Текст книги "В глубинах пяти морей"

Автор книги: Александр Рогов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Голубые дюны

Настала пора готовить фоторегистратор. Мы с Виктором обтекаемую, эллиптической формы камеру закрепили на штативе, которым служила тренога, собранная из уголкового проката. Впереди камеры на метровую длину и немного в стороне от оси съемки были закреплены два рефлектора с импульсными лампами-вспышками, от камеры и ламп шли кабели к герметичной коробке, в которой находилось питание – набор портативных батареек. Вся система была герметична и могла выдержать 10 избыточных атмосфер давления, что соответствует стометровой глубине погружения аппарата в воду.

Необычная съемочная техника в умелых руках Виктора ожила. Слышно было, как внутри бокса работают механизмы, исправно чередовались вспышки ламп. Испытания прошли успешно. Мы провели съемку с частотой 48 кадров в сутки.

Перед выходом в море ознакомились с техникой безопасности при погружениях у Соловков. Здесь важна была тщательная подготовка, спуски следовало точно приурочивать к перемене направления течения. Заранее, по таблицам, определяли время «тихой воды» – смены прилива и отлива, затем подсчитывалась длительность перехода на катере к месту погружений аквалангистов, и только после этого выходили в море.

Теорию организации погружений надо было подкрепить практикой, да и вообще следовало нам проверить и себя, и снаряжение после годового перерыва. Решили в «тихую воду» выйти в море. Выплыли из бухты Сосновой на лодке, выбрав маршрут к подводной скале, которая в полукилометре от берега скрывалась под волнами. Сначала в связке с аквалангистом, уже освоившим погружения у Соловков, должен был пойти я, затем Виктор. Я взял с собой обычный подводный фотоаппарат, а напарник – двухметровую пику. Мы знали, что скала отвесно уходит вглубь моря на 20-25 метров, а там, у ее основания, – песчаное дно.

Спускаемся в воду. До этого в Белое море я погружался десятки раз, но подтверждалась интересная особенность: каждое новое погружение воспринималось как самое первое и приносило свои особые ощущения.

Вот и в тот раз, прыгнув в воду, я очутился среди знакомых струй воздушных пузырьков, но преломление солнечных лучей образовало вокруг неповторимое голубое сияние. Цветной калейдоскоп радует глаз, но прямо над головой прыгает на волнах днище лодки, и я побыстрее ухожу вглубь, чтобы избежать опасного столкновения.

Преодолеваю метра три, и смутно различимый утес становится отчетливо видимым. На его вершине, сопротивляясь водным потокам, прижились ламинарии, их обтрепанные концы загнулись в одну сторону – значит, есть течение. Вода в море движется даже и в минуты, когда нет прилива, и мы, влекомые мягкой, но упругой силой, скользим вдоль утеса вниз.

Перед глазами темный гранит с редкими пучками растений, но неожиданно стена переходит в уступ, и мы зависаем над ступенью огромной подводной лестницы, основание которой покрыто друзами мидий и светлыми наростами. Нащупываю нарост, напоминающий поролоновую игрушку, это губка. Наконец уступы и уступчики, которыми покрыта скала, кончились, и мы увидели дно. Около скалы песок вынесло течением, под утесом ложбина, переходящая в песчаный вал. Но это была вполне «нормальная», полуметровой высоты волна, а не гора-дюна, с которой я мечтал встретиться. Дно вокруг скалы не было плоским, среди песчаных волн возвышались гряды камней и отдельные островки, которые, наверное, и задерживали стремительные потоки воды, мешая образованию крупных песчаных валов.

Время под водой бежит незаметно. Все время находились интересные объекты для съемки. Наконец мы забрались в лодку. Прилив набирает силу. Придется Виктору тренироваться в следующий раз.

И вот настал день выхода в море. Фоторегистратор на борту, заряжены акваланги, проверены гидрокостюмы. Подсчитано время перехода – и мы в рейсе. Идем на юг, приливное течение помогает, на отмеченном буйками участке моря оба катера встают на якорь. Наконец белые листы пенопласта – буи – утихомирились и лишь слегка покачиваются на якорных шнурах. Наступает минута, к которой готовились несколько месяцев, – двухметровая тренога медленно опускается в воду. Боцман и двое матросов – почти вся команда катера – бережно травят пеньковые канаты, и рама с осветителями и аппаратом скрывается в беломорской воде.

