Текст книги "Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ"

Автор книги: Александр Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Ленинградская ссылка

Вскоре Калугин отправился в отпуск в крымский санаторий КГБ, а по возвращении в ноябре 1979 года Крючков сообщил, что его вновь вызывает Лежепеков. Поехали они вместе. Естественно, неожиданный повторный вызов в управление кадров вновь заставил немало поволноваться и вызывал тревожные мысли. Лежепеков начал разговор примерно так:

– Мы решили перевести вас на работу в ленинградское Управление КГБ на должность первого заместителя начальника, которую ввели специально в связи с вашим назначением. Основанием для такого решения явилось нарушение дисциплины. Нам неприятно вспоминать об инциденте в сауне, но вы запятнали честь работника КГБ.

На вопрос Калугина о том, сколько времени продлится «ссылка», Лежепеков ответил, что все зависит от него. Усердная работа и успехи в ней определят и сроки. Возражения Калугина, что он разведчик и не имеет опыта контрразведывательной работы во внутренних органах госбезопасности, не были приняты. Крючков присутствовал молча.

Ноябрь и декабрь прошли в передаче дел новому начальнику управления внешней контрразведки Анатолию Кирееву. 2 января 1980 года поездом «Красная стрела»  Калугин выехал в Ленинград. Его провожали жена и друзья.

Отстранение от работы в разведке и неувольнение из КГБ для него, с одной стороны, не стало неожиданностью, но перевод из Москвы в Ленинград оказался и неожиданным, и непонятным. Он старался определить причины такого решения Андропова. Оно могло быть связано и с делом Кука, и со случаем в сауне.

В своих воспоминаниях Владимир Крючков, являвшийся тогда начальником разведки, пишет:

– Инициатива перевода Калугина исходила не от меня, а от Андропова. И на мое замечание, не стоит ли повременить, поглубже разобраться в Калугине, Андропов ответил категорическим отказом, сказал, что решение принято и со временем я тоже приду к выводу о его правильности.

Для Андропова все было предельно ясно. Увольнять Калугина не имело оперативного смысла. Появилась обоснованная причина убрать его из Москвы. Перевод в Ленинград оставлял его под наблюдением КГБ и не давал достаточных оснований предполагать, что он разрабатывается по шпионажу. Немаловажным являлось также отдаление Калугина от его высокопоставленных друзей в КГБ.

Ленинградское управление Председатель выбрал не случайно. Оно считалось в оперативном плане весьма надежным, располагавшим сотрудниками с хорошим контрразведывательным опытом работы по приезжим иностранцам и против резидентуры ЦРУ, обосновавшейся под крышей американского консульства.

Среди оперативного состава ПГУ пошли слухи, что Калугин переведен в Ленинград с тем, чтобы заменить уже немолодого начальника управления генерала Дмитрия Носырева, автоматически стать членом коллегии КГБ, приобрести опыт работы во внутренних органах госбезопасности и вернуться в Москву чуть ли не председателем КГБ. Такие разговоры были выгодны его разработчикам, их не подтверждали и не опровергали. Единицы знали об истинных причинах перевода. Немногие знали и о сауне.

В книге Калугин пишет, что в день отъезда в Ленинград вечером его вызвал Председатель, чтобы попрощаться. В разговоре Андропов якобы заверил Калугина, что примерно через год он вернет его в Москву. Однако Председатель его не принимал, он уже был уверен, что Калугин агент ЦРУ.

В «Большом доме»

Гордыня предшествует падению.

Агата Кристи.

Спустя двадцать лет Калугин вновь оказывается в своем родном Ленинграде. Ленинградское Управление КГБ размещалось на Литейном проспекте в «Большом доме», как его еще со сталинских времен называли старожилы. На первой встрече начальник управления генерал-полковник Дмитрий Носырев, вопреки ожиданиям Калугина и якобы заверениям в Москве, определил его обязанности: курирование районных отделов в области, информационного подразделения, а также надлежит представительствовать в ленинградской Комиссии по выездам за границу при городском комитете партии. Хотя он и являлся первым заместителем Носырева, его обязанности оказались второстепенными. К основным функциональным отделам – разведывательному и контрразведывательному – допущен не был. Безусловно, это не могло не вызвать скрытого протеста. В какой-то мере Калугин расценивал такое решение шестидесятидвухлетнего генерала как боязнь соперника – молодого ставленника Центра, направленного в Ленинград для его замены, о чем ходили слухи среди сотрудников и знал Носырев. Но эта перспектива Калугину все-таки казалась маловероятной. Если бы Андропов переводил его для замены Носырева, то, несомненно, ему поручили бы курировать основные направления работы. Поэтому единственным утешением оставалось – надеяться, что перевод в лучшем случае вызван «сауной» и не связан с делом Кука.

