Текст книги "Черный трибунал"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

У входа сидела сгорбленная женщина с наброшенной на плечи пуховой шалью. В одном лице она являла кассира, торговавшего билетами, и контролера, который пропускал посетителей в залы.

– Здравствуйте, – сказал Андрей, и женщина, подняв голову, удивленно взглянула на него поверх очков. Сюда, должно быть, теперь входили не здороваясь. Дух перемен диктовал новые правила поведения, а по ним «господам» не обязательно замечать присутствие, суету и угодливость обслуги.

Они вошли в первый зал, и прямо перед входом Андрей увидел картину. Остановился перед полотном ошеломленный.

На фоне зимнего русского леса художник изобразил могучего мужчину в полушубке. Он стоял на морозе с непокрытой головой, и темные, с проседью волосы ниспадали на лохматый воротник. Пронзительно голубые глаза, окруженные лучиками мудрых морщинок, смотрели на Андрея с испытующим вниманием. Человек – назвать его мужиком у Андрея не хватило духу, – рыцарь, смелый, умный, гордый, не способный подчиняться ни давлению обстоятельств, ни напору чуждой воли, был настоящим русичем. Кто он? Лесоруб с топором на правом плече, который пришел в лес заготовить дров для дома и баньки, или крестьянин-партизан, затаившийся в чаще, неподалеку от дороги, по которой вот-вот пройдут враги? Художник не хотел до конца прояснять свои замыслы, и название картины «Северный орел» одинаково красноречиво помогало представить зрителю облик лесоруба-богатыря и витязя-патриота.

А рядом, до боли томя и волнуя душу, висело оправленное в раму из березовых плах, с сохранившейся по краям берестой, полотно «Ожидание». С него на Андрея сквозь заиндевелое, схваченное морозным узором оконце, из темноты горницы, освещенной трепетным пламенем восковой свечи, смотрели умные, печальные и ждущие глаза прекрасной женщины с толстой русой косой, которая живым золотом лилась и стекала по ее левому плечу.

Чего ждала она, русская дева-красавица? Только ли скорого возвращения суженого? А может быть, то сама истерзанная страданиями Россия у морозного окна ожидала гонца с поля брани с вестью о том, что наконец-то отбито нашествие черной рати, решившей опутать сильные плечи народа-богатыря тенетами, опоить его зеленым зельем, скрутить и бросить к своим ногам? Где же он, этот гонец? Спешит ли или запаздывает? А может, уже лежит где-то вдалеке, проколотый дамасской сталью купленного на Востоке кинжала и спрятанного до поры до времени под полой?

– Что молчите? – спросила Наташа.

Андрей взглянул на нее с удивлением. Спросил:

– Кто? Я?

– Извините, нет. Я спросила вон того старичка, с которым мы пришли сюда вместе.

Андрей тряхнул головой, будто отгонял наваждение.

Они провели в музее два часа. Потом Андрей проводил Наташу домой. Довел до подъезда, посадил в лифт, дождался, пока кабина тронется.

Когда он вышел из подъезда, к нему откуда ни возьмись навстречу шагнул кавказского облика парень, скорее всего армянин.

– Послушай, ты, – сказал он, бесцеремонно хватая Андрея за рукав, – эту бабу оставь, пока тебе не сломали шею...

Андрея сбило с толку слово «баба», которое он никак не мог связать с Наташей. Он переспросил:

– Не понял, что за баба?

Кавказец ощерил белые ровные зубы.

– Ах, дорогой, «баба» не интеллигентно, верно? Так я имэл в виду дэвушку.

– Если дэвушку, – теперь Андрей понял все и стал подражать акценту кавказца, – то давай вали отсюда по холодку. Мои дэвушки – нэ твое дэло.

– Смотри. Тебя пэрдупэрдили. Чтобы потом бэз обыды.

Андрей сгреб парня за грудки, рывком притянул к себе. Сказал, понизив голос до хрипловатого шепота:

– Слушай, ты, дитя гор. Дуй сейчас же бегом. И больше мне на глаза не попадайся.

Он увидел, как в безысходной ярости перекосилось чужое лицо, расширились и без того крупные зрачки. Андрей резко оттолкнул кавказца, и тот ткнулся спиной в стену дома.

– Ты понял, абрек?

Кавказец поправил курточку, сунул руки в карманы, отошел в сторону. Пройдя с десяток шагов, обернулся:

– Мы эщэ встрэтимся. Запомни!

