Текст книги "Чекисты. Книга первая"

Автор книги: Александр Лукин

Соавторы: Дмитрий Поляновский,Владимир Дроздов,А. Розен,А. Марченко,А. Евсеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Было новолуние. Темнота смыкалась у самых глаз, но в полном ночном безветрии даже осторожные звуки, производимые Солухо, были отчетливо слышны. Вот стукнули уключины, плеснула под веслами вода, и тихий этот плеск начал медленно отдаляться и постепенно замер.

В течение полутора часов за рекой не блеснуло ни единого огонька. Алексей устал от ожидания, когда плеск раздался снова. Было непонятно, как ориентируется Солухо в такой непроницаемой темноте, но пристала лодка как раз напротив парома.

Из лодки вместе с паромщиком вышел еще один человек. Поднявшись на берег, он остановился в нескольких метрах от Алексея, ожидая, пока Солухо спрячет лодку. Потом они ушли в мазанку.

Время цедилось по капле, нестерпимо медленно. Минут через пятнадцать дверь мазанки отворилась, выплеснув наружу немного света. По возникшему на пороге силуэту Алексей узнал Галину. Она тотчас растворилась во мраке, а на пороге встала другая фигура в туго подпоясанном чекмене – Цигальков.

Совсем близко от Алексея прошелестели шаги. И вдруг Галина негромко позвала:

– Седой!

Алексей прикусил губу: не видит она, что ли, что Цигальков не ушел?

– Седой, – позвала она громче. – Да где же вы?

Алексей тихонько кашлянул: терять было нечего – Цигальков и так все слышал.

– Вы здесь? – сказала Галина, подходя. – Идемте в хату.

– Что случилось?

Она в темноте нашла его руку и крепко сдавила, как бы говоря: “Спокойно. Сейчас все поймете”.

Они подошли к мазанке.

– Вот он, Седой, – сказала Галина Цигалькову.

– Прошу!

Цигальков пропустил их в хату и принялся запирать дверь.

Обстановка в хате бобыльская, неуютная: стол и две лавки, икона в дальнем углу. Подвешенный к потолку фонарь освещал голые давно не беленные стены.

Половину хаты занимала печь. Солухо, горбясь, сидел на лежанке, свесив босые ноги, и встревоженно смотрел на Алексея. Лицо его до глаз заросло серой мшистой щетиной.

Алексей стоял посреди хаты, ждал, что будет дальше.

Заперев дверь, Цигальков подошел к нему. Есаул улыбался и протягивал руку.

– Вот уж не предполагал увидеть! Крайне удачно, что вы здесь! Я имею к вам личное поручение!

– Ко мне?!

– Именно к вам. От полковника Рахубы!

– Вы видели Рахубу?..

– Так точно! Вчера в Бендерах.

Алексей ожидал чего угодно, но только не этого.

– Вот так штука! – произнес он удивленно, что не составило труда, и обрадованно, что было гораздо сложнее: – Полковник выздоровел?

– Вы имеете в виду его ногу? С ногой лучше. Хромает еще слегка, но ведь полковник не из тех, кто может спокойно усидеть на месте в предвидении таких событий… Но… все по порядку. Во-первых, я должен передать вам депешу. Не будь вас здесь, пришлось бы изыскивать способы, чтобы доставить ее в Одессу…

Алексей остановил его, бровями указав на паромщика.

– Мартын, сходи покарауль! – сказал Цигальков.

Солухо молча соскочил с печи и, шлепая пятками по глиняному полу, вышел из хаты.

После этого они обменялись паролями, и Цигальков вручил Алексею многократно сложенный листок тонкой бумаги, исписанный цифровым шифром.

– Хорошо, – сказал Алексей, – разберу после. Рассказывайте…

Все трое сели к столу. Алексей спросил:

– Как вы заговорили с Рахубой обо мне?

– Очень просто. Нам нередко приходится выполнять функции связи. Полковник вручил мне это письмо с заданием переправить в Одессу некоему Седому. Я сказал, что это имя мне знакомо, так и договорились. Надо заметить, он очень интересовался вами. Я доложил, при каких обстоятельствах имел удовольствие познакомиться, не забыл, естественно, и о Галине Сергеевне…

– Обо мне?.. Зачем?

