Текст книги "Семейные драмы российских монархов"

Автор книги: Александр Музафаров

В-четвёртых, рассуждения Александра Павловича о свободе и о дальнейших путях развития России позволяют получить первое представление о его взглядах на революцию и пути её преодоления. Как и его отец, молодой великий князь сразу же осознал глобальный характер революции. Поначалу она привлекала его, казалась выходом из душного и лицемерного пространства просветительских салонов XVIII века, которые так любила его бабушка. Александр жадно ловил все новости из Франции и вместе с «молодыми друзьями» затеял своеобразную игру в якобинцев. В отличие от отца и бабушки, он отчасти подпал под притягательную силу революции и сумел как бы прочувствовать её изнутри. Один из его ближайших друзей, молодой граф Павел Александрович Строганов, не только был в 1787–1790 годах в Париже, но и принимал личное участие в революционных волнениях и даже вступил в Якобинский клуб. Так что будущий государь имел возможность получить информацию, что называется, из первых уст.

Казнь Людовика XVI, короля, «вернувшего французам свободу», умного и кроткого правителя, резко изменила отношение Александра Павловича к революции, но не к тем ценностям, которые она пыталась поднять на щит. И вывод, к которому пришёл великий князь, был следующим: ценности первичны, а формы их общественной организации – вторичны. Следовательно, сама по себе республика не может гарантировать людям свободу, а монархия отнюдь не обязана подавлять её. Монархия может быть более свободной, чем республика. Не существует революционной монополии на свободу и осчастливливание людей. Эта парадигма опровергала тезис революции об устарелости «отжившей свой век власти королей», разрушала республиканскую монополию на будущее человечества, перехватывала идеи революции, но не сопровождала их революционным насилием и террором. Придёт время, и именно эта парадигма позволит Александру I стать «Агамемноном Европы», сокрушить кровавое царство революции и вернуть народам мир и свободу. Тогда, в 1797 году, эта доктрина только формировалась в голове наследника российского престола, но даже в начальной своей форме она входила в противоречие с идеями Павла.

Страх перед отцом и отсутствие нормальных отношений между ними не позволили цесаревичу заявить о своей точке зрения. Он и не пытался, обсуждая планы на будущее среди доверенных друзей. Неизвестно, как далеко заходили эти обсуждения. Строго говоря, нам неизвестно даже, обсуждался ли вообще вопрос о приходе Александра к власти. Такие тайны не доверяют ни письмам, ни мемуарам, но такой вопрос рано или поздно должен был быть поставлен.

Впрочем, император Павел не стал дожидаться, пока наследник со своими «молодыми друзьями» задумается о вопросах власти. Заговор, а вернее кружок молодых вельмож вокруг Александра, был мягким образом устранён. Кто отправился служить при европейских дворах, кто – путешествовать по Европе, а в Петербурге остался лишь один цесаревич. Меры были столь мягкими и даже деликатными, потому что никакой угрозы разговоры молодых мечтателей не несли.

Гораздо опаснее был второй заговор, существовавший параллельно с первым и ставивший своей задачей смену фигуры на российском престоле. Об этом заговоре нам известно весьма немного. Некоторые сведения о нём содержатся в уже упоминавшейся выше «Записке» Коцебу. Сведения эти весьма смутные и неконкретные: «Было до тридцати людей, коим поочерёдно предлагали пресечь жизнь государя ядом или кинжалом». Кем именно предлагалось и кто были эти «отчаянные сорванцы», автор не сообщает. Не сообщает он и имени несостоявшегося цареубийцы, ни даты провалившейся попытки покушения: «Однажды, в маскараде в Эрмитаже, один из них (заговорщиков), вооружённый кинжалом, стоял у дверей, чрез которые несколько ступеней вели в залу, и ждал государя с твёрдою решимостью его убить. Государь появился. Убийца пробрался к нему, но вдруг потерял присутствие духа и бежал домой, как будто преследуемый фуриями».

Возможно, этим несостоявшимся «Брутом» был грузинский князь В.М. Яшвиль, который принял участие и в заговоре графа Палена. В письме, направленном Александру I после его вступления на престол, князь пишет:

«Государь, с той минуты, когда несчастный безумец Ваш отец вступил на престол, я решился пожертвовать собою, если нужно будет для блага России, которая со времени кончины Великого Петра была игралищем временщиков и, наконец, жертвою безумца».