– Запомню, – пообещал Андрей и засмеялся.

Вечером, беседуя с Катричем по телефону, как бы между делом, он рассказал о своем приключении. К его удивлению, Катрич шутливого тона не принял и к рассказу отнесся крайне серьезно.

– Ты сделал три ошибки, – выговорил он Андрею с досадой. – Во-первых, не придал значения этому случаю. Мы взялись за дело, в котором любую случайность надо рассматривать как действия противника. Во-вторых, тянуть кого-либо на себя за грудки – непростительное мальчишество даже для мастера спорта. В подобных случаях следует поворачивать человека спиной к себе. В-третьих, ты его даже не обыскал. Это вообще непростительно. Он мог отойти на два шага и всадить в тебя пулю. Да что – пулю, плеснул бы струю из газового баллончика, и чихал бы ты до сих пор...

Андрей засмеялся. Страхи Катрича казались ему преувеличенными.

26 апреля. Пятница. г. Придонск

В восьмом часу утра задребезжал дверной звонок. Натянув брюки и сунув босые ноги в тапочки, Андрей вышел в прихожую. Звонок повторился – настойчивый, требовательный.

Сбросив цепочку, Андрей щелкнул замком, распахнул дверь и отступил к простенку. В квартиру вошел мужчина среднего роста с рыжей кудлатой шевелюрой. Остановился растерянно, не замечая хозяина. Андрей, оказавшийся за его спиной, закрыл дверь.

– Вам кого?

Вошедший обернулся. Теперь Андрей мог хорошо разглядеть его. Это был толстяк лет сорока, обремененный брюхом, которое перевисало через брючный ремень. Он чем-то напоминал пластилиновую фигурку, вылепленную мультипликатором для фильма о гномах. Крупная круглая голова, вялые, вислые, как у бульдога, губы, над ними нос, похожий на нежинский огурец – такой же неровный и пупырчатый. Красная борода, каленые щеки, уши, исковерканные неведомой силой... Все утрированно, карикатурно.

– Вы Бураков? Андрей? – спросил пузан, выставив указательный палец пистолетом. – Я Золотцев. Адвокат. У меня к вам поручение от одного из моих клиентов.

– Нельзя было прийти пораньше? – спросил Андрей язвительно. – Что там за поручение?

– Думаю, вас оно заинтересует, – пообещал адвокат и достал из кармана плотный пакет, обернутый в черную фотографическую бумагу. Положил на ладонь, как на чашу весов. – Мой клиент выражает вам свое соболезнование по случаю гибели отца. Он считает, что печальное происшествие произошло вследствие роковой ошибки. Руководствуясь гуманной идеей и исходя из дружеских чувств, мой клиент поручил передать вам двести тысяч рублей. Наличными. – Последнее слово из уст адвоката прозвучало торжественно, как сообщение о государственной награде. – Он же советует вам прекратить всякий розыск по известному делу. Результата это не даст, а вот опасности для вас здесь таятся большие... Теперь возьмите. Можете пересчитать.

Золотцев протянул пакет Андрею. Тот демонстративно заложил руки за спину. Спросил, не скрывая злости:

– Вы думаете, у меня не хватит решимости сейчас же позвонить в милицию и придержать вас здесь, пока не приедут?

Золотцев иронически улыбнулся:

– Хватит, конечно, но будет это не очень умно. И если точнее, то очень неумно. Что вы скажете, когда здесь появится милиция?

– Скажу, что вы предлагали мне взятку...

– Боже, и это говорит офицер несокрушимой и легендарной! О какой взятке может идти речь, если вы не должностное лицо?

– Я найду, что сказать, будьте уверены!

– Не надо, Бураков. Даже не пытайтесь состязаться со мной в делах, в которых я съел собаку. Вы, например, уверены, что знаете обо всех, кому был должен деньги ваш отец и кто должен ему? Вот видите – вы уже пас. Между тем деньги, которые я предлагаю вам, возвращает семье погибшего полковника честный должник. Он сам выехал за границу на постоянное жительство и поручил мне вручить деньги кредитору.

– Кто этот таинственный должник? – спросил Андрей горячо. – Вы можете назвать его фамилию?

