Текст книги "Алая завеса (СИ)"

Автор книги: Александр Студницын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Сквозь дремотные состояния разум предположил, что упоминание о боге виноделия навеяно именем моего пропавшего без вести брата – Дениса. Всё-таки оно у него так и переводится – преданный Дионису. Однако высказывать своё предположение вслух не было никакого желания. Вместо этого с губ сорвались другие слова.

– Любопытно, а с кем твоё сознание отождествляет свою владелицу? – произнёс гипнотизируемый сонливостью Павел. Собеседница задумалась и, отвечая явно с трудом, не находя нужного образа утомлённым разумом, предположила:

– Я – мёртвая богиня отвергнутой женщины, такая имеется во всех мифологиях под разными именами. Это либо первомать верховного творца, либо его жена, что по смыслу в принципе не мешает в рамках одной и той же культурной традиции являться и той и другой. Образы порой задваиваются даже в качественных языческих учениях, например в древнегреческом. Вообще, зря я про мать заикнулась. В принципе сущность моей богини не зависит от принципа воспитания детей, даже уместнее сказать, она противоречит данному принципу, хоть и выступает порой в роли родительницы. Говоря проще, есть разные типы женщин, образующие своеобразный пантеон: мать, милая невинная девочка, воительница, женщина-мудрец, женщина-возлюбленная, женщина-соперница, а есть женщина-искушение, несущая смерть, эдакая вариация милой девочки, только сгнившей изнутри. Главное, что составляет символ моей богини, – она – та изживаемая противоположным полом женская сила, которая приносит мужчинам в судьбы печаль и смерть, если только героическая личность не решится убить её. Помню, читала, философ и психолог Юнг, а может и кто-то из его последователей, считал, что данный образ формируется как отрицаемые худшие качества матери любым мальчиком, но с деторождением слабо ассоциируется. Частично нечто подобное представляет собой Анима из коллективного бессознательного.

– Ты не можешь просто дать имя своей языческой покровительнице? Я знаю мифологию, не стоит так усердно объяснять… тем более углубляясь в психологию, – с тенью сонливой меланхоличной улыбки промолвил гость, и хозяйка квартиры постаралась сформулировать яснее. Слова девушки полились как оживающие сновидения, а мне между ними представлялось, что Анна хранила в себе черты разных типов женщины и явно под влиянием минутного порыва и настроения сравнивала себя со столь мрачным существом, как воплощённое искушение.

– Обычно культ моей богини, Павел, в любых культурах считался аналогом сатанинского, и даже не всегда такому женскому демону, как я, отводился титул небожителя. В одном христианском апокрифе имелась история о Лилит. Пусть там нет понятия языческого кумира, но именно в легенде о первой женщине Адама отлично отражена суть личности моей богини. Аналогично, всяческие русалки, вампиры и ведьмы с красивым лицом – лишь отражения психологической сути эдакой Лилит в фольклоре.

– Но Лилит – не богиня, и, учитывая, что меня ты назвала Дионисом, наши языческие имена не равнозначны. Их породили разные культуры, – гость возражал собеседнице больше по инерции, чтобы сладостный звонкий голос не умолкал и продолжал гипнотизировать нотной изысканностью. Хозяйка квартиры с удовольствием вступала в полемику и нежно отклоняла претензии Леденеева.

– Разные культуры здесь не играют решающей роли, Павел. Речь не просто о древних традициях, друг мой, мы же говорим не о подлинных мифологиях, а о с древних времён идентичном наборе повторяющихся личностей в истории. Таким образом, как Лилит ни назови, хоть Герой, хоть Гекатой, разницы для нашей беседы не будет.