Если слова о появлении намерения убить императора сразу же после его вступления на престол не словесный оборот, то перед нами несомненный участник того самого заговора, о котором говорится в «Записке» Коцебу. К тому же кому, как не грузинскому князю, выбрать кинжал в качестве орудия цареубийства?

Но кто был организатором этого заговора? Кто были эти загадочные влиятельные люди, что подбивали офицеров на тираноубийство? Историки об этом молчат. Молчат потому, что точных сведений нет, да и быть не может. Попробуем определить заговорщиков логическим путём.

Для начала отметим, что их целью являлось именно цареубийство. Не отстранение монарха от власти, не навязывание ему каких-то условий, а именно физическое устранение Павла Петровича. Выбор способа – убийство неким одиночкой, «Брутом», – говорит о том, что сами заговорщики планировали остаться как бы в стороне, не связывая себя напрямую с произошедшим.

В случае убийства императора престол законным образом переходил по наследству Александру Павловичу. То есть исполнялся нереализованный по разным причинам план Екатерины Великой. Значит, можно предположить, что инициаторами заговора были лица, входившие прежде в ближайшее окружение императрицы и связанные с подготовкой её планов об изменении порядка престолонаследия. А среди этих приближённых первую роль играли братья Зубовы.

Выходцы из нетитулованного русского дворянства, вошедшие в силу только благодаря тому, что один из них – Платон – стал фаворитом государыни, они не могли сохранить устойчивое положение, богатство и влияние после восшествия Павла на престол. На первых порах новый царь обошёлся с Зубовыми милостиво, но о влиянии на принятие властных решений им пришлось забыть.

Убийство императора и передача престола его сыну – любимому внуку Екатерины – могли показаться Зубовым средством для возвращения своего влияния. Молодой царь нуждался бы в помощниках и советниках сильнее, чем его отец. К тому же Зубовы полагали, что Александр действительно будет ориентироваться на екатерининские порядки – великий князь прекрасно умел скрывать свои мысли, и о его настоящем отношении к правлению бабушки никто не знал.

Зубовы не были связаны с узким кружком цесаревича и в свои замыслы его не посвящали. Хотя их план и не был раскрыт, у ближайшего окружения Павла бывший фаворит Екатерины и его братья не могли не вызывать подозрение, и в течение года всем троим под разными предлогами было предложено покинуть столицу.

Третий и наиболее известный заговор против Павла Петровича традиционно связывают с именем военного губернатора столицы, генерала от кавалерии графа Петра Алексеевича фон дер Палена. Большинство мемуаристов и историков согласно отмечают, что если бы не энергия и не предприимчивость этого человека, то и новая попытка лишить императора власти окончилась бы так же, как и предыдущие. А потому присмотримся к генералу повнимательнее.

Он родился в 1745 году в семье остзейских дворян, на военную службу поступил в 15-летнем возрасте рядовым Лейб-гвардии Конного полка. В 1769 году в чине ротмистра переводится из гвардии в действующую армию. В сражении при Бендерах, будучи раненным, не покинул поле боя, за что получил орден Святого Георгия 4-го класса. Как сообщалось в приказе, «за отличное мужество при штурмовании Бендерской крепости и храбрость, с которою, предводительствуя, отнимал у неприятеля бастионы, батареи и улицы».

Первый генеральский чин Пётр Алексеевич получил лишь в 1787 году – через 27 лет беспорочной и опасной военной службы. В 1789 году генерал командует одной из колонн русской армии при штурме Очакова. Командует храбро, о чём свидетельствует награждение следующей, 3-й степенью ордена Святого Георгия.

В 1792 году генерал выполняет важную политико-административную миссию – способствует включению Курляндии в состав России и образованию Рижской губернии. Местный уроженец, он хорошо знал обстановку в Курляндии и провёл свою сложную миссию, что называется, без сучка и задоринки. В 1795 году произведённый в генерал-лейтенанты Пален становится рижским генерал-губернатором.

Итак, перед нами – путь боевого генерала без особых связей и протекции при дворе. Свои чины и награды Пётр Алексеевич заслужил на поле боя, проливая кровь за Отечество.

