Текст книги "Грозовые ворота. Чеченская трилогия"

Автор книги: Александр Тамоников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– Задели, суки!

Но заниматься раной не было времени, Колян открыл огонь по склону, откуда, уже обходя, заходило несколько боевиков, туда же стрелял и Константин. Отстреляв по ним, Коля развернул пулемет, и тут же пулей ему обожгло руку, потом удар в плечо. Николай хотел было поправить пулемет, но рука не слушалась.

– Этого еще не хватало. Кость? Я ранен! – крикнул он.

– Понял.

Костя выскочил из куста, по которому уже пристрелялись бандиты. Он прыжками, отталкиваясь неповрежденной ногой, перескакивал от валуна к валуну, отвлекая огонь противника от Николая, стреляя очередями по два–три патрона.

Колян видел врага. Открыл огонь, но пулемет на половине очереди захлебнулся. Кончились патроны. Николай с трудом вставил пятый, последний магазин. А бандиты все наступали, они, казалось, были везде и стреляли, стреляли, стреляли. Коля почувствовал легкое головокружение, видно, рана в боку сильно кровоточила, да и из рукава сочился приличный кровавый ручеек. Николай терял кровь, а вместе с ней и силы. Превозмогая головокружение и подступившую тошноту, он выбрал цели и не спеша, методично стал посылать во врага очередные порции свинца. О том, что патроны вот–вот кончатся, Колян уже не думал.

И когда пулемет умолк, он здоровой рукой отбросил его от себя. Где–то в ущелье вскрикнул Костя, видимо, и его достала–таки пуля. Автомат замолчал.

– Твари! – прохрипел Колян. – Сейчас разберемся, до конца разберемся!

Он вытащил гранату, выдернул зубами кольцо, сжал в руке свое последнее оружие, облокотился на валун, глядя, как к нему приближается враг. Те увидели, что боец отбросил пулемет, другой тоже молчит, значит, подстрелен, и опасности больше не чувствовали. Колян же подумал о том, на сколько они задержали преследование? Сорок минут уж точно, а этим козлам еще к плато выйти. Уйдут ребята, теперь точняк уйдут, а это самое главное. Костю жалко, лишь бы живым не взяли….Глаза начала затягивать пелена, и остальное он увидел словно сквозь сон. Приближающиеся боевики вдруг начали дергаться и падать на камни. Усилился автоматный огонь со всех сторон, послышался отборный русский мат. Что это? Мираж? Коля плохо понимал происходящее. Мимо пробежал вроде как солдат в камуфляже и голубом берете. Десант? Здесь? Откуда? Разум все более затуманивался, и Коля почувствовал, как слабеют пальцы. Еще немного, и он не удержит чеку, но вдруг чья–то сильная рука крепко сжала его ладонь. Коля медленно поднял голову.

Шах аккуратно разжал пальцы солдата и вытащил гранату, вставил валяющееся рядом кольцо в чеку и отбросил безопасный теперь кусок металла в сторону. Затем он быстро и профессионально перевязал Колю, поднял его на руки.

– Держись, солдат, держись, сейчас мы тебя до медиков доставим. Ничего, Коль, ничего, главное, живой.

– Шах, – шепотом, из последних сил, спросил Коля. – Костя? Братан, как?

– Помолчи. Жив твой друг, жив, – последнее, что услышал Николай, теряя сознание.

Через несколько минут Шах передал раненого бойца полевому медпункту десантно–штурмового батальона, где уже находился Ветров. Батальона, который, перекрыв все нормативы, наконец вышел в заданный район. И хотя вышла пока всего лишь одна рота, но свежие, крепкие ребята были в состоянии не только уничтожить преследование, но и через определенное время при огневой поддержке авиации выбить с ходу остатки боевиков с высот, не дав им, панически бежавшим, добраться до спасительного ущелья. Там были уничтожены многочисленные отряды Хабиба, Теймураза Костолома, Рашидхана и Окулиста, имеющие на вооружении тысячи профессионально подготовленных наемников, которым так и не удалось сломить сопротивление полутораста молодых ребят. Вчерашних пацанов, дравшихся за этот безымянный клочок земли так, словно позади были их семьи, жены, матери, невесты. Да так оно, в сущности, и было.

