Текст книги "Подвиг на Курилах"
Автор книги: Александр Гритченко
Соавторы: Ефим Меерович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
Дорога в бессмертие
На подступах к высоте 171 расположились на влажной каменистой почве Вилков, Ильичев, Додух и другие десантники. К ним подполз замполит старший лейтенант Кот, который решил воспользоваться паузой, чтобы рассказать бойцам о положении дел на Дальневосточном фронте, поведать о подвигах десантников, отличившихся в боях за Шумшу, напомнить о необходимости быть всегда начеку, ибо японцы в любой момент могут контратаковать танками.
Слушали его внимательно. Особенно интересовало воинов, как идут дела на других участках фронта.
– Выходит, хваленой Квантунской армии скоро крышка, – обрадовался Додух.
– Для этого нашему командованию пришлось, видимо, собрать в кулак солидные силы, – задумчиво произнес Вилков.
– Верно старшина говорит, – согласился старший лейтенант. – На Дальнем Востоке в боях против самураев мы используем опыт, накопленный в сражениях против гитлеровских захватчиков. А наша с вами задача – поскорее очистить от японцев остров. Надеюсь, мы с честью справимся с ней.
Тут же Кот провел пятиминутный инструктаж агитаторов. Раздал им листовки, выпущенные политотделом и напутствовал:
– Будете пользоваться ими во время своих бесед с матросами.
Едва он скрылся за покатым валуном, как снова начался вражеский обстрел. Один за другим с пронзительным воем пролетело сразу несколько снарядов, раздались взрывы, и опять все затихло, словно ничего и не было.
– Пронесло вроде, – вздохнул Додух.
Положив голову на ложе автомата, Вилков размышлял о хлопотливых обязанностях политработников. Вот сейчас все бойцы в относительной безопасности: кто за камешком схоронился, кто окопчик себе выдолбил – ждут приказа наступать. Только замполит не сидит на месте: где перебежками, где по-пластунски, передвигается от одной группы десантников к другой, помогая бойцам обрести духовные силы, столь необходимые в бою. «Это ж надо уметь найти такие слова, чтобы каждого за душу взяли», – думал Николай.
Он знал, что здесь, на Шумшу, многие политработники не раз проявляли и стойкость, и мужество, и высокое воинское мастерство.
Когда десантные суда подошли к острову, первыми бросились в воду, увлекая за собой остальных десантников, специально выделенные пятерки, которые состояли из коммунистов и комсомольцев. Кстати, в одну из таких пятерок входил и сам Николай Вилков.
О действиях одной такой пятерки старшина узнал потом из выпущенной в ходе боя листовки-молнии. Коммунисты Григорий Кулемин и Григорий Панкратов, комсомольские активисты Иван Гуло и Михаил Нестеров во главе с Беловым выдвинулись в глубь острова к господствовавшим высотам 165, 168, 171 и стремительным штыковым ударом потеснили японцев. За группой храбрецов последовали все наши бойцы.
Постоянно находились в боевых порядках десантных подразделений политработники Крившенко, Стрельцов, Тарасов. Они и беседы проводили, и боевые листки помогали выпускать, и первые в атаку поднимались. Заместитель командира батальона морской пехоты по политчасти майор Аполлон Павлович Перм в бою все время находился на левом фланге, где была самая напряженная обстановка. Он несколько раз поднимал матросскую цепь в атаку. Даже получив ранение, продолжал оставаться в боевых порядках десантников…
Из задумчивости Вилкова вывел голос молодого матроса Ильичева.
– Уснули, товарищ старшина?
Николай усмехнулся:
– Разве на такой перине заснешь? – Он похлопал широкой ладонью по каменистой земле. – Вот где вспомнишь свою корабельную койку!
– Тоскуете по кораблю, товарищ старшина? – Это вступил в разговор земляк Ильичева и ровесник его Додух.
– Корабль не невеста, – пряча улыбку за надвинутой на лицо мичманкой, сказал Вилков, – что о нем тосковать? А вот помнить о нем, дорожить честью его флага – это необходимо.
