницы, повествующие о его правлении, в истории чёрной краской?

Конечно, нет. Царь Пётр Алексеевич сделал для России столь много, что прозвище «Великий», полученное им от современников, осталось за ним в истории по праву. Память о Полтавской виктории и строительстве флота, о завершении сложного и долгого процесса создания армии нового типа, который предшественники Петра на троне вели, да так и не довели до конца, о государе, который «сам ружьём солдатским правил, сам и пушки заряжал», а когда надо было, не гнушался и самой простой работой ради Отечества, о строителе города, которому суждено было на два столетия стать столицей державы, из нашей истории никуда не денется.

Но, помня о величии дел Петра и масштабе его личности, не надо забывать и о его ошибках, которые порой были не менее велики, чем достижения. И история царевича Алексея – наглядное тому подтверждение. В ней проявились и основные пороки личности царя-преобразователя: стремление уйти от личной ответственности за решение «неудобных вопросов», податливость чужому влиянию и способность ради личного пожертвовать интересами государственными (для монархии династические интересы являются государственными). И главное, Пётр на добрых сто лет разрушил идеал царской семьи, его вольная в этом отношении жизнь стала образцом для всех монархов XVIII века. Лишь правнук Павел Петрович попытается это исправить.

И тут надо вспомнить евангельское: «Кто из нас без греха?..» Пётр Алексеевич стал Великим не потому, что был «идеальным государем», а потому, что, будучи человеком слабым, сумел заставить себя быть сильным, будучи от природы трусоватым, умел преодолевать свой страх и показывать в критические моменты примеры мужества; будучи необразованным, умел учиться всю жизнь при каждом удобном случае; будучи человеком, подверженным чуждым влияниям, умел это влияние преодолевать и объединять вокруг себя людей. История личности Петра – это история борьбы человека со своими слабостями и пороками, в которой были и победы, и поражения. Победам обязан он своему и своей державы величию, поражения ещё долго сказывались в нашей истории. Истинный Пётр куда интереснее Петра мифического, а его история куда поучительнее, чем красивый миф. И семейная драма первого императора – это действительно драма, а не представление по античным мотивам.

ОКЛЕВЕТАННЫЙ ИМПЕРАТОР
И «РЕВОЛЮЦИОНЕРКА» НА ТРОНЕ

Нет в истории императорской России фигуры столь незаслуженно оклеветанной в глазах современников и потомков, как император Пётр Фёдорович, более известный нам как Пётр III. Клеветать на государя начали ещё при его жизни – очень уж многим не понравилось вступление на престол законного монарха после тридцатилетнего «царства женщин», и не просто женщин, а правительниц, вознесённых на престол удалыми гвардейцами. Новый государь получил власть и по праву рождения, и по действовавшему тогда закону о престолонаследии и повёл себя совсем по-другому. Непривычно для многих. Разучились верхи русского общества выполнять долг верноподданных, считаться с монаршей волей.

После переворота, или, как его тогда называли, «революции», 1762 года, когда у власти оказалась и вовсе никаких прав на престол не имевшая неверная супруга государя, клевета и вовсе потекла широким потоком. Только ею и могли оправдаться те, кто лишил законного императора престола, а потом и жизни. Только создав образ человека не просто не пригодного для трона, но и опасного для страны в случае его пребывания у власти, можно было убедить всех и вся в необходимости злодеяния. И тут все средства были хороши. И главное, были предприняты шаги, чтобы скрыть правдивую информацию.

Одним из немногих, кто встретил этот вал клеветы со скепсисом и недоверием и попытался найти хоть крупицу правды, был сын убитого, цесаревич Павел Петрович. Хотя к моменту переворота ему было уже семь лет, мальчик мало видел отца. Сначала названная бабушка – императрица Елизавета – забрала его от родителей, потом вступивший на престол отец был слишком занят государственными делами, да и мать стремилась отвратить его от отца…

И всё же мальчик, а потом и юноша, Павел питал стойкий интерес и уважение к отцу. Что стояло за этим – детские отрывочные воспоминания о мгновениях отцовской ласки или стремление выразить своё негативное отношение к матери, бог весть. Но если бы Павел Петрович процарствовал дольше, то, возможно, в нашей историографии появился бы и другой взгляд на личность и деятельность Петра III, отличный от екатерининского.