– Должен признаться, что я передал полковнику Рахубе содержание нашей с вами беседы.

– О чем? – быстро спросила Галина.

Косясь на дверь, Цигальков сказал шепотом:

– Относительно взаимодействия с одесским подпольем и… перестановок в командовании отрядом.

– Насчет замены Нечипоренко вами?

– Ну да…

– И как он отнесся к этому?

– Представьте, благосклонно! Сказал, однако, что проделать это надо крайне осторожно, учитывая националистический характер движения. Более того, он подсказал, как это сделать. Я вам уже докладывал, что в Бендерах создана ударная группа, которая к моменту восстания переправится через Днестр. Так вот, я везу Нечипоренко приказ: после переговоров с Шаворским в Нерубайском он должен прибыть в Бендеры, чтобы лично вести эту группу! Там он будет находиться под контролем русских офицеров из “Союза освобождения России. Таким образом, командовать здешним отрядом останусь я!

– Отлично придумано! – восхитилась Галина. – Значит, бендеровскую группу поведет Нечипоренко?

– Так, по крайней мере, будет выглядеть: необходимо, чтобы Заболотный, Палий, Солтыс и другие были уверены, что именно он и никто другой возглавляет военные действия в районе Днестра. Ему они доверяют. На самом деле…

– Понятно! – перебил Алексей. – Когда намечено выступление?

Спрашивал он резко, требовательно, и Цигальков, на которого, видимо, произвело большое впечатление близкое знакомство Алексея с Рахубой, отвечал ему быстро и даже несколько подобострастно.

– Сроки будут согласованы с Шаворским.

– Где переправится бендерская группа?

– И это еще не вполне уточнено. Решит Нечипоренко: он знает несколько подходящих бродов. Мой отряд будет в деревне Плоски, верстах в двадцати от Тирасполя.

– Так, – проговорил Алексей. – А какую роль должна сыграть парканская организация?

– Захватить Парканы и поддержать наступление. Кроме того, ей поручено подготовить взрыв на днестровской водонапорной станции, которая снабжает водой Одессу… – Цигальков поднялся. – К сожалению, я должен покинуть вас: надо еще затемно исчезнуть отсюда. Как вы-то уедете?

– Договорились с мужиком из Голого Яра…

Цигальков подошел к двери и позвал Солухо.

– Тихо? – спросил он.

– Да.

– Седлай.

Через несколько минут паромщик подвел к мазанке коня, которого прятал, очевидно, в амбаре.

– Ну, пожелаем друг другу удачи! – Цигальков пожал им руки, еще раз заверил девушку, что будет держать ее в курсе всех новостей, и, надвинув кубанку, вышел.

Они слышали, как, удаляясь, простучали копыта.

– Поздравляю, – сказал Алексей, – теперь ваша карьера на мази. Неровен час, они еще и орден отвалят!

– А что, мне пойдет! – сказала Галина.

Когда Солухо вошел в мазанку, “городские”, как он окрестил их про себя, сидели за столом и, улыбаясь, смотрели друг на друга.

На следующий день предупрежденный Галиной Недригайло усилил охрану водонапорной станции.

Вечером девушка проводила Алексея на вокзал. До самого отхода поезда они простояли в стороне от перронной сутолоки в тени багажного склада. Когда все было оговорено, они стояли просто так, молча. Наконец Галина сказала:

– Ну, идите, места не будет.

Алексей махнул рукой.

– Ничего, это не Одесса… Когда же теперь увидимся?

– Кто знает! Может, скоро, может, никогда…

Подавали паровоз. Большой и черный, с озаренным топкой брюхом, он медленно прополз мимо них, роняя на шпалы золотистые угольки.

– Ну, прощайте, Седой, – сказала Галина и улыбнулась, – то есть товарищ Леша. Не забывайте.

– Я не забуду! – проговорил Алексей, и от уверенности, прозвучавшей в его голосе, им обоим стало вдруг почему-то неловко. – Вы тоже вспоминайте иногда…

Ладонь у нее была узкая и легкая, а снаружи кожа потрескалась и загрубела.

