Текст книги "В глубинах пяти морей"

Автор книги: Александр Рогов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

На шлюпке подплыли мы к стоявшему у фермы сейнеру, на нем поднимали одну из гирлянд мидий. На тросе кран-балки раскачивалась трехметровая «гусеница». Да, убедительно выглядели здесь, на поверхности, скопления моллюсков. Выращенных мидий достали из морской воды теперь уже не для научных целей, их ждало вполне прозаическое будущее – холодильные камеры сейнера и доставка в порт, туда, где из них приготовят опытную партию консервов.

В то посещение мы много плавали в месте расположения подводной фермы, обследовали первую, экспериментальную установку, фотографировали и под водой, и вблизи плотов. Совершили несколько заплывов и к промышленным хозяйствам. Там перед нами простиралась подводная нива с многочисленными рядами тонких «саженцев» – жгутов из капроновых сетей, на которых еще не успели поселиться подводные обитатели. В лучах солнца, пробивавшихся с поверхности, сине-зеленые жгуты уходили вглубь и терялись во тьме. Картина была впечатляющая.

Александр Нестеров, один из участников нашей первой экспедиции на Белое море, вновь посетил эти места в 1982 году. На снимке он передает руководителю работ по культивированию беломорской мидии Э. Е. Кулаковскому образцы моллюсков

Мне удалось сделать не менее сотни подводных снимков непосредственно на ферме. Я плавал под водой и фотографировал современное мидиевое хозяйство – плод совместных усилий морских биологов и промысловиков. Мой фотоаппарат, над которым я работал два года, конструируя его и усовершенствуя, выдавал снимок за снимком.

О многом рассказали снимки. Создатели фермы впервые увидели своих питомцев в естественном состоянии, под водой, воочию убедились, что их теоретические предпосылки подтвердились на практике.

Некоторые из этих фотографий попали в книгу, и автор рад, что их смогут увидеть не только специалисты.

Глава 2. Там, где восходит солнце

Легендарный фрегат

Группа наша сложилась в экспедициях, в них она получила закалку и окончательно сформировалась, интересы у нас были общими, поэтому и поездки планировались и осуществлялись сообща. В разных уголках Японского моря побывала наша группа аквалангистов. Некоторые наши подводные экспедиции имели узко специальные цели, другие были комплексными. Мы осваивали новое подводное снаряжение, овладевали техникой фотографирования на глубине, и все это помогало успешно решать поставленные перед нами задачи. А они были самыми разными. Приглашений в экспедиции было много. Часто поручали нам обследовать порты и другие гидросооружения, бывали археологические и гидробиологические работы.

После одной из таких экспедиций в моей коллекции, которая из года в год пополняется подводными сувенирами, появились два медных кованых гвоздя и кусочек дубового шпангоута. Эти предметы лежат на самом видном месте, ибо принадлежат покоящемуся уже более века на дне одной из бухт Татарского пролива паруснику-красавцу фрегату «Паллада».

Напомним вкратце о его плавании. В 1850-1852 годах в Петербурге было принято решение отправить дипломатическое посольство в Японию. Поход предстоял морской, путь был почти кругосветный, для этой миссии снарядили три судна, флагманом небольшой флотилии назначалась «Паллада». Возглавил миссию вице-адмирал Е. В. Путятин, а секретарем был писатель И. А. Гончаров. В 1852 году экспедиция покинула кронштадтский рейд.

Два года парусный 44-пушечный корабль добирался к берегам Страны Восходящего Солнца. Читая и перечитывая в наши дни путевые записи Гончарова, живо представляешь себе поход фрегата и сопровождавших его судов. Благодаря мастерству писателя видишь синее тропическое море, слышишь слова команды во время авралов и грохот волн, вместе с матросами купаешься в спущенном за борт парусе, – все это описано образно и ярко. Но, как писал Гончаров, «нельзя определить срок прибытия парусного судна, нельзя бороться с противным ветром, нельзя сдвинуться назад, натолкнувшись на мель, нельзя поворотить сразу в противную сторону или остановиться в одно мгновение. В штиль судно дремлет...»

Но вот трудности позади. На рейде города-порта Нагасаки фрегат бросил якорь. Начались длительные переговоры, которые японская сторона всячески затягивала и усложняла, за несколько месяцев стоянки судов миссии в гавани Нагасаки матросов и офицеров ни разу не пустили на берег.

