Текст книги "Подвиг на Курилах"
Автор книги: Александр Гритченко
Соавторы: Ефим Меерович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
А. Гритченко, Е. Меерович
Подвиг на Курилах
© Издательство ДОСААФ СССР, 1975 г.
ГОРСТЬ КУРИЛЬСКОЙ ЗЕМЛИ
Необычная пассажирка воздушного лайнера
Бортпроводница неторопливо шла по салону, приветливо улыбаясь пассажирам. Взгляд ее невольно задержался на печальном лице старушки. Людей столь преклонного возраста не часто увидишь в салоне воздушного лайнера, тем более на такой длинной трассе: Москва – Владивосток. Что заставило эту старую женщину покинуть дом и отправиться в долгий, нелегкий путь?.. Может быть, желание повидать внуков, которые поселились на другом конце земли со своими неугомонными родителями, а может, и недобрая весть. Во всяком случае, из-за пустякового дела люди на восьмом десятке жизни не станут забираться в заоблачные выси, в грохот и сутолоку аэропортов.
Бортпроводница остановилась возле кресла старушки. Мягко заметила:
– Что же вы, бабушка, ремни не застегнули?
– Ты уж не сердись, внучечка, никакого сладу нет с этими вашими ремнями, – оправдываясь, произнесла старушка, виновато поглядывая на красивую девушку. – В какой уж раз летать приходится, а пристегиваться не научилась.
– Разрешите я вам помогу. – Бортпроводница щелкнула алюминиевым замком ремня и удовлетворенно сказала: – Вот, теперь порядок. Не выпадете.
– Неужто вот такой поясок человека может спасти? – недоверчиво спросила старушка.
– Может, – уверенно сказала бортпроводница, тряхнув ржаной копной волос.
Рев двигателей заглушил голоса. Девушка пригнулась к старушке, поправила сползший с ее головы платочек.
– Что же ты, внучка, себе такую беспокойную работу выбрала?
– Так ведь я люблю летать! А вы-то, бабушка, во Владивосток зачем летите?
– Да я не во Владивосток, а чуток подальше. На Камчатку. Там, может, и на Курилы полететь придется…
Девушка не могла скрыть своего удивления.
– Кто же у вас там?
– Сынок…
Лицо старушки потемнело, глаза погасли, наполнились слезами.
– Давно не виделись, наверное? – Девушка ласково погладила ее плечо. – Как величать-то вас?
– Агриппина Яковлевна, по фамилии Вилкова. А сыночка своего я в последний раз перед самой войной видела. На острове Шумшу, на горе, у самого моря его могилка…
Пассажирка больше не плакала. Только суровей стали ее черты, глубже морщины, темней круги под глазами.
– Кем был ваш сын, Агриппина Яковлевна?
Та щелкнула замком старомодного ридикюля и протянула девушке потертую на сгибах бумагу. Бортпроводница быстро пробежала глазами напечатанное на машинке письмо:
«Уважаемая Агриппина Яковлевна!
По сообщению военного командования Ваш сын старшина Вилков Николай Александрович в боях за Советскую Родину погиб смертью храбрых.
За геройский подвиг, совершенный Вашим сыном, Николаем Александровичем Вилковым, в борьбе с японскими империалистами, Президиум Верховною Совета СССР Указом от 14 сентября 1945 года присвоил ему высшую степень отличия – звание Героя Советского Союза».
– Не забыли моего сыночка, – тихо промолвила Вилкова, – и меня не забыли… Вот опять пригласили к себе погостить моряки. Расскажу им про Николая, – после короткой паузы она негромко добавила: – Если б вернулся с войны Николай, жену домой бы привел красивую, как ты…
Девушка, будто не слыша ее последней фразы, продолжала читать:
«Посылаю Вам Грамоту Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Вашему сыну звания Героя Советского Союза для хранения как память о сыне-герое, подвиг которого никогда не забудется нашим народом».
