Текст книги "Черный трибунал"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Кто он?

– Был мой напарник. Капитан. Молоток парень. Свойский, добрый. Верный... Если для друга понадобится, он расшибется в лепешку – сделает. Последний рубль отдаст, рубаху с себя снимет. И сгинул по-дурацки, из-за верности дисциплине...

– Как так? – спросил Андрей.

– А вот так. – Катрич скрипнул зубами. – Я бы законодателей, которые подписали милиции первый выстрел делать в воздух, послал бы на два ночных дежурства в нашу Нахичевань. Там бы они научились свободу любить. Милиционер, если у него подозрения, должен иметь право открыто идти с оружием в руках...

– Что же случилось?

– Трудно сказать точно, но Николай вышел на бандитов. Как честный служака, первый выстрел – в воздух. И сразу получил три пули в живот.

– И кто его?

– Предположение есть...

– Откуда у тебя время на частный сыск, капитан?

– Я за штатом. Нахожусь под административным расследованием... Проявил непочтение к закону.

– Меня это не удивляет, – усмехнулся Андрей.

– Шел ночью по Набережной аллее. Было темно, глухо... Навстречу из кустов – двое. Одного я узнал сразу. Жора Кубарь. Настрой у меня был на сыск – все время держал в уме образ – хромающий волк. Два убийства. Три судимости, побег. Объявлен розыск... Я без разговоров, без предупреждений влупил в него пулю. Потом второй выстрел для порядка вогнал в луну...

– Но это же...

– Точно. Это нарушение. Но мне, извини, не хотелось раньше времени лечь в яму. А не нарушил бы глупый порядок – улегся. У Кубаря рука в тот момент была в кармане на пистолете. Патрон в патроннике. Он только и ждал, когда лопоухий мент запулит в воздух. Я ему такого шанса не дал. Второй, который шел рядом с Кубарем, повалился на землю и стал орать: «Не убивай! Сдаюсь!» Только так и можно с этими паскудами дело вести. Только так...

– Зачем же я тебе, капитан?

– Вдвоем сподручней, старлей. Ты мне тыл прикроешь, я – тебе. Иметь дело с нашей клиентурой без подстраховки...

– Держи, – сказал Андрей и протянул капитану руку, открытой ладонью вверх. Катрич шлепнул по ней двумя пальцами, скрепляя мужской договор...

24 апреля. Среда. г. Придонск

– Честь имею! Рад видеть вас, молодой человек. Проходите.

Маленький сухонький сосед-генерал был чисто выбрит и благоухал крепким мужским одеколоном. Голубая тенниска с короткими рукавами и черные тренировочные трикотажные брюки с красными лампасами составляли его домашний наряд.

Генеральская квартира обратила внимание Андрея своей просторностью и чистотой. Пол сиял светлым лаком, и, едва переступив порог, Андрей подумал, что именно так, должно быть, выглядели стены знаменитой Янтарной комнаты – окаменевший слой липового меда. В гостиной вдоль стен – от пола до потолка – все место занимали книжные шкафы, а книги поражали глаз не красочной пестротой современного переплетного материала, а почтенной старостью корешков. Подобное богатство обычно свидетельствует о древности рода книголюба, поскольку в таком количестве старинные фолианты редко попадают в руки собирателей через книжные магазины и чаще достаются по наследству.

– Проходите смелей. – Хозяин сделал приглашающее движение рукой. – Садитесь сюда, Андрей. – Он повелительно указал на диван, покрытый сине-красным потертым пледом. – Простите, поручик, но называть вас по званию не стану. Это внесет в разговор ненужную официальность. И вы зовите меня по имени.

Андрей кивнул.

Генерал взял со стола чайник и стал наполнять большую кружку, расписанную золотом и розовыми цветами. Запахло душистой заваркой.

– Отец ваш был хорошим офицером, Андрей. Чтобы вы поняли все правильно, поясню, что имею в виду. Полковник имел убеждения и не собирался им изменять. Все эти горбачевы, яковлевы, ельцины – шелупа на фоне людей чести. В память народа они, конечно, войдут, но под этикеткой «ренегаты». Пока было выгодно, они считали себя коммунистами. Стало невыгодно, оказалось, что они борцы с коммунизмом со стажем. Таким история не прощает ни клятвопреступничества, ни отречений. Ваш отец в убеждениях и чести оставался человеком незапятнанным.

