Текст книги "Пассажир без билета"
Автор книги: Александр Аронов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Александр Аронов
Пассажир без билета
Документальная повесть
Пролог
Странное происшествие в цирке «Аэрос» осенью 1956 года
Советский цирк, гастролирующий в Лейпциге, давал шефское представление для воинов, своих земляков.
– Нашу программу мы начинаем с выступления эквилибриста Льва Осинского – фронтовика-орденоносца, бывшего сержанта противотанковой артиллерии! – объявил ведущий.
На манеже установили белоснежную колонну-пьедестал высотой в два с половиной метра. Погас свет, и прожекторы осветили статую, застывшую на колонне. Вот она ожила.
Осинский нагнулся, оперся правой ладонью о пьедестал, медленно выжал стойку, легко перешел во «флажок».
Солдаты дружно зааплодировали.
Артист снова исполнил стойку на одной руке. Из пьедестала начал выдвигаться длинный, тонкий стержень, поднимая артиста в стойке все выше и выше к куполу, опутанному сетью тросов и трапеций...
На уровне второго этажа стержень стал вращаться. Все быстрее и быстрее. Продолжая стоять на правой руке, Осинский плавно описал левой несколько кругов в такт вальса.
Снова раздались аплодисменты.
Сейчас стержень должен остановиться, уйти внутрь пьедестала, а артист – встать на ноги и раскланяться...
Свет погас неожиданно. Мотор остановился так резко, что Осинский чуть не потерял равновесие.
«Что случилось?..»
Умолк оркестр. В амфитеатре кто-то ахнул. Зрители заволновались.
Прошла минута. В кромешной тьме артист продолжал стоять на одной руке на верхушке длинного, дрожащего стержня.
Загорелась спичка, вторая, третья... Одна за другой они вспыхивали в разных концах зала.
Осинский слышал, как в наступившей тишине солдатские руки торопливо похлопывали по карманам, нащупывали коробки.
«Спуститься по стержню невозможно: он весь в масле... Сорвешься... Что делать?..» . Стержень уже ходил ходуном во все стороны.
Рука затекла. В глазах рябило от вспыхивающих то тут, то там огоньков. Кто-то поджег газету, еще одну, еще... Осинский почувствовал запах гари. В глаза резко ударил луч карманного фонарика. Осинский до боли зажмурился, чудом удержав равновесие.
– Саша! Лестницу! – вдруг сообразил он. – Она за кулисами, у выхода.
Униформист Андреев бросился за кулисы, чиркнул спичкой. Лестницы не было! А ведь он только что поставил ее сюда. Андреев обежал все закулисное помещение. Лестница исчезла.
Прошла еще минута.
У Осинского кружилась голова. Цирк поплыл, закачался из стороны в сторону.
«Сейчас упаду!.. Больше не выдержу!.. Где же Саша?..»
А униформист ощупью, натыкаясь в темноте на аппаратуру, разыскивал выход из-за кулис в пожарную комнату.
«Буду считать до пятидесяти, до ста, до тысячи – до тех пор, пока не принесут эту проклятую лестницу!»
– Свет! Дайте свет! – кричали солдаты.
В пожарной комнате лестницы не оказалось. Андреев, покраснев от натуги, отчаянно жестикулируя, кричал немцу-пожарнику:
– Лестница! Понимаете, лестница! Где в цирке еще есть лестница?
– Gibt es im Zirkus noch Leitern[1]1
Еcть ли в цирке еще лестницы?
[Закрыть]? – в свою очередь, закричал немец, волнуясь не менее униформиста. – Ja, ja[2]2
Да! Да!
[Закрыть]!
– Я? Я? – радостно воскликнул униформист Андреев. – Где? Где?
– Ja, aber nur weit im Hof. Hol Sie schneller her[3]3
Да, но только далеко во дворе! Давай скорей!
[Закрыть]! – крикнул пожарный и первым бросился вниз по ступенькам.
«Пятьдесят пять... Пятьдесят шесть... Пятьдесят семь...»
– Свет! – ревел цирк.
«Сто десять... Сто одиннадцать... Сто двенадцать...» Внизу у колонны раздались крики.
