Текст книги "Искушение"
Автор книги: Александр Зиновьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Ему предстояло искать ответа на эти вопросы всю последующую жизнь. Но уже тогда он твердо знал одно: если вообще существуют какие-то неотъемлемые права человека, то первым из них следует назвать право на индивидуальное восстание. Это – единственное право, за которое не надо сражаться: восстав, ты уже одним этим завоевываешь право восстать. За все прочие права надо сражаться, а значит – восставать. Так что право на восстание вообще есть изначальное право всех прав. Можно лишить человека физической возможности восставать, например, посадив его в тюрьму или убив. Но нельзя лишить его права на восстание. Человек, посаженный в тюрьму или убитый за попытку восстания, тем самым реализовал свое право на восстание.
Университет
Мать добилась разрешения переселиться к сыну в Партград под тем предлогом, что он нуждался в постоянной помощи. Сначала Юрий жил в общежитии университета. Мать же устроилась работать уборщицей в ,том же общежитии. Спала она в каморке для тряпок, ведер и щеток. Два года ушло на то, чтобы получить маленькую комнатушку в коммунальной квартире старого дома. Комната была сырая и темная. В квартире не было ванны. Туалет вечно ломался. Топить приходилось дровами. Тем не менее Черновы были безмерно счастливы. Эти два года жизни в общежитии были для них кошмарными. Теперь мать могла найти более подходящую работу и опять наладить свой комплексный метод обращения с сыном-инвалидом.
Кроме Черновых в квартире жила еще одна семья – молодая пара с ребенком. Соседи возненавидели Черновых. Они рассчитывали получить всю квартиру и считали Черновых виновными в том, что это им не удалось. Они не стали искать виновных среди тех, кто распоряжался распределением жилья, а перенесли свою злобу на беззащитных и ни в чем не повинных соседей, оказавшихся под рукой. Они распускали грязные сплетни о Черновых и чинили им всяческие пакости.
Юрий не мог понять, почему хорошо устроенные в бытовом отношении семьи не вызывали ни у кого никаких кривотолков, а их, Черновых, жалкая удача стала предметом злобы, зависти и клеветы. Со временем он понял причину: согласно представлениям окружающих, Черновы должны были бы зачахнуть в полном убожестве в Атоме, а они вопреки этому стали пробиваться на более высокий жизненный уровень. Окружающие опасались, что Юрий сможет окончить университет, защитить диссертацию, стать крупным ученым, получить отдельную квартиру, заиметь дачу. И они заранее завидовали ему и злобились из-за того, что у них такой перспективы не было.
Соседи по квартире придирались к Черновым по каждому пустяку, устраивали всякие мелкие пакости, затевали скандалы из-за каждой копейки при дележе трат за бытовые услуги. Они писали заявления в разные органы власти и письма в газеты с требованием выселить Черновых из города на том основании, что мать Юрия якобы занималась проституцией, а сам Юрий – антисоветской пропагандой. Клеветнический характер заявлений и писем был очевиден, но клеветников никто даже не пожурил. После того, как в требованиях соседям отказывали, они вели себя так, как будто ничего не случилось. Русский народ отходчив.
Юрий получал небольшую пенсию и студенческую стипендию. Его мать работала уборщицей в каком-то учреждении. Кроме того она подрабатывала, убирая квартиры у частных лиц. Это тоже стало предметом зависти для соседей. Они писали анонимные доносы и открытые заявления в милицию и в Финансовые органы о якобы огромных нелегальных доходах Черновых. Но доходы на самом деле оказались настолько мизерными, что бдительные соседи в конце концов даже засовестились. Вспомнили о том, что Юрий был инвалидом. И написали письмо в те же органы власти с просьбой... оказать Черновым помощь. Да, русский народ поистине добр и отзывчив.
Юрий страдал не столько из-за таких несправедливостей как таковых, сколько из-за их мелкости, ничтожности, убогости. Они спускали его с вы сот полета его фантазии на грязную, убогую, кишащую злобой и завистью землю. Народ! Что такое есть этот кумир идеологии на самом деле?!
У него обнаружились выдающиеся математические способности. О них говорили, но почему-то не стали признавать их публично. Он написал дипломную работу, за которую рецензенты советовали присудить ему ученую степень кандидата наук. Его результат присвоил и опубликовал как свой его научный руководитель. Присвоил на правах руководителя, хотя абсолютно ничего не сделал как таковой. Чернов был поражен этим. Студенты же смеялись над ним: надо быть круглым идиотом, чтобы в дипломной работе делать открытия.