– Не будьте чрезмерно любопытны. Многознайство не в ваших интересах. Если вы будете копать слишком глубоко, на свет выглянут факты, которые бросят тень на честное имя вашего отца. Вы именно этого добиваетесь? Учтите, большие деньги не любят, когда ими шуршат у всех на виду.

– Убирайтесь! – яростно бросил Андрей. – И чтоб ноги вашей здесь больше не было! Вон!

– Ухожу, ухожу. – Золотцев направился к выходу. У самой двери он положил пакет на тумбочку. – Все же пересчитайте.

Андрей схватил пачку и швырнул ее на лестничную клетку вслед за вышедшим из квартиры адвокатом. Тяжелый сверток глухо ударился о бетон. Золотцев шумно вздохнул, нагнулся, поднял деньги.

– А вот это вы уже зря, Бураков. Зря и глупо. Я был уверен, что вы умнее... Деньгами так не швыряются. Особенно такими. Андрей рванул дверь и захлопнул ее со стуком. Последние слова адвоката он уже не слыхал.

В десять позвонил Катрич. Спросил озабоченно:

– Как там у тебя?

Андрей понял – капитан говорит из неудобного места и распространяться не может. Ответил столь же коротко:

– Есть новости. Загляни.

– Буду минут через двадцать, – пообещал Катрич. Однако в назначенный срок не появился и вместо этого еще раз позвонил:

– Я из автомата. Можешь рассказать, что там у тебя?

Андрей изложил события, происшедшие утром. Катрич слушал, не перебивая. Андрею несколько раз даже казалось, что линия умолкала, и он спрашивал: «Ты где?» «Говори, говори», – подбадривал его Катрич и снова умолкал. Обоюдный разговор возник, когда Андрей назвал фамилию адвоката.

– Золотцев? – переспросил Катрич. – Фигура известная. На нем пробы негде ставить.

– Что ж его тогда не возьмут за мокрое место? – спросил Андрей.

– А оттого и не возьмут, что место мокрое, – рука соскальзывает. Точно известно: он консультирует уголовников, а попробуй докажи.

– Значит, я тебе о нем зря рассказал?

– Вовсе нет. Теперь мне кое-что стало понятней. Скажу больше:

ты подачку не взял и теперь тебе хотят нацепить «хвост».

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что когда я двинул с автобуса прямиком к твоему дому, то засек типа в кепочке. Пригляделся – старый знакомый. Колян Компот. Исполнитель мелких паскудных акций. Кому шило в бок воткнуть. Кому затылок кастетом погладить. Короче, глушит не до конца, но жестоко. Сейчас он явно отслеживает твой подъезд. Ты готов выйти? Готов? Тогда давай, выходи. Шагай спокойно, не торопись. Глазей по сторонам. Короче, ты беспечно гуляешь. Одно условие – не оборачивайся. Привольный переулок знаешь?

– Что за вопрос.

– Отлично. Свернешь туда. Иди посередине мостовой. Там машины не ходят. Затем налево, на Торговую. Не доходя пожарки, перейди на правую сторону, сбавь шаг до самого малого. Мне надо, чтобы ты от угла Матросской до десятого дома шел не меньше трех минут. Перед десятым домом на стене укреплено табло «Берегись автомобиля». Заходи под арку. Понял?

Быстро собравшись, Андрей вышел из дому и сразу засек, как от квасного ларька к калитке лениво двинулся высокий парень в джинсах и красной майке с рукавами. Голову его прикрывала черная кепочка спортивного покроя. Он держал руки в карманах, смотрел в стороны, но во всей его фигуре ощущалась напряженность.

Андрей не пошел к калитке, а сразу свернул за угол дома, чтобы выйти в Аксаковский переулок через ворота у бойлерной. Его маневр привел парня в джинсах в замешательство. Он мгновенно утратил показную неторопливость, быстрым шагом вошел во двор и двинулся за Андреем. Сомнений не оставалось: это «хвост».

Андрей шел медленно, не торопясь, не оглядываясь. Знал: Катрич держит «хвост» и не выпустит его из виду.