Галина осталась возле пакгауза, а он пошел к составу, влез на ступеньку заднего вагона и стоял рядом с проводником до тех пор, пока станция не скрылась из виду…

Планы

Отчитывался Алексей на конспиративной квартире, куда вместе с Оловянниковым и Инокентьевым пришел сам председатель губчека Немцов, а также крепкого сложения мужчина лет под пятьдесят, в штатском костюме и армейских сапогах. Инокентьев успел шепнуть Алексею, что это Кулешов, член коллегии губчека от губернского комитета партии.

Самыми приметными на угловато и четко вырубленном лице Кулешова были брови. Они росли тремя лохматыми взъерошенными кустами: два над глазами, а третий посередине, почти на самой переносице. Под этими устрашающими бровями прятались добрые, проницательные и даже как будто печальные глаза. Он мало говорил, вопросов почти не задавал и курил непрерывно. Присев в углу длинного стола, он свернул сразу четыре цигарки. Одну взял в рот, другие сложил перед собой наготове.

Немцов слушал Алексея, прихмурясь, будто решал, стоит ему верить или нет. Как у большинства рыжих людей, кожа на лице у него была очень белая, загар к ней не приставал, и тем заметнее были тени, лежавшие в морщинах на щеках.

Оловянников нервничал. Он вконец затеребил пальцем свои квадратные усики и, пока Алексей говорил, несколько раз снимал и без нужды протирал очки обрывком газеты. Алексей уже знал от Инокентьева, что Оловянников был недоволен его отъездом в Тирасполь и тем, что он оставил “без присмотра” Шаворского: два дня назад заговорщики подожгли мельницу на Пересыпи, что, возможно, удалось бы предупредить, будь Алексей здесь…

Докладывать пришлось с самого начала: со встречи с Рахубой.

Алексей был спокоен, вины за собой не чувствовал. Не поехать в Тирасполь, уклониться от задания Шаворского, своего, можно сказать, “непосредственного начальника”, он не мог. А привезенные им сведения, хотя добыла их, в сущности, Галина, были чрезвычайно важны.

Рассказывая о своем рейде, он видел, что все это живо интересует товарищей. Кулешов слушал доброжелательно. С лица председателя губчека Немцова сошло недоверчивое выражение, он даже несколько раз одобрительно кивнул головой. И сам Оловянников постепенно оставил свои усы в покое.

Неразбериха, возникшая между Галиной и Алексеем, привела всех в веселое расположение духа. И совсем развеселила история с пишущей машинкой, которую они, не сговариваясь, приканчивали каждый по своей инициативе…

Затем Алексей рассказал о Нечипоренко, Цигалькове, о парканской “компании” и, наконец, о “депеше” от Рахубы, в которой полковник сообщал, что в Люстдорф прибудет фелюга с оружием для одесского подполья, указывал время, опознавательные знаки и пароль. Закончил он рассказом о гибели рабочего продотряда.

Наступило молчание. Немцов, задумчиво хмурясь, разглядывал свои кулаки.

– Так… – сказал он, как бы подводя итог услышанному, и вопросительно посмотрел на Оловянникова.

Начальник разведки разгладил ладонью бумажку, на которой делал какие-то пометки, и негромко заговорил. Из его сообщения Алексей узнал, что в катакомбах села Нерубайского обнаружено скопление бандитов: бывшие врангелевцы, дезертиры, уголовные элементы. Ждут оружия, по-видимому, того самого, которое присылает Рахуба. В катакомбы проникли наши люди и действуют успешно.

И еще в сообщении Оловянникова была одна новость для Алексея: пока он ездил в Тирасполь, чекисты накрыли квартиру на Новобазарной. Явка мадам Галкиной закончила свое существование.

– Подготовку можно считать завершенной, – говорил Оловянников. – Единственное, что осталось недоделанным, – выяснение личности агента Шаворского, засевшего в наших органах. Для Михалева именно это и должно было стать первоочередной задачей, но… – Оловянников искоса глянул на Алексея. – Видно, через собственную голову не перепрыгнешь. Шпион как сидел в чека, так и сидит. Заключительную операцию придется вести в строжайшей тайне, никого, кроме присутствующих здесь, в нее не посвящая.