Запыхавшиеся униформист и немец-пожарник притащили лестницу.
Осинский с трудом отдышался и с переводчиком направился к электробудке. В ней сидел молодой худощавый немец.
– Что случилось? Почему погас свет? – спросил переводчик.
– Испорчено! Капут! – ответил электрик, виновато улыбаясь и показывая на пробку.
Осинский вывернул пробку, проверил ее – цела! Электрик побледнел. Он никак не ожидал этой проверки.
– Нет! Нет! Другая!
Осинский вывернул и другую. Цела! И третья цела! Все пробки были целыми.
В будку ворвался взбешенный директор цирка «Аэрос» Лангельфельд и схватил электрика за ворот с такой силой, что затрещала рубаха.
– Ты ест мерзавец! Ты ест сволочь! – закричал он и отшвырнул парня в угол, на корзину с лампочками. – Не волнуйтесь, герр Осинский! Мы будем знать, кто таскаль лестниц, зачем таскаль, когда таскаль! Я ест не только директор, не только трессер слони, я ест детектив!
За кулисами, у гардеробных, Осинского ожидали взволнованные солдаты:
– Что случилось? В чем дело?
– Ничего особенного, ребята. Небольшая авария, перегорели пробки.
Солдаты не расходились, восторженно разглядывая Осинского.
– Автограф у вас можно попросить?
– Конечно, можно. С удовольствием.
К артисту протянулись руки с записными книжками, карандашами, самопишущими ручками. Кто-то подал носовой платок.
– Распишитесь, пожалуйста... Вы, наверное, с детства мечтали стать артистом цирка?
– Нет... Все вышло случайно. Мне было тринадцать лет. Я потерял родителей, воспитывался в детдоме, в Уральске. Однажды в городок приехала бродячая труппа... Это было в тысяча девятьсот тридцать седьмом году...
Часть первая
Левка становится «человеком-змеей»
Глава I
В городском саду
Три неразлучных босоногих друга: загорелый крепыш Левка, тощий, длиннорукий и горбоносый Миша Кац и хрупкая, беленькая Сабина – увидели на круглой тумбе серую рукописную афишу:
ГОРОД УРАЛЬСК, ГОРСАД, РАКОВИНА
СО 2-го ИЮНЯ И ЕЖЕДНЕВНО!
Проездом обратно в столицу!
Большая эстрадно-цирковая программа!
Жонглеры АБАШКИНЫ, каскадеры.
ЧЕЛОВЕК-АКВАРИУМ или ЧЕЛОВЕК-ФОНТАН.
Акробаты, клоунада! ЧЕМПИОНАТ ФРАНЦУЗСКОЙ БОРЬБЫ!
Ежедневно борются три пары!
ИЗВЕСТНЫЙ БОРЕЦ ЯН ДОЙНОВ
ВЫЗЫВАЕТ БОРОТЬСЯ ЖЕЛАЮЩИХ
ИЗ МЕСТНЫХ ЛЮБИТЕЛЕЙ.
Перед борьбой парадный выход всех борцов.
Борьбой будет руководить арбитр
известный московский спортсмен П. ЛАРСОН.
Ведет программу ПАНИЧ. Партия баяна ПАНИЧ.
Начало представления в 8 вечера.
Начало борьбы в 9 ч. 15 м. вечера.
Окончание в 10 час. 30 мин. вечера.
СПЕШИТЕ ВИДЕТЬ!!!
Дирекция
На цирковое представление детдомовцам купили двадцать билетов. Бросили жребий. Левка попал в число счастливчиков.
В городской сад ребята пришли задолго до начала представления. Они сразу заметили широкоплечего атлета с лицом гориллы. Очень загорелый, в ярко-зеленой шляпе и белой майке, он сначала сидел в кассе: продавал билеты, – потом встал на контроле.
– На шее-то крестик, гляди! – шепнул ребятам Миша Кац.
– Не то, что у тебя, некрещеного, – пошутил Васильев.
– Проходите, проходите, пацанье, что уставились? – сказал борец, обнажив ряд крупных зубов.
– Ребята, на уши гляньте, – тихо сказал Васильев. – Жуткое дело!