Впервые со дня возвращения в родной город Андрей шел по центральной улице, имея возможность вглядеться в облик нового времени. На ступеньках подземного перехода сидели нищие – какие-то цыганского вида старухи с изможденными черными лицами. Рядом, спеленутые в тугие кульки, лежали сонные младенцы. Чтобы они не вякали, не просили есть и пить, их, должно быть, предварительно пичкали транквилизаторами. Прохожие большей частью безучастно проходили мимо, хотя кое-кто задерживался и от щедрот своих или великой наивности бросал на разложенную тряпицу смятые бумажки. Вдоль бровки тротуара, сужая и без того неширокий проход, возвышались «комки» – разномастные лавки – пивные будки, газетные киоски, керосиновые ларьки – теснились один к одному, придавая центральной улице жалкий вид. Так, должно быть, выглядят разорившиеся господа, еще надевающие перед выходом в город цилиндры и фраки, но уже не имеющие ничего, кроме штопаных джинсиков. И это уродство никого не задевало, не беспокоило даже главного архитектора города, который в былые времена строго требовал убрать с проспекта металлические урны, поскольку они «не вписывались в облик города, вступившего в фазу развитого социализма».

Миновав главную часть проспекта, Андрей свернул в узкий, похожий на щель, переулок, кем-то остроумно названный Привольным. Очень хотелось обернуться и посмотреть, не отстает ли «хвост». Однако он поборол искушение, понимая, что это может порушить замысел Катрича.

Шаги преследователя слышались как легкое шарканье ног по асфальту. «Хвост» был обут в кроссовки, но поскольку он неимоверно тянул ноги, скрыть себя ему не удавалось. Да и едва ли он старался это делать. Кто в нормальном городе, не страдая ненормальностью, решит, что тебя «ведут»? Андрей убыстрил шаг, и теперь к шаркающим звукам прибавилось участившееся дыхание.

Навстречу шла грузовая машина. Выждав, когда она приблизится, Андрей рванулся влево и перебежал дорогу перед самым ее капотом. Оказавшись на противоположной стороне, он еще раз прибавил шаг. Бросил взгляд через плечо вправо, увидел, что его преследователь растерянно оглядывается, не зная, как ему себя вести дальше. По идее, будь в этой игре разумные правила, ему следовало бы решительно отстать, сделав вид, что он просто шел по улице. Но приказ, должно быть, был категоричным, и Колян продолжал преследование.

Андрей сбавил шаг и медленно направился к арке, темным провалом видневшейся на светлом фасаде дома. Преследователь торопливоогляделся, сунул руку в карман, плотно сжал рукоятку напильника, который опытный слесарь превратил в стилет, и трусцой рванулся вдогонку. Едва он вошел под сень свода, как позади него из-за железного мусорного контейнера поднялась темная фигура Катрича. Взмахнув резиновой палкой, он обрушил ее на голову Коляна, прикрытую модной кепочкой. Колени у того подогнулись, он «поплыл» и мягко осел в подставленные капитаном руки.

Андрей, успевший войти в узкий замусоренный двор, обернулся на шум. Катрич призывно махнул рукой:

– Помоги тащить!

Они подхватили Компота под мышки и поволокли к входу в подвал. Навстречу им, переваливаясь с ноги на ногу, как утка, вышла толстая баба с двумя огромными сумками наперевес. Проходя мимо нее, Катрич сердито буркнул: «Надоел мне этот гад! Нажрется, а ты его потом таскай». Любопытство, наверняка точившее бабу, было удовлетворено этой репликой, и она проковыляла мимо них, даже не пытаясь высказать своего отношения к придонской городской пьяни.

В подвале было сыро и жарко: здесь проходили трубы с горячей водой. Свет сочился сюда только через зарешеченное окошечко, расположенное под самым потолком.

– Кладем на светлое место, – сказал Катрич, и они опустили груз на бетонный пол.

Нагнувшись, капитан обстукал карман Коляна. Из бокового вынул заточку. Из-под брючного ремня извлек газовый пистолет. Осмотрев, протянул Андрею:

– Спрячь, пригодится.

Из темного угла Катрич вернулся с ржавой банкой. Плеснул водой в лицо Коляна. Тот встрепенулся, открыл глаза, сплюнул попавшую в рот воду.

– Ты что, сорвался? – спросил он Катрича и резко сел. Потряс головой, осмотрелся. – Хоть бы подумал, паскуда, что делаешь. – В голосе звучал не испуг, а скрытая угроза. – Ты кто такой? – Рука его осторожно скользнула под курточку, где еще недавно за поясом был пистолет.

– Что ж, давай познакомимся. Я капитан милиции Катрич. Тебе о чем-либо говорит такая фамилия?

– Я-то при чем? – Голос Коляна прозвучал почти плачуще. Должно быть, фамилия капитана ему действительно что-то сказала. – Что ты от меня хочешь?