ЭПИЛОГ

В одиннадцатой палате хирургического отделения окружного госпиталя находились трое пациентов. Михаил Гольдин, Костя Ветров, Николай Горшков. Первые двое лежачие, Колян же относился к категории ходячих. После ожесточенных боев у Косых Ворот прошло несколько недель, и ребята шли на поправку. Сегодня начальник отделения полковник Старча на утреннем обходе объявил, что завтра раненых посетят высокие гости во главе с полномочным представителем президента в нашем округе и командующим военным округом. Приказал навести идеальный порядок в палате. Колян, который уже трижды был замечен в употреблении спиртных напитков и числился у медперсонала в потенциальных нарушителях, был предупрежден персонально.

– Не дай тебе бог, Горшков, что–нибудь сегодня выкинуть. Мне не хватало счастья представлять больного с опухшей от похмелья рожей. Контроль за тобой особый, и я отдал распоряжение в случае каких–либо выкрутасов с твоей стороны закрыть тебя в кладовку, несмотря на все заслуги.

– А я пожалуюсь.

– Да? И кому же?

– Командующему, кому же еще?

– И на что конкретно?

– На беспредел ваш, госпитальный. У меня после Чечни психика, можно сказать, расшатана окончательно. И, естественно, нет–нет да и требует успокоения. Че, сто граммов нельзя по–тихому принять?

– Солдату срочной службы даже пробку нюхать нельзя, неужели не знаешь? И ладно, черт с тобой, если бы по–тихому, но ты же все отделение на уши ставишь под градусом!

– Кто сказал?

– Весь медперсонал, которому посчастливилось лицезреть тебя пьяным.

– Наговаривают, товарищ полковник. А если кому и сказал что, то не со зла же и не зря. Не задевай!

– Ты смотри, какая персона? В общем, довольно разговоров, я тебя предупредил. Упал на кровать и из палаты ни ногой. Иначе посажу под арест. Ты меня знаешь. Хоть пример бы с друзей брал.

– Это че? Лежачим быть? Здесь уж вы, товарищ полковник, к «чехам» претензии выставляйте, что не уделали меня как следует.

– Короче, Горшков, я предупредил тебя. Поэтому вечером Колян чувствовал себя неуютно.

Надо же так получиться, именно сегодня он сговорился с одним прапорщиком из соседнего отделения раздавить полбанки. Получался облом. Старча шутковать не будет. Если сказал закроет, значит, закроет.

– Когда этот беспредел кончится? Сколько еще тут торчать? Никакой жизни, в натуре. Быстрее бы в отпуск. Вот где оторвусь так оторвусь и Глобе нашей все стекла побью – напророчила, плесень лавочная.

– При чем тут старушка? – спросил Костя.

– Как это при чем? Кто нагадал, что ждет меня смерть высокая, громкая? Она! Не я же? Вот и попал, с ее подачи, под пули.

– Она смерть тебе нагадала, а ты жив. Значит, все ее расклады – фуфло, – поддержал разговор Гольдин.

– А ты знаешь, почему я жив остался? А? Костя знает, а тебе объясню. Когда эта старая волчица мне судьбу рассказала, тут же потребовала, чтобы я ей яйца принес.

– Чьи яйца?

– Ну не мои же? Ты че, Голь, в натуре, чердак свой на высоте оставил? Ясно чьи. Куриные. Принеси, говорит, два десятка, а то ничего не сбудется. Понял, нет? Я, понятно, не понес, вот и результат – ее предсказания сбылись наполовину. В переделку–то я попал, но остался все же живой. А отнес бы я тогда эти проклятые яйца? Че было бы? А то, что меня первого и грохнули бы, и лежал бы я сейчас в гробу цинковом, где–нибудь под развесистой ивой. У нас их на погосте, ив этих, полно.

– Коль? Ты серьезно веришь в то, что говоришь? – спросил Костя.

– Ладно, умник, знаю, что сказать хочешь. У тебя свой котелок, у меня – свой. И в че я верю, а в че нет, никого не колышет. В палату просунулась чья–то голова.

– Ну чего, Коль? Погнали? Пойло уже на месте.

– Не-е, Вить, не выйдет, – с сожалением отказался Николай.

– Что так?

– Да не могу. Сестра укол впорола, говорит, со спиртным не совместимый. Мол, выпьешь, так скрутит!