– Вы говорите об этом, Степан Дмитриевич, так, будто честь отца подвергалась каким-то особым испытаниям.

Генерал подвинул к Андрею цветастую чашку:

– Выпейте это и оцените.

Андрей сделал вежливый глоток, посмаковал и сказал:

– Чудесный чай.

Лицо генерала довольно засветилось.

– Чай обыкновенный, молодой человек. Наш, российский. Из Краснодара. А вот заварка – фирменная...

Генерал помолчал, забрал подбородок в кулак и задумчиво погладил его, словно расправлял бороду.

– Испытания были и не простые. Вашего отца испытывали великим соблазном. Перед огромным соблазном. При желании он в один день мог стать обладателем миллиона или даже двух. Не рублей, долларов. Но он не продал чести даже за такие деньги, хотя мне теперь ясно, что именно отказ и стоил ему жизни...

– Что вы имеете в виду, Степан Дмитриевич?

– Это я и собирался вам рассказать, Андрюша. Примерно месяц назад, в одну из пятниц, Константин Макарович пришел ко мне перекинуться в нарды. Так вот, кинули мы кости, и выпало Константину Макаровичу шаши-шаши. Две шестерки, если по-русски. Полковник тогда усмехнулся и говорит: «Как ты думаешь, Степан Дмитриевич, могу я стать в нынешних условиях миллионером?» Я, конечно, рассмеялся. «Что, – говорю, – честь продать решил?» – «Почему так думаешь?» – удивился он. «А потому, – отвечаю, – что, кроме чести, у офицера ничего ему принадлежащего для продажи нет». Тут твой отец расхохотался. Говорит: «А ты угадал, Степан Дмитриевич. В десятку попал. Именно мою честь и хотят купить». И рассказал такую историю...

Андрей отставил кружки и застыл, словно боялся неосторожным движением или словом помешать генералу.

– Где-то за неделю до нашего разговора, – продолжал генерал, – к полковнику зашли двое. «Вы Бураков?» – «Я». —«У нас деловой разговор». – «А кто вы?» – «Мы офицеры армии освобождения Армении». – «Что, разве есть такая?» – «Как видите, мы перед вами. И нам нужно оружие. Для начала назовем автоматы, гранаты, гранатометы. За услугу миллион наличными». – «Давайте этот разговор прекратим», – сказал твой отец. «Два миллиона, – тут же повысили ставку армяне. – Один прямо сейчас». «Прошу вас уйти, – предложил им полковник. – Вы пришли не по адресу. Я не владелец оружейного магазина». – «Нам это известно, – сказал один из армян. – Зато все это имеется на складах, которые вам подчинены. В пятом и третьем хранилищах». – «Вы даже это знаете?» – удивился твой отец. «И не только это. Потому и решили иметь дело лично с вами...» Короче, Андрюша, весь их разговор пересказывать нет смысла. Главное – полковник выставил гостей и счел, что на этом дело закончено.

– Отец никому не докладывал об этом случае?

– Мне он о таком не говорил. Да и что даст доклад? Сейчас всех покупают. Во всяком случае, пытаются купить. Никого подобным сообщением не удивишь.

Генерал взял чашку и сделал большой глоток. Взглянув в его скорбные глаза, вдруг наполнившиеся слезами, Андрей деликатно отвел взор. Дрогнувшим голосом спросил:

– Так вы думаете, что смерть отца как-то связана с этим случаем?

– Уверен, – произнес генерал. Он достал из кармана платок и стал шумно сморкаться, чтобы, как понял Андрей, скрыть внезапную слабость.

– Мама часто говорила, что вы видели, как произошло покушение...

– Видел. – Голос генерала вновь обрел твердость. – По утрам, пока не жарко, я сижу на балконе и читаю свежую газету. Конечно, вполглаза смотрю и на то, что происходит вокруг.

– Вполглаза деталей не засечешь, – усомнился Андрей. – А в таком деле детали —главное. Генерал усмехнулся:

– Я, молодой человек, деталей не упускаю. Глаз разведчика – это, сами понимаете, что-то значит... Такова привычка – первым делом охватить всю обстановку общим планом. Увидел многое. И стрелявшего и других. Стрелявший сразу побежал к «Москвичу». Видел, как он сел, как машина отъехала...