Погружение аппарата закончено, ослабло натяжение канатов. Пришла очередь аквалангистов. Вдвоем с Марком спускаемся по трапу в воду. Напарник в легководолазном костюме «мокрого» типа – черная микропористая резина плотно обтягивает его тело. Этот костюм отличается от моего «сухого» тем, что его резина смачивается водой как снаружи, так и изнутри, поэтому давление на обе поверхности одинаково. Тело подводника в таком гидрокостюме не испытывает давления воды снаружи, и одежда не стягивается в жесткие и неудобные складки. Но зато вода проникает сквозь него к самому телу. На мой взгляд, это костюм для теплых морей, хотя Марк и научился погружаться в нем в холодные глубины Белого моря. Однако более 30 минут, по утверждению участников экспедиции, легководолазы в костюмах «мокрого» типа работать не могли.

Я надел свой залатанный «Садко-2», – костюм «сухой», если он не порван. В этом костюме погружался я и в Баренцевом, и Беринговом морях, и в теплых водах Каспия, но нигде не испытывал потребности побыстрее выйти на поверхность из-за того, что сильно замерз. В костюм этот вода не проникает, в нем нетрудно расправить складки, образовавшиеся на глубине, он легко продувается воздухом изнутри. Хотя «Садко-2» немного громоздок по сравнению с «мокрым», но я был доволен им. Ведь мне приходится много фотографировать под водой, а это требует терпения, а иногда и умения затаиться.

Итак, мы вдвоем с Толчинским в беломорской воде. Опять, как и прежде, много лет назад, когда мы с ним впервые открывали для аквалангистов глубины студеного моря, он стремится куда-то вбок, все вперед и побыстрее.

Марк нырнул вниз, а я, перебирая одной рукой ходовой канат, опускаюсь не так резво. Перед погружением я брызнул на стекло маски немного холодной воды, чтобы оно не потело при погружении. Теперь мокрые края маски, холодя лицо, напоминают о том, что я в глубине, и заставляют сосредоточиться. В свободной руке у меня фотобокс с аппаратом «Салют». Правда, в хорошем качестве будущих снимков я не очень уверен, ведь осветитель от моего аппарата с двумя лампами-вспышками и системой питания пошел на комплектование фоторегистратора.

Под нами 20 метров глубины, поэтому не сразу увидел я его раму. Но вот серебристая поверхность бокса аппарата и белый металл рефлекторов начинают просвечивать сквозь сине-зеленый сумрак. Наконец видна и вся рама. Зрелище удивительное: металлическая ажурная конструкция с обтекаемыми приборами тремя лапами оперлась на синеватую гряду. Вправо и влево от нее протянулись линии неровных замерших песчаных волн, их бесконечные ряды теряются во мраке, и от этого видимая мной площадка кажется выпуклой, с освещенным центром и размытыми краями. Так и напрашивается сравнение с пейзажем чужой планеты. Но парящий над этой поверхностью человек возвращает меня к действительности. Марк поворачивает ко мне лицо и дает сигнал – мы у цели. К нам спускается еще один аквалангист, вдвоем с Марком они будут размечать площадку перед камерой – будущее поле съемки. Сначала намечают ось съемки, проведя параллельно гребню дюны черту. В этом направлении по хорошо видной на песчаном грунте канавке они втыкают вешки-реперы – стальные прутики, контрастно окрашенные черной и белой красками. Втыкаются вешки на глубину 50 сантиметров, что вполне достаточно, на поверхности остается полтора метра.

Я фотографирую треногу. Течение лишь напоминает о себе, но удержаться на одном месте уже не так-то легко. Аквалангисты работают у самого дна, и им во много раз труднее, чем мне. Чтобы погрузить вешку в плотный, перемытый морской водой грунт, легководолазы долго крутятся, вдвоем нажимая на нее. Они помогают себе, подгребая ластами. Их действия выглядят странно. На поверхности земли, нажимая на лопату или кол, втыкая их в грунт, мы используем наш собственный вес. У легководолаза этот вес уравновешен выталкивающей силой воды. Аквалангист как бы парит в глубине, испытывая чувство, похожее на невесомость. Это приятное чувство, но при работе на дне «невесомость» – помеха. Вот и мои напарники, втыкая тонкие прутки, что на суше не вызвало бы никаких затруднений, тратят очень много времени и сил.

Но вот, наконец, продольный ряд реперов установлен, теперь дело за поперечным. Это и будет масштаб, который поможет измерять смещение дюны. В продольном ряду шесть вешек, поперек устанавливают восемь, крайние – для большей надежности.