Уже через несколько недель на совещании в присутствии других руководителей управления Носырев обвинил Калугина в несанкционированных поездках в Москву и в самовольном занятии конспиративной квартиры для проживания:

– Мне известно, что вы нарушали служебную дисциплину в Москве в разведке, но здесь я не позволю этого делать, – заявил генерал.

Бросив несколько язвительных слов в оправдание, Калугин демонстративно покинул совещание. Конфликт можно было предвидеть. Единственная линия поведения, которую он продумал еще в Москве и убедился в ее правильности в Ленинграде – находиться в «профессиональной» оппозиции к ленинградскому шефу и этим самым демонстрировать свою независимость. Ведь он «блистательный» разведчик и Носырев не ровня ему!

Объективности ради следует отметить, что опыт работы в центральном аппарате, хорошее знание обстановки и расклада сил в КГБ в целом, дружеские отношения с рядом его руководителей, умение вживаться в непривычную среду – все это, естественно, помогало Калугину определить свою нишу и могло бы способствовать созданию определенного положительного образа среди оперативного состава. Но у Калугина в Ленинграде стояли другие задачи. Забегая вперед, можно сказать, что в итоге семилетнего пребывания в Ленинграде он не получил признания своих «особых заслуг», не пользовался каким-либо особым уважением среди сотрудников. Наоборот, многие его осуждали и рассматривали как человека, умевшего ловко использовать личные связи в карьерных целях. Для этого были веские основания. Я не буду подробно рассказывать о его жизни в Ленинграде и остановлюсь лишь на тех обстоятельствах, которые относятся к теме данной книги.

Вернувшись в свой кабинет после стычки с Носыревым, Калугин понял, что новый начальник не оставит попыток подчинить его себе, психологически сломать и взять под полный контроль. Находясь под впечатлением неприятного разговора, он был готов немедленно писать рапорт Андропову с просьбой возвратить его в Москву. За этими мыслями и застал его вошедший без стука в кабинет заместитель Носырева контр-адмирал Владимир Соколов. Бутылка коньяка, предложенная адмиралом, подсказала, что он пришел с добрыми намерениями. Завязалась беседа. Соколов характеризовал Носырева как человека, предпочитавшего воинские порядки, привыкшего подчинять всех себе и не терпящего возражений, пусть даже обоснованных.

· Не обращай внимания на эти причуды, тем более до него дошли слухи, что ты рассматриваешься как возможный кандидат на его замену, и он этим весьма обеспокоен, – говорил Соколов.

Разговор затянулся, и к концу выпитой бутылки Соколов неожиданно рассказал:

– Ходят разные слухи о причинах твоего перевода к нам из разведки. Но близкие мне люди доверительно рассказали, что тебя убрали из ПГУ потому, что ты защищал своего агента Кука. Ты был заподозрен в связях с ЦРУ и Кук рассматривался как твой сообщник.

Калугин внешне остался спокойным, но это известие воистину его поразило. После этой встречи Соколов и Калугин стали надолго друзьями. Постоянно встречаясь, они обменивались мнениями о политических событиях в стране, текущих делах в Центре и управлении, взаимоотношениях в коллективе. Калугин считал, что Соколов сугубо доверительно рассказывает ему о кознях Носырева. Оставшись наедине, Калугин, как он пишет в книге, размышлял:

– Я знал, что следователи спрашивали Кука о возможной моей связи с ЦРУ, но я отверг эти подозрения, и отнес их к попытке следователей сфальсифицировать его дело. Сейчас же высокопоставленный и хорошо информированный работник КГБ говорит мне о том, что в Москве меня и Кука подозревают в работе на ЦРУ, и меня убрали из разведки по этой причине. Более того, я предполагал, что дело Кука содержится в секрете, о нем знают немногие. Но оказалось, что даже подробности дела и слухи о моем шпионаже ходят по всему КГБ.

Эти слова Калугина в книге, скорее всего, были близки к его размышлениям в те дни: он знал, что в какой-то мере подозревается в шпионаже в пользу США, и Кук являлся первопричиной этому, но впервые услышал не о Куке, как о возможном агенте, а о себе, работающим в паре с ним на ЦРУ.