– А-а! Это они могут. Дряни у них всякой полно. Ну ладно. Пойду летуна–соседа разведу, не пить же одному?

– Иди, Вить, иди, не трави душу.

Когда дверь закрылась, Гольдин язвительно спросил:

– Чего не пошел? Тебе же на всех положить?

– Голь? И че ты за урод, а? Так и норовишь человеку подлянку кинуть! Выживают же такие?

– Зачем тогда со склона меня вытаскивал?

– Дурак был. Не подумал, вот и рюхнулся за тобой, мерином. Сейчас бы ни за что не полез бы, отвечаю.

– Хватит вам гнать ерунду. Вместе же воевали, а теперь собачитесь, как будто ничего не произошло и не было боев, не было крови, не было гибели стольких пацанов. Может, хватит?

– Ладно, проехали. – Колян подошел к окну, вздохнул. – Спать, что ли, завалиться?

– Телевизор посмотри.

– Ну его! Буду спать. Завтра лампасов понаедет. А че едут? Не знаешь, Кость?

– Откуда я знаю? Проведать, наверное.

– Не-е, просто проведать мы им не нужны, здесь че–то другое. А в общем, какая разница?

– Мне тут, Коль, пацаны из школы книгу при несли, про разборки бандитские, возьми, почитай.

Колян посмотрел на Гольдина так, словно тот предложил по меньшей мере проглотить жабу.

– Сказал тоже, книгу. Я их в жисть не читал, кроме одной, да и ту не до конца.

– Не любишь книги? – удивился Гольдин.

– Нет! – отрезал Николай.

– А что за произведение ты все же пытался про читать?

– «Мешок яблок».

– Кто автор?

– Да че пристал? Откуда я знаю? Это в детстве было.

– И после этого так ничего и не читал?

– Нет, не читал… – Колян отвечал на вопросы автоматически, думая о чем–то своем, – или все же принять на грудь? А, пацаны?

– Не стоит, лучше уж ложись спать.

Николай еще немного побродил по палате, наконец махнул рукой, приняв окончательное решение. Упал на кровать, повернулся к стене и быстро, как умел, наверное, он один, уснул.

Трудовое утро следующего дня в госпитале началось задолго до официального «подъема» личного состава. И хотя посещение высокими чинами планировалось в одном отделении, но, кто знает, может, свита решит обойти весь комплекс. Тем более что представитель президента – сам в недавнем прошлом командующий военным округом и непосредственный руководитель боевых операций в Чечне. Да и нынешний командующий – человек строгий и дотошный. Эти люди вполне могли посетить все объекты.

В отделениях накануне заменили постельное белье, выдали новые пижамы. Сейчас заканчивали наводить марафет на территории госпиталя, который вообще–то всегда поддерживался на уровне.

Полковник Старча зашел в палату, поздоровался и внимательно посмотрел на Горшкова. Тот встал.

– В порядке я, товарищ полковник.

– Вижу, молодец! Так, ребята, насколько я знаю, высоких гостей интересуете в первую очередь вы, военнослужащие легендарной пятой роты. Вам будут вручать, награды, подарки, снимать для телевидения. Вы уж приведите себя в порядок, на всю страну покажут. И пободрее, чтобы родные успокоились. Им уже сообщили о том, что вы живы, и, думаю, совсем скоро пожалуют в гости. Так что сами понимаете.

В палату вошли четверо. Представитель президента, командующий округом – их лица и имена были известны всей стране, начальник отделения, полковник Старча и, что приятно удивило ребят, подполковник Смирнов, их бывший командир, он был в штатском и с тростью. Начальник отделения представил больных. Костя с Гольдиным лежа поприветствовали высоких гостей, Колян стоял навытяжку возле кровати. Представитель президента поинтересовался: как здоровье героев? Ответил Старча. Все внимательно выслушали.

– Значит, на поправку идем? Ну и добро. Давай, Геннадий Сергеевич, – обратился он к командующему. Тот достал Указ президента и зачитал его. В нем говорилось о том, как доблестно сражалась пятая рота, до конца выполнив свой воинский долг. В конце шел список награжденных….Орденом Мужества наградить сержанта Гольдина Михаила Андреевича…

Представитель президента подошел к Гольдину, передал коробочку с наградой, пожал руку.

– Благодарю за службу, сержант!

– Служу Отечеству!