Должность рижского губернатора при Екатерине была бы для него потолком карьеры. Но Павел оценил храброго и предприимчивого военачальника и администратора, и с 1797 года карьера Палена резко пошла в гору. Он становится и графом, и генералом от кавалерии, занимает пост инспектора по кавалерии санкт-петербургской и финляндской дивизий и становится военным генерал-губернатором Санкт-Петербурга. Что важнее формальных постов, Пален пользуется полным доверием со стороны государя, что фактически превращает его во второго человека в государстве.

У читателя не может не возникнуть вопрос: зачем такой человек, вознесённый Павлом на вершину власти, включается в заговор против своего благодетеля? И не просто включается, а становится одним из главных его руководителей? Историки обычно объясняют это следующим образом: «Ему (Палену) недоставало одной только безделицы – безопасности, наравне со всеми прочими россиянами, как состоявшими на службе, так и жившими мирно в стороне от круговорота политических дел. Хотя граф Пален и был осыпан всеми милостями и дарами счастья, но тем не менее над головой его непрестанно сверкал дамоклов меч. Самый радостный, самый блестящий день не представлял ему ручательства в спокойной ночи; завистники его всегда бодрствовали и не пропускали ни одного случая, чтобы сделать его подозрительным в глазах государя, а потому военный губернатор не мог рассчитывать на прочность своего счастья».

Импульсивный характер императора Павла Петровича был страшен для его сотрудников, и чем ближе человек стоял к государю, тем страшнее. Такой характер – беда для любого руководителя, что в XIX веке, что в наши дни. Руководитель может быть прекрасным специалистом, хорошо относиться к подчинённым, даже пользоваться их уважением, но если он не может сдерживать свой характер и способен «разнести» сотрудника жёстко и прилюдно вне зависимости от его статуса и прошлых заслуг, то рано или поздно ему придётся иметь дело с кадровыми проблемами. Причём уходить будут именно ближайшие сотрудники, которые сумели удержаться с руководителем много лет, доверенные, и уходить внезапно, без предупреждения.

Беда Павла Петровича заключалась в том, что его сотрудникам уходить было некуда. Царская служба – не коммерческое предприятие, уволиться невозможно. И указать царю на недостатки его характера опять же было некому. Полковник Николай Саблуков вспоминал: «Стремительный характер Павла и его чрезмерная придирчивость и строгость к военным делали эту службу весьма неприятной. Нередко за ничтожные недосмотры и ошибки в команде офицеры прямо с парада отсылались в другие полки и на весьма большие расстояния. Это случалось настолько часто, что у нас вошло в обычай, будучи в карауле, класть за пазуху несколько сот рублей ассигнациями, дабы не остаться без денег в случае внезапной высылки.

Подобное обращение, естественно, держало офицеров в постоянном страхе и беспокойстве, благодаря чему многие совсем оставили службу».

Впрочем, сам граф Пален оправдывал свою измену более высокими помыслами, в беседе с генералом Ланжероном он так говорил о своих мотивах: «Состоя в высоких чинах и облечённый важными и щекотливыми должностями, я принадлежал к числу тех, кому более всего угрожала опасность, и мне настолько же желательно было избавиться от неё для себя, сколько избавить Россию, а может быть, и всю Европу от кровавой и неизбежной смуты».

Но сам граф Пален не был зачинщиком заговора, его вовлёк в это дело другой граф – Никита Петрович Панин. Племянник и тёзка того самого Никиты Ивановича Панина, что принимал самое активное участие в «революции 1762 года», можно сказать, потомственный заговорщик. Он родился в 1770 году в семье видного екатерининского полководца. С рождения был записан в гвардию и к 18 годам получил чин бригадира, а к 26 стал генерал-майором. На поле боя новоиспечённый генерал появился лишь один раз – во время Русско-шведской войны 1788–1790 годов. Не имея склонности к военной службе, он посвятил себя дипломатической карьере. С 1797 года занимает пост русского посланника в Берлине, где усердно трудится над укреплением антифранцузской коалиции. В 1799 году возвращается в Россию, где получает звание вице-канцлера империи.

Таким образом, в отличие от карьеры Палена, карьера Никиты Петровича была гладкой, быстрой, обеспеченной не только собственным умом и талантами, но и протекцией мощного аристократического клана. Если Пален долгих 27 лет выслуживал в боях и походах генеральский чин, то Панин получил его, не прилагая к этому никаких усилий, и отбросил как ненужное украшение. Таким людям, по-видимому, было очень не просто найти общий язык, но они сумели это сделать.