На новом месте службы
…Катер, лихо развернувшись, приближался к пирсу. Николай Вилков, плотный крепыш, с обветренным, скуластым лицом, с большими серыми глазами, стоял возле рубки рулевого и всматривался в силуэт плавбазы «Север», которая отныне должна стать его новым «домом».
Он легко взбежал по шаткому трапу, четко поприветствовал флаг. Потом, как положено, представился дежурному офицеру. Уже направляясь в каюту командира, услышал за своей спиной:
– Ну и парень! Ох, и силен, видать…
Сидящий у письменного стола командир предложил ему:
– Проходите, старшина, садитесь.
Николай опустился на узкий, обитый черным дерматином диванчик.
– Значит, вы наш новый боцман? – сочный командирский баритон вывел Вилкова из задумчивости. – Были знакомы с мичманом Дроздовым?
– Не приходилось, – ответил Николай.
– А жаль…
Последняя фраза капитан-лейтенанта содержала нечто вроде укора, так что Вилков почувствовал себя в чем-то виноватым. Действительно, ему не пришлось встречаться со своим предшественником, прежним боцманом корабля мичманом Дроздовым…
– Отменный был специалист, – вздохнул командир. – И команду в твердых руках держал. О таком боцмане можно только мечтать! А вы, кажется, спортом увлекаетесь, старшина?
– Есть немножко.
– Не скромничайте. Я встречал вас на соревнованиях. Видел, как ходите на шлюпке. И на лыжах, разумеется.
– На моем прежнем корабле было немало хороших лыжников и гребцов, – с чуть приметной грустинкой в голосе произнес Николай. Командир, видимо, уловив его настроение, вскинул широкие брови:
– Вы что же, не очень охотно шли к нам?
Вилков промолчал. А командиру подумалось, что с новым старшиной еще придется повозиться. «Был бы Дроздов здоров, я бы его и на десять таких, как этот, не променял». Командир даже в мыслях не мог себе представить, что можно без особого желания идти служить на его корабль.
Мог бы, конечно, Николай сказать, будто с первого дня службы на флоте мечтал попасть именно на «Север». Дескать, спал и видел себя «хозяином верхней палубы» на таком замечательном корабле. Тогда наверняка он сразу же заслужил бы расположение капитан-лейтенанта. Но не умел старшина льстить, подлаживаться к настроению других, будь этот другой даже сам командир корабля. Ему еще в детстве мать внушила: «Человек – не подсолнух, человеку не пристало весь свой век за солнцем головой ворочать…»
– Ну, что молчишь, старшина? – поторопил командир. – Говори, не стесняйся.
– Вы верно поняли, товарищ капитан-лейтенант, – Вилков поднял свою круглую, коротко стриженную голову. – Мне не очень хотелось уходить с родного корабля. – Он сделал упор на слово «родного».
– Что ж, спасибо за откровенность.
Командир поднялся. Вскочил, приняв стойку «смирно», и Вилков. Теперь, когда они стояли друг против друга, оказалось, что оба почти одинакового роста. Только у Вилкова плечи пошире да и весь он от прямых, мускулистых ног до выпуклой, обтянутой синей фланелью груди, короткой, как у атлета, шеи, выглядел массивней и поэтому казался немного ниже командира.
Уже не предлагая больше садиться и сам оставаясь на ногах, капитан-лейтенант сухим официальным тоном посвятил старшину в круг его обязанностей, посоветовал быть повзыскательней, не преминул заметить, что корабль всегда числился на хорошем счету.
– Завтра доложите, как устроились, – сказал он в заключение.