Вошедшая с цветами женщина положила на постель букет. Затем такая же процедура с Ветровым.

Пока проходило вручение наград, Николай стоял, словно забытый всеми. Ему стало обидно, пронзила мысль – а если его не наградят? Но представитель президента обратился к нему:

– Ну что стоишь угрюмо? Думаешь, забыли тебя? А, Горшков? Обиделся?

– Да нет, товарищ генерал, че обижаться–то?

– Вижу, что обиделся. Но не прав ты, Николай. Таких, как ты, не забывают никогда. Это он прикрывал отход?

– Так Точно! Вместе с рядовым Ветровым. Десантники в последний момент успели спасти Горшкова. Держал в руке гранату без кольца, не хотел живым сдаваться.

Представитель президента, боевой, заслуженный генерал, задумчиво посмотрел на невзрачного с виду паренька, который сделал то, на что решиться могли далеко не многие.

– Дай–ка я тебя обниму.

Колян не отстранился. Ему было очень неловко.

– Рядовой Горшков, – официально продолжил представитель президента, – за мужество и героизм, проявленные во время выполнения специального задания правительства, Указом Президента Российской Федерации вы удостоены высокого звания Герой России. Награду вам будет вручать в Кремле лично Владимир Владимирович Путин.

Теперь Николай выглядел ошарашенным. До него еще не совсем дошло сказанное.

– Что задумался, Горшков? По–моему, ты забыл что–то ответить?

– А? Служу Отечеству!

– Вот так. Ну что же, перейдем в другую палату?

– Один вопрос можно, товарищ представитель президента? – обратился Костя.

– Спрашивай!

– Ребят всех наградили?

– Всех! Большинство, к сожалению, посмертно.

– А Герои есть среди тех, кого посмертно?

– Геннадий Сергеевич, что там у нас в графе «по смертно»?

– Так, Героями стали капитан Егоров и сержант Голиков, остальные орденами и медалями.

– А Доронин? – спросил Колян. – Ему что, Ге роя не присвоили? Он же командовал всеми, огонь на себя вызвал, а?

– Доронин? Геннадий Сергеевич – ответь!

– Старшему лейтенанту Доронину, как мне известно, тоже присвоили Героя и капитана, но вы спрашивали о тех, кого посмертно, а Доронин жив.

– Жив? – в три голоса крикнули Гольдин, Колян и Костя.

– Ну да. Покалечен, правда, но жив точно. Он сейчас в Москве.

– Но как же это так? Нам на второй день сообщили, что командир погиб.

– Да, сначала, когда десант вышел на высоты, выбил противника и выдавил его на открытое пространство, Доронина вместе со всеми посчитали погибшим. Живыми считались те, кто ушел с высот. Остальных – павшими. Но через день ваш ротный вдруг подал признаки жизни. В общем, отправили его сразу же первым бортом в Москву. Это все, что мне известно.

– Дела!

– Разрешите? – обратился к высоким чинам Смирнов.

– Пожалуйста.

– Жив Доронин остался, но лишился обеих ног и левой руки, полный инвалид, в общем.

– Лучше бы умер, чем так жить, – вставил грустно Николай, – Кому он теперь нужен?

– Не скажи, Горшков. Насколько знаю, сейчас с ним его невеста и Чирков, его друг. А вместо ног – протезы сделать можно. Так что не все у Доронина потеряно. Кроме, пожалуй, армии.

– Вот так, товарищ командующий, – недовольно, с обидой проговорил Колян, – Доронин – Герой, а его в части доставали почем зря, с роты снимали, он увольняться хотел, а в Чечню все одно поехал, говорил: на кого я пацанов своих брошу – сам слышал.

– Это что за дела, Геннадий Сергеевич? – спросил представитель президента.

– Было такое. Я сам недавно узнал. Есть у них в части такой заместитель по воспитательной, подполковник Петр Петрович Куделин – интриган еще тот. Мы сейчас плотно им занялись. На нем много чего: и сокрытие неуставных взаимоотношений, и так называемое кумовство – поделил часть на своих и чужих. Своих, как правило со связями, офицеров продвигал по службе, чужих загонял в угол, добиваясь снятия и увольнения. Из армии мы его как минимум уволим. Дождемся результатов служебного расследования и примем меры.

Глава 11

…После обеда допустим в палату. Распорядок есть распорядок.

