Текст книги "Два харалужных клинка(СИ)"

Автор книги: Александр Середнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Огниво6 – крестовина перед рукоятью (черенком) меча.

Яблоко7 – навершие на конце рукояти меча.

Глава 6

Со следующего дня работа закипела с новой силой, я усердно шлифовал мечи, лезвия которых постепенно приобретали всё более блестящий и законченный вид. Добрыня, оформив до конца рукояти клинков, сразу же потерял к ним всякий интерес и возился со старым железом или варил оцел, привлекая меня на проковку. По поведению мастера было заметно, что он нервничает и чего-то ждёт.

Закончив шлифовку самым тонким камнем, я как раз начал толочь в ступе порошок для полировки, как вдруг в дверь постучали. Это оказался Голик, младший сын углежёга.

– Здравы будете, люди добрые, – поздоровался он. – Матушка сказала, что вы давно ждёте, когда дома появится кто-нибудь из нас.

– И тебе не хворать, – улыбнулся кузнец. – Конечно, ждём, уголь у нас кончается.

– Это с деляны надо везти, – пояснил парнишка. – Там мешки под навесом лежат.

– А когда сможешь привезти?

– Завтра на телеге поеду, дорога почти просохла, а лужи можно лесом обойти.

– Прекрасно, – обрадовался старик. – У нас с Путивоем дело есть на гнилом ручье, вместе доберёмся туда, а на обратном пути ты нас заберёшь.

Отпустив юношу, Добрыня стал готовиться к поездке, а я остаток дня ломал голову:

"Что за дело имел в виду учитель?"

Гнилой ручей находится примерно на полпути от городка до заимки углежёгов, выехав с рассветом, вскоре после обеда мы оказались на месте.

– Не забудь, уголь нам нужен дубовый, на худой конец – буковый, – напутствовал кузнец Голика на прощание, затем закинул на спину короб с припасами для ночёвки и бодро засеменил вниз вдоль ручья по еле заметной тропинке.

Я поспешил следом с пустым двухведёрным бочонком для воды на плечах. По чистому весеннему лесу шагалось легко и приятно, слабые росточки зелени пока ещё робко проклёвывались сквозь прелую листву на открытых солнцу местах. Пройдя версты полторы, старик резко свернул с тропинки и скинул короб возле маленького бочага с тёмной ржавой водой.

– Этой водой, только чистой и без мути, наполнишь бочонок и отнесёшь к дороге, – поручил он мне. – А я пока осмотрюсь, поищу заветное место.

Когда я, выполнив задание, вернулся назад, солнце стало клониться к вечеру.

– Давай поспешим, – встретил меня наставник. – Основная работа ещё впереди.

Чуть ли не бегом мы пересекли болотистое место, поднялись на сосновую гривку, и, пройдя по ней до конца, вышли к маленькому лесному озеру.

– Дальше, Путяй, придётся купаться, – посетовал Добрыня. – Без этого никак. Ты молодой, кровь горячая, выдержишь. Дно твёрдое, заходи в воду по пояс и ищи под ногами камни. Как найдёшь – вытаскивай на берег.

Надо так надо. Раздевшись догола, я постарался представить перед собой, что это наш городской пруд в разгар знойной поры, и полез в озеро. Сажень за саженью я бороздил разведёнными в стороны ступнями дно вдоль берега, но камней не попадалось. Скоро от студёной воды ноги стали деревенеть, а по коже побежали мурашки.

– Добрыня, может это не то место? – не выдержав, окликнул я старика.

Тот уже натаскал дров и разводил костёр рядом с большой раскидистой елью.

Посмотрев в мою сторону, учитель вдруг хлопнул себя по лбу:

– Ах, голова моя дубовая, тогда же воды меньше было.

Осмотревшись, тут же внёс поправку. – Сейчас она, кажись, по плечи тебе будет.

Зайдя глубже, я вдруг почувствовал под стопой что-то твёрдое, нырнув, ухватил руками странный продолговатый камень и поволок на берег. Закоченевшие ноги отказывались подчиняться, мне пришлось бросить его на землю и бегом бежать к костру.