Начальник разведки недаром славился тем, что каждую операцию решал, как шахматную задачу. Его проект являл собой образцовое логическое построение, совокупность больших и малых мероприятий, которые в течение одних суток должны были сломать хребет заговору Шаворского. Основное место в проекте занимала ликвидация бандитов, засевших в нерубайских катакомбах. Было необходимо вытащить их из подземных нор и заставить принять бой. И эта главная задача была уже почти решена. В катакомбы проник разведчик Оловянникова, о котором он сказал:

– Таких у меня еще не было: золотой парень! Между прочим, это он “встретил” Рахубу на Греческом базаре, когда Золотаренко вел его на новую явку.

Разведчик (его условно именовали Сашкой) уже сообщил, что большая часть бандитских главарей рвется напасть на город.

У Алексея был свой план, который он обдумывал, всю дорогу из Тирасполя. Но Оловянников просто подавил его прочностью своих замыслов: он все взвесил, предусмотрел и уже наметил для исполнения конкретных сотрудников. Он учел даже возможные неудачи и обеспечил страховку. Это был настоящий мастер своего дела.

Собственный план начал казаться Алексею громоздким и трудно осуществимым.

– Ничего, – проговорил Немцов, когда Оловянников кончил, – солидно придумано. – Он посмотрел на Кулешова: – Как тебе?

Кулешов вынул изо рта изжеванную цигарку.

– Чего ж, Геннадий дело знает… – Он помолчал, сдул со скатерти упавший на нее комочек пепла. – Только, понимаешь, узковато получается.

Оловянников нахмурился.

– Это почему?

– Сейчас объясню. Видишь ли, какая петрушка… Кабы дело в одном Шаворском и его бражке, тогда, конечно, не придерешься, у тебя все, как часы. Но вот беда: ты как-то отделяешь Шаворского от всех прочих, от Заболотного, Палия и иже с ними. Как будто Шаворский сам по себе, а те сами по себе. А ведь это, брат, не так. Они связаны, крепенько связаны!..

Алексей насторожился: Кулешов говорил то, о чем и сам он думал.

– Рубить-то надо не только одесскую контру, но и балтскую и приднестровскую: видал, как Нечипоренко активизировался? Да еще прихватить Подолию и Ольгополье. Нельзя сейчас ограничиваться ликвидацией одного Шаворского, нельзя!..

– Кто же говорит – ограничиваться! – развел руками Оловянников. – Покончим с Шаворским, возьмемся за остальных. Кстати, с Нечипоренко вопрос решается вообще просто: прихватим его в Нерубайском после свидания с Шаворским!

– Тогда его брать нельзя будет, – заметил Алексей. – Не забывайте, что он сам должен вести группу из Бендер. Возьмем его – вылазка сорвется, а там гадай, когда они надумают новую.

– Верно, – сказал Немцов. – Банда из Бендер рано или поздно все равно перейдет границу, так надо воспользоваться моментом, поскольку мы точно знаем время перехода.

– Да что вы все в кучу валите! – краснея, закричал Оловянников. – Всему свой черед! Дайте наконец с Шаворским разделаться!.. А для Заболотного у меня уже кое-что приготовлено.

– Погоди, Геннадий, не горячись! – остановил его Кулешов. Ответь мне на такой вопрос: нельзя как-нибудь увязать все эти операции?

– Нет! Знаешь, что бывает, когда за двумя зайцами гонятся? А тут зайцев не два и не три…

– А мне вот кажется… – проговорил Алексей, и к нему сразу повернулись все головы. – Разрешите?

– Ну, ну, давай!

Он вместе со стулом придвинулся к столу.

– Я тут кое-что прикинул. Можно попробовать такую штуку…

Все, что он придумал в поезде, лежа на багажной полке под самым потолком вагона, было разобрано до мельчайших подробностей. К чести начальника разведотдела надо заметить, что именно он ударил кулаком по столу и первый заявил:

– Отличная разработка! Честное слово, лучше не придумаешь.

И план, предложенный Алексеем, был принят.

Опять в Одессе

Спустившись к морю за Французским бульваром, Алексей пляжем дошел до скальной грядки, откуда был виден голубой церковный купол женского монастыря. Здесь он свернул и по обрыву поднялся к дому Резничука.

В чертополохе под стеной, выложенной известняком, стоял Микоша. Он поманил Алексея пальцем.

– Приехал?

– Приехал.

– Живой?

– А то!

– Долго ж ты мотался! Сам уже думал, что зацапали.

– Что ты тут стоишь? – спросил Алексей.