Сердце Кости учащенно забилось. Кто? Мать с отчимом? Или Лена?

– Коль! Помоги подойти к окну!

– А встать сможешь?

– Смогу, ты только поддержи.

Костя оперся о плечо друга и прыжками добрался до подоконника. За стеклом окна он увидел мать, отчима и… Лену. Они стояли втроем возле одинокой березы. Увидев сына, мать поднесла платок ко рту. Было видно, что она плачет.

Анна Сергеевна действительно плакала. После то–то как она узнала судьбу пятой роты и то, что в ее составе дрался ее мальчик, многое перевернулось в душе матери. Она не находила себе места в ожидании вести, жив ли ее Костя или лежит вместе с другими на той высоте? И наконец, узнав, что сын жив, разыскав Лену, бросилась сюда, в госпиталь, и стояла теперь, смахивая слезы, под окнами больничного здания. Увидев, что Костя перевел взгляд на свою возлюбленную, Анна Сергеевна обняла Лену и притянула ее, тоже плачущую, к себе.

А вокруг вовсю кипела весна, светило яркое, мирное солнце, и вся жизнь была впереди!

– Понятн. Насчет Доронина: из армии не увольняй его, Геннадий Сергеевич, невзирая на медицинское заключение. Надо найти ему место где–нибудь в штабе, если, конечно, сам захочет. С министром я решу вопрос.

– Есть!

– Какие еще будут вопросы?

Вопросов больше не было, и группа высокопоставленных чиновников вышла из палаты.

– Ну, чуваки? Вы только прикиньте, Доронин жив! Это новость! И смотри – невеста не бросила, молодец, девка, уважаю. – Колян продолжал оставаться под впечатлением услышанного о судьбе командира. – Нет ног? Это ничего, вон, в школе учили – летчик без ног летал. Протезы сделают, и все будет нормалек, еще до генерала дослужится!.

– Да-а, кто бы мог подумать?

Проводив высоких гостей, вернулся полковник Старча.

– Ну, Горшков, не ожидал. Тебе и Героя? Не верится.

– Верится не верится, а факт остается фактом. Надо бы спрыснуть Звезду, а?

– Ты ее еще получи.

– А че? Думаете, не дадут?

– Дадут, раз присвоили. Но тогда и обмоешь.

– Ага! Ждать буду.

– Ладно, Горшков, об этом потом. Я пришел с другим. Я уже говорил, что мы сообщили родителям, что вы у нас. Они начали прибывать. К Гольдину и Горшкову пока никто не приехал, а вот Ветров может встречать гостей.

– Ко мне приехали?

– Да. Они сейчас на улице, можешь в окно посмотреть!

Те, кто выжил

Часть первая

Глава первая

«Уазик» лейтенанта милиции Николая Горшкова, миновав паромную переправу, вышел на грунтовую дорогу, ведущую через балку, в объезд мелкого озера к деревне Семенихе, где офицер проходил службу в качестве участкового уполномоченного. Весенняя распутица превратила грунтовку в сплошное грязевое месиво, но армейский вездеход, хоть и с надрывом, справлялся с ним. «УАЗ» бросало из стороны в сторону, но он неуклонно продвигался вперед. В деревне, стоявшей на плоской возвышенности, «УАЗ» пошел веселее. Здесь глина сменилась песком, и препятствия возникали только в виде луж на центральной улице то слева, то справа, то полностью перекрывая дорогу. Но не было липкой, вяжущей грязи, а что такое лужи для внедорожника? Пустяки. На них Горшков не обращал никакого внимания. Возле здания бывшего сельсовета, а ныне местной администрации, остановился, поставив «УАЗ» под навес.

Почти напротив, за церковью, метрах в ста находилась его усадьба. Точнее, усадьба его родителей. Но Николай не пошел домой, где ждал горячий ужин, умело и вкусно приготовленный матерью, и отец с бесконечными вопросами о том, почему какая-то кучка непонятно откуда взявшихся богатеев вдруг и быстро захватила то, что ранее принадлежало всему народу. Отец слыл большим любителем поболтать на политические темы, вполне владея ими, на свой лад, естественно, так как не пропускал практически ни одной аналитической телевизионной программы. А уж выпуски новостей для Ивана Степановича являлись событиями особого ранга. Тут уж отцу лучше не мешать. Пусть смотрит и по-своему комментирует ту или иную ситуацию. Впрочем, футболом Горшков-старший интересовался не меньше. И еще… войной в Чечне. На последнее у Ивана Степановича были особые причины.