Ты просил придумать имя моей богини, и я выбрала… и пусть оно не сочетается с твоим, зато мне больше нравится. Просто на мой вкус актуальнее и оформленнее, чем в христианском апокрифе, существа с характером Лилит в прочих мифологиях нет. Впрочем, не спорю, на свежую голову мне, возможно, захочется изменить данную точку зрению. А может, и нет, не важно. В общем, пойми, Павел, человеческая жизнь лишь кажется человеческой. На самом деле в ней давно правят языческие идолы, которыми каждый из нас и является. Космогония подобна пантеону: низшие кумиры, служат высшим, и всеми движет любовь. Она во всём виновата и всё искупает, а её чары подобны проклятию. Вокруг нет больше людей. Нас поработила совершенная раса богов. По сути, цивилизация – это арена, на которой сражаются в непрекратимой схватке от мала до велика сотни индивидов. Их цель – стать одним из пятнадцати или тринадцати Высших небожителей, стать с ними единым целым, ведь каждый высший Бог имеет индивидуальность, коей все жаждут. Причём, например, образ твоего Диониса обширен и неоднозначен, он как бы включает и отзвуки бога смерти и бога времени. Потому что главное в его личности связано со страстью. Стержень иной. А те люди, кто представляет собой тени самих богов времени и смерти, – намного проще как личности. У них и судьба очевиднее. Дети Диониса сложнее, и их попытки победить друг друга куда причудливее. Но так или иначе, простых и не очень душ или стержней и способов их реализации во вселенной всего пятнадцать-семнадцать, и смешением новых не сделаешь. Сам понимаешь, новые цвета от экспериментов с оттенками не родятся. Если хочешь, проверь, но даже если удастся высосать из пальца больше типажей души и видов характера, заметь, их вряд ли будет много, и их выпуклость и очерченность начнут тускнеть, даже если жульничать и не наделять хоть какой-то красотой и гармонией образы, а потом рост неизбежно остановится. Так происходит от того, что даже в рамках одной мифологии богов обычно было больше, чем типажей души, и поэтому многие небесные сущности являлись скорее ипостасями более значимых кумиров. Можно было бы сгустить краски и, ударившись в философию, сказать, что и Дионис – ипостась бога смерти, но один из них холоден, а другой горяч, то есть существует некоторая заметная принципиальная, или стержневая, разница, не говоря уже об иных различиях. Границы людских индивидуальностей весьма прочны, убедись сам. Жизнь – соревнование в красоте, точнее так было бы, когда пришёл твой незнакомец, революционер, способный изменить мир. Ну а пока… цивилизация – это город, населённый бесплотными и бесплодными тенями высшей красоты. Реально в нём полноценно здравствуют и гибнут те же пятнадцать-семнадцать полноценных существ (личностей). Остальные – их копии, борющиеся за право стать собой, потому что ныне – они никто.

– Но ведь они даже не знают, как бороться, – сквозь сон, пытаясь вынырнуть из усталости, сосредоточенной в глазах Анны, шептал мой слабый голос.

– Научи их, тогда свершится революция. Горе никогда не родится в условиях «людской» взаимозаменяемости.

– Люди неполноценны.

– Я сделаю их бесконечными. Мои силы – вдохновение любой музы.

– Начатое переустройство быта нужно продолжать. Откуда взяться добровольцам?

– И в каждом поколении воскреснут естества – твои и мои. А когда утвердятся окончательно лица существующей группы живых, мы породим новые божества, новые цвета со своими эстетиками, как бы сложно это ни было. В вечности возможно то, что скрыто на земле.

* * *

Пока голос Лилит сокрушал чары бессонницы, мне виделись горы Норвегии. «Она сумасшедшая!» – дальним эхом скатывалось со склонов гор. Армия серых, грязных, рождённых из глины великим магом, приближалась к крепости Богов. Шла ожесточённая тяжёлая битва. На исходе пятого дня я умирал у самых ворот. Замок оказался пуст. Никто его не оборонял. Стрелы и копья запускали мои же солдаты, пронзая самих себя. Каждый хотел жертвы, и, умирая, мы превратились в цветы. Мудрый предатель, не участвовавший в войне, сказал, что пока ты борешься, тебя нет. Он был прав. Но любивший меня когда-нибудь станет бессмертным.