Возникает вполне оправданный вопрос: почему и зачем контр-адмирал Соколов рассказал обо всем этом Калугину? Рюмка коньяка ли в этом повинна? Можно, конечно, предположить, что преследовались обычные цели – заставить Калугина нервничать, сделать ошибки и поймать на связи с американской резидентурой в Ленинграде, куда он мог бы обратиться за помощью сразу же после такого известия. Не исключено также и то, что Соколов по заданию разработчиков стремился войти в доверие к Калугину и якобы откровенно рассказал ему о подозрениях. По всей вероятности, реализовывались одновременно эти две цели. В серьезных делах случайных разговоров не ведут. Калугин помнил о письме Селены, лефортовские встречи и понимал, что Кук мог являться одной из причин перевода в Ленинград. С точки зрения контрразведки «откровенные» слова Соколова не могли негативно повлиять на ход разработки. Они, конечно, произвели неприятное впечатление, насторожили Калугина, но помогли Соколову войти на несколько лет к нему в доверие. Конечно, надеяться на получение каких-либо серьезных данных по Калугину от Соколова было неразумно, но нужную информацию по обыденным повседневным делам генерал мог получать.

В Ленинграде Калугин проживал в центре города недалеко от Эрмитажа в элитном доме, где его соседями были известные деятели искусств. Он сумел установить близкие отношения с Георгием Товстоноговым, Евгением Мравинским, Юрием Темиркановым, Борисом Пиотровским. Был знаком с другими выдающимися артистами, музыкантами и режиссерами, проводил много времени в их кругу. Пользуясь служебным положением, постоянно посещал спектакли в ленинградских театрах. Являясь представителем УКГБ в Комиссии по выездам за границу, имел доступ к конфиденциальной информации на тех деятелей культуры, которым иногда закрывали выезд за границу. Выступая поклонником, а подчас якобы и защитником искусства, свою информированность и возможность влиять на решения комиссии нередко использовал для установления личных отношений. Семья в Ленинграде с ним не проживала, и он время от времени на выходные дни выезжал в Москву навещать жену и дочерей.

Вызов в Москву

В 1982 году, спустя пару недель после смерти Леонида Брежнева и прихода к власти Андропова, Калугину сообщили, что летом следующего года он направляется в Москву на краткосрочные курсы для руководящего состава. У него затеплилась надежда, что его «ангел хранитель»  Андропов, ставший руководителем партии и советского государства, наконец-то вернет его в Москву, назначит на высокую должность в КГБ. По управлению вновь поползли слухи о замене Носырева Калугиным в ближайшее время. Но ожидания не оправдались. За неделю до окончания курсов Калугина вызвали в Управление кадров и неожиданно предложили перейти на преподавательскую работу в Высшую школу КГБ в Москве.

– Я не мог поверить своим ушам! Высшая школа была тупиком. Несмотря на сильное давление, я отказался. Обратился к заместителю председателя КГБ Филиппу Бобкову и напомнил, что Андропов обещал вернуть меня в Москву через два года. Сейчас осень 1983 и я отбыл свой срок в Ленинграде. Просил Бобкова передать новому председателю Виктору Чебрикову, что хотел бы с ним переговорить. Бобков ответил, что Чебриков сможет меня принять, но несколько позднее, – написал Калугине в своей книге.

Вернувшись в Ленинград, через несколько недель он позвонил Бобкову и напомнил об обещанной встрече.

– Чебриков хочет увидеть тебя, позвони в декабре, – ответил Бобков.

Следующий звонок Калугина у Бобкова раздался в январе 1984 года, и он вновь получил неутешительный ответ:

– Подожди немного. У нас много дел и твое – не первой важности, – сухо ответил Бобков. Калугин не отступал:

– Сколько мне ждать? Я хочу, чтобы меня приняли.

– Не знаю, не знаю, – коротко в ответ бросил Бобков и положил трубку.

После предложения перейти на преподавательскую работу и неприятных и ничего не обещающих разговоров с заместителем председателя Калугин окончательно понял, что его карьера в Центре закончилась, и он никогда не будет переведен в Москву на достойную должность.