Но Павел I сам стал жертвой заговора и последующей клеветы. А его любовь и интерес к отцу стали толковаться как признак его собственной неадекватности.

Для историков XIX века слишком уж высоко стояла на пьедестале «Семирамида Севера», чтобы пересмотреть устоявшуюся уже в сознании просвещённой части общества оценку её мужа.

Отдельные голоса, впрочем, раздавались и тогда. А.С. Пушкин в уже цитировавшемся на страницах этой книги стихотворении «Моя родословная» пишет о своём деде:

 
Мой дед, когда мятеж поднялся
Средь петергофского двора,
Как Миних, верен оставался
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы.
А дед мой в крепость, в карантин…
 

Как отмечает биограф поэта, «Пушкин предполагал, что его дед, как истинный представитель старинного дворянства, верного своему сюзерену, поддерживал императора Петра III, законным образом взошедшего на престол, против козней выскочки, незаконной императрицы Екатерины. Для него было важно подчеркнуть, что в отличие от недавних выскочек, не обременённых дворянской честью, верностью своему слову, родовым традициям, настоящие дворяне, слуги своего государя и Отечества, не изменяют присяге ради сиюминутных выгод».

Очевидно, что для поэта император Пётр III представлялся законным государем, достойным того, чтобы дворяне хранили ему верность. Государь как бы присоединён к продолжателям и хранителям истинных традиций русской чести и порядка, а Екатерина, напротив, представлена как узурпатор, окружённая такими же, как она, выскочками, «в князья прыгнувшими из хохлов».{10}10
  Согласно проведённым С.К. Романюком изысканиям, в реальности дед поэта, артиллерии майор Лев Александрович Пушкин, никакого участия в событиях 1762 года не принимал и аресту за верность государю не подвергался. Более того, с 1760 года он находился в «отпуске по болезни» в Москве, где в 1762 году принял участие в коронации императрицы Екатерины! В следующем, 1763 году майор Пушкин увольняется в отставку и ведёт размеренную жизнь столичного обывателя. Таким образом, образ верного присяге офицера, не покинувшего в трудную минуту законного государя, – либо добросовестное заблуждение поэта, либо художественный вымысел, призванный подчеркнуть и отношение автора к перевороту 1762 года, и к поведению дворянского сословия в то время.


[Закрыть]

В середине XIX века увидели свет «Записки» Екатерины II, которые определили образ Петра III на десятилетия вперёд. Просвещённая императрица прекрасно знала силу письменного слова и долго и тщательно готовила этот документ. Он не был опубликован при её жизни и не должен был увидеть свет ещё долго, он был рассчитан на внимание потомков. И этот расчёт оправдался полностью – теперь весь мир видел Петра Фёдоровича таким, каким угодно было его изобразить супруге.

В советское время тем более не могло быть и речи о пересмотре устоявшегося отношения к фигуре злосчастного внука Петра Великого, более того, авторы многочисленных публицистических и художественных произведений охотно использовали образ Петра III для наглядной демонстрации деградации русской монархии. И лишь отдельные историки, занимавшиеся изучением процессов развития страны, обращали внимание на объективные факты внутренней и внешней политики России во время короткого правления Петра Фёдоровича.

Казалось, клевета будет торжествовать вечно. Император превратился в малозначительный персонаж времён начала правления Екатерины Великой. В биографических работах об этой императрице да ещё о её предшественнице – Елизавете Петровне – только и можно было встретить упоминание о нём.

Но, как известно, нет ничего тайного, что не стало бы явным. И завеса клеветы вокруг Петра III не могла сохраняться вечно. Прорывом стал выход в 2002 году книги доктора исторических наук Александра Сергеевича Мыльникова (1929–2003) «Пётр III. Повествование в документах и версиях». Историк подошёл к изучению биографии императора с несколько неожиданной стороны. Дело в том, что долгие годы А.С. Мыльников занимался изучением культуры и истории славянских народов, в том числе такого феномена, как самозванство. Исследователь был поражён, когда оценил, насколько широко использовался образ русского императора Петра Фёдоровича самозванцами в России и других славянских землях. Это вызвало живой интерес к жизни и деятельности самого государя. Возможно, свою роль сыграло также и то, что, специализируясь в другой области, исследователь не проникся господствовавшими в нашей исторической науке стереотипами. Так или иначе, но его книга, ставшая первой научной биографией Петра III, заставила по-иному посмотреть на этого малоизвестного нам государя. Её автор предложил научному сообществу не только новый взгляд на личность и деятельность царя, но и ввёл в научный оборот множество доселе невостребованных фактов. В частности, он был первым из российских исследователей, изучившим архивы герцогства Шлезвиг-Гольштейн (в Германии), где нашёл много документов, связанных как с российско-голштинскими отношениями в первой половине XVIII века, так и непосредственно с жизнью и деятельностью Петра III.