В старшинской каюте Николай присел на скамейку, огляделся. В два этажа койки, отгороженные тяжелыми плюшевыми шторами, намертво привинченный к палубе выкрашенный под дуб стол, покрытый зеленой материей. Две банки, как называют здесь скамейки. На переборке в самодельной металлической рамке цветная вырезка из «Огонька» – три летчицы, совершившие рекордный перелет – Валентина Гризодубова, Полина Осипенко и Марина Раскова. Они улыбаются, из-под откинутых на затылок летных шлемов выбиваются легкие волосы…
Спустя несколько минут Вилков уже стоял на полубаке. Боцманская команда была в полном сборе. С нескрываемым интересом краснофлотцы разглядывали нового боцмана, появление которого, видимо, оторвало их от каких-то занятий. Ближе всех к Вилкову оказался приземистый, будто вросший в палубу, человек. На розовом, мясистом лице его блестели бусинки пота, а маленькие карие глазки смотрели на Вилкова в упор. Всем своим видом он словно бы говорил: «На первый взгляд ты орел, а каким окажешься на поверку, еще неизвестно, может, и мокрой курицей».
– Что ж, давайте знакомиться, – произнес старшина. – Фамилия моя Вилков, звать Николай, по батюшке – Александрович. А теперь вы себя назовите. Начнем с вас. – И Вилков указал глазами на приземистого человека.
Тот неожиданно тонким голосом произнес:
– Егоров Василий Карпович.
– Уваров Анатолий Ильич…
– Осьминкин Владимир Иванович…
– Синицын Леонид Борисович…
Разве он мог сразу всех запомнить? Конечно, Егорова ни с кем не спутаешь. Да и Уварова тоже: выглядит совсем мальчишкой. Длинный, худющий, шея тонкая, уши оттопыренные, большие, как вареники, а на щеках и на верхней губе рыжеватый пух. «Наверное, ни разу еще не брился, – подумал Вилков, исподтишка разглядывая Уварова. – Кисти рук в свежих царапинах. Нелегко, наверное, дается юноше корабельная наука…»
– Чем вы занимались перед моим приходом? – спросил спокойно боцман, ни к кому персонально не обращаясь.
Ответил Егоров.
– Ремонтировали оборудование.
– Продолжайте, не буду вам мешать.
И Вилков направился в носовую часть корабля, откуда стал наблюдать, как Анатолий Уваров тщетно пытается срастить упругие металлические нити троса. Длинные, тонкие пальцы хватают то один, то другой конец, нагибают их, но стальные нити пружинят, не поддаются, больно жалят руки.
– Эх, ты, салажонок, был бы мичман Дроздов, он бы тебя живо приучил к нашей работе, – презрительно бросил ему Егоров.
Вилков, стоявший за шлюпкой, не был виден матросам. Да и не до него им было, занятым работой. Его поразило, что Егоров, сам легко, без видимых усилий сращивающий тугие нити тросов, и не собирается помочь товарищу.
Пришлось подойти к Уварову, взять из его рук инструмент. Повернувшись к нему, ободряюще сказать:
– Видите, ничего здесь трудного нет. Научитесь. Еще и самому Егорову пять очков вперед дадите! – Он нарочно подчеркнул слово «самому».
И без того румяное лицо Егорова вспыхнуло, заходили под тугой кожей желваки.
– Мало каши съел, чтобы со мной тягаться, – обиделся он.
– А вы, оказывается, человек гордый, конкуренции не терпите, – поддел его Николай. – Сами у мичмана Дроздова научились, а товарищу помочь не хотите. Не по-флотски это, Василий Карпович. – И уже обращаясь к Уварову: – Вот так продолжайте. Не будет получаться, Егоров вам поможет. Как, Егоров, поможете?
– Помогу, почему не помочь…
Знакомство с замполитом
С заместителем командира по политической части они сразу нашли общий язык. Оказалось, он, как и Вилков, до службы был речником. И это сблизило их.
Замполит спросил, какое впечатление произвела на боцмана команда.
Николай ответил не сразу.
– Народ в команде вроде неплохой, – осторожно начал он. – Есть отличные специалисты. Егоров, например… Уваров, тот совсем еще молодой. А в общем, я доволен. Сразу почувствовал школу мичмана Дроздова.