Почему граф Панин стал заговорщиком? Обычно это объясняют неудовлетворённостью им как своим положением, так и внешней политикой страны, в частности резким поворотом императора в сторону Франции. Объяснение это выглядит несколько странным. Действительно, став в 29 лет самым молодым вице-канцлером в истории Российской империи, от реального влияния на внешнюю политику страны Никита Петрович был отстранён. Император лично проявлял большую активность в этой сфере, а воплощал его замыслы в жизнь граф Фёдор Васильевич Ростопчин.

Отношения Панина и Ростопчина сразу же не сложились. Но вместо того, чтобы интриговать против своего непосредственного начальника, что было бы привычной бюрократической игрой, Панин занялся подготовкой заговора против государя императора.

Предлагаемые историками версии вовлечения в заговор двух его основных действующих лиц основаны на косвенных источниках информации. Бумаги и Палена, и Панина после их смерти были изъяты по указанию императора Николая I и, по всей видимости, уничтожены.

Но ещё интереснее другой вопрос: как такие разные люди, как Пален и Панин, нашли общий язык друг с другом? Выше уже упоминалось, что главным условием любого заговора является доверие участников друг другу. Здесь же два главных заговорщика являются чуть ли не антиподами: один немец, другой русский, один усердный служака, другой – родовитый баловень судьбы, при этом первый годится в отцы второму.

Связующим звеном между ними стал адмирал Иосиф Михайлович де Рибас. Потомок знатного испанского рода, он поступил на русскую службу в 1774 году. Через 14 лет сражений и походов, в 1791 году, произведён в чин контр-адмирала, командовал флотилиями и десантами, отличился во множестве сражений, выполнял многие административные поручения, в частности основал на месте турецкого поселения Гаджибей город Одессу. К моменту смерти Екатерины де Рибас в чине вице-адмирала командовал черноморским гребным флотом и приобрёл некоторое влияние в придворных сферах. Популярный в начале XX века историк Казимир Валишевский даже включает адмирала в число приближённых императрицы. Павел отстраняет его от всех должностей на юге, но вместо ожидаемой опалы назначает членом Адмиралтейства коллегии, а в 1799-м производит в полные адмиралы. В 1800 году де Рибас фактически исполняет обязанности главы морского ведомства империи.

Вопрос, что его могло побудить принять участие в заговоре против императора, остаётся открытым. Некоторые историки называют в качестве причины кратковременную опалу, которой адмирал подвергся в марте 1800 года, публицисты и романисты любят подчёркивать его склонность к авантюрам и интригам. С Никитой Петровичем Паниным его связывали давние дружеские отношения.

Фон Пален и де Рибас, что называется, одного поля ягоды, поэтому неудивительно, что они без труда нашли общий язык. Возможно, они были знакомы и прежде. Адмирал и наладил контакт между вице-канцлером и военным губернатором столицы.

К моменту организации третьего заговора относятся и первые дошедшие до нас сведения об установлении связи между заговорщиками и наследником престола цесаревичем Александром Павловичем.

Для понимания дальнейших событий скажем несколько слов о личности великого князя. Вслед за Н.К. Шильдером историки и биографы указывают, что его необычное семейное положение – между родителями и бабушкой – воспитало в наследнике скрытность и лицедейские качества. Однако младший брат Александра великий князь Константин, находившийся в точно таких же условиях, никакой ловкости в общении с людьми не приобрёл, а превратился в законченного неврастеника.

По-видимому, дело заключалось не в особенностях воспитания, а во врождённом таланте будущего императора. Александр Павлович был прирождённый дипломат. Случай уникальный среди держателей престола российского. Безусловно, дипломатия наравне с военным делом всегда относилась к приоритетным занятиям государей, но никогда за всю историю нашей страны её не возглавлял человек, столь преуспевший в этой области. Задатки дипломата проявились у юного Александра уже в детстве. «Я ещё не видела мальчугана, который так любил бы расспрашивать, так был бы любопытен, жаден на знания, как этот. Он очень хорошо понимает по-немецки и ещё более по-французски и по-английски; кроме того, он болтает как попугай, любит рассказывать, вести разговор, а если ему начнут рассказывать, то весь обращается в слух и внимание. У него прекрасная память и его не проведёшь» – так описывала четырёхлетнего внука Екатерина II в письме одному из своих корреспондентов.

