Текст книги "Пассажир без билета"
Автор книги: Александр Аронов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
Глава III
Репетиции
На другой же день Дойнов забрал Левку и Сабину из детского дома. Репетировать начали во дворике.
– Каучук – особый жанр, – объяснял Левке Дойнов, – у тебя должны расходиться позвонки. Но не слушай, ежели кто треп пустит, что это для роста плохо! Болтают!
– Как? – испуганно спросил Левка.
– Не бойсь! Ты знаешь, что каждый человек к вечеру становится ниже ростом?
– Ну да? – не поверил Левка.
– А как же! Не слыхал, темнота? За счет жидкости между позвонков. За день человек находится, намыкается, его позвоночный столб на сантиметр-полтора дает усадку. Отдохнет тело за ночь, утром снова подлиньше стал! На себе проверь! Смерься утром и вечером – увидишь! А ежели артист, кто работает каучука, повиснет руками на турнике, расслабит мышцы, повисит минуты две, его тело вытянется на десять—пятнадцать сантиметров, а то и побольше! Так должно стать и у тебя! Потренируемся. Ничего страшного. Увидишь. Помять тебя, конечно, придется что надо! Но коли артистом решил стать, держись!
Дойнов поставил побледневшего Левку лицом к себе. Левка сделал мостик. Дойнов с силой потянул его за плечи. Мальчик вскрикнул.
– Терпи! Твоя башка должна лечь на задницу! Гнись назад! Гнись! Сызнова гнись!
Дойнов опять сильно надавил, и Левка еще раз вскрикнул от боли.
– Не бойсь! Не сломаю! Теперь садись на пол!
Громадина-борец всей своей тяжестью стал давить на мальчика сверху, мять ручищами. Эта пытка продолжалась около двух часов. Вспотевший, измученный, Левка к концу репетиции еле дышал.
– Теперь сходим в баню, попаримся как следует, потом – обедать. Любишь париться-то? Молодец!
После бани Дойнов торжественно вручил ребятам заветные матроски.
– Как херувимы вы у меня! Как куклята!
– Мы пойдем в детдом. Наших навестить!
– Дело! Стой, куда без шляпы-то? Спятил?
– Не надо шляпы...
– Как так не надо? – мгновенно рассвирепел Дойнов. – Чмур упрямый! Что такое шляпа, я тебе объяснял? Повтори!
– Символ артиста, – робко пролепетал Левка.
– Ну, вот! То-то! Чтобы по улице без шляпы ходить не смел! Только в комнатах разрешаю сымать! Подложи газетины и дуй!
Было ужасно стыдно идти в шляпе. Левке казалось, что вся улица смотрит на него. Мимо пробежали трое мальчишек.
– Велипут! Цилиндра! – закричали они.
Левка снял шляпу.
В детдоме старенькие матроски с якорями произвели фурор.
– Вот повезло вам! – с завистью говорили ребята. – А шамовка хорошая?
– Мировая! Не то, что в детдоме.
Левка с Сабиной еле успевали отвечать на вопросы.
– А лягушки у хромого дрессированные?
– Ясное дело, дрессированные! Будут тебе обыкновенные лягушки вылезать изо рта вперед задними лапками! Знаешь, сколько с ними репетировать приходится! С ума сведут, пока их не вразумишь!
– Неужели все понимают?
– Абсолютно! Только что не разговаривают! Одна ему прикурить спички приносит! Сам видел! Умора! Ее Люськой зовут. А Манька по утрам будит. Приползает на подушки, квакает, как будильник! И всегда в шесть утра. Ровно! А возит он их в особом чемодане с аквариумом. У каждой своя подушечка! Как буржуйки! Только на мягком спят!
– Брешешь!
– Не верь, твое дело!
Ребята ахали, слушали, раскрыв рты.
– А как он столько воды выпивает?
– Он несчастный человек. Этот номер работать очень трудно. Его учили с детства. Он здорово желудок разработал. Конское ведро входит. На двенадцать литров! Выдует ведро, напряжет мускулы и обратно...
– А керосин он на самом деле пьет?
– Да, он обедает в час дня. Потом до вечера ничего не жрет. Приходит за час до работы, промывает водой желудок. И после керосина час промывает. Потом ужинает. И так каждый день.
– Веселенькая житуха!