Солнце опускалось за край, и, согревшись у огня, я поспешил повторить заплыв. На этот раз мне удалось найти три непонятных каменных куска, и затем, уже в сумерках, ещё два. Покрытые бурой коркой и залепленные илом, они оказались необычно тяжёлыми для простых камней.

– Хватит, – остановил меня Добрыня. – Сушись, одевайся и попей-ка сбитня горячего.

К этому времени он успел соорудить лежанку с наклонным навесом и приготовить ужин. Отогревшись и поев, я незаметно для себя сразу уснул.

Утром меня разбудил громкий стук, присев у воды, мой учитель отмывал вчерашние камни от грязи и затем сбивал верхнюю корку обухом топора. Это оказались железные крицы с неровно изъеденной и местами пористой поверхностью. Пока я делал разминку, старик осмотрел весь улов и выбрал из него три куска, которые сложил в мешок.

– В этой воде за несколько лет железная крица очищается от вредных примесей, остаётся чистое железо, – пояснил он. – Остальные забросишь обратно, пусть дозревают. И место хорошенько запомни.

Позавтракав, мы тронулись назад. Тащить железо в мешке оказалось очень неудобно, с меня сошло семь потов, прежде чем показалась дорога. Зато потом, коротая время в ожидании Голика, я занялся сбором берёзового сока и даже успел наполнить баклагу. Остальной путь так же прошёл без приключений, и к вечеру мы оказались дома.

Стояли ясные погожие дни, природа расцветала, бурная весенняя вода сходила на нет, неумолимо приближая время отъезда, и мы с Добрыней снова от темна до темна работали в кузнице. Половину привезённого железа, очистив от шлаков, пустили на оцел, несколько дней выдерживая в горячем горне, затем вытягивали проволоку из разного по качеству металла, сплетали её в косички и проковывали до однородного прутка. Что интересно, пяточную часть каждого прутка, примерно одну четверть, мастер неизменно срубал и откидывал в отходы. Раз за разом мы сплетали вместе, сваривали и вытягивали полученные куски харалуга, пока не получилась единая заготовка для меча.

Наступил решающий миг, положив раскалённый брусок на наковальню, мастер в перерыве между ударами молота перемещал черенок изделия то влево, то вправо от меня, стараясь, что бы на кромки лезвий раскаточная головка молотка выжимала самый твёрдый металл. Постепенно клинок вытягивался больше и больше, принимая законченный вид, при этом его остриё плавно сужалось к концу, а не заканчивалось привычным, скошенным с двух сторон тупым краем. Длинное, аршин с пядью, лезвие непривычной формы притягивало и завораживало мой взгляд. Оформив рукоять, Добрыня тщательно осмотрел полученный клинок и оставил в горне остывать до утра.

Всю дальнейшую черновую обработку меча наставник делал сам, освободив мне время для изготовления ножен и завершающую полировку моих клинков. Старик с любовью и старанием занимался своим детищем, и даже мне неохотно разрешал подержать его в руках. Наконец, он закончил обдирку и уложил изделие в горн для отжига, а остаток дня мы посвятили уборке в кузнице.

Снова принеся требу Сварогу, празднично одетый Добрыня стал готовить меч к решающему таинству. Отличием от прошлого раза было лишь то, что вода в бочке была не из колодца, а из дальнего родника возле капища, и нагрев металла проходил гораздо медленнее. Он повторил знакомые мне действия, но при закалке чуть быстрее переместил клинок из воды в сало, а приступая к его проверке, волновался, как большой ребёнок. Обстучав изделие со всех сторон, мастер сделал несколько взмахов в воздухе, затем положил на дубовую колоду большой гвоздь и перерубил резким ударом. Осмотрев после этого лезвие, Добрыня вдруг потемнел лицом, как грозовая туча, отшвырнул меч в сторону и сел на колоду, обхватив голову руками.

– Не получилось... – прошептал он, глядя перед собой невидящими глазами.