– Так… для порядка. – Микоша вытянул шею и поверх кустов оглядел берег. – Тут такое было! – сказал он доверительно. – Ты же Битюга знал? Так уже нема Битюга! На Новобазарную грянуло чека, и пять человек – как корова языком! – Микоша сплюнул на стену. – Битюг же мне был первый кореш! Кто-то стукнул, это уже как факт! Ой, знать бы кто!..

– Кошмар! – сокрушенно промолвил Алексей.

Все произошло в его отсутствие. Две известных ему явки – у Резничука и Баташова – были еще не тронуты. Судя по откровенным излияниям Микоши, его не подозревали.

– Кошмар, – согласился Микоша. – Они еще поплатятся за Битюга, я тебя уверяю! – Придвигая к Алексею свое обезьянье лицо, он зашептал: – Сегодня они будут иметь за это хорошего петуха, на элеваторе в порту! Хочешь пойти?

Алексей махнул рукой.

– Мне бы твои заботы!

– Пусть большевикам будут мои заботы! Чтоб им так жилось, как я сейчас живу! Чтоб им так дышалось!.. Не хочешь идти? Зря. Собирается приличная компания. Фейерверк сделаем на всю Одессу!

– Там видно будет, – сказал Алексей. – Ну, полно балабонить. Сам здесь?

– Тут.

– Подсади-ка меня…

Микоша подставил плечо. Алексей вскарабкался на стену, перелез через забор и пошел к домику Резничука.

“Элеватор… – думал он. – Я вам покажу элеватор!..”

Шаворский встретил его на пороге, втащил в комнату, усадил на обитый синим штофом диванчик, который Резничук позаимствовал, должно быть, из графского дома.

– Ну что, как съездили?

– Нормально, – сказал Алексей. – У Нечипоренко был, обо всем договорился.

– Он приедет?

– Приедет. Пароль назначил старый: веревка на поясе и сапожные головки.

– Я же говорил! – Шаворский удовлетворенно потер руки. – С этим возни не будет.

Алексей принялся стаскивать сапог. Достал вложенную под стельку бумагу.

– Что это?

– От полковника Рахубы!

– От Рахубы? – Шаворский взял бумагу, осторожно развернул слипшиеся листки. – Как она к вам попала? Когда получили?

Алексей рассказал о поездке Цигалькова в Бендеры, о встрече с ним в Бычках.

– Имейте в виду, – предупредил он, – Нечипоренко ничего о том не знает: эта ваша связная, Галина, наладила с Цигальковым отношения помимо атамана.

– Зачем?

Сдерживая улыбку, Алексей сказал:

– Есаул, понимаете ли, врезался в нее по маковку, и она, не будь дура, выкачала из него подробнейшие данные о Нечипоренко и об офицерском подполье в Парканах, о котором я вам еще доложу. Ну, а Цигальков почему-то не хотел, чтобы Нечипоренко знал о его связях с Галиной…

– Понимаю… – Шаворский удивленно оттопырил губу. – Ну и девица, доложу я вам! Никак не могу заставить себя относиться к ней серьезно. А ведь стоит! Честное слово, стоит!

– Ого! – сказал Алексей. – Характерец еще тот!

Шаворский засмеялся.

– На себе испытали? Да-а… Глядите-ка: пожалуй, действительно лучше, если мы будем знать о Нечипоренко больше, чем он предполагает. Способная, способная девчонка!.. Так что же пишет Рахуба?

На одном из принесенных Алексеем листков был шифрованный текст, на другом “перевод”.

“Двадцатого сего месяца в Одессу прибудет особый уполномоченный “Союза освобождения России” полковник Максимов. Встретить в ночь на указанное число на Большом Фонтане. Необходимо к приезду Максимова собрать руководителей повстанческих отрядов, действующих в губернии и близ нее. Руководство “Союза” возлагает исполнение на ВМШ. Задача: разработка стратегического плана захвата губернии в связи с наступлением сводной группы из Румынии. Готовность принять Максимова немедленно подтвердить по тому же каналу связи. Подчеркиваю особую важность изложенного. Рахуба”.

Шаворский вскочил.

– Да что они там, белены объелись! – бледнея до желтизны, закричал он. – Шутка сказать: всех атаманов! Да когда же я успею это сделать? Черт бы их всех побрал! Им хорошо планы строить под румынским крылышком! А об оружии они подумали?!