– Умора! Пришли мы в керосинную лавку. Панич не знает, какой сорт брать. Попросил попробовать. Продавщица не поверила. Думает, шутит человек. Он взял в рот, проглотил. У нее глаза на лоб! Дала всех сортов и денег никаких не взяла. Чуть не заплакала от жалости. Иди, иди, говорит, алкоголик, несчастный человек, пропащая душа твоя, погубитель своей жизни!
Ребята долго хохотали.
– А Дойнов вас не калечит?
– Что ты! Сказал тоже! Он совсем, как родной!
Тем же вечером Дойнов случайно встретил Левку на улице со шляпой в руке.
– Я что тебе сказал, упрямый чмур? Будешь слушаться или нет?
Залепив Левке увесистую оплеуху, Дойнов по самые уши нахлобучил на него шляпу.
Летели дни.
Как-то к Левке и Сабине в гости пришел Миша Кац. Из комнаты хозяйки доносился равномерный стук швейной машинки. В клетке распевали канарейки. Сабина отдыхала, лежа на диване, Левка – на вытертом коврике для выступлений.
– Есть такая казнь, – рассказывал Левка, глядя на Мишу, – наклоняют макушки деревьев, привязывают к ним за ноги человека и отпускают деревья... Вот и мне так же больно, когда делаю шпагат... А когда Донец мять начинает, еще больней...
– Больше сил нет, – неожиданно вздохнула Сабина, – шпагат мне дается легко. А вот когда стою на руках, тошнит и запястья болят... А уж сколько времени репетируем...
– А я на любые муки согласен, лишь бы в клоуны взяли, – вздохнул Мишка Кац.
– Это тебе так кажется, – сказала Сабина. – Ни рукой, ни ногой не пошевелить... Верно Дойнов говорит, слабенькая я... И температура тридцать восемь и два.
– И у меня повышенная, – сказал Левка, – тридцать семь и девять... Это просто коропатура...
– Что за «коропатура»? – спросил Миша.
– Перетренировались маленько. С непривычки. Большая нагрузка на мышцы...
– Так ведь целые дни репетируем, – сказала Сабина. – И с Дойновым и без него...
– Пошли ко мне, бедолаги! Костюмы будем мерить! – позвала хозяйка.
С трудом передвигаясь, ребята отправились вслед за хозяйкой. Костюмы получились убогие, безвкусные, но ребята этого не заметили. Левка очень понравился себе – в шароварах из марли с синим поясом и в красных матерчатых тапочках. На голове пестрый платок.
– Совсем как разбойник из сказки про Али-Бабу! – воскликнул Миша Кац. – А ты, Сабинка, похожа на Золушку, когда она уже принцесса! Только юбочка малость коротковата.
В комнату вошел радостный Дойнов с портфелем в руках и объявил:
– Все! Скоро можем отплывать! Вот документы на испытательный срок, вот бумаги на право работать! Поедем по селам, по местечкам, по городишкам. Лафа! Житуха, как у птахов разных! Лети на все четыре стороны! Отсюдова на юг махнем – в Кисловодск, а может, в Тбилиси! Но это все потом! А пока разведку боем провернем. Вокруг Уральска помотаемся пару месяцев! Все от вас зависит. Выдержите испытательный срок – артистами станете, нет – будете в макаках весь век ходить! Сдрейфили? Нет? Молодцы! А сейчас, хозяюшка и пацанчик, садитесь – поглядим на артистов. Ну-ка, Левка, ложи коврик и весь номер с начала до конца.
Левка налил из графина воды, поставил стакан себе на лоб.
– Продажу! Сразу же давай продажу! Как я учил! – крикнул Дойнов. – Комплимент выдавай!
Левка развел руки в стороны, медленно повернулся налево, потом направо.
– Жми дальше!
Продолжая держать стакан с водой на лбу, Левка плавно опустился на коврик, лег на спину, балансируя стаканом, поднял ноги до головы, согнул их, зажал коленями стакан и коленями же поставил его на пол за своей головой, перевернулся, встал и раскланялся, расставив в сторону руки.
– Улыбайся! Улыбайся! Что за комплимент без улыбки?
Левка улыбнулся.
– Нет, это у тебя «собачья улыбка» выходит: одни губы улыбаются, а глаза плачут! Глазами улыбайся! Всем мордоворотом! Так! Уже лучше. Теперь в обратном порядке всю комбинацию! Алле!