Внезапно замполит рассмеялся. И тут же сказал:
– Не сердись, старшина! Как только ты упомянул про школу Дроздова, у тебя даже голос изменился. Ну, прямо точь-в-точь, как у нашего командира. «Школа Дроздова» – это его излюбленный конек. На всех собраниях, совещаниях об этой школе говорил. Может, от этого-то наш бедный Дроздов и захворал… – Он добродушно хохотнул.
Пересев с кресла на диван рядом с Вилковым, замполит обнял его за плечи, понизил голос и сообщил:
– Вот что, Николай Александрович, Дроздов, конечно, отменный был специалист, слов нет. Но и он не без греха. Малость перехвалил его командир… Оттого, наверно, последнее время у того голова кругом и пошла. Дисциплину в команде ослабил. Любимчики появились. Тот же Егоров. Его, кстати, краснофлотцы между собой называют «единоличник». Ни за что к товарищу на помощь не придет…
«А ведь правильно говорит замполит, – отметил про себя Вилков. – Вот и сегодня Егоров над Уваровым потешался, вместо того, чтобы помочь».
Беседовали они еще долго.
А на следующий день сразу после подъема флага Вилков попросил разрешения командира освежить покраску правого борта.
– До ужина работу закончить, – распорядился командир.
Когда боцман ушел, он повернул к замполиту тщательно выбритое лицо.
– А боцман-то молодец. Я и сам собирался распорядиться насчет покраски…
Николай принялся колдовать над баночкой из-под консервов, смешивать краски разных цветов. Потом приказал Егорову и Уварову вместе заняться делом. От его внимательного взгляда не ускользнуло выражение растерянности, промелькнувшее на мясистом лице Егорова. Куда только девалась обычная самоуверенность того! Зато Уваров так и засиял, будто боцман пригласил его на торжественный обед, а не поручил работу.
Только позднее выяснилась причина необычного настроения Уварова…
Плотик, в котором разместились они с Егоровым, как поплавок прыгал на мелкой волне.
– Ну, действуйте, – напутствовал моряков боцман.
Когда часа два спустя он перегнулся через борт, чтобы посмотреть, как они там, то невольно услышал их разговор. Боцман ведь не сомневался: при покраске, как и во время сращивания тросов, Егоров будет задавать тон. Не без умысла послал их вместе, рассчитывая, что Уваров будет учиться у бывалого Егорова. А тут вдруг Уваров говорит Егорову:
– Ты, Вася, не так кисть держишь. Видишь, какие мазки получаются?
– У меня рука затекла, – оправдывается Егоров. – Я б лучше якорь-цепь вручную выбрал, чем этой покраской заниматься!
– А все потому, что кисть неправильно держишь. Вот, погляди, как надо.
Вилков залюбовался Уваровым. Ну, и молодчина! Даже не верилось, что это тот самый краснофлотец, который еще совсем недавно был таким беспомощным и неумелым при сращивании металлического троса.
Перед ужином, спустив на воду «тузик» – маленькую двухвесельную шлюпку, боцман обошел на ней корабль. Свежевыкрашенный правый борт поблескивал в лучах заходящего солнца голубовато-серой поверхностью. Совсем даже неплохо получилось.
Вечером он доложил командиру корабля:
– Покраску правого борта закончили.
– Хорошо. Вы свободны, боцман.
Николаю показалось, что говорил с ним капитан-лейтенант суховато. Но едва за боцманом закрылась дверь, на лице командира появилась довольная улыбка. «А боцман-то действует не хуже Дроздова…»
Выстроив на юте боцманскую команду, Вилков прошелся перед строем, плечистый, с отменной выправкой.
– Краснофлотцы Егоров и Уваров, два шага вперед!
По стальным палубным плитам гулко застучали тяжелые матросские ботинки.
– Кругом!
Теперь Уваров и Егоров стояли перед строем.
– За отлично сделанную работу, – громко начал Вилков, – краснофлотцам Егорову и Уварову объявляю благодарность.