Подобрав клинок, я обнаружил на месте удара маленькую щербину, именно она так расстроила учителя.

Неожиданно тот подошёл к большому ларю, откинул крышку и, поковырявшись внутри, достал с самого дна продолговатый предмет, обёрнутый чистой холстиной.

– Вот настоящий харалужный клинок! – на вытянутых руках он бережно поднёс его ближе к свету.

Под развёрнутой тканью обнаружился длинный меч в старых потёртых ножнах. Его рукоять была обмотана невзрачным кожаным ремешком, но яблоко и огниво украшали затейливые вьющиеся узоры из зачеканенной серебряной проволоки. Обнажив лезвие, я замер в восторге и восхищении.

Отполированная поверхность металла слабо блестела с какой-то сероватой дымкой, по форме клинок был чуть уже и короче сделанного Добрыней, но с таким же хищным остриём. С обеих сторон лезвия просматривался рисунок из перемежающихся в нескольких направлениях и повторяющихся волнистых полосок разного железа, от серого до чёрного и тёмно-красного оттенка. По одному долу шла надпись буквицей – "коваль", по другому – "Белота". Не удержавшись, я провёл ладонью по клинку, было приятно ощущать, как кончики пальцев скользят по гладкой поверхности, даже ухаживать за этим чудесным оружием оказалось бы истинным наслаждением для знающего человека.

– Этот меч сделал Белота, – сказал учитель. – За него я два года работал бесплатно у князя Мезимира, отца Дира.

Взявшись левой рукой за остриё, он положил клинок плашмя на голову и без большого усилия согнул его в дугу. Как только кузнец отпустил руку, лезвие тут же приняло прямое положение.

– Возьми мой меч и держи немного вверх перед собой, – обратился он ко мне. – Только держи крепче, двумя руками.

Выполняя указание, я принял стойку для боя, широко расставив ноги. Мастер раскрутил клинок Белоты над головой, примеряясь к его весу, затем неожиданно нанёс встречный рубящий удар. Мои руки почти не почувствовали толчка, просто отсечённая верхняя часть лезвия со звоном упала у дальней стены кузницы.

– Я не успел узнать у Славуты тайну закалки и отпуска таких мечей, а сам оказался не в силах разгадать секрет, – Добрыня осмотрел клинок Белоты, заботливо протёр чистой тряпицей и уложил обратно в ларь.

– Теперь это твоя задача, – повернулся он ко мне. – Когда будешь в Хазарии, попытайся разыскать мастера Белоту. Я расспрашивал многих людей, слышал, что после смерти Славуты он сумел выкупиться из рабства и поселился в верховьях Вардани. Ещё я слышал, что мой старый друг выковал всего несколько подобных клинков, а затем вдруг резко охладел к работе и не принимает новых заказов.

Если удастся встретить, просто напой ему песню:

Под горой, вдоль берега

Плыла лебедь бе-е-лая.

Плыла лебедь бе-е-лая

Со малыми лебедятами...

Эту песню очень любила петь наша Вернава.

Снова помрачнев, учитель вышел из кузницы, оставив меня одного. Мне вдруг стало жалко загубленную работу, подобрав обломок лезвия и внимательно осмотрев, я решил сделать из него кинжал, чему и посвятил остаток дня.

На следующий день Добрыня, кликнув с собой Трезорку, с раннего утра ушёл в лес и домой вернулся лишь на закате. Что интересно, старик пришёл весь какой-то просветлённый и, неожиданно для меня, весёлый.

– Всё! Хватит мне сиднем сидеть в наших Липках, – громко объявил он, войдя в избу, я как раз накрывал на стол, собираясь вечерять. – Провожу тебя в поход и поеду по гостям. Надо на внуков посмотреть, других людей повидать. В Киеве, Чернигове хочу побывать.

– Здорово придумал, деда, – обрадовался я перемене в настроении мастера. – Обязательно моих навести, гостинец передай.

– А ты не расхолаживайся, – вернул меня на землю кузнец. – Чую, гости из Лтавы скоро пожалуют. Надо заканчивать все дела.