– Совсем пустяк. Для начала объясни, зачем таскался за офицером?

– За каким?! Нужен мне этот офицер!

– Выходит, ты просто гулял. Сам по себе. Верно? Куда он, туда ты...

– Ну.

– И заточка в кармане. И «газик» за поясом. Тоже случайно?

– Капитан! Да я с ними все время хожу. Теперь в городе опасно без оружия.

– Ладно, оставим. У меня слушать треп времени нет. Как я гляжу, тебя наша милиция вкрай испортила. Допросы, протоколы. А с тобой нужно сразу: взял – и приговор в исполнение.

– Ты что, псих?! Какой приговор?!

– А такой. Ты ведь подозреваешься в двух убийствах.

– Не доказано! – взвизгнул Колян.

– Ладно, Компот, слушай: гражданин Сизов, Николай Никитич...

– Все-то ты знаешь, легавый.

– Если учесть, что с легавыми ходят на зайцев и куропаток, а ты что ни на есть самый настоящий волк, то я могу быть только волкодавом.

– И что дальше?

Компот, должно быть, окончательно пришел в себя, и нахальство вернулось к нему в полном объеме.

– Дальше ты доложишь мне, кто тебя послал за офицером.

– Никто меня не посылал. Шел по своему делу, и все.

Катрич отвернул полу куртки, вытащил пистолет. Из кармана вынул глушитель. Не торопясь приладил к стволу. Проверил, хорошо ли держится. Вскинул пистолет и выстрелил. Пуля ударилась в пол рядом с рукой Компота. Звука почти не послышалось. Только подвал заполнился пороховой гарью. Крошки выбитого камня впились в руку, и Компот испуганно ее отдернул.

– Сдурел?! – выкрикнул он истерично.

– Нет, просто показал, что чикаться с тобой не намерен. После следующего вопроса, если не ответишь, сделаю дырку в ноге. В том месте, по которому тебя ломиком в Воркуте пристукнули. Не забыл?

– Сука!

– Не отвлекайся, Компот. Итак, кто тебя послал?

Ствол пистолета шевельнулся и хищно уставился в левое бедро Коляна. Указательный палец свободно покачивался возле скобы, прикрывшей спусковой крючок. Компот соображал, насколько серьезна угроза, и молчал. Тогда палец лег на спуск...

– Черный! – проговорил Компот сипло.

– Траншея?

– Он.

– Что за траншея? – спросил Андрей.

Катрич улыбнулся:

– Есть такой анекдот. Знакомятся двое – русский и армянин. Первый протягивает руку и говорит: «Иван. По-армянски – Вано». Армянин в свою очередь представляется: «Акоп. По-русски – Траншея». Так вот, Черный – Акоп Галустян. Известный нам мафиози.

– Я фамилии не называл, – поспешил заявить Компот.

– Конечно, – подтвердил Катрич. – Где тебе ее знать? Он бугор, ты на него шестеришь.

– Не потому.

– Именно потому, – оборвал его Катрич. – Ты ведь дурак. У тебя одна извилина, и та прямая. Неужели сегодня не понял, что заглотил живца и тебя все время вели на леске, пока не подхватили сачком?

– Гады! – взвизгнул Компот и обеими руками стукнул по бетонному полу.

– Ты участвовал в покушении на полковника? – спросил Катрич, не обращая внимания на истерику, и Андрей удивился, как он сейчас не похож на того, каким был, когда тряс Акулу.

– Нет! – заорал Компот.

– А знал, кто там был?

– Не знал!

– Акоп?

– Не знаю.

– Врешь!

Палец легко нажал на спуск. Хлопок выстрела прозвучал как выскочившая из бутылки с квасом пробка. Компот, извиваясь, закрутился на полу и завизжал, как поросенок, испытавший боль. Пуля аккуратно расшила брючину и раскровянила большой царапиной бедро.

– Тихо! – приказал Катрич.

Визжание прекратилось и перешло во всхлипывание.

– Ну что, будем говорить или вторую ляжку пороть?

– Акоп.

– Где живет?

– У Жанны.

– Кто она?

– Проститутка от «Интуриста». Жанна Прозрачная.

– Это фамилия? – поинтересовался Андрей.

– Нет, кликуха.

– Почему ее так прозвали?

– Она любит блузки, через которые все видать.