Уши силача походили на пельмени, все хрящи были переломаны от бесконечных схваток на ковре.
Атлет надорвал билеты, и ребята уселись на скамью, с нетерпением ожидая начала.
– Вот бы пощупать его уши! – мечтательно сказал Левка. – Интересно, жесткие они или мягкие.
– Подойди, пощупай! – предложил кто-то из детдомовцев. – Такую плюху получишь, что сто раз перекувырнешься!
– Да, здоровый бычище, – сказал Миша Кац. – Вы думаете, они по-взаправдашнему будут бороться? У них заранее все подстроено. И роли распределены, как в театре. У них есть и герои, и комики, и злодеи.
– Ну да! – не поверил Левка.
– Я тебе говорю. Отец объяснял. Он-то знает точно! Всю жизнь в центральном проходе Одесского цирка главным билетером простоял. Они заранее сговариваются, кто на какой минуте под кого ляжет.
– Не бреши!
– Не верь, твое дело!
На эстраду хромающей походкой вышел человек в черном лоснящемся костюме и, поклонившись, сказал:
– Привет! Привет всем впереди сидящим! А также позади стоящим!
Зрители зааплодировали. На сцену выставили табурет с баяном, покрытым куском желтого бархата.
– Первым номером нашей программы – «Турецкий марш» в исполнении известного баяниста-виртуоза Панича, то есть меня!
Кончив играть, баянист раскланялся и объявил:
– Следующим номером нашей концертной программы...
В этот момент за спиной у Левки, прямо над его ухом, раздался оглушительный звон и стук. Левка обернулся и не поверил своим глазам. За ним сидели... его любимые киногерои: длинноусый тощий Пат в котелке и коротышка Паташон в своей неизменной чаплашке на бритой голове. Паташон бил в большие медные тарелки, Пат – в огромный барабан. Ударяя в него войлочной колотушкой, он вопил:
День гуляю, три – больной,
А на пятый выходной!
Ты, да я, да мы с тобой!
– Ой-та-ри-ра-ра! – вторил Паташон, продолжая нещадно колотить в тарелки.
Зрители дружно захохотали и захлопали. Никто и не заметил, когда артисты успели занять места на скамейке. Панич очень рассердился на клоунов:
– Будьте любезны, не поднимайте шума! Эти места не для вас! Эти места для публики!
– У нас сегодня выходной! Мы сегодня публика! – закричали артисты. – Значит, это наши места!
– А билеты у вас есть?
– Мы их отдали билетеру у входа!
– Сейчас узнаю! – строго сказал Панич и скрылся с эстрады.
Артисты растерялись.
– Ребята! – обратился Пат к Левке и Мише Кацу. – Одолжите нам, пожалуйста, свои билеты. Мы их предъявим и тут же вернем!
Едва ребята успели вручить билеты, как вернулся Панич.
– Никаких билетов вы контролеру не отдавали!
– Прошу не оскорблять! Вот наши билеты!
Панич извинился перед артистами, убедившись, что все в порядке.
– Ну, а если бы у нас билетов не было? – спросил Пат.
– Тогда бы я вас за шиворот и вон!
Пат и Паташон уставились на Левку и Мишу Каца и начали хохотать. За ними весь зал. А Левка и Миша Кац громче всех.
– А ну-ка, проверьте билеты у этих ребят! – хором закричали Пат и Паташон и побежали на сцену. Панич с извинениями вернул билеты ребятам и тоже поднялся на эстраду.
– Я продемонстрирую факирский номер под названием «Человек-аквариум» или «Человек-фонтан!» – объявил он.
Вынесли аквариум с лягушками и рыбками, ведро и поднос со стаканами. У ног баяниста поставили большое корыто. Панич зачерпнул стакан воды и выпил его залпом. За ним – второй, третий, десятый... Ребята не верили своим глазам, удивленно глядели на Панича, который все пил и пил воду.
Зал хором считал количество выпитых стаканов:
– Двадцать девять... Тридцать...
– В первый раз такой номер вижу, – сказал Миша Кац, – тридцать девять... сорок... Только от отца слышал...