Как и подобает настоящему дипломату, Александр великолепно владел собой, мастерски скрывал свои настоящие чувства и умело изображал то, что хотел изобразить. Наполеон, почувствовавший силу русского императора на шахматной доске европейской дипломатии, дал ему прозвище Северный Тальма{39}39
  Франсуа-Жозеф Тальма (1763–1826) – великий французский актёр, реформатор театрального искусства.


[Закрыть], в русской исторической литературе и публицистике большую популярность получила фраза Петра Вяземского: «Сфинкс, неразгаданный до гроба». Таким он был для всех, человеком-загадкой. Никто, за исключением, быть может, супруги – императрицы Елизаветы Алексеевны, не мог быть уверенным в том, что знает истинные мысли и чувства государя.

Учитывая это обстоятельство, будет очень сложно разобраться в отношениях между наследником престола и заговорщиками. В отличие от Зубовых, Пален и Панин по совету де Рибаса попытались наладить отношения с Александром Павловичем и даже вовлечь его в заговор. С одной стороны, для заговорщиков это был колоссальный риск: поступи наследник так, как поступал в своё время его отец, участники заговора, поплатились бы головами. С другой – возможно ли держать в неведении человека, в пользу которого организуется государственный переворот. И всё же заговорщики решились. Кто из них первым заговорил об этом с Александром, сказать сложно. Есть сведения, что граф Панин встречался с наследником в бане Зимнего дворца в самом начале 1800 года. По другой информации, первым этот вопрос обсудил Пален, который почти ежедневно виделся с цесаревичем по делам службы.

Как сообщают мемуаристы, а вслед за ними и историки, великий князь долго колебался. По некоторым сведениям, целых полгода, прежде чем дал согласие на реализацию плана заговорщиков. На самом деле никаких колебаний не было. Если бы Александр принципиально отвергал саму возможность заговора в свою пользу, он в тот же день выдал заговорщиков отцу, и дело бы на этом кончилось. Сложно представить, что великий князь полгода размышляет, сообщить отцу о заговоре или нет. При этом по действовавшим в России законам недонесение о заговоре против особы государя императора приравнивалось по степени ответственности к соучастию в заговоре. Уже сам факт того, что цесаревич знал о заговоре и не донёс, юридически делает его заговорщиком. Свой выбор Александр Павлович сделал практически сразу. Об этом говорит также и то, что заговорщики, не дожидаясь ответа наследника, деятельно приступили к подготовке заговора.

Император Павел опасался государственного переворота. Проанализировав опыт событий 1725, 1740, 1741 и 1762 годов, он сделал то, о чём подумывал ещё его отец, – реформировал российскую гвардию. Во-первых, состав гвардии был расширен – добавились Лейб-гвардии егерский батальон, полки – Лейб-гвардии гусарский и Лейб-гвардии казачий. Во-вторых, была пересмотрена заложенная ещё Петром Великим роль гвардии как кузницы офицерских кадров для армии. Павел прекратил практику записи дворян рядовыми в полки с младенческого возраста, место молодых представителей благородного сословия заняли обычные, хотя и наиболее тщательно отобранные рекруты. Гвардия перестала быть дворянской корпорацией, а стала тем, чем и должна была быть изначально, – отборными воинскими частями.

В популярной литературе часто пишут о многочисленных трудностях, которые доставило солдатам внедрение павловских новшеств в обмундировании и строевой подготовке. Но при этом обычно умалчивают, что одновременно был наведён жёсткий порядок в вопросах снабжения, питания и обмундирования. Как это ни парадоксально звучит на первый взгляд, но для солдат служба в павловское время была легче и спокойнее, нежели в предшествующее екатерининское и последующее александровское. Солдаты гвардии любили императора и были ему преданы.

Совсем другое дело офицеры. Для них, избалованных в предыдущее царствование не слишком обременительным несением службы, новые порядки оказались сродни стихийному бедствию. Один из офицеров описал произошедшую перемену в остроумных стихах:

 
Ахти-ахти-ахти – попался я впросак!
Из хвата-егеря я сделался пруссак.
И, каску поменяв на шляпу треугольну,
Веду теперь я жизнь и скучну и невольну.
Наместо чтоб идти иль в клаб, иль в маскарад,
Готов всегда бежать к дворцу на вахтпарад…
 

Потом публицисты будут говорить, что «дух воинский Павел заменил духом капральским», но всё-таки представляется, что участие в таком военном мероприятии, как развод караулов (пресловутый вахтпарад), более полезно для офицера, чем посиделки в клубе или танцы на маскараде.