Течение все нарастает, и едва я отплываю от рамы, за которую держусь, как поток подхватывает меня и тянет вверх. Делаю рывок, усиленно работая ластами и подгребая одной рукой. Мне удается спуститься немного вниз и продвинуться к ходовому канату. Схватываю его и, подтянувшись, обвиваю ногами.

Дело принимает серьезный оборот – ведь еще надо поставить треногу, развернув ее на ось съемки вдоль гребня песчаной гряды. Но вот ребята закончили разметку, втроем собираемся у основания рамы. Свой аппарат кладу рядом, и мы, держась за треногу, начинаем ее приподнимать. Это не так трудно: фоторегистратор здесь немного легче, чем на суше.

Наконец справляемся с этой задачей. Во время установки треноги аппарат один раз сработал – значит, прошло 30 минут. Итак, аппарат действует. Яркая вспышка осветила кусочек морского дна, тренога установлена, и хотя первый кадр не тот, что нужно, мы спокойны за остальные снимки – они будут фиксировать гребень волны, и расскажут о том, что происходит с дюной. Пробная съемка началась.

Плыву за своим боксом, оставленным на дне, и опять дивлюсь подводному пейзажу. Песчаные волны впечатляют – таких больших мне еще видеть не приходилось. Песчаные гряды на дне Каспия, например, – просто легкая рябь по сравнению с великанами, распростертыми подо мной. Песчаные поляны на дне Японского моря также разлинованы невысокими волнами, на Беринговом море песчаные участки мне не встречались вообще. Есть наносы песка и в Черном море, но и там гребни их невысоки. Наверное, дело в приливных течениях: приведенные примеры относятся к морям с малыми приливами, а здесь, в Белом море, высота прилива достигает 2 метров.

Подплываю к краю песчаной волны. В свете ламп-вспышек она мне показалась голубой. Но сейчас, в момент борьбы с течением, когда потоки воды срывали с ее макушки вихри песчаных струй, мне было не до этого. Мой красивый ярко окрашенный фотобокс выглядел унылой серой кочкой, наполовину занесенной песком. Еще полчаса, и мне бы его не отыскать, ведь вокруг поднималась настоящая песчаная буря. Мимо меня проносились обрывки водорослей и струи песка. Подхватив аппарат, я устремился вверх. Внизу остались и тренога, и окружающие ее песчаные великаны.

Появляюсь на поверхности в отдалении от катера, ложусь на спину и регулирую ритм дыхания. Сбить его, работая на глубине в закрытом гидрокостюме, дело гиблое. Акваланг неумолимо выдает только расчетное количество воздуха, потребное для хорошей вентиляции легких. Поэтому резкие движения, притом продолжительное время, аквалангисту делать нежелательно: попробуйте побегать в противогазе, и вы поймете, что это такое – сбить дыхание. Зная все это, я развернулся головой против течения, лег на спину и, подгребая ластами, старался оставаться на месте. Мне сбросили с борта конец с привязанным к нему буем. Жду, когда его подгонит течение.

Благополучно возвращаюсь на борт. На поверхности воды потоки также сильны, течение повернуло наши легкие суденышки, и команды катеров ждут разрешения запустить машины: надо начинать подрабатывать винтами, чтобы удерживать катера на месте. Существует правило: нельзя запускать двигатель, пока водолаз в воде. Наконец все собрались на палубе, и можно поднять якоря.

Подъем якоря на малом рыболовном боте – дело несложное, но боцман и два его помощника не могут справиться с этим. Якорь вдруг стал очень тяжелым. Не успев полностью раздеться, спешим на помощь. Наконец на поверхности, к общему изумлению, появляется фоторегистратор – аппарат и верхняя часть треноги. Один из якорей зацепился за кабель вспышки и, оборвав его, согнул стальной уголок стойки рамы.

Вся наша работа пошла насмарку. Стало ясно, что течение тащило катера, якоря их не держали. Мы получили урок от своенравной стихии. Утешились тем, что и отрицательный результат все же нам что-то дал: «отрепетировали» разметку поля съемки и установку треноги. И еще уяснили немаловажное: на катере надо отдавать два якоря – с кормы и носа.

Вскрыв бокс аппарата и пострадавшую лампу, убедился, что внутренних повреждений нет, вода туда не попала. Все обошлось более или менее благополучно, но на ремонт требуется время и материалы, а прилив набирает силу. Решили возвращаться на базу.

Ремонт и наладка фоторегистратора отняли еще три дня, больше, чем предполагали. Как сказал Марк, наш эксперимент вскрыл слабое звено. Как знать, не преподнесет ли морская стихия еще несколько сюрпризов?