Переговоры так и не были завершены – их пришлось прервать: разразилась Крымская война 1853-1856 годов. В связи с этим посольство было отозвано. Суда направились к восточным берегам России. Летом, ближе к осени, Гончаров пересел на шхуну «Восток», принадлежавшую к той же группе. Более легкое судно прошло проливом между Сахалином и материком, и секретарь посольства через Сибирь и Урал на лошадях и лодках уже к весне следующего года добрался до Петербурга.

А «Палладой» судьба распорядилась так. К этому времени в Японское море пришел более новый, предназначавшийся для боевых действий фрегат «Диана». На него с «Паллады» перегрузили пушки и приняли основную часть команды. Разоруженный и обезлюдевший фрегат остался зимовать в бухточке, которая стала его последним пристанищем. Те моряки и выделенные для охраны судна казаки, которые поселились на берегу, разбили палаточный лагерь. Спустя некоторое время лагерь переоборудовали в береговой пост. И по сей день эта бухта так и называется – «Постовая».

Две зимы фрегат сковывали в бухте льды. Корпус его, в конце концов, дал течь. На дальневосточном морском театре военных действий в то время преобладали суда союзников Турции – Англии и Франции, и в 1856 году было приказано затопить корабль, дабы «не дать неприятелю случая похвастаться захватом русского судна». Мичман Разградский взорвал корму судна, и оно легло на грунт.

Теперь на крутом берегу бухты Постовая возвышается чугунный крест. Это могила многих из тех, кто служил на береговом посту и вдали от родных мест погиб от цинги, лишений и голода. Но о плавании фрегата и судов сопровождения живо напоминают и названия островов, полуостровов, заливов, бухт, которые легли на карты и получили описания в лоциях Японского моря. Командами судов были проведены опись и съемка восточного берега Кореи и прилежащего к нему берега России, ими были открыты острова Путятина, Рейнеке, Римского-Корсакова и заливы Посьета и Ольги. Много имен увековечил рейд «Паллады», большинство из них – это имена командного состава тех судов, которые участвовали в походе.

Найти фрегат на дне бухты, стало нашей заветной целью, сокровенным желанием. Мы тщательно готовились к подводным поискам и с нетерпением ожидали минуты, когда сможем взглянуть на легендарный корабль, прикоснуться к нему и сфотографировать его под водой. Но прежде чем пойти под воду, пришли мы к братской могиле у бухты Постовая.

К подножию чугунного надгробия чьи-то заботливые руки положили луговые цветы. Сквозь ветви лиственниц долетал до нас отдаленный шум порта, не нарушающий, а скорее подчеркивающий царящие здесь тишину и покой.

Надо сказать, что с историей «Паллады» мы познакомились во всей ее полноте. Нам были известны основные конструктивные параметры корабля, его маршрут и приблизительно, в пределах сотни метров, координаты его останков. Поэтому, основываясь на описаниях Гончарова и данных Центрального военно-исторического музея в Ленинграде, определили место первого погружения. Ориентиром нам будет служить линь – пятидесятиметровый капроновый шнур с грузилом на конце, размеченный красными флажками на метровые отрезки. Линь заброшен в том направлении, где мы предполагали найти корабль.

И вот, надев гидрокостюм, я погружаюсь в воду. Ныряю вдоль белой струны шнура, перед маской мелькают отметки глубины. Если смотреть вниз вдоль натянутой веревки, то видно всего 6-7 отметок. Не очень надеясь с первого раза найти корпус судна, решил все же достичь дна, но вместо ровного откоса на глубине 22 метров начинаю различать очертания темного предмета. Подплываю к нему и убеждаюсь, что это обросшие водорослями и заселенные актиниями шпангоуты. «Паллада» найдена! Но совсем не таким рисовался в моем воображении корабль. Перед моими глазами какое-то возвышение, в котором едва угадываются обводы судна. Оно лежит на откосе, зарывшись левым бортом в его крутую стенку.

При первом же беглом осмотре корпуса фрегата я убеждаюсь, что проникнуть внутрь судна не удастся. Палуба сильно разрушена, а иллюминаторы заросли или забиты илом. Придется осматривать корабль только снаружи. Мне вспоминаются отчеты водолазов, работавших здесь в 1887, 1914, 1936 и 1940 годах. Есть там и такие фразы: «Дуб очень тверд, а чугун – как сыр». А вот латунные и медные детали, по мнению тех же исследователей, сохранились намного лучше.