На утренней тренировке мне пришлось показывать старику всё своё умение, прыгать, кувыркаться, запрыгивать на деревянного коня в полном облачении с мечами на поясе. Ещё мы провели с ним учебные бои, пеший против пешего, и конный против пешего, и только потом пошли в кузницу.

При виде кинжала мастер ухмыльнулся в бороду, но ничего не сказал, зато похвалил полировку уже почти готовых мечей.

– Вижу, что воспитал достойного ученика, – заметил он. – Осталось открыть тебе лишь пару секретов: как выявить харалужный узор на клинке, и как провести холодную закалку1 оружия от сырости и ржавчины.

Из висящего на стене кожаного мешочка Добрыня достал несколько комочков железной соли2 и приготовил из неё раствор. Затем вылил раствор в длинное и узкое деревянное корыто и уложил туда мечи.

– Если железную соль раза два прокалить в горне до ярко-красного, а ещё лучше – до оранжевого цвета железа, то из неё получится крокус3, это такой тёмно-красный порошок, – между делом учил меня мастер. – Очень хорош при доводочной полировке настоящего харалужного клинка.

Через некоторое время он вынул один меч из раствора и стал мыть в бочке с водой, протирая чистой тряпицей. Я повторил его действия со вторым клинком. После травления на лезвии стали заметны поперечные слегка изогнутые полоски более светлого металла. Узор был мало заметен и не так красив, если сравнивать с мечом Белота, но всё равно мало кто из простых воинов мог похвастаться подобным оружием.

Убедившись, что урок усвоен, старик ласково потрепал меня по плечу:

– Поспешай, Путяй, скоро отправляться в дорогу, – и покинул кузницу.

Я снова вооружился ясеневой палочкой и продолжил полировку изделий. Ножны для мечей у меня уже были готовы, перевязь для их крепления за плечами заранее заказана у шорника Вавилы, и основные усилия пришлось сосредоточить на доводке кинжала. А тот получился очень удачным.

Рукоять с повёрнутым назад навершием удобно ложилась в руку. Она отделялась маленькой крестовиной от лезвия, длиной в полторы пяди, которое плавно сужалось к острию и со стороны казалось смертельно опасным. После травления на нём чётко выделялся волнистый узор, как и подобает настоящему харалугу.

К концу третьего дня я как раз заканчивал мастерить ножны для кинжала, когда со стороны дороги послышалось конское ржание, лай Трезорки, и в дверном проёме выросла фигура молодого боярина Истислава.

– Доброго здоровья всем, – поздоровавшись, тот стал вглядываться в полумрак кузницы.

– И ты будь здрав, боярин, – поднялся я навстречу гостю.

На плечах и волосах Истислава серебрилась дорожная пыль.

– Заехал узнать, готов ли ты, Путивой, к поездке в Хазарию.

– Конечно, готов, – успокоил я гостя.

– Тогда приходи завтра с утра на двор к воеводе.

– Когда едем? – стало интересно мне.

– Послезавтра, – развернулся к выходу боярин. – А пока, прощевай. Я пойду баньку приму после дороги.

"Вот и кончилось моё ученичество", – понял я. – "Пора собираться".

Вскоре появился Добрыня, он уже знал о близком отъезде и принёс с собой горшочек свежей бараньей крови.

– Будем лечить оружие от сырости и ржавчины, – засмеялся он на мой удивлённый взгляд. – Разводи огонь в горне.

Пока я разогревал угли с помощью мехов, старик вылил в кровь из глиняной склянки осадок от выпаренной болотной воды и стал тщательно размешивать. Теперь мне стало понятно, зачем учитель выпаривал привезённую в бочонке воду из чёрного бочага, просто она содержала в себе нужные соли.

Взяв один из моих мечей за рукоять, кузнец промазал лезвие полученной смесью и стал сушить над углями.

– Делай так же, только не давай железу сильно нагреваться, – сказал он мне.