Повторное погружение прошло удачнее и быстрее. Работы провели утром, в отлив, в предыдущий раз выходили в море днем – перед приливом.

Я опять фотографировал под водой, солнце лучше освещало место съемки, ведь отлив угнал двухметровый слой воды. Меня обнадежили проявленные в походной лаборатории пленки, на них получились вполне сносные изображения. На моей – три сюжета подводных работ, а на снятой фоторегистратором – перчатка водолаза и кусочек дюны. На негативе хорошо просматривалась структура поверхности дна, а это было самым важным – ранее мы могли только предполагать, что яркость ламп и резкость изображения рассчитаны правильно.

На сей раз суда ставили на якоря с особыми предосторожностями. А перед спуском аппарата на дно капитаны развернули катера навстречу ожидаемому течению и закрепились с кормы вторыми якорями. Треногу опустили быстро, но место работ, как и полагали, оказалось несколько в стороне от прежнего, поэтому разметку делали заново и снова разворачивали аппарат по оси съемки.

И вот опять передо мной череда песчаных гребней. Кажется, что волны сказочного моря замерли в стоп-кадре, они сине-зеленого цвета, и их очертания теряются вдали. У подножия треноги начинался обрыв, куда я раза два съехал, подмяв ластами гребень. Параллельно исследуемому откосу, на расстоянии семи-восьми метров, виднелся соседний вал, светлой полосой уходивший в обе стороны. За ним угадывался следующий, а далее видна была только плотная дымка – завеса морской воды, Я смотрел на геометрию морского дна и думал, удастся ли нам разгадать ее законы. Под ногами были и валы-великаны, и мелкие заструги, похожие на снежные наметы в поле. Эти последние шли поперек основной структуры. Какие силы образовали их?

Я знал, для чего нужно знать динамику песчаных наносов. Данные о направлении и скорости движения валов важны для ученых, гидростроителей. Подобные валы могут поглотить неудачно расположенный причал, засыпать затвор проточной части гидротурбины приливной электростанции или причинить другой ущерб. Район распространения песчаных образований надо знать и рыбакам. В таком районе нет водорослей, а значит, не поймать здесь рыбакам кормящейся рыбы.

Если мы выясним, что подводные песчаные дюны движутся в замкнутом цикле, как во многих пустынях, тогда нужно будет четко установить границы опасного района и стараться не строить здесь подводных сооружений.

Ну, а если строить все же придется? Вот тогда на основании уточненных законов перемещения валов ученые дадут рекомендации строителям.

...Пока я разглядывал дюны и фотографировал их, мои напарники закончили работу, и мы благополучно по ходовому канату поднялись вверх. Якоря подняли быстро, хотя и ждали с замиранием сердца: вдруг опять покажется фоторегистратор? Но якоря пришли чистые.

Через сутки отправились за отснятой пленкой. Аппарат приподняли из воды, вскрыли, вынули кассету, вложили новую и опустили конструкцию под воду. Три водолаза поставили треногу на место, и эксперимент был продолжен.

Результаты съемки оказались удовлетворительными. Все 100 кадров получились, на наш взгляд, поддавались расшифровке, изображения были достаточно резки. Хватило и света – все реперы видны на поле съемки. Некоторые кадры были затемнены взвешенными в воде частицами, время их экспозиции соответствовало наиболее сильному течению. На некоторых кадрах получились стайки рыбок, на других – ленты водорослей, которые зацепились за раму регистратора или вешки. Кстати, по их положению можно было судить о направлении течения. Расположение реперов на соседних кадрах мало чем отличалось друг от друга, различия касались только движущихся предметов – рыбок, медуз, водорослей. Для определения смещения дюны требовались тщательные замеры в лабораторных условиях.

До новых встреч!

Программа наших работ была выполнена: мы провели испытания аппарата, определили его надежность, уточнили методику съемки. Определили и пути усовершенствования аппарата.

В оставшееся время мы с Виктором поплавали и поснимали под водой. Мы знали, что вокруг островов много водорослей, не случайно здесь организован комбинат по сбору этого ценного морского продукта. Рядом с нашим лагерем жили добытчики ламинарий. Слоевища этих растений, которые так и хочется назвать листьями, длинными рядами сушились на жердях вблизи берега. Добывали ламинарию с поверхности. Сборщики на лодках специальными косами резали пучки водорослей и поднимали на борт. Лодка раскачивалась на волнах, добытчик, балансируя на подвижной опоре, двигал косой и вытягивал на поверхность тяжеленные пупки блестящих от воды растений. Работа эта требует недюжинной силы и ловкости.