– Ты болван, – сказал ему его тогдашний приятель. – Наше общество есть общество подлецов, паразитов, шакалов, воров, хапуг... Чтобы выжить в этой помойке негодяев, надо самому пускать в ход все средства самозащиты и нападения. А ты – беззащитный тюфяк. Если есть способности, затаись, работай потихоньку и жди удобный момент, когда можно выскочить. А лучше всего плюнь на все и не рыпайся. Так будет спокойнее.
Общество уродов
В Партграде находился лучший в стране протезный комбинат, сочетавший исследовательские и конструкторские учреждения с производством протезов. Юрий состоял на учете в комбинате в качестве подопытного кролика. По мере того, как он подрастал, ему изготовляли новые протезы. На нем проверяли их достоинства и недостатки. Юрий был в высшей степени удобным с этой точки зрения. Он сам вел наблюдения за собой и высказывал дельные соображения сотрудникам комбината. За это ему делали протезы бесплатно и вне очереди, а за участие в испытаниях протезов даже платили небольшие деньги. Так что Юрий с детства был погружен в среду людей, являющихся инвалидами или имеющих с ними дело.
В комбинат приезжали инвалиды со всей России. Многие так или иначе оседали в Партграде насовсем, в основном – в районе комбината. Партградцы так и прозвали район инвалидным . Хотя официальная статистика относительно инвалидов не печаталась, на секретных совещаниях в комбинате назывались страшные цифры. Они становились известными сотрудникам комбината и связанным с ним инвалидам, а через них – рядовым партградцам. Да и по официальным докладам начальства комбината можно было судить о фактическим положении в стране. Однажды директор комбината, выступая по телевидению, расхвастался успехами комбината, но сделал и несколько самокритичных замечаний. Он сказал, что за последние два года продукция комбината утроилась (это плюс), но все равно комбинат еще не выполняет возросшие и все растущие потребности трудящихся в ручных и ножных протезах, инвалидных колясках, слуховых приборах (это – минус). Директор сказал также, что мы отстаем от растущей потребности в изобретении приборов для незрячих. Особенно сложным, подчеркнул директор, является обслуживание инвалидов от рождения. Число их неуклонно растет, так что приходится учитывать возрастные потребности инвалидов. Хотя директор заверил народ, партию и правительство в том, что дружный коллектив комбината справится с почетной задачей, возложенной на него, директору залепили строгий выговор по партийной линии, а нескольких ответственных работников телевидения освободили от работы. И напрасно, между прочим, так как никто из телезрителей не заметил юмора ситуации.
В годы перестройки (гласности) в центральной и партградской прессе стали появляться суммарные данные об инвалидах. В частности, было сообщено, что в России до двух миллионов детей дошкольного и школьного возраста являются слепыми и глухими от рождения. Но Юрия эти данные уже не удивили. Он, вращаясь с детства в обществе инвалидов, мог и без этих данных составить себе представление о масштабах тенденции современного ему общества к уродизиро-ванию. Это слово он изобрел сам, начав потом разрабатывать свою теорию уродства.
Обычные человеческие отношения, которые обнаруживают свою неприглядную природу в массовом исполнении в нормальном (здоровом) обществе, в обществе инвалидов проявлялись в еще более отчетливом и в ничем не замаскированном виде. Так что те социальные закономерности, открытие которых в нормальном обществе стоило усилий и требовало профессиональной подготовки, здесь были очевидны даже малограмотным уборщицам. Когда впоследствии Юрий обратится к сочинениям известных философов и социологов и будет разговаривать с профессиональными социологами, он будет удивлен банальностью их суждений и поразительной слепотой в отношении того, что на самом деле бросалось ему в глаза и заслуживало внимания.
Малов
После переселения Черновых в Партград врач Малов стал часто бывать у них. Юрий, привыкший считать мать частью своего тела, своими руками, сначала впал из-за этого в панику: он боялся ее потерять. Но убедившись в том, что отношения его матери с Маловым никак не влияют на его образ жизни, успокоился. Он даже подружился с Маловым.
– Малов хороший человек, – сказал Юрий однажды матери. – Почему бы вам не пожениться?