Раз за разом Добрыня смазывал лезвие кровавой смесью, пока оно не покрылось горелыми разводами, затем отмыл металл в чистой воде и снова повторил весь процесс.

– Теперь железо будет крепче и намного меньше бояться влаги, достаточно его просто протирать насухо после купания в воде, – пояснил мастер.

Я повторил холодную закалку для второго меча, а потом, увидев, что смеси осталось достаточно, и для всего остального походного оружия. Учитель терпеливо наблюдал со стороны, не пытаясь вмешиваться, и, дождавшись окончания, подошёл ко мне:

– Молодец, умеешь ценить чужой труд, понимаешь душу оружия. Вон, кинжал замечательный сделал. Ты станешь большим мастером, пожалуй, даже сильнее меня. Я буду гордиться таким учеником.

Обняв, он порывисто поцеловал меня в лоб и отступил в сторону.

Хриплым голосом пытаясь выговорить слова благодарности, я кинулся к Добрыне, но тот властно остановил меня вскинутой рукой:

– Я лишь проводник к знаниям, Сварога благодари за науку.

Освещённое тусклыми бликами суровое лицо бога испытующе смотрит на меня в опустевшей кузнице. Преклонив колено, я поднимаю на него глаза и произношу слова клятвы, которые будто сами рождаются в моей голове.

– Благодарю тебя, Светлый Бог, что дал прикоснуться к своей мудрости, не оставь меня на пути жизни, а я обещаю, что полученные знания буду обращать только на благо роду и всем людям, твоим потомкам.

Примечания:

Холодная закалка1 оружия – имеется в виду цианирование или процесс насыщения поверхности стали одновременно углеродом и азотом. По сравнению с цементированным (насыщенным только углеродом) цианированный слой обладает более высоким сопротивлением износу, немалой твердостью, хорошей устойчивостью против атмосферной коррозии. Для цианирования применяют чаще всего желтую кровяную соль К4Fе(CN)6. В прошлые времена её получали сплавлением обугленной животной крови с поташом и железом.

Железная соль1 – это железный купорос (водный сульфат железа), кристаллы которого имеют голубовато-зелёный цвет. Природный аналог – минерал мелантерит, встречается в виде примазок или натёков зелёно-жёлтого цвета.

Крокус2 – чрезвычайно мелкодисперсная красная окись железа. Используется для заключительных стадий полировки. Имея меньшую, нежели алмаз, твердость, этот темно-багровый абразив бережно выглаживает поверхность металла, после чего та принимает почти стеклянный лоск. Крокус можно получить – дважды прокалив до 900╟ железный купорос. Применяется в виде порошка или пасты.

Глава 7

Утром во время завтрака к нам неожиданно пришёл Голик, отказавшись присоединиться, он терпеливо дождался на скамье конца трапезы.

– Опять Смага что-то натворил? – спросил Добрыня.

Парнишка смущённо кивнул головой.

– Давай, рассказывай, – поторопил его старик.

Как оказалось, этот шалопут снова влип в неприятность, да ещё так основательно, как говорится – по самые уши.

На днях углежоги захотели устроить охоту. Недалеко от займища находилось обширное болото, где постоянно кормилось большое стадо диких свиней. В зарослях камыша кабаны протоптали множество тропинок, которые в узком месте на выходе из болота объединялись в две большие тропы. Устроив на этом участке две ловушки с заострёнными кольями, охотники обошли болото и с широкого конца решили загонять на них свиней. Все четверо, Бонята и три его сына, встали широким полукругом и, поднимая сильный шум, двинулись вглубь камыша.

Загон уже закончился, когда недалеко от ловушек Смага вдруг заметил на соседней тропинке старшего брата. Тому, видать, сильно приспичило. Спустив порты, Вышата присел на вытоптанной прогалине и начал справлял нужду.

Желая подшутить, мой дружок тихо прихрюкнул. Страдалец приподнялся, повертел головой, но ничего не заметив, опять опустился на корточки. Это лишь раззадорило проказника.