Верный принципу субординации, Павел постоянно наказывал гвардейских офицеров как за их собственные оплошности, так и за оплошности их подчинённых. В таких условиях службы неизбежной стала высокая степень текучести офицерских кадров. Полковник Саблуков вспоминал, что из 130 офицеров Лейб-гвардии Конного полка, которые находились на службе к моменту вступления сына Екатерины на престол, только четверо остались в полку к 1801 году.

Другой мерой, которая должна была, по мнению Павла Петровича, обезопасить от участи отца, стало строительство в Петербурге нового дворца – знаменитого Михайловского замка. Замысел проекта особого укреплённого дворца государь начал составлять ещё в бытность свою наследником престола. Здание должно было сочетать комфорт и блеск императорской резиденции с безопасностью крепостного укрепления. Превратил царский замысел в полноценный архитектурный проект один из самых знаменитых русских зодчих Василий Иванович Баженов.

Указ о строительстве дворца Павел издал в первый же месяц своего правления – 28 ноября 1796 года: «Для постоянного государева проживания строить с поспешанием новый неприступный дворец-замок. Стоять ему на месте обветшалого Летнего дома».

Строительство под руководством зодчего В. Бренна шло рекордными темпами в 1797 году закладка, в 1800-м – освящение, а в начале 1801 года император уже праздновал новоселье.

Здание замка было окружено глубокими рвами с водой, в стенах нижнего этажа имелись бойницы, помещения могли вместить значительный гарнизон. Проживая в таком укреплённом дворце, расположенном в центре столицы империи, государь мог не опасаться повторения событий 1762 года.{40}40
  После смерти Павла замок долгое время пустовал. Примечательно его последующее использование: в 1823 году он был переделан под размещение военного инженерного училища, где готовили будущих фортификаторов для русской армии. Тогда же замок получил и своё второе название – Инженерный.


[Закрыть]

Однако граф Пален хорошо знал один из главных принципов военного дела – не делай того, чего ждёт противник. Император ждёт крупного военного мятежа и попытки взбунтовать против него целые полки, а заговорщики будут действовать малыми силами – небольшие отряды вовлечённых в заговор офицеров сумеют преодолеть кордоны охраны и покончить с тираном.

Каким образом покончить? Наследник согласился сотрудничать с заговорщиками только при одном условии – сохранение жизни отцу. «Великий князь Александр не соглашался ни на что, не потребовав от меня предварительно клятвенного обещания, что не станут покушаться на жизнь его отца» – так рассказывал Пален генералу Ланжерону. Об этом условии наследника сообщают практически все мемуаристы. Александр не хотел занять трон с репутацией отцеубийцы и тем самым существенно осложнил задачу заговорщикам.

Во-первых, надо было решать юридический вопрос об отстранении царствующего императора от власти, чего законы Российской империи не предусматривали в принципе.

Во-вторых, необходимо было каким-то образом изолировать низвергнутого царя от общества и, главное, от возможных сторонников. Как уже упоминалось выше, несмотря на «пруссификацию» армии, рядовые солдаты гвардейских и армейских полков любили своего державного повелителя. Даже после его убийства, присяга новому царю прошла в гвардии далеко не гладко, а если бы он остался жив?

В-третьих, было непонятно, каким образом позиционировать наследника, пришедшего к власти при живом императоре. То ли как регента, то ли как полноправного монарха.

Скольких бы проблем удалось избежать в случае гибели Павла в ходе переворота. Но тогда надлежало страшиться гнева наследника… Куда ни кинь – всюду клин.

Впрочем, граф Пален и не собирался ломать себе голову, размышляя над этими проблемами. Для себя он всё уже решил, а слово дал, лишь чтобы «успокоить щепетильность моего будущего государя». «Я обнадёжил его намерения, хотя был убеждён, что они не исполнятся. Я прекрасно знал, что надо завершить революцию или уже совсем не затевать её, и что если жизнь Павла не будет прекращена, то двери его темницы скоро откроются, произойдёт страшнейшая реакция, и кровь невинных, как и кровь виновных, вскоре обагрят и столицу, и губернии», – говорил он впоследствии Ланжерону. Вместо того чтобы думать о том, как обеспечить условия для правления нового государя при сохранении жизни предыдущему, граф Пален продумывал план, который позволил бы ему уберечься от гнева Александра после убийства Павла.