Водолазные обследования фрегата были многообещающими. В 1940 году, например, решили даже поднять «Палладу» с морского дна как музейную и историческую ценность. Но снова, как и в далекие годы, война вмешалась в судьбу овеянного легендами корабля. Так и остался он на своем морском ложе.

Всплываю на поверхность и приглашаю последовать за собой товарищей.

Плаваем у правого борта, кормовая часть судна высотой около пяти метров вся в водорослях и ракушках. Морские обитатели заселили не только наружные, но и внутренние помещения. Через иллюминаторы и полусгнившие бойницы видны рыбки и моллюски. Вот перед маской зашевелились острия – это краб, выставив клешни, пятится в щель между шпангоутами. Вокруг много морских звезд и актиний, последние в полутьме кажутся бледно-зелеными и прозрачными. Наши фонарики слабыми лучиками высвечивают яркие пятна на борту корабля. Вот актиния, она из зеленоватой под волшебным лучом фонарика становится оранжевой, а кусок медной обшивки начинает играть всеми цветами радуги – на нем и рачьи домики балянусов, и нарядные мшанки, и запутанные лабиринты домиков-тоннелей морских червей. Замечаем, что медная обшивка там, где она не обросла, почти не разрушена. За тридцать лет после визита водолазов почти ничего не изменилось здесь. Пытаемся отломить лист обшивки, но он вместе со шпангоутом обрывается и падает вниз, взбаламучивая воду.

Морские пятилучевые звезды представали перед аппаратом в самых разнообразных позах

Плыву к корме, чтобы отыскать памятную по описаниям Гончарова каюту, в которой он совершал путешествие. Палуба проломлена в нескольких местах. В прошлое обследование водолаз, пробираясь по ней в своих громоздких и тяжелых доспехах, провалился, застрял вниз головой, и его с трудом спасли. Наш десант на «Палладу» легководолазный, мы свободно плаваем вокруг торчащих полусгнивших бревен, металлических листов.

По описанию помню, что возле каюты стояла основная несущая мачта – грот «футов во сто длины и до 800 пудов весом». Но ни одной мачты нигде не видно, наверное, и их, как и весь такелаж и снасти, сняли перед затоплением судна. Каюта Гончарова была маленькая, всего 2 на 3 метра, имела иллюминатор, через который писатель смотрел на море, а потолком ее служила палуба верхней надстройки – ют. Это хорошие ориентиры, и мне удается отыскать возвышение с двумя горизонтальными площадками, которыми могут быть и ют, и шканцы. Теперь вперед. Ныряю через борт и ищу проем – иллюминатор каюты. Вокруг много отверстий, на борту есть и темные глазницы, и бойницы без пушек, но это все не то, что я ищу. А так хотелось бы найти каюту!

Мои товарищи жестами приглашают плыть в сторону носовой части судна. Длина фрегата более 50 метров, а ширина палубы – 15 метров. Если плыть у верхней кромки правого борта, то противоположного – левого – в полутьме глубины и не видно.

Вот и бушприт, он обломан, но стремительность обводов судна прослеживается по остатку, венчающему могучий брус форштевня. Очертания носовой части корабля более отчетливы, видны клюзы – люки, сквозь которые травили и выбирали якорные канаты. Подплываю к одному из них и, памятуя слова водолазов, без труда отламываю слоящийся кусок чугунного обрамления. Пласт чугуна рассыпается в перчатках, и я тоже невольно сравниваю его с сыром.

Холод дает о себе знать. Надо бы уже и подниматься наверх, и только тут вдруг приходит на ум, что корма-то была разрушена взрывом, вот поэтому я и не нашел каюты Гончарова, а носовая часть сохранилась гораздо лучше кормы.

Показываю напарнику на клюзы, а потом на дно. Он понимает, что надо поискать, не сохранились ли якоря «Паллады». Пытаемся отыскать следы якорных канатов и сами якоря, плавая под форштевнем. На фрегате были адмиралтейские якоря – махины по два метра, отлитые из чугуна. Если бы найти следы канатов. Для нас это путеводная нить. И опять в памяти всплывают слова Гончарова: «...канат – это цепь по-морскому, держит якорь в 150 пудов».