Осторожно, ползком протиснувшись сквозь стебли камыша, он кончиком древка копья почесал седалище брата, издавая при этом хрюкающие звуки. Испуганно вскочив, бедняга кинулся бежать по тропинке, продолжая своё дело на ходу. Только теперь Смага понял, что глупо ошибся, приняв за брата родного отца. Хотя это было и не мудрено. Кряжистые, заросшие густыми волосами, Бонята со старшим сыном были здорово схожи между собой.

Рассказывая нам эту историю, Голик и сам не удержался от смешка, представив перед собой забавную картину:

– Медвежья болезнь напала на отца. Понимает, что тревога ложная, бежит и остановиться не может.

– Охота, хоть, удачная была? – посмеиваясь в бороду, спросил Добрыня.

– Секача и двух подсвинков завалили, только братца это всё равно не спасло. Отец сильно осерчал за проказу и прилюдно пообещал поймать наглеца, хорошенько выпороть и силком женить на Пороше.

– Где же он теперь? – поинтересовался я.

– В лесу прячется, ни дома, ни на заимке ему показываться нельзя. Услышав про поход в Хазарию, приободрился, и просит тебя, Путивой, замолвить словечко перед воеводой и гостями, что бы взяли с собой.

– Хорошо, я поговорю с ними, как раз собираюсь идти к Сувору, – мне было жалко своего друга, да и в дальней поездке хотелось бы видеть рядом близкого человека.

Обнадёженный Голик решил дожидаться вестей у себя дома.

У воеводы меня снова проводили в знакомую горницу, где хозяин и его гости обсуждали план предстоящего похода. Первым делом Нагиба хотел встретиться с ханом Алмушем в его ставке на Тясмине и заручиться от него рекомендательным письмом к хазарскому наместнику в Таврике. Дальше на поиски отправится небольшой отряд во главе с Истиславом и старшим дружинником Кудеяром, кроме них в состав отряда войду я и ещё четыре воина. Сам Нагиба ехать не может, ждут неотложные дела в Лтаве.

Самое время было рассказать о Смаге, чем я и воспользовался, немного повеселив собравшихся забавной историей. Такой шустрый и пронырливый человек, тем более лучший стрелок городка, вполне мог пригодиться в сложном деле, и, подумав, воевода с гостем приняли моё предложение.

– Пусть приходит ко мне на двор, в обиду не дам, – рассмеялся Сувор.

Истинную цель похода боярин Нагиба решил немного замаскировать, вряд ли тамошние правители, привыкшие к обману и коварству, поверят в поиски давно пропавшей девочки.

– Вы, братцы, в разговорах как бы недомолвками намекайте – мол, знатный боярин, овдовев, начал немного чудить, и послал племянника присмотреть для себя невесту из хорошего греческого, а, возможно, и какого другого рода. Якобы, говорить о сватовстве он пока не хочет, просто идут смотрины подходящих невест. А поиски племянницы – лишь удобный повод для поездки.

Я даже удивился в душе, настолько ловко всё обдумал боярин.

Дорога до летней стоянки хана Алмуша должна была составить несколько дней, припасы для похода и подарки для влиятельных людей пока везли на возке, дополнительных верховых и заводных лошадей Нагиба рассчитывал купить у угров.

На этом обсуждения закончились, и, отказавшись от обеда у воеводы, я отправился домой.

Думы о предстоящей поездке настолько увлекли меня, что я не сразу остановился, услышав своё имя.

– Путивой! – снова донеслось от ближайшей калитки.

Это оказалась Данута. В светлом летнике1 с вышивкой, с нарядной, повязанной высоко над грудью, запоной2, дочка дружинника показалась мне немного старше, чем во время катания на зимних горках. Её тонкие пальцы в волнении теребили перекинутую через плечо длинную косу.

– Я слышала, что ты уезжаешь в опасный поход? – спросила она, не поднимая глаз.

– Почему сразу опасный? – удивился я. – Просто деловая поездка с боярином в Таврику.

– Это тебе, – разжав руку, девчонка протянула мне окрашенную в зелёный цвет тесьму берегини с вышитыми поверх обережными рунами.