– Номер не заметили?

– Я не подсматривал за ними, Андрюша. Я наблюдал. Для того, чтобы разглядеть номер, нужен бинокль.

– Значит, вы могли заметить и то, что происходило чуть раньше, до выстрелов?

– Конечно. Я видел, как «Москвич» подъехал. Потом из него вышел человек и вошел в киоск «Союзпечать». В тот, что на углу. Пробыл минут пять внутри. Вернулся к машине. После этого из нее вышел стрелок в темном плаще...

– Чем он привлек ваше внимание?

– Скорее всего своим плащом. Было достаточно тепло. Но мало ли кто и почему может утеплиться? Я просто заметил его и отложил в памяти. То, что он стрелок, понял, когда прогремела очередь...

– С какого расстояния велся огонь?

– Почти в упор, – сказал генерал и вздохнул.

– Мне говорят, что могла иметь место ошибка. – В голосе Андрея звучало нескрываемое сомнение. – Как вы сами думаете, Степан Дмитриевич?

– Когда днем с пяти метров стреляют в человека, вероятность ошибки чрезвычайно мала. Убивали, Андрюша, ты меня извини, они убивали, зная кого...

В обед Андрею позвонил Катрич.

– Нам необходимо встретиться, старлей.

– Я готов.

– Подъезжай на «восьмерке» к Речному вокзалу. Только надень гражданское. Отсвечивать в форме тебе не след.

Приехав в назначенное место, Андрей искренне удивился, увидев, что, несмотря на жару, Катрич был в брюках и куртке-ветровке.

– Мерзнешь? – спросил Андрей с долей подначки.

– Ага, – ответил Катрич спокойно и слегка отвернул полу ветровки. Во внутренних узких карманчиках ее Андрей увидел милицейскую рацию, магазин, снаряженный патронами. Из-за пояса брюк торчала пистолетная рукоятка.

– Вот так у нас, старлей, – заключил Катрич, одергивая полу. – Без хомута и шлеи даже при коне огорода не вспашешь.

– Что будем делать? – признавая промах, поинтересовался Андрей.

– Начнем мотать с нитки, – улыбнулся Катрич. – Их в нашем деле напутан во какой моток. – Он показал руками размер футбольного мяча. – Синие, зеленые, желтые. А следует вытянуть до конца свою – черную.

– Кончик есть?

– Как будто. В протоколах я нашел показания бабки, которая видела во время стрельбы на углу парня с зелеными волосами. Вроде пустяк, а мне кажется – можно потянуть.

– Как это – зеленые волосы? – поинтересовался Андрей удивленно. – Не бред?

– Думаю – нет, – заверил Катрич. – Это панки. Или пеньки, как у нас их зовут. К одному – к Сопле мы сейчас и двинем. Он где-то здесь на пляже кантуется. С утра до вечера. Вот так, старлей.

– Слушай, капитан, – сказал Андрей раздраженно, – кончай ты с этим «старлеем». У меня есть имя. Или я тебя начну называть «кэпом».

Катрич засмеялся:

– Кэп – слово морское. А я – казак. Так что зови есаулом...

Он повернулся и двинулся по широкой аллее, обсаженной кустами, к городской лодочной станции.

Солнце высоко поднялось над рекой и зверски палило землю. По прибитому вчерашним ливнем песку они прошли к пристани. На ветхом, давно не знавшем ремонта помосте – у города на пустяки нет денег, – свесив ноги, обутые в старые валенки, сидел усатый сторож.

– Салют, Васильич! – поприветствовал его Катрич и вскинул вверх сжатую в кулак руку.

– Наше вам! – Сторож приподнял морскую фуражку с золотым «крабом», и его лысина тускло блеснула. – Швартуйтесь, мужики. Посидим.

– Некогда, Васильич. Ты тут, случаем, пеньков не заметил?

– Вроде чалились где-то. – Старик махнул рукой вдаль. – Утром туда Сопля на буксире поволок Жабу харить...

– Мне Сопля и нужен, – сообщил Катрич.