* * *

Летом на горизонте воскресала заря в тот час, когда я покидал загадочный дом, который будто бы видел раньше. И посещал в дни дальние. Но в день моего повествования мрак и не думал прореживаться. Бездна над головой манила убиенных на родную землю истины. На прощание Анна сказала мне:

– По поводу нашего возможного будущего свидания касательно пропавшего друга, немножко признаюсь, я не была совсем уж откровенна с первым попавшимся незнакомцем, поэтому уточняю: чтобы встретиться со своим братом, приходи в «Оранжерею» на Лесной, 23. Там и поговорим и решим, как дальше поступить. Не звони на сотовый, там чужие номера удаляются, причины этого ты сам видел в форме стучащих в дверь гостей, скоро куплю новую сим-карту. По поводу моего адреса только ничего не перепутай! Я, если честно, как и все работающие у нас, торговой точке даю жаргонное имя. Это не совсем магазин – несколько лавок поблизости, как жителю Дальней улицы тебе должно быть ближе к моей работе, чем мне. На самом деле сама палатка с цветами зовётся просто «Цветы», как и тысячи по Москве. Кстати, – тут девушка хитро заулыбалась, – тебя кое-что должно изумить, когда ты отыщешь местечко, где вашей собеседнице приходится временно подрабатывать… и кое-что понять о ней.

«Оранжерея» – название для посвящённых, ищи строго по адресу и… знаешь, будь осторожен. Не забывай о том случае с письмом. Следователь недаром обратил внимание на его появление. Помнишь мои слова про мертвецов… С одной стороны, бездушны безусловно они, те, кто желает смерти и увечий другим, кто приходил ко мне, дабы избить, но мы с тобой относительно них как из другого мира… Понимаешь, наш мир для них – страна ушедших, тот свет. Наши планеты как полюса одной двусмысленности. Хочешь, считай мертвецами нас, хочешь – их. Но одновременно жить с незнакомцем, чей облик будто соткан из прошлого и вызывает ассоциации с одним из русских преступников времён гражданской войны, тебе не судьба. Слишком вы разные. Постарайся смотреть по сторонам так, будто бы он уже погиб. Тогда ты легко заметишь, кто как мы с тобой… а кто существует в истинной жизни и реальности, окутываясь мнимым ореолом благополучия и процветания. Но именно живого страшись. Если понадобится пустота, чтобы отдохнуть, вспомни мои глаза и попытайся смотреть на мир, словно они принадлежат тебе. Так можно отличать живых от мёртвых, искусственных от настоящих.

Покидая дом, невесть за что любимый мной, я ощущал себя вором, врывающимся в день незаконно, словно недостаточно много поспал, чтобы мне зачлась минувшая ночь за окончание дня.

Скользящий напоследок по стёклам, при свете уличного фонаря (навязчивого наместника рассвета), мой взгляд не смог определить, в котором из окон находилась кухня, где недавно пролетело столько долгих часов.

Лишь сад и двор по-прежнему окружали здание тайной, ломаемой памятью о произошедшем несчастье в соседнем подъезде. Всё видел наблюдатель. Прохожий, который мог смотреть за мной и быть здесь, и носил лицо русского террориста времён гражданской войны.

Но мне никогда наяву без бреда бессонницы и усталости с ним не встретиться.

4

Редкие по сравнению с утренними часами, но по-прежнему неумолкающие машины опаляли скоростью тротуар. Путь к центру столицы лежал через лабиринты нескольких бессонных улиц и бульваров. И где-то ещё не гас свет в квартирах, а ночь подходила к концу. Ориентироваться, следуя постоянно в сторону нарастающей суеты, получалось легко, даже смутно представляя местность.

Пьяницы просили на хлеб и явно лгали, судя по их пропитым лицам. Ритуал прошения повторился несколько раз, и агрессивность оппонентов проявлялась лишь заметней. Одного нищего пришлось ударить. Другие за него не вступились. Среди прочего контингента прохожих заметную долю составляли стражи порядка, они не заходили во дворы и патрулировали открытые пространства. Также немало полуночничало молодёжи всех народов и субкультур. Невероятно красивые женщины иногда шли рядом и будто взмахивали красным шёлком, обжигая моё зрение.