Дойнов бросил на пол веточку сирени. Левка встал к ней спиной и, медленно прогибая тело назад, вспотев от сильного напряжения, с трудом ухватил цветок зубами, но неудачно. Он выпал.
– Сызнова! – закричал Дойнов. – Настоящий артист цирка будет повторять трюк, пока не получится!
Левка никак не мог ухватить сирень зубами. Ее запах дурманил, кружилась голова.
– Сызнова! Сызнова! – кричал Дойнов до тех пор, пока Левка не выполнил трюка. – Теперь шпагат!
Левка медлил.
– Шпагат, чучело! Не бойсь! Сейчас больно будет, зато потом мне спасибо скажешь! Ну! Садись!
Левка сжал зубы, заранее предчувствуя знакомую боль, медленно расставил ноги, опустился... и улыбнулся.
– Ты чего?
– Не так больно уже! Не так больно!
– А я что говорил, чмур? Кончается коропатура!
Сабине тоже на этот раз было не так больно.
Отрепетировав, Дойнов собрался отдохнуть.
– Можно нам с ребятами пойти в детдом? – спросил его Миша Кац.
– Нет! – ответил Дойнов. – Сегодня никаких детдомов. И завтра. Сейчас надо разминаться и разминаться до бесчувствия. Вот будем уезжать, сходят попрощаются!
– А когда вы уезжаете? – спросил Миша Кац.
– Скоро уже! Совсем на днях. Едем на гастроли.
Глава IV
На гастролях
Панич объявил:
– Юный артист Лев Осинский – «Человек-змея»!
Левкино сердце застучало. Руки тут же вспотели. Страшно волнуясь, он вышел на сцену и раскланялся. Словно в тумане, стал наливать в стаканчик воду. Руки дрожали, не слушались, вода расплескивалась через край. Левка поставил стакан на лоб, сел на коврик и тут же уронил стаканчик. Вода полилась по полу. Не помня себя от стыда, Левка попятился на четвереньках, оторвал от пола задник и нырнул под него. В зале захохотали.
– Получай, чмур! – зло прошептал Дойнов и дал Левке оплеуху. – Это за «собачью» улыбку! А вот это за дрова[4]4
Дрова – провал трюка (цирковой жаргон).
[Закрыть].
Залепив вторую пощечину, Дойнов вытолкнул его на сцену. Левка снова «завалил» трюк и убежал в кулису. Получив еще одну затрещину, он с грехом пополам выступил и забился под стол в пыльном, темном углу. Из зала за кулисы прибежала Сабина.
– Где Лева? – спросила она у Дойнова.
– Вон твой жених под столом сидит, рыдает.
– Дрова, одни дрова! – чуть не плакал Левка с досады.
– Да брось ты, все хорошо! – утешали Левку Сабина и жонглер Абашкин.
В Гурьеве Левка написал маслом портрет Сабины. Портрет получился на славу. Дойнов, увидев его, присвистнул.
– Может, ты и рекламу сумеешь делать? А то у нас не афиши, а черт знает что! Панич пишет, как курица лапой! Сумеешь?
– Конечно, сумею!
– И значок Госцирка сумеешь в углу намалевать?
Дойнов показал афишу с эмблемой девушки в полете на фоне трапеции, под надписью ГОМЭЦ[5]5
Государственное объединение музыки, эстрады и цирка.
[Закрыть]. Девушка тянулась руками к красной звездочке.
– Сумею.
Афиши вышли замечательные. Все артисты наперебой расхваливали Левкину работу. Особенно восторгался Абашкин.
– А меня во фраке с хризантемой изобразить можешь?
– Могу, конечно.
– Сколько слупишь?
– Что ты, Паша! Нисколько!
– Ну, тогда подарю тебе что-нибудь! Красок куплю, бумаги, холста!
– Все у меня есть. В детдоме дали. Вот только если белил немного...
– Бочку достану! На одну хризантему и манишку, знаешь, сколько белил уйдет?
Когда все вышли из комнаты, Абашкин, кивнув на афишу, шепнул Левке:
– А девушка, знаешь, на кого похожа?
– Какая девушка?
– Не знаешь? Брось притворяться! Та девушка, что на трапеции?