– Тады там они, – махнул рукой лодочник в сторону ивняка, росшего вдалеке.

Они пошли по пустому пляжу, неухоженному и заплеванному. Обрывки газет, окурки сигарет, полиэтиленовые пакеты – все это валялось вокруг так густо, что местность походила на площадку, отведенную для вывоза городского мусора. Андрей пнул несколько пустых пивных банок, брошенных какими-то хануриками прямо там, где их распили. Банки, гремя, отскакивали и тут же застревали в песке.

За кустами тальника на старенькой дерюжке, брошенной на песок, распластались два тела. Тощий парень с ребрами, выпиравшими как прутья из плохо сплетенной корзины, лежал на животе, подставив солнцу голые половинки задницы, сплошь покрытые красными прыщами. Его подруга – рыхлая, белотелая, словно обсыпанная мукой, лежала на спине, закрыв глаза и бесстыдно разведя в стороны ноги. Ее объемистое обнаженное вымя жидко расползлось в стороны, напоминая медуз, выброшенных волной на берег.

Андрей остановился, не зная, как себя вести, потом смущенно отступил за куст. Катрич спокойно нагнулся, поднял нечто напоминавшее с виду рубаху.

– Прикройся, – сказал он и бросил тряпку на живот женщине. Та даже не шевельнулась. Больше не обращая на нее внимания, Катрич носком ботинка ткнул голого парня в пятку. Тот лениво повернулся на спину и глянул на подошедших из-под ладони, козырьком приставленной к глазам. Уныло протянул:

– А-а, родная милиция...

Тем не менее он даже не встал и остался лежать на спине, заложив руки за голову и выложив на обозрение тощие мужские принадлежности. Теперь Андрей увидел, что волосы у парня и в самом деле зеленые, словно подсохшие водоросли. Что пошло на их покраску – чернила или тушь, понять было трудно.

– Встань и оденься, – предложил Катрич строго и угрожающе приподнял ногу. – А то я тебе ненароком бампер сомну.

Сопля сел и примирительно прогнусавил:

– А я че? Я только констатировал: родная милиция...

– Не унижайся перед ним, – вдруг среагировала на его реплику девица и демонстративно перевернулась на живот. Андрей смущенно поднял глаза к небу, где невидимый самолет пенистой линией перечеркнул голубизну от горизонта до горизонта.

– Заткнись, Жаба, – лениво протянул Сопля, – пока я тебе не врезал.

– Ладно, кончайте свариться, – сказал Катрич. – Ты мне лучше расскажи, что знаешь об убийстве полковника?

– О том, что в газетах писали? – спросил Сопля. Он прыгал по песку на одной ноге, натягивая на другую брючину. – Только это и знаю.

– Значит, случай прошел мимо вашей кодлы? Вы о нем ничего не слыхали, разговоров никаких не вели?

– Почему? – не согласился Сопля. – И слыхали, и разговоры были...

– Какие?

– Так, общий треп.

– Что именно?

– Говорили, что полкан кому-то крепко насолил. Его и убрали.

– Кому именно он насолил?

– Откуда я знаю?

– Видишь, старлей, – вдруг меняя тон, сказал Катрич, – как мы бортанулись. Тащились сюда, парились, а он ничего не знает... – И вдруг резко, повелительно приказал: – Собирайся! Поедем в управление. Там я сниму допрос под протокол.

– А что я, начальник? – заканючил Сопля.

– А то, гражданин Андреев, что вас в тот день видели рядом с местом преступления. Факт зафиксирован в протоколе. Поскольку дружеского расположения вы не понимаете, в управлении мы проведем опознание, и все пойдет по законному пути...

– Начальник, – взмолился Сопля, – на понт берешь?!

– Ты меня знаешь? – спросил Катрич. – Я когда-нибудь против твоих зеленых волос что-то имел?

– Не-а...

– Тогда подумай, поперся бы я сюда по жаре на понт брать?

– Не-а, – согласился Сопля.

– Вот и делись тем, что знаешь, пока разговор между нами. Кого видел в тот день?

– Никого...

– Все, собирайтесь, Андреев.

– Капитан, – загундосил Сопля. – Клянусь, я не замазан. Они меня мигом пришьют, когда дознаются...