Кто-то из классиков, сравнивший лес со звёздным небом, оказался прав. Только город – это тот же лес. Большой город. Под покровом знака созвездия таятся вселенные, как чащи и дубравы за просекой. Вокруг идущих мимо танцевали мириады огней, расплываясь от холода в ромбы, паучки, кляксы и неполиткорректные свастики.

За одним из поворотов столпотворение. На случайном перекрёстке автомобиль сбил пешехода. Скорая забирала тело студентки в недра задней дверцы, а по асфальту валялись в смятении бывшие принадлежности женской сумочки. Но виновник происшествия отсутствовал. В метре от места трагедии плакали подружки потерпевшей. Там же образовалась толкучка из самых разных ночных горожан, от полицейский и журналистов до смеющихся парней, неясно чем довольных.

Уже практически миновав сборище, я заметил, как что-то блеснуло близ тротуара, на проезжей части. Равномерные звёздные отсветы посылали очки. До них, казалось, никому нет дела. Молоденькие плачущие девочки и напуганные юноши не собирались их подбирать.

Улучив момент, движимый бессознательным порывом, я поднял их и осмотрел. Целые, без трещин, но слегка расшатано одно ушко. Хотелось отдать их кому-то, но…

Толпившиеся выглядели занятыми, и чувство ненужности повлекло меня дальше по мостовой. Но далеко уйти не удалось. Кто-то окликнул нелепого человека, крадущего вещи мёртвых. Чувствуя себя чем-то обязанным сборищу, на глазах которого я украл очки, моё тело замерло и безучастно томилось двадцать минут, наслаждаясь суетой и ожидая того, кто отберёт у незнакомца вещь сбитой жертвы ДТП. Не скрою, в голове неоднократно возникала мысль остаться здесь как можно дольше, потому что бессонница и тягостные мысли отступали в присутствии общества. Тем не менее, когда меня вновь, казалось бы, все забыли, ноги сами устремились прочь под влиянием осознания собственной неуместности, но тут окрик повторился снова.

Через несколько метров передо мной вырос обросший и будто специально небритый в честь траура мужчина. Неизвестный предложил свои услуги шофёра, но я был вынужден признаться в отсутствии денег. Однако к моему удивлению незнакомец стал задавать странные вопросы и подозрительно косился на чужие очки в руках собеседника, которые тот тут же спрятал. Чтобы не вызывать подозрений, пришлось вести себя естественно в рамках нестандартной и глупой ситуации. Оказалось, мой собеседник посчитал меня частью компании плачущих девочек неподалеку. У молодёжи из-за трагедии сорвалось какое-то весёлое мероприятия, и ребята собрали деньги и наняли пару шофёров, чтобы те развезли всех по домам. Компания была немалая, но кое-кто решил отправиться в больницу, а некоторые остались ради общения с полицией. Мужчина почти уговаривал меня ехать, соболезновал горю и старался быть милым. Ситуация начинала выглядеть пакостно, и, садясь в автомобиль, я уже приготовился к тому, что остальные несчастные студенты не примут к себе чужака. Пальцы тоскливо ощупали карман с кошельком, понимая, что, вероятно, придётся расплатиться ради поддержания легенды. Тратиться очень не хотелось, но признаваться в краже очков казалось кощунственным по отношению к Анне и несчастной пострадавшей в ДТП, к тому же робкая авантюрная надежда промелькнула на миг в сознании и затронула мою внутреннюю сущность игрока. Усталость и вечно воскрешаемая сонливость мешали обдумать ситуацию здраво, а ввязываться в конфликт, пусть и словесный, после короткой стычки с нищими не хотелось, ну а бессловесно бежать было как-то не по-мужски.