– На кого? – спросил Левка сдавленным голосом, и уши его запылали.
– На Сабину! – весело сказал Абашкин и многозначительно подмигнул.
Левка ничего не ответил, но уши его покраснели еще гуще. Абашкин рассмеялся, понимающе стукнул Левку по плечу.
– Идем, что ли, жених!
На другой день с утра Левка и Паша Абашкин отправились покупать белила.
– Можешь снять шляпу-то! – сказал жонглер, когда они отдалились от дома.
– Нет. Я слово дал... – тяжело вздохнул Левка.
– Стойте, ребята! – крикнул сзади Панич, размахивая палкой. – Вы куда?
– На рынок.
– И я с вами. Мне новый аквариум нужен. Вчера разбил.
Купив в ларьке белила, они прошли на шумную, людную барахолку. С трудом протискиваясь сквозь толпу, подошли к забору, около которого среди всякого хлама Панич разыскал аквариум. За него пришлось отдать все деньги.
– А ну, кому ботиночки? Мировые ботиночки! Налетай! Хватай! Даром отдаю! – кричал верзила в сетчатой майке, раскручивая синие ботиночки, связанные за шнурки. – Эй, шляпа, ботинки бери! По дешевке! К твоему кокошнику как раз подходят!
– Бери, – сказал Панич. – Стоят!
– Красивые, – вздохнул Левка. – Да денег нету...
– Денег нет, так я их мигом заработаю, – сказал Панич. – Пошли за мной! А ты, парень, жди нас! Вернемся, заберем ботиночки! Никому не продавай!
Они остановились у пивной.
– Ты войдешь попозже, будешь набивать цену! – сказал Абашкину Панич.
Левка ничего не понял: «На что набивать цену? Чем Панич торговать собирается?»
В пивной было людно. Левка и Панич уселись за длинным столом, покрытым старой, липкой клеенкой. К ним подошла официантка. Панич сделал заказ.
«У него же нет ни копейки!.. Чем расплачиваться будет? – подумал Левка. – Ну и отчаянные люди эти артисты!»
– Сейчас карася поймаем! – тихонько шепнул Панич.
– Какого карася? – изумился Левка, покосившись на аквариум.
– Увидишь!
Панич приглядывался к посетителям. Его взгляд остановился на румяном толстяке, который сидел напротив. Медленно потягивая пиво, тот сдувал с кружки пену и, судя по всему, был настроен весьма добродушно.
– Подходящий карась! – шепнул Левке Панич и вежливо осведомился у румяного толстяка: – Сколько, извините, приняли внутрь?
– Четвертая!
– И хорошо проходит?
– Великолепно!
– А норма у вас какая?
– Кружек восемь выпью!
– За весь вечер?
– Конечно. Часа за четыре.
Официантка принесла заказ.
– А вы что же, только одну кружечку? – приветливо улыбнулся толстяк. – Маловато больно.
– Мне много не выпить... – пожаловался Панич. – Организм не принимает. Обидно даже...
Левка прыснул и чуть не испортил все дело.
В пивную вошел Абашкин с банкой белил в руках. Попросив разрешения, он занял место рядом с толстяком, заказал водки и пива.
– Рыбками интересуетесь, молодой человек? – спросил он у Левки, указав на аквариум.
– В основном карасями! – совершенно серьезно ответил Левка.
– Приятное занятие... Не помешал вашему разговору? О чем беседуете?
– Да вот, товарищ рассказывает, что восемь кружек за вечер выпивает, – сказал Панич.
– Извините, – спросил Абашкин, – а за раз сколько можете?
– Кружки две-три, наверное...
– Спорим, что не выпьете! Угощаю! Все три оплачиваю!
Толстяк согласился. Абашкин крикнул громко, на всю пивную:
– Товарищи! Прошу всех сюда! Всех, кто в выпивке понимает. В судьи зову! В свидетели!
Посетители окружили стол тесным кольцом. Принесли пива. Первую кружку толстяк опорожнил залпом, вторую выпил с остановками, третью – с трудом. Его глазки покраснели, стали рачьими, казалось, вот-вот вылезут из орбит.
– Больше не угодно? – вежливо спросил жонглер.
– Нет, спасибо!
– Здоровье героя! – крикнул Абашкин. – Молодец! Хотя я одного типа знал, так тот десять кружек за раз выпивал. Правда, потолще был, раза в четыре.