Вблизи судна ничего похожего нет, отплываем немного мористее – и находим на склоне извилистый валик, который выступает из отложений ила. Формой и размерами он напоминает хобот слона. Путеводный бугорок то исчезает, то появляется вновь на уходящем вглубь откосе. Наш глубиномер показывает предельную глубину. Но еще немного – и перед нами скопление ила. Под ним может быть якорь. Передаю товарищу фотобокс для съемки, а сам начинаю разгребать слой ила. Мой гидрокостюм снабжен перчатками, а напарник в более легком одеянии и может поранить руки о металл, хотя чугун и «мягче сыра». Вокруг меня вздымаются облака, мути, которые при слабом свете на глубине скрывают искомый объект. Но нам очень хочется найти якорь. Наконец в подводном раскопе нащупываю продолговатый предмет, похожий на веретено якоря. Поверхность находки шероховатая, похожа на разрушающийся металл. Перебирая пальцами ил и кусочки твердых включений в нем, ищу шток якоря – деревянную поперечину, вставляемую в один из концов веретена. На другом конце якоря должны быть лапы с перьями, а они наверняка глубоко зарылись в грунт. Вот и обломки штока. Сомнений нет, мы нашли якорь. Можно почти наверняка считать, что он с «Паллады».

Якорь нам не поднять, но мы стараемся запомнить место. Вдруг да пригодится когда-нибудь! Осматриваясь по сторонам, всплываем на уровень палубы и бросаем прощальный взгляд на корабль. Как сильно отличается он от той копии, которую видел я в музее. Там модель «Паллады» изображает судно при полном парусном вооружении, все блестит и сверкает на палубе. А здесь, в сумраке, видны лишь участки корпуса и отдельные детали, которые не сразу и распознаешь. Нужна фантазия, чтобы наложить мысленный образ на реальный предмет. Но к отчету об увиденном нужно приложить документальные материалы. Я фотографирую «Палладу», хотя вспышка от моей самодельной лампы освещает ограниченные участки корпуса судна.

Итак, мы всплываем. Путь нам указывает все тот же линь, но теперь каждый приближающийся флажок ярче и краснее предыдущего. Я плыву медленно, вода становится теплее – приближается поверхность.

Прощаясь с кораблем, захватили мы лист медной обшивки, кусок шпангоута и пару медных кованых гвоздей. Желтый металл слегка позеленел, а морские животные и растения, обсохнув, постепенно поотстали. Куски же шпангоута еще долго дарили нам запахи моря. И теперь, когда я рассматриваю порой почерневший и затвердевший кусочек мореного дуба, перед мысленным взором встает летящий по волнам легендарный фрегат.

Садки для мидий

Мидии – это морские двустворчатые моллюски. О них уже шла речь в этой книге. Как помнит читатель, эти существа никоим образом не похожи на растения. Тем не менее, именно применительно к мидиям, малоподвижным животным, часто приходится слышать выражение «выращивать на плантациях». Здесь, у Японского моря, это словосочетание было лет десять назад еще новым. Но сам моллюск издавна считался ценным промысловым морским продуктом.

В Японском море добывают мидию Грайяна. Размер створок взрослой особи здесь достигает 180-195 миллиметров, в такой раковине до 350-400 граммов вкусного, богатого белками мяса. Поэтому спрос на мидии Грайяна всегда велик.

В Японском море ведется добыча многих обитателей придонной «нивы»: это и промысловый гребешок, и крабы, и трепанги, и устрицы, и морские ежи, и водоросли, и многие другие «морепродукты». По сравнению со всеми этими деликатесами мидии, бесспорно, имеют наибольшее промысловое значение. Колонии их значительны. До десяти тысяч штук на квадратный километр можно насчитать на отмелях. Запасы велики, но и добыча быстро растет. Если так дело пойдет и дальше, впору будет заносить мидию Грайяна в Красную книгу.

Экспедиции лаборатории промысловых беспозвоночных Всесоюзного научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО) предстояло выяснить, как быстро растут мидии в Японском море, как влияют на их развитие температура воды, грунт, течения и глубина залегания мидиевых банок, и найти пути сохранения поголовья этих моллюсков.

Работы планировались на несколько лет, нужно было создать методику и соответствующую оснастку. Меня и моих товарищей пригласили участвовать в этих исследованиях. Контрольных мидий решено было поместить в специальные садки, чтобы можно было несколько лет вести наблюдения. Нашей группе предстояло подумать над тем, как отыскивать садки в море. Ну а что касается роста и развития мидий Грайяна, то это естественно, целиком относилось к компетенции Инны Садыховой, аспирантки ВНИРО, нашей руководительницы.