Словно поощряя странную выходку, случай помог избежать глупой ситуации. Незнакомый парень и несколько девушек, увидев, что какого-то верзилу привёл сам шофёр, решили, что я какой-то знакомый водителя, и всю дорогу болтали о своём, не обращая на меня внимания.

Автомобилист спросил маршрут, и ему назвали три адреса. Голос Павла Леденеева попросил подбросить его до центра, чем никого не смутил вопреки ожиданию. В принципе, мой маршрут оказался наиболее коротким. Совесть тревожила своего обладателя до окончания недолгой поездки, но так как преступление было призрачным и условным, а мысли – туманными, я вскоре посчитал чудесную бесплатную помощь шофёра знаком свыше, а очки – талисманом.

В машине девочка с некрасивым высохшим лицом и пухлыми ногами говорила о вероятной смерти пострадавшей. Впоследствии в моей голове данные слова потеряли сомнительное «вероятно», но не из-за кровожадности. Чужая грусть немного отдавалась в сердце, и лишь спокойное осознание в себе самозванца заглушало сострадание. В конце концов, в городе каждый день случается множество преступлений, и невозможно держать ответ перед всеми умершими.

* * *

Центр встретил раба бессонницы вечно беспокойными кварталами. Тут и там, точно вблизи незримых костров, кучками стояли или медленно шли оттенённые лучами иллюминации прохожие. Как я и предположил, ещё попивая неприятный на вкус претенциозный зерновой кипяток в пустеющем кафе, в сердце столицы стоило оказаться ради самоуспокоения и маскировки. Никому не интересен неизвестный поздний пешеход среди рассеянной массы неспящих. Парочка из-за соседнего столика в своё время подсказала мне хороший способ убить тёмные часы до того, как рассветёт… Последние недели утомили ночными прогулками по опасным, изученным, но непредсказуемым окраинам. Народа там мало, но для меня было важно не оставаться одному в квартире, а город всегда полон призраков. Когда идёшь по опустевшей столице, испытываешь лёгкий страх нарваться на каких-нибудь негодяев, поэтому постоянно ощущаешь присутствия… тревога создаёт вокруг людей, даже если их нет. Фантомы и призраки создают компанию молодому аспиранту (то есть мне)… с ними попеременно то страшно, то спокойно из-за моей странной фобии, но именно это сочетание помогает найти покой. Не важно, насколько реальные вокруг люди, важно гипотетическое их близкое присутствие, которое отвлекает, потому что источник ужаса в сердце автора данного повествования куда опаснее, чем человечество. В замкнутом пространстве квартиры, где нет никого, кроме тебя, и постоянная ходьба и смена пейзажей не гипнотизируют взоры, переносить ночь совершенно невыносимо.

Проспекты центра Москвы уже стучали об мои подошвы. Выйдя на променад, я присоединился к идущим, пусть и на приличном расстоянии, но всё же формируя один условный поток горожан и приезжих. Для успокоения моего страха одиночества вполне хватило бы и издали видимых редких фигур вкупе с осознанием, что рядом точно есть и ещё кто-то. На практике людей оказалось даже больше.

Можно хоть каждую ночь шататься по местам, излюбленным туристами, шпаной и молодёжью, и не привлечь пристального внимания к своей катящейся в пропасть судьбе. Вечный незнакомец никогда не исчезнет с улиц, поспоривших с небом за право сиять. Который из полуночников именно он? Собственно, кто этот призрак, как не сама толпа, сжатая в пентаграмму одного тела?

Если честно, после выписки я только и думаю, что на моём месте мог бы оказаться совершенно любой человек. Единственная моя особенность – меня ничего не интересует. Моими ногами движет желание спать, но смутная жажда какой-то миссии давит на плечи. Кто-то шепчет: «Ты не можешь упасть на дно, ещё не всё отдано и сделано». И я повинуюсь, в сущности, для смерти должно присутствовать то, что умирает.