– Человек он хороший, – ответила она вздохнув, – только алкоголик. Не хочу брать на себя такую обузу. Мне одного тебя хватает.
Хотя Малов годился Юрию в отцы (он родился в
1922 году), между ними установились отношения равноправных собеседников. Малов был специалистом по врожденным отклонениям от норм психики и любил говорить на эту тему. Под влиянием этих разговоров Юрий начал задумываться над проблемой физических врожденных ненормальностей и их причинами.
– Число людей с врожденными отклонениями от норм психики в мире огромно, – говорил Малов. – И оно все растет. Это уже давно нашло выражением в культуре. В живописи, например, это – Кандинский, Пикассо, импрессионисты, экспрессионисты, абстракционисты. В литературе – Кафка. У нас – Булгаков. В поэзии – отрицание ее основ, т.е. рифмы и размера. В музыке – нынешние шлягеры, сводящие с ума молодежь, в общем – музыка, которую можно назвать антимузыкой. В драматургии – театр абсурда, Бекет. В кино – Бергман, Антониони, Феллини, у нас – Тарковский. Если с физическими инвалидами от рождения все вроде бы ясно, то психические отклонения от норм в большинстве случаев вообще не замечаются до поры до времени. Обычно они проявляются в экстремальных ситуациях.
– В чем причина этого явления? – спрашивал Юрий.
– Не причина, а причины, – отвечал Малов. – Их тысячи. И за ними не уследишь. А в общей форме объяснение тривиально. Слишком много людей. Заторможен или исключен совсем механизм естественного отбора. Ненормальные дети выживают так же, как и здоровые. Погибают или исключаются из нормальной жизни только крайние, очевидные отклонения. Более тонкие отклонения игнорируются, а порою даже поощряются. Ну и научно-технический прогресс, конечно. Успехи химии, атомные эксперименты. За прогресс приходится расплачиваться. Я думаю, что человечество в конце концов погибнет вследствие прогресса. Диалектика, брат, не вымысел марксистов. Она есть реальность эволюции.
– Имеется ли связь между психическими и физическими ненормальностями? спросил Юрий.
– Имеется. Но ты не волнуйся, тебя это не касается. В таких случаях, как твой, дети рождаются психически здоровыми и очень одаренными интеллектуально. Но у них могут развиться психические заболевания вследствие переживания физической неполноценности.
– Есть против этого защита?
– Есть.
– Например?
– Например, одержимость большими идеями, замыслами и делами.
– Может ли такую роль сыграть идея покушения на людей, ставших символами и носителями зла.
– Мне понятны твои умонастроения. Не буду тебя разубеждать. Но если ты не возражаешь, я тебе расскажу пару поучительных историй. Обе они касаются одного фактора поведения и психики людей, который никогда не принимается во внимание, а именно – исторической справедливости.
Агония
Уже к концу сороковых годов сталинизм изжил себя. Но агония его продолжалась еще многие годы, причинив людям неисчислимые страдания. Последние годы жизни Сталина были особенно насыщены его страхами за свою жизнь и разоблачениями мнимых покушений на него. Эти разоблачения, однако, не получили огласки и были погребены в недрах органов. В них не было должной убедительности, и Сталин сам запрещал давать им выход на страницы истории. Лишь дело врачей-отравителей (1952 год) вырвалось наружу, не дав того эффекта, на который Сталин рассчитывал. Это был первый сигнал того, что дни сталинизма были сочтены. Мир стал иным, и в этом новом мире ему не оставалось места.
Степан Шутиков, служащий вокзала в г. Ярославле, зашел в уборную справить большую нужду. В ящичке, где по идее должны были находиться куски газет, выполняющие ту же функцию, что и туалетная бумага на разлагающемся Западе, валялся лишь обрывок листка из школьной тетради, исписанный мелкими буквами. Шутикова крепило. Чтобы скоротать время, он решил прочитать написанное на листке, который он уже измял, приготовив к употреблению. Он разгладил измятый листок, надел очки и углубился в чтение. Через минуту он забыл, зачем он пришел в это заведение. И было от чего! На обрывке бумаги было написано следующее: Ты; пишешь, что Его следует убить, и что ты готов для этого пожертвовать жизнью.