Смерть Андропова

9 февраля 1984 года умирает Генеральный секретарь ЦК КПСС Андропов. Это известие ввергло Калугина в глубокую депрессию. Те небольшие надежды, которые он еще питал, рухнули. Многие ленинградские сослуживцы рассматривали Калугина как выдвиженца Андропова. Такое мнение о себе он всячески поддерживал и усиливал своими рассказами в ближайшем окружении о неоднократных встречах и якобы даже задушевных беседах с Андроповым. Теперь, после ухода Андропова из жизни, мифическая аура Калугина также ушла в небытие. Мало кого интересовало, а тем более влияло на отношение к нему, что бывший руководитель, может быть, когда-то неплохо относился к бывшему генералу разведки. Андропов действительно назначил Калугина руководителем управления внешней контрразведки ПГУ, присвоил звание генерал-майора, поддерживал его начинания по расширению службы и ждал конкретных результатов. Лишь в 1979 году в связи с делом Кука он согласился с мнением руководителя московских чекистов Алидина, что Калугин является агентом ЦРУ.

С этого времени отношение к Калугину Андропов резко изменил, формально использовал случай с сауной для перевода в Ленинград. Все выглядело естественно, и Калугин верил еще в свое прощение, хотя допускал, что он может подозреваться в шпионаже и Андроповым. Зная Председателя как весьма строгого руководителя, такие мысли он прогонял от себя, полагая, что тот не стал бы держать его в кадрах КГБ и нашел бы пути справиться с ним. Но он также твердо знал и верил, что Андропов не пойдет на нарушение законов, не станет его арестовывать, не имея для этого веских юридических оснований. Поэтому самым главным являлось не выходить без особых причин на любые контакты с американской разведкой, проводить односторонние тайниковые операции от себя – исключительно в крайнем случае, тем более не допускать личных встреч и не иметь при себе каких-либо вещественных доказательств, то есть не дать контрразведке даже малейших оснований для реализации подозрений в шпионской деятельности.

Смерть Андропова четко определила его будущее – возврата в Центр нет, в Ленинграде перспективы роста нулевые, только одни неприятности от Носырева, с которым явно не сложились отношения. Разведывательные возможности для ЦРУ по работе в ленинградском управлении слабые. Передачу малоценных материалов никто в Лэнгли не будет приветствовать и просто это ему запретят. Самому излишний риск тем более не нужен. Встал обычный в трудных ситуациях вопрос: Что делать? Временное решение пришло – посвятить жизнь себе и семье. Он участил поездки в Москву, где встречался с друзьями из КГБ и проводил время в кругу семьи. Были и другие выезды. Вскоре появились и новые интересы.

Старые друзья

Скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты.

Народная мудрость.

В 1983 году возвратился из Канады в Союз, где с 1972 года пребывал в качестве посла СССР, его старый друг Александр Яковлев. Он сумел подружиться с Секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству Михаилом Горбачевым, когда тот посещал Канаду в 1983 году. С помощью Горбачева Яковлев сразу же получил в Москве престижное место – директора академического Института мировой экономики и международных отношений.

Дружба Калугина и Яковлева, как уже известно читателю, началась в 1959 году с их совместного пребывания в Колумбийском университете в Нью-Йорке.

Яковлев, как уверены некоторые бывшие сотрудники КГБ, был тогда завербован ФБР в качестве агента на антисоветской основе. Когда органам госбезопасности в 1960 году стало известно о его несанкционированном контакте с американцами, он объяснил это стремлением получить секретные материалы из американских библиотек и от ученых. «Инициатива Яковлева не была поддержана представителями нашей службы безопасности и дальнейшего развития, будем считать, не получила. Никаких претензий к Яковлеву предъявлено не было».

Сам Яковлев все вышесказанное будет отрицать:

– Все разведки мира одинаковы – «интересуются», прежде всего, теми, кого можно на чем-то подловить: на выпивках, женщинах и тому подобном. Что касается меня, то это был заведомо не тот случай.

Бывший заведующий общим отделом ЦК КПСС, руководитель аппарата президента СССР Горбачева Валерий Болдин писал:

– Яковлев, вернувшись в Москву из Канады, рассказывал, что во время учебы в Колумбийском университете, роясь в библиотеках, встречаясь с американскими учеными, добывал такую информацию и отыскивал такие ее источники, за которыми наша агентура охотилась не один год.

Бытует молва в сведущих чекистских кругах о том, что Калугин, как сотрудник КГБ, отвечавший за безопасность группы из четырех человек стажировавшихся в университете в Нью-Йорке, узнал о тайной связи американцев с Яковлевым, но скрыл это от резидентуры.