– Кстати, – словно только сейчас вспомнив, сказал Алексей. – Цигальков передал на словах, что оружие для вас приготовлено. Может быть, его с Максимовым привезут, на той же фелюге?..

– Может, может, – раздраженно покривился Шаворский. – Может, да, может, нет! Организаторы!.. Но что же все-таки делать? Атаманов придется собирать…

Он долго ходил по комнате, грыз губу, шевелил носом и наконец сказал:

– Задали ведь работенку! Думаете, легко уговорить их кинуть насиженные места и собраться? Как бы не так! К каждому нужен особый подход, они с капризами…

– Съедутся, – заметил Алексей, – дело-то общее.

– Общее… – Шаворский что-то усиленно соображал. – Ладно, черт с ними, соберу. Пусть господа за кордоном убедятся, что мы и в наших условиях способны сделать больше, чем они, что у нас тут не говорильня, а дело… Рахубе напишите так: “Максимова встретим, руководителей повстанческих отрядов соберем”. И напомните относительно денег и оружия.

– Есть! – сказал Алексей. – Между прочим, я Микошу видел, как сюда шел. Он звал на дело, элеватор какой-то…

Шаворский нахмурился.

– Да?

– Так я подумал: зачем сейчас чекистов дразнить? Они шум поднимут на всю Одессу, виновных будут искать, а мы Максимова ждем. Как бы не навредить.

Шаворский зло скособочил рот.

– А так, вы думаете, они нас не ищут? Не догадываются, что мы есть на свете? Должен, кстати, предупредить: на Новобазарную ходить нельзя. Явка провалилась!..

Шаворский забегал по комнате. Лицо его сводило судорогой. Сцепленные за спиной пальцы побелели.

– Они про нас знают, никуда от этого не денешься. Так пусть думают, что наша деятельность ограничивается отдельными диверсиями, ну и… экспроприациями. На том элеваторе собрана добрая половина всего городского запаса хлеба. Вы понимаете, что это значит? За нехватку продовольствия в Одессе будут судить большевиков, а не нас. Слухи мы организуем!..

Он остановился перед Алексеем.

– А почему бы вам действительно не принять участия? Дело не такое уж сложное. Там все подготовлено. Пожар начнется без вашей помощи, надо только не дать его погасить.

Алексей почесал голову под фуражкой.

– Чего ж, я не прочь…

– Тогда докладывайте, что вы узнали о Нечипоренко, и ступайте писать шифровку Рахубе. Микоша за вами зайдет…

Вечером Алексей собирался побывать у Пашки Синесвитенко. Хотел взглянуть, как живет мальчонка, подумать, куда пристроить своего осиротевшего друга до отъезда в Херсон: он уже твердо решил, что возьмет Пашку с собой…

Теперь все эти намерения приходилось отложить до более удобного случая.

Не застав дома Золотаренко, Алексей помчался искать телефон.

Телефонов в Одессе было вообще немного, да и те находились в учреждениях, где вечно толпился народ. На Пушкинской Алексей заглянул в аптеку.

Тощий седой провизор, с двумя парами очков на носу, возился за стойкой, наклеивая сигнатурки на пузырьки с лекарствами. Его жена, усатая черноволосая женщина массивного телосложения, сидела за кассой. Покупателей не было.

Подойдя к стойке, Алексей знаком показал аптекарю, что хочет поговорить с ним с глазу на глаз.

– Телефон у вас есть?

Аптекарь сдвинул одну пару очков на кончик носа, другую вздел на лоб и пристально вгляделся в него.

– Телефон? Зачем вам телефон?

Алексей понял: нынче не такие времена, чтобы за здорово живешь пускать в дом незнакомого человека.

– Я из чека, – сказал он.

– Что он хочет? – крикнула женщина из-за кассы.

Человеку надо позвонить по телефону, – ответил аптекарь, сдвигая очки в прежнее положение.

– И что с того? Пусть идет на почтамт.

Зачем ему идти на почтамт, если он может позвонить отсюда? – неуверенно возразил аптекарь.

– Я когда-нибудь умру от разрыва сердца! – решительно заявила женщина. – Ты готов пустить в дом каждого первого встречного. Здесь же не телефонная станция! Здесь торгуют лекарствами.