Компот лег на пол, изогнулся и застонал. Должно быть, рана сильно болела.

– Тебе есть еще что сказать? – спросил Катрич.

– Нет.

– Ты верующий? Тогда помолись. Жить тебе с твоим грузом нельзя...

– Ты сдурел?! – Голос Компота зазвенел на самой высокой ноте и тут же сорвался в хрип. – Это суд может решить. Только он! Чтобы все по закону!

– Ишь законник выискался! – оборвал его Катрич. – А мы и есть суд. Трибунал, если хочешь. И наши приговоры обжалованию не подлежат. Между прочим, как и те, которые ваши бугры выносят честным людям.

– Не убивай, – еле слышно просипел Компот. От страху у него окончательно сел голос. На лбу крупными каплями выступил пот. – Я колюсь. Клянусь мамой, все расскажу...

Синий сумрак наползал на город. Зажглись светильники, бросив оранжевый тревожный отсвет в теснины улиц и переулков. Где-то около двадцати двух Андрей притормозил машину на проспекте Победы рядом с гостиницей «Интурист».

– Вон она, – сказал Катрич. – Пойдешь один. Если я появлюсь, все сорвется. Меня здесь знают даже фонари. И действуй смело, как договорились.

Андрей, не выключая зажигания, погасил подфарники и вышел из машины. Высокая, стройная девица, освещенная белым сиянием, падавшим из зеркальной витрины, стояла на тротуаре, картинно отставив ногу в сторону, отчего ее бедро вырисовывалось с бесстыдной привлекательностью. Короткая юбка, прозрачная блузка в обтяжку, вызывающе тяжелые груди и броские клипсы в виде сложных золотистых подвесок не могли не привлекать внимания мужчин.

Андрей подошел к девице вплотную, твердо взял ее за руку чуть выше локтя. Спросил негромко:

– Прозрачная, это ты?

У каждой профессии свои правила. Девочки отеля «Интурист» не привыкли, чтобы их называли по кличкам. Только сутенеры и милиция могли позволять себе подобные вольности. Жанна сразу поняла, что подошедший ни к одной из названных категорий не относится, да и на перспективного клиента не походил. Она дернулась, но Андрей без усилий удержал ее на месте. И тогда Жанна крикнула:

– Вовик!

Из тени дерева на свет неторопливо выплыл крупный, увалистый парень – наглый, уверенный в своей силе и неуязвимости. Походкой тяжелоатлета, приближающегося к штанге, он направился к Андрею. Пренебрежительно сплюнул. Плевок звучно шлепнулся об асфальт.

– Тебя еще не учили, мужик? Научим. Оставь бабу в покое. Брось руку. Ну!

По тому, как было произнесено «ну», Андрей понял: то была исполнительная команда.

– Ты слыхал?! – злобно прохрипела Жанна. – Рашпиль повторять не станет. Отпусти меня!

Рашпиль, видя, что его приказ исполнять не спешат, угрожающе приподнял правую руку. Подобный замах часто пугает слабонервных. Андрей не испугался. Он стремительным и в то же время точным движением послал кулак в широкую, как батон, челюсть Рашпиля. Это был тот самый удар – злой, решительный, точный, какого так долго ждал и все не мог дождаться от Андрея его тренер Лубенченко.

Рашпиль, еще не понимая, что вдруг произошло, секунду стоял оглушенный. В его глазах струился голубой полупрозрачный туман, уши вдруг заложило ватой, звуки вечернего города утратили остроту, ясность и доносились откуда-то издалека, быстро удаляясь и замирая. Рашпиль осел и затем тихо лег на асфальт. Он чувствовал, что лежать во много раз приятнее, чем стоять...

Стукнула, открываясь, дверца машины. Катрич выскочил на тротуар. Подхватил Прозрачную под руку, ловко управляясь с ней, протолкнул в салон:

– Прошу, мадам! Карета для вас. – Негромко приказал Андрею: – Живо за руль. На Таганрогскую. Жми!

Десять минут спустя тяжелая, окованная железом дверь отгородила их от мирской суеты.

– Садитесь, мадам, – предложил Катрич и показал на стул, стоявший у казенного ширпотребовского стола. В подчеркнутой вежливости, с которой Катрич обращался к Жанне, Андрею почудилось что-то зловещее. – И ты, Андрюша, присядь. Чтобы мне не мешать.