Я разделяю твои чувства. Но я считаю, что нужно делать что-то более серьезное. Конечно, Главный Бандит заслуживает того, чтобы его убили. Но от этого он только выиграл бы в глазах потомков, а убийство лишь подлило бы масла в огонь репрессий. Нужно сначала его судить. А для этого надо проделать огромную работу. У нас есть группа энтузиастов, которые уже несколько лет работают над этим. Я уверен, что ты тоже присоединишься к нам..
Шутиков перечитал написанное еще и еще раз. Его прошиб холодный пот. Он уже собрался было подтянуть штаны, как в животе и в кишках началось бурление, и задуманное им дело сделалось само собой с треском и свистом. Он автоматически сунул руку с бумажкой куда следует, но вовремя опомнился. Несколько капель все же попали на бумажку. Но Шутиков не обратил на это внимание. Он настолько был потрясен своим открытием, что потерял всякую осторожность. Ему и в голову не пришла мысль о том, что какие-то капли и крошки экскрементов могут сыграть в его жизни роковую роль. Подтянув штаны и аккуратно сложив крамольную бумагу, Шутиков двинулся куда следует сообщить о сделанном им открытии, а именно – в особый отдел, какие тогда были во всех крупных учреждениях и на предприятиях. По дороге он вспомнил о случае, имевшем место в том же самом туалете в прошлом году. Тогда один из дотошных пассажиров обнаружил в ящике для подтирочной бумаги вырванный из Правды портрет Сталина. Уборщицу, конечно, арестовали. Вспомнив об этой вражеской вылазке, Шутиков, старый член партии, комсомолец двадцатых годов, доброволец на великих стройках и ветеран войны, еще более укрепился в сознании исполняемого долга и ускорил шаг.
Уполномоченный МГБ Соколов выслушал торопливое и невнятное сообщение Шутикова. Взял бумажку. Развернул. Понюхал, заметив характерные следы. Изобразил на лице соответствующую гримасу. Сказал не то в виде вопроса, не то с угрозой, уж не хотел ли Шутиков скрыть этот документик от органов. Шутиков затрясся и позеленел от страха, стал бормотать что-то о своей любви к товарищу Сталину и о преданности органам, о том, что он чуть ли не с пеленок был осведомителем органов и всегда... Уполномоченный сделал знак Шутикову, чтобы тот заткнул пасть, и начал читать документик. Прочитал раз. Прочитал другой. И ему самому стало не по себе. Документик дурно пахнул не только в прямом, но и в переносном смысле.
– Так я, значит, могу уйти, товарищ начальник? – робко спросил Шутиков, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу от внезапно навалившейся потребности в туалете.
– Нет, Шутиков, тебе придется обождать, -· сказал уполномоченный со зловещими нотками в голосе. -Теперь ты можешь уйти лишь с разрешения самого высокого начальства, а то и Самого!
Уполномоченный, перечитав документ в десятый раз и окончательно уверовав в его реальность, позвонил самому начальнику областного управления МГБ товарищу Чижову. Тот приказал Соколову с Шутико-вым оставаться на месте и ждать его прибытия. Полчаса прошли в немом ожидании. Чижов застал Соколова за столом перед вонючим документом, Шутиков – стоял в углу кабинета. Через полчаса прибыл Чижов. Осмотрел документ. Спросил, знает ли о нем кто-либо еще. Получив отрицательный ответ, приказал помалкивать. Если кто-то еще, кроме них, узнает об этом документе, головы им не сносить. Сделал знак Соколову и Шутикову следовать за ним. На улице помимо личной машины Чижова стоял воронок – специальная машина для перевозки заключенных. Онемевших от ужаса Соколова и Шутикова втолкнули в него. Чижов приказал запереть их в одиночные камеры, ни о чем с ними не говорить и не позволять им говорить ни слова.