Наши ребята видели на противоположной стороне острова отряд исследователей, которые испытывали драгу для сбора водорослей. Там были и аквалангисты, проводившие подводные наблюдения за работой этого нового агрегата. Подводники рассказывали, что сначала ножи для срезания водорослей постоянно ломались, натыкаясь на камни, на которых держатся растения. У специалистов, создавших и испытавших драгу, были свои трудности первопроходцев.

Я погружался в местах, где много ламинарий, фотографировал интересные сцены. Здесь, на дне, у оснований водорослей, немало мидий, а там, где мидии, обитают и морские звезды. Среди зеленых лент растений плавают прозрачные маленькие креветочки. Они, как солдатики, стоймя зависают на одном месте, перебирая ножками. Если лежать неподвижно на дне, то прямо на тебя может выплыть треска или стайка молоди сельди.

В одно из таких погружений я наблюдал за гагой, которая охотилась. Утка нырнула в мою сторону и, подгребая крыльями, тыкала клювом в укромные уголки морского дна. В воде она, наверное, больше доверяла осязанию, чем зрению. Гага держалась возле камней, но клюв ничего не находил. Я изумлялся ее выносливости – она оставалась под водой очень долго. Пока она плавала под водой, я успел три раза вдохнуть живительную струю воздуха из акваланга. Утка сторонилась воздушных струй из аппарата, но продолжала плавать поблизости. Вот она наконец-то нашла поживу, в ее клюве задергался крабик, похожий на паучка. Молниеносно долбанув его и схватив за клешню, гага устремилась к поверхности. Я лежал неподвижно, боясь спугнуть охотницу.

Утка всплыла, и я не мог видеть ее маневров с крабом. Видны были только лапки, которые забавно шевелились. Плавая под водой, гага их держала поджатыми, наподобие реактивного самолета с убранными шасси. Но вот крабик стал тонуть, плюхнувшись на поверхность воды. Гага нырнула за ним и снова потащила вверх. Краб опять упал в воду. Шевеля оставшимися лапками, он неуклюже опускался вниз. Вдруг откуда-то сбоку в горизонтальном полете появился еще один охотник. Его черно-белая окраска в подкрылках выдавала в нем гагуна. Он подплыл под водой к тонущему крабу и схватил его, продолжая плыть. Зазевавшаяся утка нырнула, но вместо добычи нашла лишь взвихренную воду. Она ринулась на обидчика, возникла потасовка. Обе утки вынырнули на поверхность, и из круговерти их тел в воду упал полуживой краб. Утки не стали преследовать его, и тот скрылся в водорослях. Я встречал крабов без клешни или лапы, попадались экземпляры, у которых одна клешня меньше другой. Членистоногие способны восстанавливать некоторые части тела, и я надеялся, что пострадавший крабик выживет.

Вскоре мы покидали Соловецкие острова, кусочек суши, поросший вековым лесом, холмы, озера, протоки, купола церквушек среди зелени леса, каменные стены монастыря, проложенные людьми дороги и тропы. К этой картине добавлялось увиденное за голубым барьером – неотвратимо надвигающиеся в сине-зеленой мгле гряды песчаных полчищ, у которых своя красота и свои взаимосвязи с живой и неживой природой. Там, под покровом воды, борются за существование и заросли ламинарий, и косяки сельди, и свирепые зубатки, и ныряющие гаги, и ползающие крабы, и другие животные и растения.

Теперь там, в глубине, пролегли и людские тропы, они пока не видны, но они появились, и их будет все больше. Важно, что эти тропы прокладываются для блага людей и природы. И хочется, чтобы на подводных дорогах никогда не встречались груды ржавых банок и битой посуды. Это, конечно, не самое страшное, но отсюда начинаются первые шаги равнодушных ко всему, кроме собственного благополучия, людей. Среди моих товарищей-аквалангистов таких нет, и, я уверен, не будет. Ведь мы не только и не столько созерцаем подводный мир, сколько приходим ему на помощь, хотя бы уже тем, что изучаем его и рассказываем о нем.

Мы проложили тропу познания у «голубой» дюны, рядом наши товарищи проложили борозду на водорослевой ниве. Но и та, и другая тропы – под контролем ученых, надежным и действенным.

Отплывая с Соловецких островов, мы знали, что будем вновь и вновь готовиться к разгадке тайн морских глубин и помогать ученым познавать законы их жизни. Значит, еще не раз побываем в суровом и прекрасном подводном мире.