Появление новой трактовки истории этого периода не могло не вызвать ответной реакции со стороны историков, придерживающихся традиционного подхода. Наиболее полным ответом стала книга О.А. Иванова «Екатерина II и Пётр III», увидевшая свет в 2007 году. Её автор считает своим долгом защитить сложившийся в историографии образ Екатерины Великой. «Хорошо, когда делаются попытки отыскать в исторических личностях действительные положительные стороны, по тем или иным обстоятельствам не замеченные современниками и потомками, но плохо, когда пытаются выдумать, примыслить те качества, которых не было. В случае же с Петром III речь идёт о более серьёзном прегрешении, поднимая его личность на незаслуженную высоту, одновременно пытаются принизить действительные таланты и заслуги Екатерины II».

Не оспаривая приводимых оппонентом новых фактов и источников, О.А. Иванов проводит усиленный анализ введённой ранее в научный оборот информации, прежде всего, «Записок» Екатерины. Именно в этой работе впервые получили освещение некоторые вопросы, связанные с политической борьбой в элите русского общества в 60-е годы XVIII века, и в частности – в 1762 году. Автор стремится снять с Екатерины ответственность и за разрыв отношений с мужем, и за сам переворот, и за убийство свергнутого императора.

Эту линию продолжает в своей книге «Молодая Екатерина» другой современный историк, О.И. Елисеева. Её произведение, по сути, представляет собой подробный исторический комментарий к «Запискам» Екатерины с непременно благожелательным отношением к их автору.

Не остались в стороне и критики «Семирамиды Севера». В 2008 году увидела свет весьма неоднозначная и неожиданная по своим трактовкам книга К.А. Писаренко «Ошибка императрицы», в которой автор на основании большого объёма фактического материала весьма критически оценивает деятельность Екатерины в первое десятилетие после её прихода к власти.

Не так уж важно, кто из историков прав в этом интересном споре. Важно, что новый виток научной дискуссии, новые факты и новый анализ позволяют нам лучше узнать то далёкое время, а научная полемика – один из немногих видов спора, в котором действительно рождается истина{11}11
  При условии, конечно, что она ведётся добросовестным образом. Поясним этот момент. Обычно считается, что историк должен быть объективным по отношению к изучаемым им личностям и историческим процессам. Однако трудность заключается в том, что историк, сам будучи человеком, изучает жизнь и деяния других людей. А человеческая природа такова, что невозможно оставаться равнодушным к другим людям, не испытывая симпатии или антипатии к ним. Поэтому в расположенности историков к фигуре Петра III или Екатерины II нет ничего удивительного. Критерием же качественной работы является добросовестность исследователя, то есть публикация и анализ фактов, противоречащих его личным симпатиям. На основании фактов, приведённых в добросовестном исследовании, читатель может прийти к выводам, совсем не согласующимся с желаниями автора, а порой и прямо противоположным. Негативное отношение О. Елисеевой к личности Петра III не мешает ей использовать материалы, открытые в германских архивах А.С. Мыльниковым. И напротив, критическое отношение к Екатерине не мешает К.А. Писаренко использовать факты, введённые в научный оборот её апологетом О.А. Ивановым. Тщательный подбор и анализ исторических фактов – наиболее ценная часть работы добросовестного историка, каких бы позиций ни придерживался он лично.


[Закрыть].

В этой главе мы попытаемся, с одной стороны, рассмотреть основные мифы о государе Петре Фёдоровиче, а также показать, какую роль в его судьбе сыграла семейная драма – отношения с женой. Ведь именно этот фактор оказал решающее влияние на ход событий в роковом для государя и страны 1762 году.