Основную часть проектных и подготовительных работ проделали вдвоем – давнишний член нашей легководолазной секции Олег Яременко и я. Садки мы спроектировали довольно быстро, нашу конструкцию в институте одобрили и утвердили, а методику определения заданной точки в море, проще говоря, места установки садков, мы отыскали в специальной литературе. Основная задача заключалась в том, чтобы найти исходные параметры, иными словами, взять несколько пеленгов с данной точки на характерные береговые объекты.

Все подготовительные работы проводились во Владивостоке. Пришлось приложить немало усилий для того, чтобы, во-первых, изготовить садки и, во-вторых, утрясти организационные вопросы. Мы, «технари», работали сварщиками, грузчиками, связными. Но основная тяжесть все же лежала на Инне как на руководителе. Наш третий аквалангист, Миша Истратов, искал транспорт для перевозки бетонных плит. На них затем были смонтированы обрешеченные ящики-садки. Удалось достать у строителей штук пятнадцать бракованных плит от потолочных перекрытий.

И вот, наконец зафрахтованный нами на одни сутки рыболовный сейнер «Сыскар» вошел в бухту Назимова у поселка Путятин. Остров того же названия встречал нас в дымке легкого тумана, зеленый, холмистый, освещенный ранними лучами утреннего солнца. Вдали возвышались трубы рыбокомбината. На сейнере отдали якорь и началась выгрузка на берег. Знакомая картина: в любой экспедиции всегда можно узнать аквалангистов по их багажу – множеству тюков, ящиков и мешков. Акваланги, компрессорная установка и все прочее снаряжение выделяется в общей массе экспедиционного груза.

Приезжая в незнакомые места, мы всегда в первую очередь хлопочем о горючем для компрессора, плавсредствах. Ну и, конечно же, налаживаем быт. Жилье и питание не на последнем месте у людей, отдающих морю массу энергии.

Эта поездка не была исключением. Мы посадили Инну в первую шлюпку – ей предстояло вести переговоры с местными властями об этих неотложных делах. Сами же, выгрузившись на берег, принялись быстро распаковывать тюки. Забрав водолазные доспехи, отправились на шлюпке обратно к дремавшему на спокойной воде сейнеру.

Капитан, увидев наше снаряжение, собрался было возмутиться, но, сообразив, видимо, что так просто от нас не отделаешься, махнул рукой. Дело в том, что судно совершало трехмесячный тихоокеанский рейс и у команды было немало своих забот. Появление нашей экспедиции, которую надо было «подбросить» на остров, казалось поначалу вполне безобидным. Теперь же капитан с понятным раздражением убедился, что наша группа задержит его, по крайней мере, на десять часов.

В наших взаимоотношениях с руководителями рейса была одна существенная деталь: судно должно было перевезти для нас пятнадцать массивных железных ящиков, прикрученных к не менее нетранспортабельным бетонным плитам. Все это – бетон и железо – капитан взялся везти только при условии, что получит благоприятный метеорологический прогноз. Погода была хорошая, и он получил строгое указание от инспектора портнадзора доставить весь груз на место.

Сейнер встал на рейде у рыбокомбината, и капитан не знал, что ему делать: то ли выбрасывать тяжелые садки за борт, то ли везти, их обратно во Владивосток. Первое – не позволяла совесть, второе – здравый смысл.

Мы надеялись заполучить буксир с небольшой стрелой-краном. Но, изучив обстановку, убедились в абсолютной бесперспективности такого плана: ни баркасов с грузоподъемными приспособлениями, ни буксиров, ни каких-либо других судов, способных помочь в этом деле, на острове не оказалось. И мы вернулись на судно со свежей идеей: сгружать садки в море сразу, именно туда, где им и надлежит находиться. Чтобы не загубить научный эксперимент, мы решили обследовать дно вокруг судна и найти места, удобные для установки садков.

Команда судна дружно вызвалась помочь. Боцман и тралмейстер принялись готовить снасти, чтобы под водой отцепить садки, не прибегая к помощи водолазов, а нашей задачей было указать места, куда установить садки. Капитан обещал запеленговать эти места, так что все складывалось вроде бы неплохо.