А что же Александр Павлович? Поверил ли он обещанию Палена? Большинство мемуаристов оправдывает цесаревича, уверяя современников и потомков, что он был настолько молод и неопытен, что не разгадал коварства заговорщиков. Да и в заговоре участия, в сущности, не принимал, а только знал о нём.

Однако историки с самого начала усомнились в столь наивном и пассивном поведении будущего императора. Оно вызывало сомнения хотя бы потому, что после прихода к власти Александр Павлович проявил совсем другие качества, быстро овладев ситуацией и исключив возможность вмешательства в политику для вождей заговора. Да и в самом заговоре его роль оказалась куда более весомой, чем просто стороннего наблюдателя.

Одно известно достоверно: Александр не только не предупредил отца о готовящемся заговоре (что был обязан сделать и как наследник, и как офицер, и как верноподданный), но и не сделал ничего в рамках заговора, чтобы спасти отцу жизнь.

Почему наследник вообще принял участие в заговоре? Почему не выполнил свой долг и не арестовал Палена и Панина, которые начали вести с ним такие разговоры? Автор одной из наиболее полных современных биографий цесаревича, российский историк А. Архангельский, пишет: «Чёрная дыра властолюбия всосала в себя Александра». Красивый образ, но соответствует ли он реальности?

Многие историки в качестве причины, побудившей наследника примкнуть к заговору против отца, указывают на недовольство политикой императора, столь ясно сформулированное в письме Лагарпу. Но письмо было написано в 1797 году и с тех пор многое изменилось. За эти годы был наведён порядок в армии, введены новые, более современные уставы, а главное – радикально сокращено казнокрадство и нецелевое использование рекрутов. Наведён порядок в финансовой сфере и впервые за многие годы приняты радикальные меры к уменьшению инфляции. Наведён относительный порядок в судебной сфере, что наглядно видно на примере работы высшего судебного органа империи – Сената.

В 1797 году в Сенат поступило 21951 дело, решено – 20838.

В 1798-м поступило 27795 дел, решено – 25517.

В 1799-м поступило 30910 дел, решено – 33060 (с учётом дел, не решённых в прошлые годы).

В 1800-м поступило 42223 дела, решено – 44480.

Многое из того, что начал делать Павел Петрович, будет продолжено его сыном. При всей разности мировоззрения наследник не мог не оценить реальных достижений правления своего отца, а следовательно, должен был несколько скорректировать своё отношение к его правлению.

Существует версия, что Павел намеревался отрешить наследника от власти, сослать его, а престол передать племяннику супруги принцу Евгению Вюртембергскому. Действительно, в самом начале 1801 года молодой принц прибыл в Россию и после устроенной ему неожиданно торжественной встречи стал фактическим воспитанником государя. Назначенному воспитателем принца генералу Дибичу император как-то сказал, что «сделает для принца нечто такое, что всем-всем заткнёт рот и утрёт носы». Однако вряд ли планы царя заходили столь далеко, что допускали отмену им же утверждённого, тщательно разработанного закона о престолонаследии. Даже если старшие сыновья и прогневили отца и заслуживали отстранения от власти, то оставались младшие – Николай и Михаил, которые в силу своего возраста были вне подозрений. Кстати, принц Евгений предполагал, что за императорскими словами скрывается намерение выдать за него замуж одну из дочерей царя. В любом случае принц Вюртембергский приехал в Россию уже после того, как Александр Павлович примкнул к заговорщикам.

Возможна и ещё одна версия, объясняющая решение наследника. Увидев раскрытую перед ним Паленом картину масштабного заговора и убедившись, что остановить его невозможно, Александр решает присоединиться к заговорщикам, действуя по принципу «Не можешь остановить – возглавь» и намереваясь в ходе задуманного переворота осуществить свой собственный план, который бы позволил ему ликвидировать заговор, пусть и пожертвовав фигурой отца. Эта версия как будто объясняет многое – и сам факт участия наследника в заговоре, и формы этого участия, и его поведение после прихода к власти, в том числе достаточно быструю, хотя и гуманную расправу с лидерами переворота. Но против этой версии работает один весьма существенный аргумент – как бы ни был могуч заговор, в момент, когда цесаревич узнал о нём, он имел все возможности, чтобы пресечь оный.