От бесцельного скитания начали неметь конечности. Подсвеченные мостовые разноцветными пятнами отделялись от ночи и призраком терзали взгляд. Видения плавились, пока пропасть над головой не хотела преображаться в солнце, одно способное мило лгать, что под ногами привычная нам планета. Неужели, всю эфемерность бытия не узнали мои глаза? Прохожие сливались в линии, меркли в искрах и паутинах огней. Хоть над городом нависли настоящие, но невидимые и слабые светила, ад сгорал ярче.

Безотчётно шаря в кармане, пальцы нащупали предмет, о котором память не сразу подобрала достойные сведения. Передо мной снова играли бликами стёкла в незатейливой оправе. Не мужские и не женские очки отторгали своей чужеродностью. Несочетаемый вид урн и лавочки, располагавшейся поодаль в сквере, не позволял оставить вещь среди совершенно бесприютного пространства. Полицейские и неспящие странники сковывали, чем-то обязывая. В результате руки не поднялись.

Нежное воспоминание, возрастая, проскальзывало в ненужные линзы. «Смотри на мир мёртвыми глазами, когда устанешь и понадобится пустота в моих», – шептал голос Анны из бездны осенней высоты. Почти бессознательно мне стало приятно, что владелица очков была девушкой. И как-то сразу само собой понятие мёртвого взгляда рыжеволосой красавицы пришло в идентичное состояние с истинной владелицей моей краденой вещи. Даже если несчастная жертва жива, её близость к потустороннему приобрела достаточное сходство с омертвевшими глазами Анны. Линзы впитали эхо гибели, неважно действительно ли состоявшейся, и превратились в остекленевшие зрачки пустоты. Главное, дверь в иную реальность отворялась. Воображение и интуиция наполняли талисман необходимой силой тождественности с убитыми и покойными. Усталость давила на голову, и возникло неодолимое желание надеть очки. Предчувствие было такое, словно едва знакомая цветочница сделается ближе с отголосками своего взгляда, хотя бессонница всё же не настолько владела моим умом, чтобы потерять контроль над действительностью. Ничего особенно увидеть не ожидая, глаза спрятались за тонкие искривлённые стёкла.

Первое впечатление ассоциировалось с тем благим состоянием, когда выходишь из леса, свободный от паутины, мошкары, комаров и слепней. Призраки, кружащие над тротуарами, возвращались в здания, подчёркивая невероятную чёткость линий. Вся горящая и мельтешащая нежить сгинула, точно нарисовавшиеся повсеместно свечи жёг монах, отгонявший бесов. Свечи проявили, что и голос Анны доносился в голове, а не из бездны, которая одна осталась нечувствительной к переменам, будто бы перевернувшим вселенную.

Перерождение, произошедшее со мной, разогнало кровь в жилах. Обновлённая столица демонстрировала, насколько слабы мои глаза и как широк и осязаем окружающий мир. Можно было без труда обозревать бессонных горожан на многие метры со всех открывавших улиц и проспектов. В местах, где я уже проходил, появлялись ранее невидимые детали. Грязь под ногами, пятна на стенах, красивые балюстрады и узоры близ окон старинных домов составляли новый город.

Неизвестно, увеличивалось ли число машин и пешеходов, но именно это завораживало взгляд более всего.

Почему я до сих пор не интересовался своим зрением? В школе оно не выделялось дефектами, а с тех пор медобследования у окулиста не выявляли ухудшений. Однако мне и самому ясно, что скорее отличное знание алфавита избавило от очков мои глаза. И ещё в большей степени – собственное умение приспосабливаться и выживать в самых разных условиях. Стоп, а не последняя ли госпитализация испортила восприятие повседневного на всех уровнях?

Оглядываясь по сторонам, я наслаждался новым. Не свыкшись с красотой обычного, но в тоже время такого законченного и близкого приюта миллионов, не в первый раз линзы пропускали идиллию сквера. Оттуда псевдоприрода манила сладострастно и горячо.