– Ну, это вы, извините, брешете! – сказал толстяк.
– Ясное дело, брешет! – зашумели посетители. – Хоть в сто раз толще будь, а столько за раз не выпить!
– А я верю! – сказал Панич. – Что тут особенного? Сам бы, кажется, запросто мог выпить!
Все рассмеялись.
– Да у вас, извините, кишка тонка! – сказал толстяк. – Сколько времени сидите, все с одной кружкой никак не справитесь, а это как-никак пять литров. Молчите лучше!
– А вот возьму да пять литров и выпью! Спорим!
Все зашумели, загалдели. Толстяк крикнул:
– Выставляю десять кружек!
– Нет, это уж не по-честному выходит! – вмешался Абашкин. – Человек, можно сказать, за ради нашего удовольствия будет жизнью рисковать и за бесплатно! Такой спор может состояться только на деньги! Как скажете, товарищи понимающие? Как, товарищи пьющие, на деньги будет справедливо?
– Справедливо! Только на деньги! О чем разговор!
– За вашу справедливость и понятие предлагаю чокнуться!
Посетители выпили. Назначили сумму.
– Ну, деньги на стол, и бейте по рукам!
– По рукам! – подхватили посетители.
Принесли пива. Официанты и буфетчик, чтобы лучше видеть, залезли на стулья. Панич поставил в ряд десять кружек по краю стола.
– Сроду такую махину не одолеть! – заметил кто-то. – Это ж бегемотом надо быть!
– Тихо! – крикнул Абашкин. – Перед опытом предлагаю всем выпить за здоровье смельчака!
Снова принесли водки, пива. Посетители выпили.
– Ну, в добрый путь! – крикнул Абашкин.
Панич, сдувая пену, легко выпил первые две кружки...
После третьей он взялся за сердце. После шестой оглядел всех помутневшим взглядом и тихо спросил:
– Минуты две передыху дадите?
– Отдыхай! – загудела толпа.
«Здорово играет, артист!» – восхитился Левка.
– Не осилит! – обрадовался толстяк.
– Осилит! – возразил кто-то.
Поднялся страшный шум. Абашкин суетился больше всех. Он заказал еще водки, пил, чокался со всеми направо и налево, заключал новые пари. Страсти разгорались.
– Две минуты прошло! – крикнул толстяк. – Пора!
Панич поднялся со стула, не спеша, отдыхая после каждого глотка, выпил три кружки. Десятую пил медленно, с остановками, маленькими глоточками. Наконец он сделал последний глоток и с трудом опустился на стул. Посетители кричали, хлопали в ладони, стучали ногами. Толстяк лез целоваться.
– Денег не жалко за такое удовольствие! Качать его!
– Качать!
– Нет! – закричал на всю пивную Левка. – Помрет он! Не дам брательника! Не дам!
– Прав пацан! Нельзя качать! Смертоубийство может случиться!
Панич вышел в туалет и вскоре вернулся.
– Вылили? – поинтересовался шепотом Левка.
– Все в порядке! Смотри, что сейчас будет! – тихо сказал Панич и закричал на всю пивную:
– Внимание! А что, если бы я выпил еще десять кружек без остановки, одну за другой, в один присест, не сходя с места?
– Спятил!
– Обалдел!
– Совсем окосел! И так еле живой!
– Новое пари! Новое! – засуетился Абашкин.
– Эх, пропадай моя телега, все четыре колеса! – завопил толстяк. – Ставлю пиво и еще столько же!
– Это мало! Удваивай ставку! Гони монету!
– Согласен!
Принесли пива. Панич бодро встал, разом выпил десять кружек. Толпа ахнула. Замерла. Панич получил деньги и под изумленными взглядами вышел из пивной. Левка с аквариумом – за ним.
Купив ботинки, они отправились на розыски Абашкина.
Сильно захмелевший жонглер стоял неподалеку от рынка рядом с женой Валерией. Она тащила его за рукав.
– Пошли домой, Паша! Еле на ногах держишься!
– Отстань!
Увидев Левку и Панича, он радостно сообщил заплетающимся языком:
– Потерял белила! А знаешь, почему? Потому что неизвестно, кто из нас больше выпил!
– Пошли домой, Паша...