Взглянув в сторону дома и забрав из машины пакет, лейтенант прошел к дверям сельской администрации. Постучал. Сторож, дед Потап, выглянул на стук в окно, спросил:

– Это ковой-то принесло?

Узнал Николая:

– А?! Участковый! Щас открою!

Дверь распахнулась, сторож поинтересовался:

– Че так поздно, гражданин начальник?

– Какой я тебе, дед, гражданин?

– Как какой? Какой-никакой, а представитель власти. Новой власти. А при ней и не знаешь, как к начальству обратиться: назовешь товарищем, скривится, нашелся тоже товарищ – гусь свинье не товарищ, скажешь «господин», в ответ: «Какой еще господин?» Вот и остается гражданин. Не товарищ, не господин!

Николай улыбнулся:

– Ты, дед, как мой отец! Тому тоже дай только волю, сутками рассуждать готов! И что вас на старости лет тянет философствовать?

Сторож резонно заметил:

– Доживешь до наших лет, узнаешь! Твой родитель хоть и помладше меня, но мужик разумный. Правильно оценивает ситуацию. Скажи, кто ответит нам за то, что стали мы ненужным балластом в собственной стране? И за то, что с этой страной демократы сделали?

– Вот демократы, за которых, дед, и ты, и твои сверстники, и мой отец на выборах голосуете, и ответят. Если, конечно, пожелают услышать ваши вопросы! Но ладно, с тобой тут можно до полуночи проторчать впустую, а у меня еще дела!

– Что, преступление какое раскручиваешь? Только я не слышал, чтобы чего такого в округе чрезвычайного произошло! Может, просветишь, если не секрет?

Лейтенант решил разыграть сторожа:

– Да какой, дед, секрет? Помнишь, в лесу воинская часть стояла?

Старик сморщил лоб:

– Эта та, что с локаторами? Километрах в двадцати от деревни? Ее расформировали года два назад!

– Точно! Расформировать расформировали, вроде вывезли все имущество, а недавно выяснилось, что главное забрать забыли!

– И че забыли?

Николай нагнулся к старику, прошептал на ухо:

– Атомную бомбу!

Брови деда Потапа полезли вверх.

– Да ты что? Это как же? Бомбу и забыли?

– Вот и выясняем, как!

Сторож уловил в голосе участкового нотки насмешки, сообразил, что к чему:

– Разыграл, да? Над стариком посмеялся, да? Орел!

– Обиделся, что ли? Извини, не хотел! Но ты сам напросился!

– Да иди ты, Колян… в свой кабинет. А еще офицер, Герой России! Все пацаном остаешься!

– А мне, дед, стареть ни к чему. Придет время, если доживу, конечно, состарюсь.

– Уж этого никак не миновать! – Старик вздохнул. – Жизнь такая штука! Суетишься, чего-то стараешься сделать, добиться, а подумать – к чему? Конец-то для всех один: и для олигарха, и для самого никудышного нищего. Для всех одна последняя квартирка в земле сырой!

– Ну, ты уж совсем в пессимизм ударился! Иди лучше в свою каморку, скоро новости по НТВ пойдут!

Сторож посмотрел на часы:

– И то правда! Я дверь закрывать не стану. Будешь уходить, загляни, чтоб запереть здание, как положено!

– Загляну!

Горшков пошел по коридору, где в самом конце, справа, находились две его комнаты. Одна, оборудованная под кабинет, другая – под камеру предварительного заключения. Последней, впрочем, Николай еще ни разу не воспользовался, хотя проверял ее состояние не реже одного раза в неделю.

В кабинете выставил на стол из пакета бутылку водки, полбуханки хлеба, палку сырокопченой колбасы. Достал из шкафа граненый стакан и кухонный нож. Порезал хлеб с колбасой, отвинтил крышку с литровой бутылки, налил полный стакан водки.

Присел за стол, пододвинул к себе телефонный аппарат. Набрал код и номер телефона, который помнил наизусть. После непродолжительной паузы услышал девичий голос:

– Алло!

Николай спросил:

– Вика?

– Да! А кто вы?