Катрич ногой придвинул табурет к напарнику. Потом взял со стола графин, снял стакан, который висел на горлышке вверх дном, наполовину налил его водой.

– Счас, девочка, мы тебя угостим.

Катрич достал из кармана пластмассовую коробочку, вынул из нее белую таблетку и бросил ее в воду. Таблетка растворялась медленно, и капитан подгонял процесс, покачивая и потряхивая стакан, внимательно наблюдая, как тает белый кругляш, лежащий на дне. Когда таблетка растворилась, он покрутил стакан, взбалтывая жидкость.

– Что собираешься делать? – спросил Андрей встревоженно.

– Она получит все, что заслужила.

– Все же она женщина, – предупредил Андрей.

Жанна бросила на него злой взгляд. Прошипела презрительно:

– Подумаешь, джентльмен!

– Подержи ей руки, – скомандовал Катрич.

– Нет, – отказался Андрей твердо.

Тогда Катрич подошел к стулу, завел женщине руки за спину и защелкнул на ее запястьях наручники. Жанна приподняла живот, пытаясь вывернуться, но оковы держали надежно. Катрич, нажимая ладонью на лоб, заставил ее закинуть голову. Сдавив пальцами подбородок, принудил открыть рот. Жанна застонала.

– Пей! – приказал Катрич и влил в рот содержимое стакана. Захлебываясь, она проглотила жидкость.

– Вот и ладненько, птичка, – ласково проговорил Катрич. – Сейчас я тебя раскую, и ты у меня начнешь петь. То, что сейчас выпила, ровно через два часа сделает тебя холодной и синей. Еще через час следы химии исчезнут. Тогда мы и вывезем тебя куда-нибудь на бульвар. Положим на скамеечку. Утром найдут красотку очень даже некрасивой. Решат, что погибла на фронте валютного бизнеса от чрезмерной половой натуги. Свезут в морг...

Жанна смотрела на него широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Должно быть, хотела что-то произнести, но не могла. Из ее горла вырвался только сухой хрип.

Андрей встал, со злостью пнул ногой табурет, и тот откатился по бетонному полу в угол каморки.

– Не ожидал от тебя такого, – сказал он Катричу с отвращением. – Ты обещал, что с ней ничего не случится.

– Сядь! – свирепо одернул капитан. – Не случится, если она по-хорошему расскажет все, о чем я спрошу. Вот...

Он вынул из кармана желтую маленькую таблетку и, держа ее двумя пальцами, продемонстрировал Жанне.

– Выпьет это и будет жить до старости наедине со своей грязной совестью. Если, конечно, не подхватит СПИД...

– Но ты...

– Я тебе обещал, поручик, что горячий утюг ей на филейные части ставить не буду. Мучить ее не собираюсь. Однако, если станет молчать, умрет тихо, даже безболезненно. И главное – по делу. Она не глупая. Знает, за что приходится отвечать.

– Ничего я не знаю! – закричала Жанна.

– Еще как знаешь, голубка! У тебя жил Галустян, перед тем как убили Шаврова?

– Нет! Не знаю никакого Галустяна!..

Катрич вынул из кармана желтую таблетку, бросил ее на пол и растер ногой в порошок. Жанна следила за его действиями широко открытыми, остекленевшими глазами.

– Учти, у меня только пять желтеньких. За каждое слово неправды буду выкидывать по одной. Если ничего не останется – пеняй на себя. Повторяю вопрос: у кого жил Галустян?

– У меня...

– А перед тем как убили полковника?

– Тоже у меня...

– Кто приходил к Галустяну?

– Армяне приходили. Гарик Юзбашьян, Карен Самвелян. Арам. Фамилии не знаю. Адвокат приходил. Золотцев...

– О чем они говорили?

– Откуда мне знать? Они по-армянски ботали.

– Приводили женщин?

Жанна взглянула на него так, словно имела дело с недоумком.

– Неужели я позволю кому-то таскать ко мне домой шлюх?

– Однако ты строгих правил.

Она смолчала.

– Куда они ездили?

– О своих делах мне не сообщали. Я и не лезла.

Катрич вынул из кармана желтую таблетку, подкинул на ладони и швырнул на пол. Старательно раздавил ногой.

– Еще одной меньше, – сказал он. – И учти, Прозрачная, если тебя внезапно вырубит, я не виноват. Ты сама сокращаешь срок жизни. Рези в животе не появились? Значит, подождем. Скоро появятся.