– Отстань, Валера!.. А ты, Панич, вылил обратно пиво-то?..
– Конечно. Сразу же.
– Ну и дурак! Я бы ни за что не выливал, – с трудом выговорил жонглер, покачнулся и затянул: – «Бывали дни... веселыя... гулял... я молодец...»
Глава V
Большие перемены
Левка сидел совершенно убитый: вернувшись в Уральск, он узнал, что Дойнов больше не берет на гастроли Сабину.
– Ты чего? – спросил Дойнов, входя в комнату. – Чего нос повесил?
– Сабину жалко. Переживает...
– Ишь ты! Жалко! А чего ей переживать? Матроску же я назад не отымаю! И какую матроску! Почти совсем новую! Пускай ходит!
– При чем тут матроска? Ей артисткой стать хочется!
– Кому же не хочется красивой жизни? Только у меня не лазарет и не богадельня! Разве это дело, чтобы у акробатки голова кружилась? Пусть в балет идет! И вообще, ежели в человеке сидит хворь, так дома надо отлеживаться. Ты выдержал срок, она – нет. Сколько времени кормил, поил, обувал, катал – хватит! Вернется в детдом. Совсем неплохо. Я же заранее предупреждал, никого не обнадеживал, верно?
– Предупреждали... Все равно жалко...
Левка пошел в детский дом.
– Выйдем поговорим, – сказал он Мише Кацу.
Они вышли на пустынную улицу.
– Прошу тебя, помогай Сабине... Во всем помогай, обещаешь?
– Клянусь!
– Вызови-ка ее.
На крыльцо вышла Сабина, увидела Левку, подошла к нему. Они стояли и молчали. Сабина заплакала. Левка погладил ее по плечу, не зная, чем утешить. Почувствовав, что вот-вот разрыдается сам, проговорил с трудом:
– Ну... ладно тебе... хватит...
Она порывисто поцеловала его в щеку, взбежала на крыльцо, крикнула:
– Будь счастлив, Левка! – и скрылась за дверью.
Левка слышал, как простучали ее тяжелые башмаки по лестнице. Он еще долго стоял внизу у забора, потом вздохнул и медленно зашагал прочь...
Бригада выехала на гастроли. Сборы были безрадостными. Все ходили мрачные: денег нет, нечего есть, нечего продать.
– Что бы мне загнать? – рассуждал Абашкин. – Ничего не осталось... Разве вот чемоданчик?..
Он показал Левке небольшой чемоданчик, оклеенный линялым дерматином, разукрашенный изнутри вырезками из старых цирковых афиш и программ, фотографиями артистов, полуобнаженных красоток, рисунками лошадей.
– Жаль такой шик загонять! – вздохнул Абашкин. – Сколько лет прослужил мне верой и правдой! Знаешь что, Левка, – неожиданно предложил он. – Бери-ка ты его, на память! Все равно никто красоты этой не оценит...
– Что ты, – сказал Левка, – такую ценность! И потом мне нечего в него складывать...
– Разбогатеешь еще! – пообещал Абашкин. – Бери...
Вскоре после этого разговора Абашкину пришла телеграмма. Его жена Валерия сообщала о рождении дочери, звала в Тбилиси. Левка отправился на станцию проводить друга. Абашкин с бригадой не поехал.
– Жду тебя в Тбилиси, Левка! Вот адрес! Рассчитывайся и приезжай! Жить будешь у меня! Места – вагон! Начнем сразу репетировать, попытаемся наняться в настоящий государственный цирк. Надоело мне мотаться с Дойновым. А пока суд да дело, поступим в филармонию, поработаем на эстраде. Не пропадем! Жди писем!
Письма шли одно за другим. В них Абашкин расхваливал жизнь в Тбилиси, звал Левку к себе. Тот наконец решился, сложил в чемоданчик, подаренный Абашкиным, все свое имущество: трусики для работы, матерчатые тапочки, старый резиновый бандаж, альбом и пачку махорки.
«Даже полотенца не нажил, артист... – с горечью усмехнулся Левка, захлопнув крышку. – Поеду в общем вагоне зайцем. Не тратить же деньги на билет. Лучше купить подарки для Паши, Валерии и новорожденной...»
Тбилиси поразил его. Левка вышагивал по улицам, заглядываясь на говорливых прохожих, красивые здания, высокие горы, обступившие город со всех сторон.