В управлении Чижов закрылся в своем кабинете и задумался. Чтобы понять сложность ситуации, нужно принять во внимание обстановку, которая к этому времени сложилась в высшем руководстве и в органах. Министр госбезопасности Абакумов сам стал арестантом и, по слухам, был расстрелян. На его место был поставлен Игнатьев. Но надолго ли? Ходили слухи, будто Сталин готовил расправу над Молотовым, Микояном, Ворошиловым и даже над Берией. Хотел сделать их козлами отпущения. Будто они скрывали от Сталина правду, дезинформировали его и искажали его указания. Сам Чижов лишь недавно сменил на посту начальника областного управления Рокотова, которого сочли сообщником Абакумова. Опять-таки надолго ли?! Что делать? Уничтожить документ, найденный Шутиковым, вместе с Шутиковым и Соколовым? Документ уничтожить пустяк. Но не так-то просто с Шутиковым и Соколовым. В управлении царит атмосфера подозрительности и всеобщего шпионажа. Пойдут слухи. Заместитель Чижова, метивший на место Рокотова, наверняка выведает от Соколова, в чем дело. А тот, спасая шкуру, выболтает секрет. И тогда Чижова ликвидируют в течение нескольких дней. А если дать ход документу, то по какой линии? Если сообщить новому министру, тот наверняка свяжется прямо со Сталиным. К чему это приведет, трудно предугадать. Берия же фактически оттеснен от руководства органами. Но его положение все равно пока еще надежнее положения Игнатьева. К тому же Берия знает его, Чижова, лично, – он много лет был человеком Берия. И Чижов решил пойти на риск – связаться лично с Берия, минуя министра. А риск был: разговор Чижова с Берия мог быть подслушан.
Условленным кодом Чижов дал понять Берии о необходимости личной встречи, причем – немедленно. Уже через час черный ЗИС с участниками дела мчался по направлению к Москве. Берия ждал их на своей подмосковной даче. Ознакомившись с документом, он тут же направился к Сталину. Сталин перечитал документ тоже несколько раз. Целый час он ходил по кабинету, задумавшись, даже позабыв о своей неизменной трубке. Наконец он как бы очнулся, подошел вплотную к Берии, сказал, что это дело действительно серьезное. Он поручает это новое дело лично Берии, и если тот не сделает его на самом высшем уровне, то пусть заранее прощается с жизнью.
Была создана специальная оперативная группа, в задачу которой вменили во что бы то ни стало найти автора письма и того, кому оно было адресовано. Два года длились поиски. Как они происходили – тема для большого исследования. В истории криминалистики вряд ли было нечто подобное тому, что сделала эта оперативная группа. В конце концов иголка была найдена в стоге сена, – был разыскан и автор письма, и тот, кому оно было послано. Чтобы дать представление об этих людях, надо вернуться назад, в первые послевоенные годы.
Кончилась война. Сталин и его подручные упивались победой. Были переполнены и постоянно пополнялись вновь тюрьмы и исправительные лагеря. Теперь они пополнялись главным образом за счет бывших военнопленных, крестьян из бывших оккупированных немцами районов страны и демобилизованных военнослужащих. Миллионы из этих демобилизованных пережили ужасы сталинизма и войны, побывали в Европе, мечтали заново перестроить жизнь у себя дома, но оказались обреченными на голод и бытовое убожество, на почти невознаграждаемый труд, на пьянство, воровство, разбой и мошенничество, на вспышки отчаянного и безнадежного личного протеста. Русский народ, который вынес на себе основные тяготы войны и понес самые большие потери, жил в условиях, какие даже вообразить себе не смог бы ни один цивилизованный народ в мире. Сталин и его режим казались вечными. Портреты и монументы величайшего гения всех времен и народов, величайшего мыслителя, политика, полководца и прочая и прочая и прочая заполонили все учреждения, предприятия и частные квартиры, все фасады домов, витрины магазинов, скверы, улицы и площади городов и деревень. Имя Сталина стало неотъемлемым элементом бесчисленных речей, статей, книг, журналов. Оргия анонимных и открытых доносов до такой степени охватила страну, что люди даже про себя боялись подумать что-нибудь такое, из-за чего им пришлось бы пополнить многомиллионную армию заключенных. И все же несмотря на все это находились смельчаки, восстававшие против всесильного тирана.
Летом 1946 года гвардии капитан Антон Громов демобилизовался из армии и вернулся в Москву. Сначала он думал найти подходящую работу и поступить на вечернее отделение университета. Но таких, как он, оказалось слишком много. Найти приличную работу он не смог и поступил на исторический факультет на дневное отделение. Очень скоро были съедены продукты, которые он получил как демобилизованный офицер, были прожиты все деньги, накопившиеся на полевой книжке во время войны, проданы и пропиты военные вещи. Началась голодная и убогая послевоенная жизнь. Антон забыл о том, что он был командиром батальона и превратился в обычного студента, вначале ничем не отличающегося от сокурсников, родившихся в 1928-29 годы и не нюхавших пороха. Помимо учебы, ему приходилось подрабатывать, чтобы не умереть с голоду.