– Она меня будет учить, чем здесь торгуют, а чем не торгуют! – проворчал аптекарь и открыл дверцу стойки. – Идите же.

Аппарат висел на стене в большой полутемной комнате, где на столах в беспорядке стояли фарфоровые кружки и штанглассы из синего стекла.

Алексей завертел ручку телефона. Аптекарь потоптался у стола и, убедившись, что посетитель действительно вызвал ЧК, вышел из комнаты.

Голос дежурного был едва слышен. Он с трудом пробивался сквозь треск и шипение.

Алексей вжимал губы в медный рожок микрофона, забранного тонкой проволочной сеткой:

– Передайте Инокентьеву или Оловянникову: в порту на элеваторе предательство! Пусть примут меры. Сегодня ночью его собираются спалить… Вы поняли меня? Пожар, говорю! По-жар! Ну да! Сегодня ночью! Там кто-то орудует. Пусть как следует обшарят весь элеватор… Элеватор пусть обшарят, говорю! И нужно усилить охрану. Вы поняли?.. Охрану усилить!..

– Кто передает? – донеслось издалека:

– Скажите, херсонец, они поймут.

– Будет сделано… – прохрипело вдали.

Алексей повесил трубку на рычаг и отер лоб. Все. Теперь можно не беспокоиться…

На элеваторе

В обрыве на морском берегу имелась узкая щель, заросшая репейником. Протискиваться в нее надо было боком, но затем ход расширялся и постепенно переходил в низкую пещеру. Здесь и увидел Алексей “гвардию Шаворского”, которой предстояло сегодня “обеспечить” пожар на элеваторе.

Это было пестрое сборище, человек двадцать. Большая часть – обыкновенные уголовники, те, что по ночам наводили ужас на одесских обывателей.

Распоряжался в пещере плотный мужчина с выпуклой грудью и интеллигентной острой бородкой. Низкий рокочущий голос его показался Алексею знакомым. Он подошел ближе, вслушался. И вспомнил: лестничная площадка, витражи в оконных проемах, медная дощечка на двери… Баташов!

Это было важное открытие, но за ним тотчас последовали новые.

Как и Шаворского, Алексей давно знал этого человека. На фотографии, принесенной Инокентьевым, он был изображен в морской форме с погонами капитана второго ранга. И фамилия у него была другая: Сиевич, один из организаторов прошлогоднего заговора в Одессе…

Наедине переговорив с Баташовым-Сиевичем, Микоша подошел к Алексею.

– Потопали! – сказал он.

В проходе их ждали еще какие-то люди.

– Запалим в два ночи, – сообщил им Микоша. – Слушайте все: вести себя тихо! Шпалерами не шуметь, только в особенном случае.

И велел отправляться.

По одному вылезли из пещеры и двинулись в город.

Шли через центр, растянувшись цепочкой.

Спустились к порту. Вблизи Потемкинской лестницы Микоша остановился и подождал приятелей. Когда все подошли, он велел Алексею остаться с ним, а прочим идти к элеватору в обход, занять удобные места и ждать. Когда загорится и набежит толпа, учинить панику. Главное, помешать тушить.

– Займется покрепче, тогда смывайтесь, – сиплым шепотом наставлял он. – Если налетят чекисты, можно и пострелять. Однако не слишком. Эй, Гоша, слышишь меня? Не особенно разоряйся! Пусть Одесса думает, что мы здесь ни при чем.

– Не учи ученого… – отозвался Гоша, очевидно, большой любитель пострелять.

– На нас с тобой – самый ответственный момент! – заявил Микоша, когда они с Алексеем остались одни. – Хлопчики поработают, как надо. А мы в нужное время запалим в другом месте, чтобы “товарищи” побегали туда и сюда! Вразумел? Держи! – Микоша сунул Алексею бидон. – И двинули скоренько.

…Они шли какими-то одному Микоше известными переходами. Сворачивали в переулки, перелезали через заборы, обходили склады и заброшенные мастерские, шагали по шпалам портовых железнодорожных путей. Алексей скоро перестал понимать, где они находятся, и заботился лишь о том, чтобы не потерять Микошу из виду.