«Первым делом схожу в бани! – решил он. – В знаменитые серные бани, о которых рассказывал Паша. И сколько бы это ни стоило – найму банщика. Пашка объяснял, что без банщика серные бани – не бани! А потом – к Абашкиным!»
Левка сравнительно легко разыскал бани. В них противно пахло сероводородом. Он лег на каменную скамью, и банщик в белых мокрых кальсонах принялся делать ему «глубокий массаж»: выворачивал руки, ноги, тер Левку какой-то шершавой рукавицей, намылил белую наволочку, надул ее и бил ею Левку, который только кряхтел да удивлялся. А потом проехался пяткой по Левкиному позвоночнику и снова мял, растирал, выворачивал руки.
– Слышишь, как тело скрипит? Так чисто, как в наших банях, нигде в мире не вымоешься! – сказал банщик, закончив работу. – На сто лет помолодел, верно?
И Левка почувствовал, что действительно помолодел на сто лет...
Он вышел на проспект Руставели, свернул к Верейскому спуску и, проходя мимо Куры, увидел старенькое здание цирка. Подбежав к нему, Левка прочел объявление, вывешенное на дверях: «Цирк закрыт на ремонт». Левка постоял немного в раздумье и отправился по магазинам. Купил погремушки новорожденной, расческу и наборный поясок Паше, конфеты и пудреницу Валерии. А себе зачем-то рог для вина.
Свернув на новую улицу, мальчик глянул на гору и обомлел. На ней стоял огромный цирк. Он был похож на сказочный дворец.
«Нет, это не цирк... Не может же в городе быть сразу два цирка...» – подумал Левка, но тут же перебежал площадь и стремглав бросился вверх по нескончаемым ступенькам. У цирка стоял дворник.
– Это цирк? Это цирк?
– Ты что... слепой, мальчик? Не видишь? Конечно. Не аптека.
– Значит, в Тбилиси два цирка?
– Ты что, считать не умеешь, мальчик? Конечно, два.
«Раз в городе два цирка, значит, есть шанс попасть!» – радостно думал Левка, слетая со ступенек.
Вот наконец и техникум физкультуры, где обосновались Абашкины. Усатый привратник неодобрительно покосился на Левку.
– Сама с младенцем гуляет. Сам, кажется, дома. Последняя комната. Там спросишь! – Он пропустил мальчика через проходную.
Разыскав дверь, Левка постучал. Никто не отозвался. Левка постучал еще, толкнул дверь и очутился в душной комнатенке с голыми стенами. Детская люлька, два венских стула, стол, железная койка, большой фанерный ящик для циркового багажа – вот, пожалуй, и вся обстановка.
На веревке сушились пеленки. На полу у окна темнела груда старого тряпья.
Неожиданно в ней что-то зашевелилось, показалась взлохмаченная голова Абашкина. Он оперся на руки, поглядел на Левку осоловелыми глазами и повалился обратно в тряпье.
– Паша! – крикнул Левка, поставил на пол чемоданчик и бросился к Абашкину. – Пашенька!
Он долго тряс Абашкина за плечи, тер уши. В это время открылась дверь и вошла Валерия с дочкой на руках. Увидев Левку, заплакала.
– Счастье, что ты приехал! Запил Пашка! Ничего не слушает. С работы выгнали, никуда не принимают. Хоть бы ты заставил его заняться делом. Живем без гроша.
Левка как мог успокоил Валерию, вытащил подарки. Она растрогалась. Левка спросил:
– Как же я тут помещусь у вас? Вам самим тесно!
– Никуда я тебя не отпущу! Ты будешь спать на ящике, мы – на койке...
Громко, во весь голос заплакала девочка. Абашкин очнулся, приподнял голову, тупо посмотрел на дочь, перевел взгляд на Валерию, потом на Левку, долго, пристально глядел, не узнавая.
– Паша... Это я, Паша...
– Ты, что ли?
– Я, – обрадовался Левка. – Я, Пашенька, я! Приехал я, Паша! Вот я и приехал!
– Ах, приехал... значит, приехал... – повторил Абашкин, по-прежнему не узнавая Левку. – А раз приехал, тогда что надо сделать? Выпить! Пойдем выпьем?.. А?.. Ну, хоть по сто? Хоть по пятьдесят!.. А?..