И все же внутренне Антон был совсем не мальчик, каким он казался внешне. Он пережил великую войну, не раз смотрел смерти в лицо, исколесил всю страну, побывал в странах Европы. Он увидел, как люди живут на самом деле, и узнал, что они думают о своей жизни. Он был один из многих миллионов рядовых русских людей, переживших пока еще незримый переворот в сознании и вернувшихся домой с намерением в корне перестроить жизнь. Но дома их ожидало жестокое разочарование. Победа в войне придала новые силы сталинскому режиму. Его тиски стали все сильнее и сильнее сжимать тело и дух общества, которое за годы войны перестало фактически уже быть тем, чем оно было ранее.
Многие демобилизованные офицеры при виде этого пустились в безудержное пьянство, другие занялись уголовно наказуемыми махинациями, третьи быстро приспособились к новым для них условиям, начали устраиваться с комфортом и делать карьеру. Многие срывались, протестовали и пополняли ряды заключенных. В группе Громова арестовали бывшего старшего лейтенанта Тихонова, сказавшего на семинаре правду о причинах поражений в начале войны. Его осудили на 10 лет. Не помогли ранения и ордена Тихонова. Не помогло и ходатайство ветеранов войны. Им, включая Громова, объявили партийные и комсомольские взыскания, пригрозив в случае повторения такой политической слепоты исключением из университета. Арест Тихонова был одним из многих в то время. Громов из всего этого сделал для себя вывод, что еще не пришло время для открытой борьбы против обреченного, в чем он был уверен, но еще сильного и озлобленного сталинизма. Надо затаиться на время и готовиться к будущим схваткам.
Он днями и ночами думал о том, как именно нужно готовиться к открытой борьбе с отжившим сталинизмом. Сравнивал положение с тем, какое сложилось в России для молодых офицеров, переживших войну с Наполеоном и побывавших в Европе. Эти офицеры создали нелегальные организации, имевшие целью преобразование России. И теперь для таких, как Громов, наступило время готовиться к открытой борьбе с новым самодержавием – со сталинизмом. И путь для этого – создание нелегальной организации наподобие той, какую в прошлом веке создали декабристы.
Конечно, аналогия эта поверхностная. Она сыграла роль скорее эмоциональную и моральную, чем образовательную. Условия были совсем другими. В годы декабристов Россия шла к революции, тогда как Громов, и ему подобные родились после революции. Декабристы были обеспеченные люди, были связаны личными отношениями, оставались офицерами, имевшими в подчинении вооруженных солдат. Громов и ему подобные были выброшены из армии, рассеяны по стране как одиночки, были обречены на тяжелую борьбу за примитивное физическое выживание. Декабристы имели против себя царизм с изжившим себя крепостничеством, Громов и ему подобные – сталинскую систему власти, опирающуюся на завоевания революции, выдержавшую испытание в самой грандиозной в истории человечества войне и имеющую поддержку в массе населения. А сталинские органы государственной безопасности, искореняющие малейшие намеки на оппозицию, не имеют себе равных во всей истории человечества. Самое же главное – перед Громовым и ему подобными вообще не возникала проблема реорганизации социального строя страны. Он им казался незыблемым и не нуждающимся в переменах. Их врагом становился лишь Сталин и его методы управления страной. Они не понимали реальной сущности сталинизма. Они думали, что сталинизм есть нечто поверхностное для социализма, чуждое ему и преходящее. Устранив его, они могутпостроить в стране подлинный социализм, о котором мечтали и говорили лучшие представители рода человеческого.
Задумав создать нелегальную антисталинистскую организацию, Громов продумал путь ее создания и цели. Исходным пунктом, как думал он, должна стать группа людей, связанных дружескими отношениями. Такие группы возникают постоянно. Это всеобщий социальный закон. Никакая власть не способна предотвратить их возникновение. В таких группах в силу интимных отношений люди становятся откровеннее и оказывают влияние друг на друга. При их образовании естественным образом происходит отбор людей со сходными взглядами. И никакая армия осведомителей МГБ не способна усмотреть за всеми. Он, Громов, за время войны вел с другими солдатами и офицерами такие разговоры, за которые вполне могли поставить к стенке. Но они научились угадывать стукачей. Случаи, когда люди страдали из-за доносов, были не такими уж частыми. И вообще, осведомленность МГБ об умонастроениях людей сильно преувеличена. Страх доносов создавался искусственно. Надо с ним кончать. В тех группах, в которых ему приходилось бывать после войны, часто разговаривали уже так, как будто никаких стукачей не было.