Панич пил стакан за стаканом. Потом вставил в рот какую-то трубочку и выпустил через нее три высоких фонтана. Вставил новую – выпустил четыре. Новую – пять!
Артист подошел к аквариуму.
– Какой ужас! – брезгливо сказал за спиной Левки чистенький старичок. – Неужели и лягушек будет брать в рот? Это же негигиенично!
Старичок угадал. Артист глотал лягушек и выплевывал их в корыто, предварительно вежливо осведомившись у зрителей:
– Как пожелаете, товарищи? Чтобы лягушки выходили изо рта вперед головками или задними лапками?
В заключение номера Панич пил какую-то желтоватую, маслянистую жидкость, поджигал щепочку, прыскал на нее точно так, как делают хозяйки во время глаженья, и изо рта извергалось пламя.
– Неужели керосин? – удивился Васильев.
– Не может быть. Тут какой-то фокус! – сказал Левка.
– Какой фокус? Не чувствуешь разве? – пошевелил ноздрями Миша Кац. – Мне отец про такие номера рассказывал! Артисты так и называются: «керосинщиками».
Закончив номер, Панич объявил:
– Знаменитый атлет Ян Дойнов продемонстрирует упражнения с гирями и красоту фигуры!
Дойнов оказался тем самым силачом в ядовито-зеленой шляпе и белой майке, что сидел в кассе. Сейчас он был в одних трусах.
– Демонстрируются мышцы! – объявил Панич после того, как Дойнов пожонглировал гирями и штангами. – Бицепсы и трицепсы!
Атлет заложил руки назад за спину, сжав кисти вместе. На руках проступили могучие мускулы. Потом, положив руки на голову, согнув локти, Дойнов заиграл мышцами.
– Вот это сила! – завопили детдомовцы.
– Знаменитый танец «Ойра-ойра»! – объявил Панич.
Под кожей Дойнова в такт музыке заплясали мышцы.
– Для следующего трюка попрошу на сцену нескольких желающих! – пригласил Панич.
Левка и Миша Кац выскочили первыми. На эстраду выкатили легкую двухколесную тачку с одной оглоблей, к концу которой была прибита небольшая рейка.
– «Римская колесница»! – объяснил Панич. – Прошу усаживаться!
В тачку забрались человек двенадцать. Атлет повернулся к «колеснице» спиной, развел в сторону лопатки и захватил ими рейку. Громко задышав, он двинулся вперед и прокатил колесницу по сцене несколько кругов.
Зрители зааплодировали так, что Паничу с трудом удалось объявить антракт.
– Вот это силач! – восторгались детдомовцы, гуляя по саду. – Скорее бы борьба начиналась! Конечно, Дойнов всех уложит!
На одной из аллей громко возмущался чистенький старичок:
– Это же «дикая» бригада! Жульничество! Частная антреприза! В наше время! Самозванцы! Халтурщики! А номер с лягушками? Антисанитария! Тьфу!
– Чего же вы не ушли? – спросил старичка Миша Кац.
– Как же я уйду, не посмотрев борьбы, хлопчик? – рассмеялся вдруг старичок. – Знаю, что это липа, лавочка, а все равно каждый день ходить буду! Обожаю борьбу!
После третьего звонка ребята вернулись на свои места.
– Начинаем открытие чемпионата французской борьбы, организованного мною для борцов-профессионалов всех категорий! – объявил здоровенный толстяк в косоворотке. – Парад-алле! Маэстро, марш, прошу!
Панич заиграл «Марш гладиаторов». Неторопливой походкой, чуть вразвалку выходили борцы. Кто в линялых трусах, кто в поношенных трико разных цветов, с наколенниками на ногах. Описав круг, борцы выстроились в ряд, безразлично рассматривая зрителей. Самым красивым и молодым среди них был Дойнов. Но на арену его вызвали последним. Арбитр объявил:
– Вызываю на ковер премированного борца-геркулеса Яна Дойнова-Донца, ловкого, как рысь, гибкого, как змея, в весе ста шести килограммов, и непобедимого колосса Хаджи Мурата-второго, неоднократного победителя чемпионатов французской борьбы, мастера ураганного темпа, в весе ста пятидесяти килограммов.
В зале оживленно загудели:
– Слон!