Калугину было известно, что Яковлев с 1953 года в возрасте двадцати девяти лет стал работать инструктором ЦК КПСС по идеологической линии, являлся слушателем Академии общественных наук при ЦК КПСС и готовил докторскую диссертацию. Рассматривался как перспективный партийный работник. Заполучить такого «друга» и иметь на него серьезный компрометирующий материал было мечтой Калугина – всегда можно рассчитывать на поддержку.

Весьма характерен для понимания этой ситуации и личности Калугина еще один бесчестный поступок, внешне выглядевший вроде бы оправданным. По возвращении в Москву он написал докладную записку о нарушении дисциплины во время совместного пребывания в Нью-Йорке его другом и коллегой по разведке Геннадием Бехтеревым, который якобы имел связи с американками, излишне выпивал, поддерживал несанкционированные подозрительные контакты и допускал другие негативные поступки. Бехтерев был наказан, ему закрыли выезд за границу. Ни в чем другом он обвинен не был. Такой упреждающий прием по отвлечению внимания от себя и переводу подозрений на другого весьма типичен для людей с нечистой совестью. Распознать его можно, но оправдаться подчас сложно, он может основываться на частично правдивых сведениях, хотя в целом является обманом и подлостью.

Следует более подробно рассказать о некоторых появившихся относительно недавно в открытой печати сведениях о Яковлеве, чтобы понять его роль в дальнейшей судьбе Калугина.

С 1989 года в КГБ стала поступать новая информация от надежных источников о связи Яковлева с американскими спецслужбами. В частности, была получена стенограмма от мая 1978 года беседы посла СССР в Канаде Яковлева с одним из членов канадского правительства, из которой видно, что посол полностью одобрил бегство к американцам в 1978 году заместителя представителя СССР при ООН Аркадия Шевченко (умер в США в марте 1998 г.). Заодно сообщил некоторые известные ему «подробности завершившейся в марте 1978 года операции по внедрению в спецслужбы Канады работника КГБ (Анатолия Максимова – Примечание автора), в результате чего разразился громкий политический скандал. Эта операция имела кодовое название «Турнир». Надежный источник в ЦРУ (теперь его имя известно всему миру) сообщил, что в этом ведомстве его давно, еще со времен стажировки в Колумбийском университете, считают «своим человеком»  и возлагают большие надежды». Эта информация стыковалась с более отрывочной, но не менее достоверной, полученной от другого сотрудника ЦРУ, незадолго до этого покинувшего США по политическим мотивам».

В 1990 году КГБ, как по линии разведки, так и по линии контрразведки, получил от нескольких разных проверенных источников крайне настораживающую информацию. По оценкам западных спецслужб, Яковлев занимает выгодные для Запада позиции, надежно противостоит «консервативным» силам в Советском Союзе и на него можно твердо рассчитывать в любой ситуации. Одному американскому представителю было поручено провести с ним беседу и прямо заявить, что от него ждут большего. Поэтому информация была расценена КГБ как весьма серьезная. Материалы свидетельствовали о том, что американцы рассматривали Яковлева в качестве своего агента. Председатель КГБ СССР Крючков вынужден был доложить Президенту Горбачеву суть дела и получить согласие на тщательную и срочную проверку всех материалов. Самостоятельно Крючков решения принять не мог, так как Яковлев являлся членом Политбюро и Секретарем ЦК КПСС. Реакция Горбачева оказалась неожиданной. Придя в себя от сильного смятения от этого известия и задав Крючкову несколько вопросов, он дал указание «поговорить с Яковлевым напрямую, посмотреть, что он на это скажет». Крючков, возражая, пытался убедить в несуразности такого решения, что это предупредит Яковлева и не позволит никогда узнать истину. Но решение Президентом было принято. Его пришлось исполнять.

Крючков дважды разговаривал с Яковлевым, но в ответ тот только тяжело вздыхал и молчал. Ему было дано время подумать. Горбачев с Яковлевым не разговаривал и мер не принял. Молчал и Яковлев.

Свидетелем встреч Крючкова с Яковлевым по просьбе Горбачева должен быть Болдин. С чувством горечи вспоминая об этом, он пишет, что «генсек» поручил одному члену Политбюро ЦК сообщить о подозрениях в связях со спецслужбами и потребовать объяснений от другого члена Политбюро, Секретаря ЦК. И каким образом? В частном разговоре!