– Дядя Коля Горшков, добрый вечер!

– Добрый вечер.

– Родители чем занимаются, Вика?

Девочка ответила:

– А вон папа Саша уже на коляске едет.

Через секунды:

– Горшков? Привет, дружище!

– Здравствуйте, командир! Как самочувствие? Помощь какая не требуется?

– Нет, Колян, спасибо, у нас все нормально!

– Протезы еще не сделали?

– Обещают на днях подвезти. А мне вроде как и страшно, привык уже без ног и без руки!

– Это вы, Александр Владимирович, перестаньте. Огонь на себя вызвать не испугались, а каких-то протезов опасаетесь. Поначалу, может, и неудобно будет, у нас тут в деревне мужик один под косилку попал, тоже ног лишился и тоже к протезам привыкал непросто. Но привык, сейчас на свадьбах даже в пляс пытается пуститься, когда пережрет, конечно. Так ему непросто было, потому как он простой мужик, а вы офицер!

Доронин, бывший командир роты, в которой служил Горшков, ответил:

– Ты прав, Колян, прорвемся!

– Не то слово! Ребята уже звонили?

– Костя Ветров с женой звонили, а Гольдин приехал, дня два погостит у нас. Мы как раз только за стол сели!

– Голь подкатил? Это хорошо. Привет ему! Ну что, помянем наших ребят, товарищ старший лейтенант!

Доронину за бой в Чечне присвоили завания Героя России и капитана, но бывшие солдаты роты по старинке обращались к нему по званию, который ротный носил в годы их службы.

– Да! Жаль, что вместе собраться не можем, но ничего, даст бог, свидимся!

Горшков пообещал:

– Конечно, свидимся. В отпуск обязательно к вам приеду! Глядишь, и Костя выберется!

Доронин сказал:

– Рад буду встретить вас! Ну, ладно, Коль, покатил я к столу. Выпьем с Гольдиным за пацанов наших погибших.

– Давайте. А я здесь, у себя, помяну их. Привет супруге, командир, и до встречи!

– До встречи, Коль!

Лейтенант милиции положил трубку на рычаги старого телефонного аппарата, взял в руки стакан. Задумался. Пять лет прошло с того времени, как у Косых Ворот, отбивая натиск многотысячной орды боевиков Теймураза-Костолома, Рашидхана, Окулиста и уничтоженных капитаном Егоровым наемников Хабиба, геройски погибла пятая рота старшего лейтенанта Доронина. Немногим удалось выжить в той бойне, по пальцам пересчитать можно. Удалось выжить и Горшкову, правда, он плохо помнил, как оказался в госпитале, потеряв сознание от ранений на своей последней позиции, прикрывая вместе с Костей Ветровым отход малочисленной группы своих раненых, но еще способных передвигаться товарищей. Пять лет прошло, а картины тех страшных суток часто вставали перед глазами Николая, особенно во сне, ближе к утру, заставлял вскакивать с мокрых от пота простыней и искать автомат или пулемет, чтобы вести огонь. Вот и сейчас отдельные эпизоды того затянувшегося на сутки изнурительного смертельного боя вновь всплыли перед лейтенантом, словно он сидел не в мирной деревне, а находился вместе с Костей Ветровым в стрелковой ячейке окопа Большой высоты. Горшков опрокинул в себя стакан, совершенно не почувствовав горечи водки. Бросил в рот кусок колбасы и ломтик хлеба. Прожевав, закурил.

Начались те трагические события с прибытия в заданный район роты старшего лейтенанта Доронина и взвода десантников капитана Егорова. Как сейчас Николай слышал четкие слова приказа ротного:

– Запомните, с этого момента мы с вами на выполнении боевой задачи. Оружие, бронежилеты и каски держать при себе. В первую очередь оборудуйте индивидуальные ячейки для ведения огня стоя. Затем ходы сообщения, пока насколько успеете, до наступления темноты. Первый взвод у нас обоснуется на Малой высоте, и оборудовать ее начнет завтра. Сегодня же взвод должен сделать блиндаж для укрытия личного состава. Филонить не имеет смысла, ибо чем быстрее мы укроемся, тем больше будет у нас шансов сохранить свои головы. Враг реально может быть рядом, и не только наблюдать. Так что попрошу осознать это и работать быстро, как только можно. Режим следующий – пятьдесят минут работ, десять – отдых. Будьте внимательны и посматривайте, что происходит вокруг. Все! Не будем терять время. Командиры взводов, ведите личный состав на высоту, там сержант-сапер объяснит схему построения обороны. Выполнять!