Миновали какой-то пустырь, и дорогу им преградила каменная стена, укрепленная толстыми контрфорсами. За ней возникла тень огромного здания. Элеватор.

В одном месте стена была разрушена. Темнел широкий пролом с острыми зубчатыми краями.

Микоша остановил Алексея.

– Тут, – шепнул он. – Подходяще: все увидим, как в театре.

Алексей поставил бидон и огляделся.

За пустырем сгрудились жилые дома. Кое-где еще светились окна. Слева начиналась просторная территория грузовой пристани. Было слышно, как далеко-далеко, за молом, шумят волны. Свежий ветер гулял по пустырю, шевелил мусор…

Теперь надо было запастись терпением и ждать столько, сколько потребуется Микоше, чтобы осознать провал затеянного бандитами поджога.

Они сели на землю возле пролома. Микоша придвинулся к Алексею.

– Ветерок-то, а? – зашептал он, не слишком даже заботясь об осторожности. – Раздует, будь здоров! Погреются нынче комиссары!

– Слушай-ка, – сказал Алексей, – ты мне объясни. На элеваторе свои люди, что ли?

– А то как же! – охотно отозвался Микоша. – Главный кладовщик. Сам ему английскими фунтами заплатил, можешь себе представить? Иначе ни в какую не соглашался.

– Но согласился же?

Согласился… Две трети вперед, остальное после.

– А как он все устроил?

– Ну то просто. Подрядил пару биндюжников из наших. Зерно возить. Они ему и завезли под мешками ни много ни мало – тридцать четвертей керосина. Увидишь, как полыхнет!..

Микоша вдруг осекся…

По двору кто-то ходил. Алексей затаил дыхание: это могли быть чекисты.

В темноте за стеной тлел огонек папиросы. Трое мужчин прошли мимо пролома. Один говорил:

– …Соснуть надо. Утром два пульмана разгружать…

По-видимому, это были рабочие с элеватора.

Когда их шаги затихли в отдалении, Микоша иронически просипел:

– Ты слышишь, он еще беспокоится за разгрузку! Завтра он будет искать полку, куда зубы положить!..

Алексей подумал, что так бы, пожалуй, и случилось, если бы поджог удался. Тысячи рабочих семей не получили бы хлебного пайка. Тысячи людей, ребятишки!.. Их завтрашний день – в том здании, что темнеет впереди, в хлебных закромах, куда бандиты завезли тридцать четвертей керосина… Алексей почувствовал, как к горлу комком подкатывает ненависть.

“Спокойно! – сказал он себе. – Спокойно. Не распускаться. Все получат сполна, дай срок!..”

Больше они не разговаривали.

Прошло еще с полчаса. Становилось прохладно. Ветер то утихал, то занимался снова.

Вдруг Микоша приподнялся на локтях и потянул носом.

– Чуешь?

Алексей понюхал воздух и почувствовал только кислый запах давно не мытого тела, исходивший от Микоши.

– Ни черта нет, – сказал он, – помнилось тебе!

Микоша еще посопел, внюхиваясь, и лег. Но через минуту снова поднялся.

– Да что тебе, заложило? Пахнет!..

И тут Алексей действительно уловил тонкий, едва ощутимый запах гари. У него похолодело внутри. Он оглянулся на пустырь: не горит ли там чего? Может быть, от жилья нанесло?..

Пустырь был черен. В домах погасли последние огоньки.

А запах становился все отчетливее, все гуще. И вдруг приутихший было ветер швырнул в лицо теплую удушливую горечь дыма…

– Теперь чуешь? – возбужденно прохрипел Микоша. – Началось!..

Алексей вскочил, бросился к пролому.

Со стороны моря быстро розовел воздух, и на его фоне проступили четкие контуры здания с косой висячей галереей зерноподъемника. Темнота над ней шевелилась, меняла очертания, и с каждой секундой все заметнее было, что это не темнота, а дым, плотной массой текущий к небу…

Алексей еще не верил, еще надеялся на что-то. Но тут, на мелкие осколки дробя тишину, во дворе элеватора тревожно и часто забился пожарный колокол…

Все смешалось в голове у Алексея. Из сумятицы мыслей выплыла одна, страшная в своей неопровержимости: предательство!.. Оловянников не узнал о готовящемся поджоге. Предупреждение Алексея не дошло до него!..