– Я не могу принять... – пытался я возразить, но девичий пальчик прижался к губам, не давая продолжать.

– Это ни к чему не обязывает, просто возвратись живым. Пусть она будет на тебе в трудные и опасные моменты. Я очень прошу.

Отвернувшись, Данута тут же юркнула к себе во двор, прикрыв калитку.

"И чего девчонка себе навоображала?" – думал я оставшуюся дорогу, хотя такое внимание приятно щекотало мужское самолюбие.

Передав Голику радостную весть для брата, остаток дня я посвятил подгонке снаряжения. Добрыня сидел во дворе на лавочке и с улыбкой наблюдал за моими мучениями.

Когда я закрепил на спине поверх кольчуги перевязь с мечами, на груди – ножны с метательными ножами, на пояс с левой стороны повесил небольшой топорик и кинжал, с правой – две сулицы, одел на голову шлем и взял в руки щит, то сам себе показался скоморохом, вырядившимся для шутовского боя. Такой наряд подходил воину перед началом смертельной схватки, но не во время похода по мирным местам.

Мне пришлось отложить в сторону щит и отстегнуть сулицы, но спокойствия это не прибавило, всё равно наряд казался каким-то потешным. Возможно, верхом на коне я смотрелся бы солиднее, но до стойбища угров было пока далеко. Подумав, я снял с себя метательные ножи, а затем и перевязь с клинками.

– Одень сверху на кольчугу длинную лёгкую сорочку, – посоветовал вдруг Добрыня.

Послушавшись совета, я сразу почувствовал себя увереннее, да и потом, подумав, из всего оружия решил оставить на виду лишь один из мечей и кинжал, разместив их на поясе. Даже шлем, поколебавшись, всё же убрал в мешок, а волосы просто закрепил подаренной тесьмой. Делать нечего, придётся тащить снаряжение, одежду, оружие и припасы в мешке за спиной.

К концу сборов старый кузнец принёс и вручил мне увесистый кошель с монетами.

– В долгом путешествии может случиться всякое, я уж не говорю про покупку лошадей и еды, но ведь и сами поиски могут затянуться. Поэтому деньги – вещь необходимая.

Понимая его правоту, я со вздохом уложил кошель на дно мешка, завершив укладку.

Последний мой вечер выдался удивительно тихим и приятным. Нахлеставшись вениками до одури, ведь неизвестно, когда ещё доведётся попариться всласть, я сидел на крылечке бани, слушая звуки успокаивающегося селения. Коровы и козы уже вернулись с пастбища и, подоенные, молчаливо жевали свою жвачку в стайках, перестав докучать призывным мычанием и блеяньем. Вдалеке квакали лягушки, из подросшей травы вдоль забора доносился стрёкот кузнечиков, иногда перекрываемый громким писком надоедливого комара. Лишь лениво взбрехивающие в разных концах городка собаки время от времени нарушали вечерний покой. Возле дома старосты девки и молодухи устроили посиделки, и оттуда доносились слабые отголоски смеха. Они пока ещё только распевались, то одна, то другая женщина начинала песню, но не получив поддержки от подруг, вскоре замолкала.

Мне предстояла поездка в дальние незнакомые края, а это одновременно и радовало, и немного страшило. Когда доведётся вернуться в эту мирную тишину?

– Путяй, вечерять пора, – донёсся со двора голос Добрыни.

"Пусть будет – что будет, а там жизнь всё расставит по своим местам".

На прощальный ужин старик выставил братину с хмельным мёдом, что немного сгладило грусть от разлуки. Мы успели восславить богов, помянуть предков и даже спеть пару песен, прежде чем она опустела.

Когда утром я пришёл на двор воеводы, меня встретил весёлый и довольный Смага.

– Здрав будь, Путяй, – хлопнул он меня по плечу. – Вместе поедем в Хазарию, на мир посмотрим, себя покажем.