Воздух потерял характерную привычку дрожать и наполнял пустоты объёмом наподобие реки. Бесцельность прогулки потонула в желании посидеть и оценить магию простого бытия среди деревьев. То ли от того, что я много вертел головой как иностранец, то ли потому, что неосознанно улыбался – казалось, прохожие на меня обращают внимание. Это отпугивало и затеняло свежесть и глубину впечатлений.

Переходя через улицу, я столкнулся с кем-то неадекватно спешащим. Что-то хрустнуло под ногой.

Мини-парк утаивал в своих недрах множества силуэтов и ярких, сияющих людей. Кто-то смеялся, но большинство томилось скукой.

Незримо огибая фонари, детально очерченные и прорисованные, моя тень наметила в самом начале клочка природы скамейку.

Уже на самом подходе к заветному месту меня окликнула идущая навстречу компания. Почему-то думалось, что они не повернут за мной, к сожалению, они целенаправленно кого-то искали.

– Мы тебя потеряли, где тебя носит?

– Уже к площади же решили выдвигаться!

Группа молодёжи, судя по возрасту, студентов начальных курсов, состояла из трёх девиц и двух парней, один из которых стоял далеко в тени, но какая-то незримая граница явно причисляла его к моим новым попутчикам в «никуда».

В ответ на молчание вперёд выдвинулся маленький щуплый мальчик с бегающими огромными глазами и, как впоследствии выяснилось, манерой картавить.

– Андрей, – засомневавшись и подойдя вплотную, он уставился в лицо под шляпой взглядом совы.

– Нет, моё имя Павел.

После пяти секунд промедления человек в это поверил.

– Извините, мы ошиблись, – ещё какое-то время глядя на меня, смущённо откликнулся паренёк.

– Чего? – кричала студентка с тёмно-русыми волосами.

– Ничего, это другой.

– В смысле?

– Другой человек в смысле, что такого!

– Ну так спроси, как нам на проспект Задорожный выйти?

– Да… – только и успел промямлить паренёк.

Девушек разбирала непрекращающаяся и нездоровая радость, они обратились ко мне, но поскольку две из них постоянно шушукались и хихикали, третьей, блондинке с короткой стрижкой и наиболее бойким лицом, трудно было построить фразу.

– Извините, а вы не подскажете, как нам… нам добраться до ближайшей закусочной, только чтобы она рано открывалась?

Парни удалились назад и пошли куда-то, оживлённо обсуждая свои дела.

– Я предполагаю, что если идти направо, появится метро, а рядом, если поискать, окажется и кафе.

– Говорят, на проспекте Задорожном как раз то, что нам нужно, – подоспела девушка с темно-русой стрижкой и в разноцветной (когда на неё падал свет) куртке. – Забегаловка, то есть, закусочная, которая работает и сейчас.

Слепяще-голубые глаза настаивали на какой-то скорой подсказке от меня, но положение вещей не позволяло помочь.

– К несчастью, я плохо запоминаю названия улиц, может, закусочная и попадалась на моём пути, но место теперь не вспомню…

– Жаль, – голубые глаза перестали обжигать. Но вскоре уже три взгляда с удивлением рассматривали мою одежду и очки.

– Вы удивительно похожи с Андреем, просто поразительно. Не проводите ли нас до того кафе, которое рядом с метро? Может, эту встречу устроила судьба… – бойкая блондинка запнулась.

– Если не трудно, конечно, – добавила до того вечно молчащая студентка. Самая красивая из присутствующих.

– Мне всё равно нужно убить предрассветные часы, так что с радостью провожу вас. Правда, не уверен, что найду закусочную там, где ожидаю, поэтому смотрите по сторонам. Мало ли…

Вчетвером мы пересекли бульвар, когда нас догнал суетливый мальчик из их компании.

– Зачем отвлекли несчастного человека, он отдыхал, никого не трогал, и вдруг на тебе!

– Да ладно, мне действительно всё равно, в какую сторону идти, пока не настанет рабочее утро.

– Ну… – протянул парень.

– Лучше скажи, куда Ваню дел? Мы же вместе собирались идти, что ж ты не уговорил? – вмешалась девушка в разноцветной куртке.