– Служу Советскому Союзу! – произнесли они.
Предстоял поход. А прогноз погоды был неважный. Ожидался шторм. На верхней палубе нужно было все закрепить по-штормовому: там находился важный груз…
Капитан-лейтенант в сопровождении боцмана обошел палубу, придирчиво проверил крепление. По его сухощавому лицу нельзя было понять, доволен он действиями нового боцмана и его подчиненных или чем-то неудовлетворен.
И все же Николаи проникался к нему все большим уважением.
«Дотошный! Такому пыль в глаза не пустишь», – размышлял боцман, следуя за командиром. А тот на ходу бросал короткие замечания:
– Подтянуть трос.
– Лучше закрепить брезент.
Особенно внимательно осмотрел капитан-лейтенант, как закреплены громоздкие грузы – кубической формы ящики, на которых чернели надписи: «Осторожно! Не кантовать!».
Закончив осмотр палубы, он бросил на ходу «добро» и, почти не касаясь руками поручней, легко взбежал по трапу. На мостике его поджидал замполит, который тут же поинтересовался:
– Ну, как боцман?
– В порядке.
Когда бушует океан
Тяжелая океанская волна обрушивалась на плавбазу «Север». Корабль то заваливался на один борт, то тяжело и медленно выпрямлялся, чтобы крениться на другой. Это продолжалось уже не первые сутки, так что моряки едва держались на ногах.
Плавбаза «Север» получила задание доставить в отдаленный район побережья Охотского моря, где полным ходом шло строительство нового порта, необходимое оборудование.
– Никакие ссылки на плохую погоду во внимание не принимаются, – жестко произнесли в штабе.
Эти-то слова и вспомнил сейчас командир. Он стоял на уходящей из-под ног палубе; по черному прорезиненному плащу с надвинутым на самые брови капюшоном стекала вода. Сжимая обеими руками опорную скобу, командир с тревогой прислушивался, как звенит под ударами волн бортовая обшивка.
На четвертый день шторм начал понемногу ослабевать. Стараясь перекричать неумолчный шум океана, капитан-лейтенант осипшим, простуженным голосом обратился к вахтенному командиру:
– Узнайте у штурмана силу ветра.
…Штурман склонился над картой, где мелкими жучками пестрели выведенные остроконечными карандашами цифры и линии прокладки, устремившиеся к знакомым очертаниям Охотского побережья. Цветные карандаши перекатывались по столу, и только высокие бортики не давали им упасть на палубу.
Прозвенел телефон.
– Какая сила ветра, штурман? – раздался в трубке голос вахтенного.
– Порядка семь-восемь баллов, – ответил штурман.
– А прогноз? – уже по собственной инициативе поинтересовался вахтенный.
– Постепенное ослабление силы ветра. К концу дня ожидается до пяти баллов…
В это время Николай Вилков с матросами боцманской команды находился на обычном в походных условиях месте – в помещении со шкиперским имуществом. Он очень сочувствовал бедняге Уварову, который маялся от морской болезни. Бледное, покрытое бусинками пота лицо, глаза ввалились. Несколько раз боцман пытался отправить его в кубрик, чтобы тот отлежался на койке, но парень упрямо отказывался:
– Не надо, товарищ старшина. Я лучше со всеми..
Егоров где-то раздобыл соленый огурец и протянул Уварову:
– На, пожуй, может, полегчает.
– Спасибо.
– Пожуй, потом будешь благодарить.
Уваров с опаской надкусил огурец, прожевал кусок и с усилием проглотил солоноватую мякоть. Вскоре он действительно почувствовал, что изводившая его тошнота почти исчезла.
– А шторм малость стал тише, – радостно заметил он.
Вилков улыбнулся: если Уваров так заговорил, значит, моряки одолели непогоду. Но именно в этот момент с палубы донеслись сильные удары и скрежет. В следующее мгновение боцман был уже у двери.