– Бегемот!
– Туша!
– Гора!
Это была, конечно, самая интересная схватка. Дойнов блестяще владел техникой: вертелся вьюном, стоял на голове, пируэтами уходил от партнера. Лучше всего у него получались «мосты». Лысый, большеголовый Хаджи Мурат-второй, вызывая всеобщую ярость зрителей, ставил подножки, мучил «двойными нельсонами», зажимал Дойнову рот, нос, кусал его за ногу, бил с размаху по шее – отпускал «макароны» – пыхтел и рычал, как зверь.
– Есть! – наконец торжествующе пробасил Хаджи Мурат-второй и, хрипло, зловеще захохотав, уложил Дойнова на лопатки.
– Неправильно! За ковром! Не считается! – ревели зрители.
Арбитр пошел совещаться с судейской коллегией. Они долго о чем-то спорили. Арбитр вернулся и объявил решение:
– За время схватки борцы к фактическому результату не пришли! Однако, по существующим для данного матча правилам, жюри считает возможным победу засчитать Хаджи Мурату-второму, как проявившему большую инициативу! Правильно!
– Неправильно! Долой Хаджи Мурата-второго! Сапожники! – завопили зрители.
Дойнов неожиданно поднял руку, и все стихло:
– Прошу реванш!
– Реванш! Реванш! – закричали зрители.
После долгого совещания с членами жюри арбитр объявил:
– Решительная схватка без ограничения времени между Дойновым и Хаджи Муратом-вторым разрешается! Завтра пара будет бороться снова.
Зал заревел от восторга. Арбитр объявил состав пар, и борьба закончилась.
– Каждый день будем ходить! Любыми способами прорываться! – произнес разгоряченный, счастливый Левка, подходя к детдому.
Глава II
Счастливый день
Две недели спустя Левка, Сабина и Миша Кац возвращались с прогулки в детдом. Палило солнце. Они шли босиком, вздымая клубы пыли.
– Неужели и сегодня пойдете на борьбу? – спросила Сабина. – Неужели не надоело?
– Неужели пропустим? – сказал Левка. – Финальные схватки! Четыре пары! Без ограничения времени! До окончательного результата! Удивляюсь, как тебе борьба не нравится!
– А что хорошего?
– А что хорошего? – переспросил Левка и завопил: – Смотри! Эй ты, презренная «подкладка», Железная Маска, борец Кац Мурат-третий!
– Что, трусливое животное, Красная Маска, борец Осинский?
– Я, чемпион детдома Уральского, в весе двухсот семидесяти килограммов, вызываю тебя, Фому Неверующего, на «буревую» схватку!
– Я, чемпион мира и его окрестностей, в весе тысячи пудов, принимаю твой вызов!
Друзья покатились по траве. Мгновенно уложив Мишу Каца на лопатки, Левка поставил на его хилую грудь ногу и закричал, совсем как арбитр:
– На первой секунде, приемом «тур-де-бра» – броском через плечо – победил атлет-геркулес Осинский! Правильно!
Сабина громко смеялась.
В детдоме их встретили возбужденные ребята.
– Левка! Где ты пропадал? Тебя Донец ищет!
– Дойнов? – страшно удивился Левка. – Зачем?
– Он приходил в детдом, – перебивая друг друга, рассказывали ребята, – хочет кого-нибудь усыновить!
– Как так – усыновить?
– Ему пацан нужен для номера. Такой, чтобы гнуться мог. Мы ему про тебя рассказали, как ты стойки жмешь. И про Сабинку, как она танцует. Пошли скорей!
Всей ватагой ребята отправились в городской сад.
– А клоун им не нужен? Клоун не нужен? – горячо расспрашивал по дороге Миша Кац.
– Нет, про клоуна ничего не говорил...
– А может, говорил? Может, вы не расслышали?..
Борцы репетировали в раковине на матах. Дойнова среди них не было. Ребята спросили арбитра:
– Вы Дойнова не видели?
– Сейчас придет! – ответил арбитр и скомандовал борцам:
– Теперь в стойки! Пируэты на голове! Обратные парады! Классические призы!
Борцы старательно выполняли все упражнения.