– Ты себя не чувствуй пуговицей, – успокоил его Катрич. – Твоя, – он кивнул на девицу, – не трепанет?

– Жаба? – спросил Сопля. – Не-а, она в порядке.

– Тогда ты чист.

– Всегда так говорят.

– Я слова когда-то бросал на ветер? – спросил Катрич сурово.

– Не-а, – согласился Сопля.

– Выкладывай. И не потей.

– Акула там был, – вздохнул Сопля, и глаза его испуганно расширились.

– Где именно?

– Он сидел за рулем. В той самой машине... Только вы меня...

– Слушай, Андреев, – сказал Катрич сурово. – Когда человек думает только о себе, он возвращается в состояние скота. Запомни это. Вот ты сейчас сделал доброе для общества дело и сразу назад. А ты думай о будущем. Оно рядом с тобой. У тебя такая прелестная подруга. А у вас, как я вижу, любовь...

– Подумаешь! – презрительно проговорила девица. – Тоже мне, ценитель!

Они возвращались к остановке по пляжу, который уже наполнялся людьми. Песок подсох, солнце пригревало сильней и сильней, и народ быстро осваивал заплеванное пространство, спеша внести свой вклад в засорение окружающей среды.

– Кончик ниточки мы зацепили, – сказал Катрич удовлетворенно. – Теперь важно не оборвать.

– Давить таких надо, – невпопад ответил ему Андрей. – Дерьмо собачье, а не люди... Катрич не понял.

– Кого? – Кого же еще? Зеленоволосых!

– Тю-тю! – присвистнул Катрич. – Во как тебя, либерального демократа, пробрало!

– Почему «демократа»? – удивился Андрей. – Да еще «либерального»?

– А как же тебя еще называть? Прижать к ногтю преступников ты не считаешь возможным, поскольку прижимать должен закон и суд. И вдруг людей, которые перед законом чисты, ты считаешь возможным давить без всяких на то оснований...

– Считаю. Они тебе что, нравятся?

– Милый мой, – сказал Катрич и лихо, по-футбольному, пнул пустую пивную банку, попавшуюся под ногу, – может, и мне они не по нраву, но это не значит, будто стоит давить все подряд, что нам не нравится. Ведь признайся, тебе не понравилось, что они голые, и что баба не прикрылась, увидев нас?

– Хотя бы.

– Ты ушел от ответа.

– Да, не понравилось.

– А ты можешь признать их право находиться в таком виде дома?

– Дома? Да. За закрытой дверью.

– Здесь они тоже как дома. Пляж пустой. Они ушли подальше, куда никто не забредает. Это мы заявились к ним, а не они решили заставить тебя смущаться.

– Но...

– Появись они в таком виде на улице – дело другое...

– Но как она вела себя...

– Назови мне закон, который запрещает ей вести себя именно так.

– Есть приличия...

– Дорогой мой старлей! Ревнители приличий у нас долго преследовали тех, кто носил брюки с узкими штанинами, кто отращивал длинные волосы, кто танцевал танцы, не похожие на вальс. Неужели это никого ничему не научило?

– Научило, – зло бросил Андрей. – Вот теперь и купаемся в крови и не знаем, как справиться с преступностью... Стоим будто перед каменной стеной. —Что с ней проще всего сделать? Взорвать, верно? Типично военная логика.

– А что предложишь иное?

Они вышли к остановке и остановились в ожидании трамвая. После нескольких минут ожидания Андрей вышел на проезжую часть, чтобы разглядеть, не приближается ли трамвай. Мимо, обдав его жарким ветерком, пронеслись синие «Жигули». Андрей инстинктивно отпрянул и тут же услыхал возмущенный окрик:

– Куда выперся?! Жить надоело?

– Ты что?! – Неожиданная вспышка Катрича неприятно задела Андрея.

– А то, – уже спокойно ответил напарник, – что мы с тобой в деле. И ты теперь, прежде чем высунуть голову из кустов, каждый раз обязан поднимать вверх фуражку на палке...

– Цирк! – засмеялся Андрей. – Думаешь, «жигуль» целил в меня?

– Сегодня еще нет, а завтра все может быть.

– Слушай, ты так и живешь каждый день с опаской? – В голосе Андрея звучала нескрываемая насмешка.