– Признаться, я думал, а что бы сделал сам, оказавшись под подозрением КГБ. Если бы Крючков сказал, что у него имеются материалы такого рода обо мне, я непременно пошел бы к Горбачеву, рассказал о предъявленном обвинении и потребовал разобраться. А до тех пор, пока нахожусь под подозрением, сложил с себя все полномочия. Вот что можно и нужно было сделать в подобной ситуации. Но, когда спустя некоторое время я спросил Горбачева, приходил ли к нему Александр Николаевич для объяснений, тот ответил: Нет, не приходил.

Как далее вспоминает Болдин, первое время Горбачев ограничил количество особо секретных документов, рассылаемых по особому списку Яковлеву. После ухода Яковлева из Политбюро в руководители Группы консультантов при Президенте и вовсе перестал направлять ему сколько-нибудь секретные материалы. Горбачев не дал согласия на проверку агентурных данных, по мнению Крючкова, потому, что «генсек» прочно связал свою судьбу с Яковлевым». Конечно, проверка материалов, полученных от надежной агентуры, только бы их подтвердила и в этом случае от принятия серьезных мер Президенту деваться было бы некуда. Вероятны арест и следствие. Скорее всего, такой поворот дела по каким-то причинам не был выгоден Горбачеву в те смутные для него времена.

История с Яковлевым впервые была опубликована в открытой печати 13 февраля 1993 года. Газета «Советская Россия»  поместила статью Крючкова «Посол беды», вызвавшую весьма широкий резонанс в обществе. Прочитав ее, Яковлев по понятным причинам отрицал даже сам факт беседы с ним Крючкова по поводу агентурной информации. В данном случае налицо явное лукавство, грешит Александр Николаевич. Факт беседы прямо подтверждается Болдиным и косвенно Горбачевым.

Начальник Генерального штаба СССР маршал Ахромеев в беседе с тем же Болдиным также подтвердил, что военная разведка располагала по Яковлеву приблизительно такими же данными, что и КГБ. Вопрос о сотрудничестве Яковлева с американскими спецслужбами так и повис в воздухе, ни Горбачев, ни Яковлев в беседах с Крючковым его не поднимали. Отношения между Горбачевым и Яковлевым не претерпели никаких изменений, они по-прежнему оставались в высокой степени доверительными.

Однако в связи с публикацией статьи Генеральная прокуратура Российской Федерации, возглавляемая тогда Валентином Степанковым, провела расследование. Были допрошены в качестве свидетелей Горбачев, Бакатин, Калугин, Шебаршин, другие бывшие работники КГБ. Но уже 18 июля 1993 года Генеральная прокуратура вынесла постановление о прекращении уголовного дела по фактам изложенным в статье Крючкова за отсутствием события преступления.

Интересно, что вопрос о связи Яковлева с американскими спецслужбами поднимался Крючковым во время следствия по делу ГКЧП, начатого еще в 1991 году, но сюжет также не получил должного развития. И не удивительно:

– Крючкову всюду мерещились “агенты влияния”, он все время ссылается на какие-то только ему одному известные источники информации о том, что Запад вынашивает идею “сокращения” населения СССР, что “демократы намечают резню коммунистов и прочее, прочее. В КГБ вообще большие параноики. Воображают порой нечто невероятное, – считает бывший советский разведчик Олег Гордиевский. КГБ мог рассчитывать на сохранение своего могущества только в атмосфере всеобщего страха перед внутренним и внешним врагами. Вот, где истоки шпиономании и неиссякаемых разглагольствований о коварном Западе, который не спит, не ест, а только думает, как бы навсегда покончить с “этими русскими”,

– писали в своей ставшей скандальной книге “Кремлевский заговор” бывшие тогда Генеральным прокурором Степанков и его заместителем Евгений Лисов.

При таком конъюнктурном и искаженном взгляде на интересы страны и использовании аргументации даже изменника, осужденного преступника, агента английской разведки в 1974-84 годах Гордиевского, бежавшего на Запад в 1984 году и признавшегося в шпионаже – можно вполне обоснованно предположить, какими же могли быть результаты следствия по Яковлеву в 1993 году под руководством того же Степанкова. Ответ: только такими, какими они и стали – безрезультатными.

Вот такая, вполне вероятная, отчасти расшифрованная колумбийская агентурная “сцепка” появилась в 1983 году, но начала успешно действовать немного позднее.