– Что бередить зазря! Не хочет, так пусть домой катится.

– Вот и весь разговор. С тобой всегда так. А Игоря выгонят когда-нибудь. Кто в этом виноват?

Мальчик смотрел сурово и прямо, идя впереди девушек рядом со мной. На последнюю реплику темноволосой студентки не стоило бурно реагировать.

Постепенно беседа втягивала в диалог и так мистично похожего на Андрея незнакомца.

– Снимите очки, – просила бойкая блондинка по имени Света, – неужели и без них не утратится сходство.

Без линз мир приобрёл тягучесть на манер желе. При резком повороте головы искусственные звёзды огней плыли. Но вообще, казалось, что восторг, вызванный экспериментами со зрением, был преувеличен. С виду броской разницы не наблюдалось. Обманутый ум продолжал дорисовывать картину города точно и грамотно, наверное, вспоминая о недавней яркости бытия и заимствуя отдельные элементы.

Молчание, навеянное оценкой моего лица, скоро оборвалось, но выражение интереса заставила попутчиков ещё на пару минут оставить дежурные смешки и восклицания.

– Ничего общего. Даже странно, как это мы настолько ошиблись, – недоумевали девочки.

– Осанка и одежда путают, – уверенно говорил Максим, шедший ближе всех ко мне, – если бы не бесформенная куртка со шляпой и очками – тотчас же отличия заметили. А так тебя за кого угодно примешь… Будто встречник какой-то.

– Кто-кто? – успела спросить Вика, темноволосая студентка, но зазвонил мобильный Светы, что заставило девушек затаиться, подслушивая.

Минуты три мы с Максимом тоже из какой-то солидарности молчали. На лице паренька блуждало именно то отсутствующее выражение, по которому случайный человек заключил бы, что мальчик для себя закончил диалог. Женский пол после звонка не переспросит о встречнике, уверенность возникла железная, но узнать про неясное слово следовало. Моё естество утеряно, а так хоть малая зацепка, нечаянное сравнение… и глядишь, подсознание почувствует правду. Идеи Анны про то, что на земле лишь пятнадцать реальных людей обретается, совсем не воодушевляли. Ощутив бессмысленность и непродуктивность тишины, я продолжил вопрос девушки, ведомый искренним интересом.

– У русских язычников существовала книга, называлась как раз «Встречник». Родноверы считали все события во вселенной взаимосвязанными и, дабы систематизировать красоту космоса, увековечили толкования возможных пересечений в биографии, происходящих за день. Тем более в те века вариантов и событий было не столько же, столько сейчас.

Пётр Первый сжёг книгу, если не ошибаюсь.

– Нет, Паш, встречник – это другое. Я не о том говорил, про язычников даже не думал. Просто существует одна городская легенда. О ней речь. Не знаешь?

Тем временем воздух обнаруживал присутствие мелкой нечисти, в виде снующих частиц пыли и бисеринок, а иллюминацию, чья власть приобретала рассветную призрачность, снова овеивали облака тумана.

К удивлению, даже без помощи линз не составляло труда понять, как Максим оживился, вспоминая неизвестную мне историю. Видимо, ждал вопроса, а из вежливости затаился.

Ровный асфальт под нашими ногами сменился серыми кирпичиками.

– Говорят, существует некий неприкаянный незнакомец, который одиноко скитается по площадям, улицам и дворам. Никогда ни к кому не подходит, ни с кем не заговаривает. Встречается только там, где находится одновременно значительное число горожан. Приезжие за массу не считаются. Чаще всего его можно увидеть на площади или на оживлённом проспекте, но совершенно не обязательно. Кафе вполне подойдёт, желательно битком забитое. Обычно незнакомца путают с кем-то. Обознавшимся кажется, будто перед ними какой-нибудь их умерший родственник или друг детства. Неизвестного окрикивают, но тут же понимают ошибку. Главное в этот момент не задавать лишних вопросов и не погнаться за иллюзией. Говорят, может случиться беда.