Мы с Олегом погрузились в воду со шлюпки. Привычный рой золотисто-голубых пузырьков как-то снял нервное напряжение. Опускаясь вниз, я забыл обо всех мытарствах и треволнениях. Глубину в этом месте по эхолоту определил капитан, она составляла пятнадцать метров. Здесь, на дне, были сплошные заросли ламинарий. Олег поворачивает ко мне довольное лицо и поднимает вверх большой палец: место что надо! Инна просила одну партию садков поставить на грунт, покрытый морской растительностью.

Разгребаем рыже-зеленый ковер, под слоем водорослей мелкие камни, занесенные илом, попадаются друзы мидий, рядом вечные их спутники – морские звезды, они кажутся нам удивительно большими. Забрав семейку раковин в качестве вещественного доказательства, что место для мидий хорошее, всплываем на поверхность.

Это первое погружение, но уже кажется, будто мы всю жизнь только и делали, что ныряли в голубые воды Японского моря. Но усталость от нервного напряжения дает себя знать. Рассматриваем грудку мокрых, блестящих от морской воды моллюсков. Еще внизу, отдирая раковины ото дна, удивлялись мы цепкости их «корешков» – биссусов, так называются тонкие нити, которыми держатся моллюски за грунт.

Вместе с десятком крупных, размером в добрых два кулака, раковин выдрали мы с Олегом со дна пяток увесистых камней. Инна была очень рада; она просто не могла поверить, что вот так, с места в карьер, начнется наша работа, ведь речь шла о самой трудоемкой операции – установке садков. И она сразу согласилась ставить первую пятерку садков у рыбокомбината.

Капитан «привязал» место стоянки судна к береговым ориентирам. Слева от нас крайней точкой стала будка водокачки, в центре – стальная труба комбината, справа – одинокое дерево. Мы все помогали боцману опускать на дно садки. Он цеплял крюк за веревочное кольцо, прикрепленное к садку, опускал его вместе с бетонной плитой в воду, погружал на дно, а потом по стальному тросу посылал вниз чугунную болванку. Болванка, пристегнутая к тросу скобой, ударяла по рычагу на крюке, последний отцеплялся от садка, и вместе со снастью его поднимали из воды.

Все садки были спущены за борт, и, чтобы они на дне не наваливались один на другой, капитан разворачивал судно, немного смещая его корму в сторону моря.

Вторую партию садков установили в глубине бухты таким же способом. Там оказалось чистое, не заросшее водорослями дно. Третью партию выгрузили у восточного, противоположного побережья острова. Садки там ставили на глубине 25 метров. Со скалистого берега в море сползли причудливые каменные глыбы. Мы бросили якорь у каменного изваяния, созданного природой. Отдельно стоящая скала напоминала слона, четыре ноги и хобот принимали на себя прибой. Рядом зеленел склон берега, обрываясь у «слона» белым серпом пляжа. Пять островерхих каменных глыб-кекуров торчали из воды у южного берега острова. Они, как стражи, ощетинились навстречу морю острыми пиками. Бакланы и чайки облюбовали их вершины. Волны, разбиваясь о них, играли на солнце радугой. Пять пальцев – так назвали моряки эти страшные в туман и шторм рифы.

Огибая кекуры, мы слышали вздохи ревуна – звукового маяка, автоматически подающего сигнал опасности. И если в непогоду к острову со стороны открытого моря подходило судно, то уже за полкилометра слышны были его предупреждающие вздохи – о-о-ох! о-о-ох! о-о-ох!!

Поставив у «слона» последние пять садков, вернулись в бухту к рыбокомбинату. Попрощались с командой сейнера очень тепло: всегда ведь общая успешная работа сближает. Записаны на всякий случай адреса новых друзей. До будущих встреч!

Поселились мы на той половине острова, которая считается владением зверосовхоза. Другая его половина принадлежит рыбокомбинату. Такое разделение, разумеется, чисто условно: одна часть населения работает в зверосовхозе, другая ловит и обрабатывает рыбу.

По форме остров напоминает восьмерку, две неравные части имеют округлые очертания. Вершины полуостровов – две сопки, с высоченной северной сопки видна другая, поменьше. Море в солнечный день синее-синее, грозные пять пальцев на юге стерегут вход на внутренний рейд. При подходе к поселку Путятин слева видны островки – Камни Унковского. Как и остров Путятина, они названы в честь одного из офицеров фрегата «Паллада».