Итак, началом должно стать создание дружеской группы. Полностью полагаться на стихийность тут не следует. Надо вовлекать в эту группу людей более или менее перспективных с точки зрения задуманного Громовым дела. Следующим шагом должно стать привнесение в группу некоторой нелегальности, того, что официально считается запрещенным или по крайней мере порицаемым. Степень нелегальности поначалу должна быть такой, чтобы не напугать участников группы опасными последствиями и чтобы группу нельзя было бы обвинить в чем-то криминальном. Серьезные цели с политической ориентацией должны появиться у группы постепенно и незаметно, как бы сами собой.
Человек входит в общество через множество признаваемых групп: по месту жительства, работы, учебы, отдыха, развлечений. Нелегальную группу нужно организовать так, чтобы интересы ее участников в ней пересилили их интересы в группах легальных. Нелегальная группа, естественно, менее устойчива, чем легальная. Но все же и тут возможна некоторая устойчивость. Есть правила, следование которым усиливает устойчивость нелегальной группы. Группа должна иметь общую цель. Неважно, какую именно. Важно, чтобы она была четко сформулирована, имела реальные основания и была гипертрофированна до уровня мании. Такая общая цель сближает людей, создает человеческое братство, делает жизнь осмысленной и интересной. В условиях советской житейской скуки и мелкой вражды жизнь, освещаемая этой маниакальной целью, может показаться единственно стоящей.
Группа должна быть дифференцирована как по линии разнообразия ролей членов, так и по линии разнообразия задач, чтобы каждый член группы ощущал свою нужность, уникальность, незаменимость. Если в этой дифференциации нет деловой необходимости, эти различные роли и задачи должны быть изобретены специально. Жизнь группы есть спектакль, члены ее – актеры и зрители в этом спектакле. Они все индивидуализированы. Здесь нет статистов и равнодушных. Поведение людей как членов группы обусловлено их ролями в спектакле группы и правилами игры. Групповое мнение о поступках людей становится высшим судьей. Групповое поведение становится доминирующим. Вообще, всякая социальная группа влияет на поведение людей больше, чем принято думать. А в нелегальной группе дело может дойти до того, что групповое поведение пересилит чувство самосохранения. Последнее переносится на целое – на группу и ее дело. Если это достигнуто, люди начинают поступать вопреки своей воле и желаниям. Они вынуждены поступать определенным образом в силу их групповых отношений. Как в спектакле актеры на время игры теряют свое я и обретают я своих ролей, так и здесь: люди , отчуждают свое я ради я играемых ролей.
Доведение членов группы до такого состояния есть длительный процесс вживания в роли и выработки ощущения единства переживаний и действий группы как целого. Людей надо для этого тренировать систематически. На любом подходящем материале. На любых пустяках. Но непрерывно, постепенно повышая уровень игры, обостряя и усложняя ее. Тут есть свои границы. Так, нельзя группу увеличивать сверх меры, иначе начнутся конфликты и расколы, неизбежно предательство. Нельзя слишком долго откладывать исполнение замыслов группы, иначе появится скука, апатия, разочарование.
Жизнь группы надо организовать так, чтобы со стороны казалось, будто никакой особой группы вообще нет, будто имеют место обычные компанейские встречи на основе выпивок, разговоров, совместной работы или учебы и других привычных факторов. Группа должна обнаружить себя в качестве нелегальной организации лишь в процессе выполнения главного задуманного дела, т.е. в завершающей фазе достижения цели. Группа и должна создаваться лишь для одной серьезной операции. Ничего другого ей все равно не удастся сделать. Ее обнаружение будет означать разгром ее властями.
Громов отобрал в свою группу пять студентов, которые тоже были офицерами во время войны и имели сходные с ним убеждения. Он уже встречался с ними в разных компаниях, разговаривал и убедился в том, что они – надежные товарищи. Как-то сама собой определилась и цель группы. В результате обмена мнениями участники будущей группы Громова пришли к единодушному выводу, что Сталин и его подручные фальсифицировали историю страны и партии. Нужно восстановить историческую правду. И уже это одно само по себе будет историческим судом над Сталиным и сталинистами. Возможности у них для этого были: они решили специализироваться по советскому периоду.