Катрич посмотрел ему прямо в глаза:

– Не с опаской, а благодаря ей. Прежде чем ступить, смотрю под ноги...

– Я так не приучен, – сказал Андрей и скептически улыбнулся. – Это не жизнь, если дрожать на каждом шагу.

– Валяй-валяй, – устало бросил Катрич и отвернулся. – Вот клюнет жареный петух в задницу – вспомнишь мои слова.

К остановке, болтаясь на разбитых рельсах из стороны в сторону, приближался красный трамвай...

Придонский военный госпиталь – красное кирпичное здание дореволюционной постройки – размещался в глубине большого двора, затененного кронами платанов. Всюду под деревьями на скамеечках сидели ходячие больные, выползавшие сюда, чтобы не балдеть в душных палатах. Андрей невольно обратил внимание на множество раненых – с костылями, с повязками на головах, лицах, руках. Взаимные претензии и взаиморасчеты южных соседей России обильно окроплялись русской кровью, которую политики ценили куда ниже бензина.

Проходя по чистой асфальтированной дорожке, тянувшейся от ворот к главному входу, Андрей вдруг вспомнил слова Петра Первого, сказанные при открытии военного госпиталя в Лефортово. «Зело отменная гошпиталь построена, – сказал тогда император, – хотя попадать в нее господам офицерам не пожелаю». Нынешние правители такой заботы о военных, судя по многим признакам, давно уже не проявляли.

Накинув на плечи халат, полученный в гардеробной, Андрей шел по узкому длинному коридору неуверенный и тихий. Здесь всюду жил запах человеческих страданий: густо пахло эфиром, просохшей мочой, ихтиоловой мазью. «Посторонитесь!» – предупредила Андрея немолодая сестра и провезла мимо него операционную каталку, на которой лежал бледный худолицый человек. Каталка подпрыгивала на щербатом цементном полу, и голова человека безвольно болталась из стороны в сторону.

Поднявшись по узкой лестнице на второй этаж, Андрей отыскал палату номер двадцать. В ней, как ему сообщили, лежал дядя Ваня – Иван Васильевич Костров, шофер отца, которого задела одна из пуль, выпущенных террористом в момент покушения. Свинец только распорол плечо, и дядю Ваню можно было выписать сразу же после перевязки, но нервное потрясение оказалось слишком сильным, и оправиться от него он сразу не мог. Потому его оставили в отделении огнестрельной травмы до улучшения самочувствия.

Кострова Андрей знал давно и очень удивился, увидев его совсем не таким, каким привык видеть, – веселым и подвижным. На койке, натянув простыню до подбородка, лежал человек с потухшими, ввалившимися глазами.

– Спасибо, Андрюша, – сказал Костров унылым голосом. – Вот уж не думал, что ты зайдешь. – Он шмыгнул носом.

– Дядя Ваня, вы не волнуйтесь. У вас уже все в порядке. Врачи...

Костров подтянул простыню до самого рта.

– Прости, Андрюша. Я мало в такое верю...

– Во что? – не сразу понял Андрей.

– В то, что теперь все в порядке. Наоборот. Тогда мне повезло, а теперь добьют в любой момент. Я ведь свидетель. Поверь, принимаю лекарство, а сам боюсь – вдруг что подсыпали?

– Вы уж совсем, дядя Ваня... Все-таки мы еще не в Италии...

Костров тяжко вздохнул:

– Зато мафия у нас покруче ихней...

Костров вдруг встрепенулся, глаза его блеснули.

– Постой, тебе, наверное, наговорили, что я тронулся, а ты поверил? Так?

– Что вы, дядя Ваня, – смутился Андрей.

– Они всем это говорят, – утвердил Костров, не обращая внимания на оправдание. – И правда, если хочешь знать: я трухнул. Да еще как! И что с того? Чтобы в меня стреляли – я не приучен. Это дело малоприятное, Андрюша. И вот теперь боюсь, чтобы такое не повторилось.

– Больше вас никто не тронет.

– Не надо, Андрюша. Я видел его глаза. На морде черный чулок, в прорези зрачки блестят. Как у зверя. Клянусь, такой вернется...

– Это у вас нервное. – Андрей положил ладонь на костлявое плечо Кострова.