Рота с полной выкладкой, повзводно, начала подъем на высоту.

Ночь в горах наступает быстро. Только что светило солнце, открывая цветущие зеленые склоны и белоснежные неприступные вершины. Но стоит светилу спрятаться за горизонт, как картина резко меняется. То, что еще недавно радовало глаз, становится неприветливым, однотонно-серым, даже угрожающе враждебным. Первый одинокий всхлип укрывающегося где-то среди камней шакала сразу подхватывается его сородичами, и кажется, этот вой, плач, смех, крик окружает тебя со всех сторон, вызывая тревогу. Становится неуютно и одиноко, несмотря на то что ты не один. Это ощущение пройдет чуть позже, когда во всей красе раскроется звездный небосклон, необъятный и близкий отсюда.

Долгая, тяжелая работа валила солдат с ног. Некоторые, отработав очередные пятьдесят минут, через короткий промежуток расслабляющего отдыха просто не находили в себе сил встать и продолжить долбить ненавистный камень. Но и оставаться на месте – значит показать, что ты слаб, что ты хуже, слабее других. Ведь другие работают? И через силу вставали, чтобы вновь, взяв в руки ломы, кирки и лопаты, вгрызаться в каменный грунт. Колян работал вместе с Костей, оборудуя пулеметное гнездо.

Видя, что друг устал, Николай сменил его, что-то рассказывая в ходе работы о своей деревенской жизни, пока Костя не уронил голову на грудь, уснув прямо на камнях.

Оборудование опорного пункта продолжалось почти двое суток. Наконец он приобрел надлежащий вид. Для боевых машин десанта (БМД) приданного роте взвода спецназа соорудили капониры. По общему решению боевые машины не стали вкапывать глубоко, превращая в стационарные огневые точки, оставив возможность применения по прямому назначению. Позиции накрыли камуфляжной сетью. Установили порядок несения службы. И начались будни.

Из караула в караул проходили дни. И вот уже неделя позади, и пообвыкли все, но службу несли бдительно. Бойцы Егорова часто ходили в разведку, особых новостей не принося. Прибыли три машины взвода обеспечения, пополнив запасы. Жизнь вошла в обыденное спокойное русло. Война не ощущалась – никто нигде не стрелял, только раскаты грома иногда напоминали отдаленную канонаду. И хотелось, чтобы так продолжалось если не вечно, то хотя бы три месяца командировки…

Горшков налил еще полстакана и прикурил новую сигарету, затушив окурок предыдущей.

Как-то утром в горы ушел Шах – чеченец, сопровождавший роту и охотившийся за арабом Хабибом, погубившим его семью. Семья в недавнем прошлом офицера Советской армии, орденоносца и… сторонника Дудаева. Он не воевал против чеченцев, его врагом не были федеральные войска, Шах уничтожал только наемников, ради денег пришедших убивать людей на его землю. Шах! Красивый, статный, сильный, гордый и одинокий чеченец! Он с помощью ребят Егорова все же достал Хабиба. Месть свершилась. А затем, столкнувшись в горах с многочисленной ордой духов, увел боевиков за собой. Увел от обессиленной группы капитана-десантника. Егоров вышел к своим. Шаха считали погибшим. Но он вернулся. И не один. Притащил с собой еще пару пленных.

Первые потери. Уже в роте Доронина. Перед тем, как объявился Шах. Вражеский снайпер свалил двух ребят, контролировавших «зеленку», откуда появления бандитов не ждали. Но главное началось позже. Первый удар приняли на себя десантники, устроившие позиции непосредственно на склонах ущелья. Спецназ отбился, тогда духи пошли в обход Ворот в балку за Малой высотой. И пошли, прикрываясь живым щитом, двумя десятками безоружных чеченцев. Бандиты гнали их впереди на случай наличия минных полей. Чтобы подорвались заложники, отведя опасность от боевиков. Изуверская тактика, присущая бандитам. Доронин не мог допустить подобного беспредела, и бойцы роты сумели отсечь заложников от боевиков, уничтожив последних атакой боевых машин пехоты.