– Ух ты! – сказала Сабина. – Работать-то как приходится!
– Это ты верно сказала, девочка, работать! – раздался сзади чей-то голос. – Цирк – это труд.
Ребята обернулись и увидели «злодея» – громадину Хаджи Мурата-второго, сидящего верхом на скамье. Борец уплетал телячью ногу. Перед ним стояло несколько кружек пива и глубокая миска со сметаной. Он уже не казался таким страшным, как во время матчей.
– В цирке завалишь трюк – сорвался, разбился насмерть! Тут не схалтуришь, все на чистом масле! А уж о спиртном и говорить нечего. Даже пива ни-ни! Режим!
– А это что? Режим? – вежливо осведомился Миша Кац, указав на кружки с пивом.
– Худею, – горько вздохнул и жалобно пробасил великан. – Сегодня взвесился – всего сто сорок три кило! Расстроился – ужас: мне никак в весе сбавлять нельзя! Должность такая! Вот и приходится пиво со сметаной смешивать. Полкружки сметаны на полкружки пива. Верное средство. Да вот не помогает что-то!..
Подошел Дойнов.
– А, артистов привели...
Борцы и детдомовцы окружили ребят.
Дойнов быстро ощупал Левку с ног до головы своими сильными руками, раскрыл ему рот, оглядел зубы.
«Совсем как барышник лошадь!..» – подумал Левка.
– Стойку жмешь?
Левка кивнул.
– Руки-в-руки стоял?
– Нет.
– Ладно, попробуем! Держись туго!
– Как это туго?
– Не расслабляй мышцы!
Атлет легко поднял Левку, поставил к себе на плечи, протянул свои железные ручищи ладонями вверх.
– Жми.
Левка оперся на ладони Дойнова. Дойнов захватил его запястья, а Левкины ноги рывком оттолкнул плечами. Мальчик выжал стойку. Ребята разинули рты:
– Вот это да! Ай да Левка! Ай да артист!
– Никакой он не артист! – сказал Дойнов, опустив Левку на пол. – Трюк вышел благодаря моему опыту. Очень неверный трюк. Руки-в-руки надо почувствовать!
«Не примет! – испугался Левка. – Не чувствую!..»
– А ты, пацанка, что умеешь? – спросил Дойнов Сабину.
Девочка выгнулась колесом назад и обхватила себя руками за щиколотки. Дойнов скривил рот.
– Щупловата маленько... Совсем дохленькая.
Левка увидел, как расстроилась Сабина.
– Я поправлюсь, товарищ борец, – сказала она чуть не плача и умоляюще посмотрела на силача. – Я... пиво буду пить... со сметаной смешивать!..
Все рассмеялись. Дойнов спросил:
– А шпагат умеешь?
Сабина сделала шпагат.
«Как бы меня не заставил!» – испугался Левка. Сердце его забилось часто-часто.
– А ты, пацан, гнуться можешь?
– Пробовал.
– Гнись.
Левка согнулся. Дойнов очень удивился.
– Природные способности! – оживились борцы.
«Слава богу! – обрадовался Левка. – Только бы про шпагат не спросил!..»
– А как насчет шпагата? – тут же спросил Дойнов.
Левка покраснел, увидел встревоженное лицо Миши Каца, подумал в страхе: «Не возьмет!.. Отправит назад!.. Рискнуть, что ли?..»
– Шпагат умеешь, спрашиваю?
– Умею.
– Тогда садись! Что резину тянешь?
Левка сел и тут же почувствовал резкую боль между ногами и под коленями. Казалось, с хрустом надорвались все связки и сухожилия, лопнула не то кожа, не то штаны. Он попробовал подняться, но не смог. В глазах поплыли разноцветные круги.
– Вставай!
– Не могу!
Дойнов легко, как котенка, поднял Левку за шиворот и посадил на пол. Боль не утихала.
– Ты, чмур! – выругался Дойнов. – Мог разорвать пах! Но ничего, сможешь шпагат делать, выйдет из тебя каучук!
– Чего-чего? – спросил Левка, задрав голову.