Теперь о результатах ленинградских контрразведчиков, разрабатывавших Калугина по шпионажу. Получить юридические доказательства или взять с поличным Калугина, как мне представляется, было задачей мало реальной и очень сложной. Он, как и большинство советских разведчиков, наружное наблюдение за собой обнаруживал в считанные минуты. Конечно, контрразведка выставляла наружное наблюдение, но оно ожидаемых результатов не давало. Вероятный слуховой контроль и другая оперативная техника также были бесполезными: Калугин их применение предполагал и, скорее всего, использовал для дезинформации, так же как и контр-адмирала Соколова, оказавшегося рядом с ним, как он выяснил через пару лет, по указанию Носырева. Все-таки кое-какие оперативные материалы были получены. Вот некоторые данные, свидетельствующие о контактах Калугина с американской разведкой в Ленинграде.

Генерал армии Крючков пишет, что за время работы Калугина в Ленинграде контрразведка неоднократно фиксировала интерес к нему со стороны американцев. Отмечались случаи, когда и Калугин, и американские разведчики “попадались” на одном маршруте.

В середине 80-х годов в ПГУ поступила информация о том, что в Советский Союз под измененной фамилией выезжает установленный разведчик ЦРУ для встречи с важным агентом из числа советских граждан. Встреча должна была состояться в Ленинграде, но обеспечение ее безопасности возлагалось на резидентуру ЦРУ, работавшую под прикрытием посольства США в Москве. Прибывшего разведчика взяли под усиленное наблюдение сразу же в международном аэропорту в Шереметьево. Задача стояла одна – установить агента, с которым намечалась встреча. В Ленинград для координации оперативных мероприятий с местными контрразведчиками был направлен один из опытнейших работников Центра генерал В. Позднее он рассказывал, что допустил, по его мнению, непростительную ошибку, раскрыв перед Калугиным цель своей поездки.

– Не могло быть у меня сомнений, ведь Калугин был заслуженный разведчик, генерал, первый заместитель начальника ленинградского управления. Мне и в голову не могло прийти подозревать его, – с горечью говорил В. позднее.

Но не все подробности проводившихся в Ленинграде мероприятий В. рассказал Калугину. Он не раскрыл, что за сотрудником ЦРУ параллельно с ленинградцами ведет слежку бригада наружного наблюдения из Москвы. Она и сумела зафиксировать момент, когда на одном из мостов через Неву пересеклись на встречном движении маршруты американского разведчика и Калугина. После этого американский разведчик быстро покинул Ленинград, и после краткого пребывания в Москве вылетел в Вашингтон. Встреча в Ленинграде не состоялась.

Все это произошло вечером в четверг. Разведывательный почерк ЦРУ в подобных делах был хорошо известен контрразведчикам. Можно было предположить, что по четвергам каждой последующей недели в определенное время Калугин будет подтверждать “сигнал опасности”, который он передал на Невском мосту, означавший отказ от личной встречи или от какой-либо другой операции по причине опасности. Исходя из этого, генерал В. взял под наблюдение силами московской бригады самого Калугина. И он оказался прав. В последующий четверг в одном из театров был зафиксирован визуальный контакт Калугина с хорошо известным ленинградским контрразведчикам сотрудником ЦРУ – агентуристом, работавшим под прикрытием Генерального консульства США в Ленинграде.

Теперь надо было ждать, каким образом американские разведчики передадут Калугину ответный сигнал о приеме его “сигнала опасности”, – рассказывал генерал В.

Ожидания оправдались. В следующие два четверга напротив дома, где жил Калугин, американская разведчица ленинградской резидентуры в одни и те же часы парковала свою машину так, чтобы ее можно было видеть из окон его квартиры.

Из всего сказанного понятно, что Калугин испугался “промашки” генерала В. и стал допускать ошибки, вынужденно пойдя на визуальные контакты с ЦРУ с тем, чтобы предупредить о невозможности проведения операции и тем самым уйти от неизбежного провала и возможного ареста. Сами по себе визуальные контакты редко могут служить юридическим доказательством – их можно всегда объяснить случайным стечением обстоятельств. Но теперь стало вполне понятно, что разведчик из Лэнгли приезжал в Ленинград для встречи с Калугиным. Сам он, будучи осведомлен генералом В., скорее всего, видел наружное наблюдение, которое велось за американцем во время пересечения их маршрутов на мосту, но не предполагал, что находится “под колпаком” московской контрразведки.