Тот посмотрел пристально и спросил:

–Ты все еще мне не веришь? Считаешь, что я со страху?

– Ну, не совсем...

– Значит, считаешь, – подвел итог Костров. – И зря. Им твой отец мешал. Вот они его и выбили...

– Кто – они?

Костров нервно шевельнулся под простыней и замолчал, прикрыв глаза. Тогда Андрей повторил вопрос, изменив его форму.

– Почему вы думаете, что охотились именно за отцом? В милиции считают, что произошла ошибка.

– А ты больше верь, что скажут в милиции, – проговорил Костров из-под простыни. И замолчал испуганно.

– Ну? – подтолкнул его Андрей.

– Вот те и ну. Они говорят не то, что случается, а как им самим удобно.

– Почему вы так думаете, дядя Ваня?

– Причины имеются. Был ведь у меня следователь. Протокол составил. Ушей он, конечно, не затыкал, но смотрел через меня на стену, как сквозь стекло.

– И все же это не доказывает, что охота шла именно за отцом.

– Не веришь, – обиженно утвердил Костров. Он взял с тумбочки стакан с компотом и стал пить. Острый кадык на худой шее судорожно дергался: вверх-вниз, вверх-вниз. Напившись, поставил стакан, рукой отер губы.

– Верю, что вы так чувствуете, – примирительно успокоил его Андрей. – Но нужны факты. А у нас их нет. – Он специально сказал «у нас», чтобы еще больше не обижать собеседника.

– Есть, – вдруг сказал Костров и, словно обессилев, откинулся на подушку, закрыл глаза.

– Вы об этом рассказали следователю?

– Нет.

– Почему?

– Потому как сам узнал об этом позже.

– От кого, дядя Ваня?

– Лучше не спрашивай, Андрюша. – Минутное оживление Кострова вновь погасло, он помрачнел, глаза посуровели, губы поджались. – Не скажу. Ты вот уедешь, тебе-то что...

– Я не из простого любопытства, – сказал Андрей. – Хотел бы сам разобраться с этой сволочью. Чтобы не ползала по земле.

Костров поглядел в глаза Андрею, выпростал руку из-под простыни и положил ее ему на колено:

– Не горячись, не стоит. Что можешь сделать ты этой погани? С ней даже милиция сладить не в состоянии.

– Милиция не может, а я найду, как это сделать. Важно знать – кому врезать...

– Нет, Андрюша, в этом я тебе не помощник.

Андрей встал. Расправил плечи, поддернул брюки.

– Как говорят, дядя Ваня, пора и честь знать. Выздоравливайте, я пойду.

– Ты чего сразу так? – В голосе Кострова слышалось беспокойство. – Обиделся, что ли?

– Нет, дядя Ваня, я не обиделся. Мне просто вас жаль. Продолжайте бояться. Это нетрудно. Натянуть простынку до глаз и выжидать – не случится ли чего. А если в самом деле случится? Вы сказали, что вас могут убрать как свидетеля. Но это имеет смысл, когда хотят заткнуть рот. Выходит, вам нет резона таить в себе то, что кому-то выгодно скрыть. А, да ладно, вроде я вас опять уговариваю. Пойду...

Костров нервно дернулся под простыней.

– Присядь.

Андрей неохотно опустился на стул. Костров поерзал под простыней и вдруг, впервые за все это время, присел на кровати. Подтянул подушку вверх к спинке и привалился к ней.

– Наверное, ты прав. – Голос его нервно срывался. Он опять облизал губы. – Сказать тебе я обязан...

Андрей молчал, сосредоточенно разглядывая ногти левой руки.

– Только не думай, что за себя боялся. Все куда сложнее. Да, я видел, как стреляли в твоего отца. Видел глаза того... убийцы... Но, клянусь, сам узнал о сути дела только вчера...

– Как так? – удивился Андрей.

– Брат у меня, Михаил. – Признание давалось Кострову непросто. – Брат у меня. Он рассказал.

– Что именно, дядя Ваня?

– Все, до подробностей.

Костров сполз на кровать, улегся, поправил подушку и натянул до подбородка простыню.

– Все, Андрюша, не могу. Не имею права. Я тебе дам адрес Миши. Съездишь к нему. Он все сам расскажет...