– Не знаешь? Гнуться будешь туда-сюда. Как резиновый. Кто вперед гнется – тот клишник, кто назад– каучук. Варишь мозгой? А я тебя и вперед и назад научу. И вправо и влево. Ляжешь в постель, сумеешь левой ногой почесать за правым ухом. Человеком-змеей будешь! Гуттаперчевым пацаном! Можешь подняться?
Левка еле встал.
– Алле за мной!
Они вышли на улицу. Дойнов купил Сабине и Левке по стакану газированной воды с сиропом.
– Угощайтесь! А вечером приходите на программу. Поговорим после борьбы.
Дойнов снимал небольшую комнату неподалеку от городского сада. Вся она была заставлена фикусами, пальмами, в двух клетках прыгали канарейки. Стены борец украсил афишами.
Из большого кофра Дойнов вытащил два выцветших, стареньких матросских костюмчика с якорями.
– Приложьте, приложьте к себе! Красотища, а не костюмчики! В трумо, в трумо гляньте! Хороши!
– Очень красивые! – сказали восхищенные ребята.
– Будут ваши! А тебе, пацаняга, вдобавок еще и шляпу нацепим! Знай наших!
– Я не хочу шляпу, – сказал Левка.
– Ничего не понимаешь! – рассердился Дойнов. – Шляпа – символ артиста! На-ка, мерь!
Дойнов снял шляпу и передал ее Левке. Тот примерил. Она тут же съехала ему на нос.
– Идет тебе! – восхитился Дойнов. – Ты в ней просто как граф! Как херувим! Глянь в трюмо, глянь! А великовата, – так не беда! Из газеток обруч соорудим, внутрь подложим! Ежели договорюсь насчет вас в детдоме, с завтрашнего дня афидерзей! Переедете ко мне! Ну как, рады?
– Ясное дело, рады.
– Еще бы не рады! Какой макака не желает артистом стать? Красивая жизнь! Цветы! Поклонники!
Дойнов вытащил из кофра толстый альбом с фотографиями. С первой страницы приветливо улыбалась красивая женщина в клоунском костюме, расшитом блестками.
– Моя жена – клоунесса! – с гордостью сказал Дойнов. – А вот и я сам!
Рядом с женой Дойнова стоял огромный клоун в клетчатом сюртуке до колен, коротких полосатых брючках и больших тупоносых ботинках.
– Так вы еще и клоун? – удивились ребята.
– Да еще какой! – похвастался Дойнов. – Пат и Паташон мне в подметки не годятся! Слабаки! Бездари!
– А это что за ребята? – спросил Левка, указав на фотографию мальчика и девочки в матросках.
– У меня работали, – нахмурился Дойнов. – Сбежали, охламоны! Вы теперь вместо них будете!
– А почему сбежали? – спросил Левка.
– Паскуды, вот и сбежали! Переманил их один подлец!
– А что они делали?
– Пацан со мной этюд, а паразитка – каучук. Жаль, что их костюмы для работы вам не подойдут. Все навыворот получается: ты будешь каучук, а она – этюд! Придется новые шить! Но ничего, выдюжу!
– А почему вы сейчас в цирке на арене не работаете?
– Так... Есть причины... – уклончиво ответил Дойнов. – У нас теперь свое дело будет, повыгодней. Бригада будет что надо! Павел и Валерия Абашкины – салонные жонглеры. Я – три номера, ты – один, Сабина со мной – этюд, Панич – «Человек-фонтан», баян, конферанс! Загинай пальцы! Лихо? То-то! Нешто это в госцирке будешь иметь? Там человеку заработать как следует не дадут! Будут посылать по разнарядке, куда хотят, да еще не дай бог в коллектив засунут. А у нас житуха вольная. По морям, по волнам, нынче здесь – завтра там! Куда захотел, туда и поехал. Вольные птицы! Кумекаешь? Варишь мозгой? То-то!..
Ребята вернулись в детский дом очень поздно. На лестничной площадке Левку поджидал Миша Кац.
– Ну как? – спросил он с волнением. – Говорил насчет меня? Не надо клоуна?
– Говорил. Ничего не выйдет, Миша... Он сам клоун... И жена его клоун...
– Эх, жаль... А я-то надеялся... – вздохнул Миша.