Жанна взглянула на него безумными глазами. Визгливо выкрикнула:

– Они мне ничего не говорили!

– Ори громче, все равно никто не услышит. И будь внимательней. Я спросил: тебе известно, куда они ездили? Может, тебя куда подвозили?

– Да, да, подвозили! – закричала она. – До «Интуриста».

– На дачу ездили?

– Ездили. Два раза.

– Где у них дача?

– В Куреневке.

– Кому принадлежит?

– Акоп купил. Для себя. Как беженец. Из Карабаха после войны…

Вот видишь, а говорила: не знаю. Какая у них машина?

– «Москвич».

– Цвет? Модель?

– Цвет табачный. Модели не знаю. Я в машинах не разбираюсь.

– Двадцать один сорок один? Так?

– Откуда я знаю?! – выкрикнула она истерично. И вдруг замолчала, схватившись за живот. Лицо ее побледнело, на лбу мгновенно выступили крупные капли пота.

– Дождалась? – усмехнулся Катрич и качнул головой. – Схватывает? – И опять деловым тоном: – Какое оружие Акоп носит с собой?

– Не знаю.

Она снова схватилась рукой за живот. Катрич бросил взгляд на часы. Сказал устало:

– Уходит время, Прозрачная.

Она застонала и опустила голову на стол.

– Не изображай агонии. По времени еще рано,

– Артем! – почти закричал Андрей. – Если умрет, как я смотреть людям в глаза буду?

– А ты не смотри. Отворачивайся. Потому что она сама себе враг. На меня ее упрямство действует мало. Бизнес – это бизнес. Я ей предложил честную сделку и условий менять не стану. Ее валюта – честность ответов. Итак, какое у него оружие?

На этот раз ее схватило сильнее. Она прижала к животу обе руки. Голосом испуганным, дрожащим сказала:

– Пистолет. Автомат в машине... – И без всякого перехода умоляющим голосом попросила: – Дайте таблетку. Мне плохо.

– Дай ей таблетку, – поддержал просьбу Андрей. – Иначе правосудие станет обычным преступлением. Убийством...

– Спасибо, брат, разъяснил. – Катрич кивнул головой. – Я то бился в сомнениях, а все оказывается вот как выглядит!

– Ладно тебе смеяться! – обиделся Андрей. – Дай таблетку. Ей плохо. Мы не имеем права убивать.

– Имеем. – Катрич был сух и суров. – Я отвергаю непротивление злу. Его придумали лицемеры. И народ это хорошо понимает. Вам обоим полезно послушать, что недавно произошло в Новонежине. Туда приехал кандидат в депутаты от демократов. В клубе кирпичного завода собрался народ. В основном бывшие уголовники. У кого срок истек, кто последние дни дохаживал. Кандидат все учел, выбрался на трибуну и запел: «В правовом государстве не должно быть смертной казни. Никто, в том числе государство, не имеет права убивать». Уголовники гогочут: «Верно, мужик! Валяй, круши!» А кандидат рад – голоса будут. Тут в зале поднялась женщина и спрашивает: «А ежели кто-то убил невинного человека? Как к нему подходить? Жизнь за жизнь, выходит, нельзя, по-вашему?» «Лично моя позиция, – ответил кандидат, – основана на том, что главное право гражданина – право на жизнь. И его нельзя отбирать». «Но убивец уже отобрал чужую жизнь», – стояла на своем женщина. Как потом выяснилось, у нее в городе в ПТУ сына убили. «Никаких исключений!» – отрезал кандидат. И тогда с места поднялся пьяненький мужичок. Встал, пошел к сцене. Пока шел, достал из кармана нож и сказал в зал пьяно, но очень ясно: «Лиза, ты, голубка, не волнуйся. Я этого мудака сейчас уделаю. Тут свидетелей много. Они покажут, что он сам был против вышки. А уж пятнадцать я за этого недоноска за милую душу высижу из одного интересу». И шасть к гостю. Председатель собрания орет: «Васька! Брось нож! Лупандина порезал, мало тебе?» Кандидат вскочил и ходу за кулисы. Мужичок успел ему подставить ногу, тот упал. Потом все же вскочил и залез под стол. В зале грохот: кто смеется, кто охает. Мужичок нож спрятал и говорит: «Я об ето говно свого ножа даже марать не стану». И ушел в зал.