Сын углежога радовался, как кот при виде горшочка со сметаной. Ненавистная женитьба пока откладывалась, впереди ждали новые дороги, встречи и приключения.

Вокруг кипела суета, бегали люди, воины седлали коней, заканчивались последние приготовления к отъезду. Мой друг успел освоиться в этой толчее, со всеми познакомиться, и сразу повёл меня к стоящему в стороне возку. Коренастый седоватый дружинник как раз заканчивал запрягать к нему двух смирных лошадок. Буслай, так звали возчика, кивком головы разрешил уложить мешок с оружием и прочим скарбом на дно повозки, чему я очень обрадовался. Теперь не придётся тащить тяжёлый груз на плечах.

Вскоре сборы закончились, и наш отряд, возглавляемый Сувором, Нагибой и Истиславом, выехал за ворота. Мы со Смагой шли следом за возком, а впереди и позади нас двигались конные дружинники. Детвора, а кое-где и взрослые жители выходили из дворов, провожая нас в путь. Возле знакомой калитки я заметил Дануту, прощаясь, она помахала рукой и затем долго смотрела вслед.

На плотине возле пруда дорогу перегородила толпа горожан, впереди стояли староста Липок и углежог Бонята. Заметив отца, мой проказливый друг сразу спрятался за спинами лошадей.

– Что случилось? – спросил Сувор, остановившись перед людьми.

– Отдай сына, воевода, – угрюмо пробасил Бонята.

– Нет, – резко ответил боярин, сдерживая поводьями разгорячённого коня.

Вперёд вышел староста.

– Мы знаем, что Смага идёт в вашем отряде. Этот пострел совсем отбился от рук, сильно огорчил родного отца и теперь бежит из-под венца, оставив в безутешном горе молодую невесту.

– Не могу, не имею права, – смягчил голос Сувор. – Парень добровольно вызвался на трудное и опасное дело, где вполне может сложить голову. Я бы отказал, если бы он был единственным сыном у родителей, но у него есть ещё два брата.

Поняв, что ничего не добьётся, Липок отступил в сторону, освобождая дорогу.

– Не горюй, Бонята, – вдруг весело крикнул воевода. – Вернётся сын, тогда и жените, может к тому времени поумнеет.

Пройдя мимо расступившихся жителей, мы миновали городские ворота и вскоре свернули на торговый тракт, ведущий к становищу угров. Здесь нас поджидал Голик.

– Вот, – протянул он брату узел со снедью и запасной одеждой. – Матушка собрала в дорогу.

– И ещё, – парнишка достал из-за пазухи кошель с деньгами. – Держи, тебе пригодится.

Обняв нас и пожелав лёгкого пути, он остался на обочине, дожидаясь, пока отряд скроется за поворотом.

Притихший было при встрече с отцом, Смага сразу повеселел, теперь он бодро шагал за повозкой, и даже иногда пытался насвистывать немудрящую мелодию. Дорога петляла между перелесками, иногда поднимаясь на невысокие холмы. Высокая трава ещё не успела пожухнуть под солнцем, множество цветов украшало степное разнотравье, гудели шмели, стрекотали кузнечики и цикады, в небе звонко пели жаворонки.

Остановившись на высоком пригорке, воевода Сувор осмотрел окрестности из-под руки и, не заметив ничего подозрительного, стал прощаться.

– Пусть боги хранят вас на пути, и успех сопутствует походу, – подняв руку, громко произнёс он.

Скоро наш отряд остался наедине с бескрайним и опасным миром.

Примечания:

Летник1 – глухая женская одежда прямого покроя, расширенная за счёт боковых клиньев до 4 м внизу. Особенностью летника были широкие рукава, сшитые от проймы только до локтя. Далее они свисали до пола остроугольными полотнищами ткани.

Запона2 – передник-запона (завеска, занавеска), дополняет одежду селянки. Запона может завязываться высоко над грудью. Могла быть цельнокроеной и одеваться через голову. По праздникам к такому наряду добавлялся ещё один элемент – навершник. Под этим названием понималась любая накладная, надеваемая через голову, верхняя одежда.