Но начнём издалека. Как вообще рождённый в далёкой Германии принц попал в Россию и почему стал наследником российского престола? История эта началась за несколько столетий до рождения нашего героя, из-за спора вокруг южной части Ютландского полуострова, известной как Шлезвиг-Гольштейн. Эти земли были предметом спора между Датским королевством и Священной Римской империей германской нации. В конце XVI века датчане фактически захватили Шлезвиг и значительную часть Голштинии. Копенгаген хотел контролировать Ютландию целиком. Но немецкие герцоги, которых после раздела земель стали именовать Гольштейн-Готторпскими (по названию замка Готторп), не смирились с утратой своих земель и по-прежнему заявляли о своих правах на Шлезвиг. В борьбе против Дании им нужны были союзники, и они нашлись на противоположном берегу Балтийского моря, в Швеции. У шведов с датчанами были свои давние счёты. В Стокгольме не забыли о временах, когда вся Швеция принадлежала датской короне, и жаждали реванша. Тем более что в XVII веке усилиями королей Густава II Адольфа и Карла IX Швеция обзавелась первоклассной армией.

Союз Швеции и Голштинии был подкреплён тесными династическими связями между герцогами Гольштейн-Готторпскими и королями династии Ваза. Вот и получилось, что бабушкой нашего будущего императора всероссийского была родная сестра Карла XII принцесса Гедвига-София Шведская, а его дедушка герцог Фридрих IV погиб в битве при Клишове, командуя левым флангом шведской армии против союзных России саксонцев и поляков. Однако Полтавская виктория уничтожила шведскую военную силу и переломила не только ход Северной войны, но и изменила баланс сил в Северо-Восточной Европе. Дания, вспомнившая о своём членстве в северном аккорде, снова заинтересовалась владениями голштинских герцогов, и тем снова пришлось искать сильного союзника.

Этот экскурс в историю Европы весьма важен для нашей темы, потому что Пётр III всегда помнил о том, что он не только наследник российского престола (а потом и император всероссийский), но и владетельный герцог Шлезвиг-Гольштейна. Он очень хорошо знал историю своей родины, и без понимания этого невозможно понять и многие его действия.

В 1713 году в Петербурге появился полномочный посланник (министр) Геннинг Фридрих Бассевич, человек весьма ловкий, осведомлённый и умный. Он предложил Петру Великому союзный договор, закреплению которого должен был способствовать брак малолетнего голштинского герцога Карла-Фридриха с одной из дочерей царя от брака с Екатериной. Царь проявил живейший интерес к этому предложению. С одной стороны, его реализация позволяла России закрепиться в Западной Балтике и использовать один из лучших портов Германии – Киль – как военно-морскую базу, что имело особое значение в условиях продолжающейся войны со Швецией. С другой – привлекала возможность выдать замуж дочерей. Как уже упоминалось в предыдущей главе, и в России, и в Европе на свадьбу царя с бывшей прачкой смотрели как на мезальянс, а на потомство от этого брака – как на бастардов. Именно поэтому все попытки русской дипломатии найти венценосных женихов Анне и Елизавете раз за разом проваливались. Поэтому предложение из Голштинии пришлось как нельзя кстати. Знакомство Петра с будущим зятем, сумевшим к тому времени вернуть себе часть наследственных владений, состоялось в 1721 году, а в конце 1724 года был подписан брачный договор молодого герцога и царевны Анны. Согласно этому договору оба супруга отказывались от каких-либо прав и претензий на российский престол и за себя лично, и за будущее потомство. Впрочем, отдельный пункт соглашения предусматривал право русского монарха призвать к наследованию престола одного из рождённых от этого брака детей. Так был заложен первый камень в юридическое обоснование прав будущего Петра Фёдоровича на российский престол.

Свадьба состоялась уже после смерти царя России, 21 мая 1725 года. Молодые супруги отнюдь не стремились покинуть новопостроенную столицу великой империи и возвращаться в Киль. Более того, герцог, пользуясь советами верного Бассевича, стал активно участвовать в политической жизни России и даже вошёл в состав Верховного тайного совета. Это вполне устраивало Екатерину I, но вызывало раздражение как у Меншикова, так и у сторонников царевича Петра Алексеевича.