– За мной! – крикнул Николай и исчез в захлестнувшей его ледяной воде.
Сначала он ничего не видел. Ему даже показалось, что погружается в морскую пучину, что крутые валы уносят его от корабля. Только сильный удар в челюсть вернул боцмана к действительности. Волна донесла его до леерных канатов, а потом, будто передумав, швырнула обратно, стукнула о корму зачехленной шлюпки.
Вилков заметил, что по левому борту волной сорвало ящики с важным грузом. Он понимал, чем это грозит. Можно было не только потерять ценное имущество – перекатывающиеся по палубе тяжелые ящики могли причинить кораблю серьезные повреждения.
В захлестывающих палубу потоках воды Николай различал фигуры своих матросов: приземистый Егоров, голенастый Уваров, подпоясанный ребристым спасательным поясом Осьминкин, ссутулившийся будто под неимоверной тяжестью Синицын. Он видел их словно через слюдяную перегородку.
Боцман ухватился за край ящика, увлекаемого волной к борту. И сразу ящик облепили матросы, как хлопотливые муравьи, поволокли его к тому месту, откуда сорвало штормом.
Когда груз, наконец, был надежно закреплен, и боцманская команда во главе с Вилковым ввалилась в кубрик, там их поджидал замполит. Он уже знал о единоборстве боцманской команды с непогодой, об их самоотверженной борьбе за спасение груза. Взгляд замполита остановился на лице Вилкова, чьи мокрые волосы липли ко лбу, правый глаз заплыл, а на скуле красовался лиловый синяк.
Не боясь показаться сентиментальным, замполит с чувством произнес:
– Какие же вы молодцы! А боцман просто чудо! – И он ласково похлопал по плечу Вилкова.
Осьминкин протянул Вилкову овальное зеркальце.
Боцман глянул в него и не смог сдержать улыбку.
– Вот так разукрасил меня штормяга!
Несколько часов ушло на приведение корабля в надлежащий вид.
А перед ужином сыграли большой сбор.
Командир, наглаженный, до синевы выбритый, прохаживался перед строем. Как назло, он то и дело останавливался перед боцманской командой, на правом фланге которой возвышалась могучая фигура Вилкова. Строгие, с холодным блеском глаза командира все видели, все замечали, и Николай каждую секунду ожидал услышать замечание по поводу своего разукрашенного лица. От этого у него неприятно потели ладони, покрытые ссадинами.
Но капитан-лейтенант неожиданно для него сказал:
– Я доволен действиями личного состава! Особо отмечаю боцманскую команду. Старшине Вилкову и всем его подчиненным за мужество и решительность, проявленные в сложных штормовых условиях, объявляю благодарность.
Во время ужина в кают-компании командир поделился с замполитом:
– На боцманов нам везет. Вилков проявил себя с самой лучшей стороны…
– Не хуже Дроздова? – усмехнулся замполит.
– Не хуже, – твердо произнес командир, а после короткой паузы добавил: – Может быть, даже кое в чем и лучше. Лихости у нового боцмана больше, что ли…
– Это от молодости, – подал голос комендор.
– Не согласен, – покачал головой замполит. – Во-первых, Вилкову уже двадцать семь, и он старше всех своих подчиненных. В такой короткий срок сумел заслужить авторитет у команды! Вы же знаете, что народ там своенравный, я бы сказал, с норовом. Даже мичман Дроздов не всегда умел держать их в руках. Особенно в последнее время… Вилков – человек целеустремленный, влюбленный во флотскую службу, и моряки это сразу почувствовали.
– Комиссар у нас голова! Все по полочкам разложил, – командир весело подмигнул замполиту. – Скажу откровенно, когда Дроздов ушел, я очень боялся, что пришлют нам такого боцмана, с которым хлебнем мы горюшка… Очень рад, что оказался не прав.
Вот за эту способность открыто признавать свои заблуждения, не боясь, что это может поколебать авторитет в глазах подчиненных, замполит и уважал командира.