Он загляделся на низкое, словно затянутое серой влажной тряпкой небо, вспоминая недавний бой.
Не верилось, что несколько часов назад здесь было жаркое сражение. Сколько раз пришлось менять диски автоматов! А сейчас – тишина…
– Затишье перед бурей, – пробормотал Николай и вытер ладонью пот с лица.
Из одиночного окопчика, замаскированного в кустарнике, неожиданно высунулся японский солдат и прицелился в командира группы передового отряда десанта. В тот же миг атлетического сложения моряк, любимец роты, весельчак и балагур матрос Тюриков бросился вперед и заслонил собой майора Шутова. Грянул выстрел. Тюриков, сжимая рукой простреленное плечо, опустился сначала на колени, а затем медленно повалился на бок.
Почти не целясь, Николай дал длинную, вполдиска, очередь, и самурай ткнулся лицом в бруствер окопа.
– За такого парня тебе одной смерти мало! – чуть не плача, крикнул Вилков. Подойти к Тюрикову, возле которого уже суетились санитары, он не имел возможности. Рота из последних сил продвигалась к вершине высоты.
На каждом шагу – воронки. Мелкие бесформенные – от мин и глубокие аккуратные – от снарядов. Молодые матросы всякий раз, когда над ними шурша проносились снаряды, инстинктивно втягивали головы в плечи. Командир успокоил их:
– Это наши.
И хотя рвануло где-то недалеко, командирская реплика подействовала ободряюще, хотелось верить, что вправду стреляют свои. Но вот бабахнуло под самым носом. Наверняка не наши…
В следующее же мгновение в сторону неприятеля будто тяжелые металлические шары покатили по деревянному настилу. И где-то далеко треснуло…
– Самураям гостинец! – ликовали матросы.
И все-таки атака захлебнулась. Морские пехотинцы залегли в десятках метрах от японского двухамбразурного дота и многочисленных траншей. Становилось ясно, что за несколько минут, пока будет вызван огонь с наших кораблей, атака может совсем сорваться.
А дот, будто вросший в гранит сопки и почти невидимый на ее сером, пятнистом скате, вел кинжальный огонь.
Бойцы наблюдали, как командир роты отдавал взводным какие-то распоряжения, как Вилков строго по-уставному приложив к каске ладонь, направился к окопавшемуся взводу. «Видно, скоро начнется последний штурм высоты», – поняли они.
А Вилков побежал в свой взвод.
– Ну, как, Ильичев, принял боевое крещение? – спросил на ходу.
Тот усмехнулся.
– Как же.
– В атаку! – раздался голос Кащея.
Десантники поднялись, пригибаясь, двинулись вперед. Однако сильный пулеметный и ружейный огонь заставил их снова залечь. Самураи неистовствовали: на высоте ярко сверкало пламя пулеметов.
Несколько наших смельчаков, вырвавшихся вперед, скосило вражескими пулями.
В третий раз в этом бою Вилков вынул из сумки противотанковые гранаты. Тогда ему не довелось пустить их в ход. А сейчас он чувствовал – без гранат не обойтись. Так что поудобней заложил их за ремень.
Пулеметы продолжали строчить. Николай осмотрелся по сторонам, привычно щелкнул диском автомата, поправил сумку с гранатами и пополз прямо к доту.
За ним последовал Ильичев.
Одно желание безраздельно владело ими обоими – любой ценой заставить замолчать вражеские пулеметы…
Они ползли, почти механически повторяя заученные на тренировках движения. Николаю, который потерял счет времени, казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как покинул он свой окопчик. Между тем позади осталось всего два десятка метров. В глубине его сознания промелькнули смутные воспоминания детства. Промелькнули и пропали, как оборвавшаяся песня. Все затопила ярость, горячая, клокотавшая в груди.
Все меньше и меньше становилось расстояние, отделяющее старшину от источника смерти. Плотно прижимаясь к земле, он не мог оторвать глаз от темного квадрата амбразуры, откуда вырывались судорожные вспышки пулеметных очередей.
Николай Вилков знал – боевые друзья тревожно следят за ним.
Когда он швырнул в дот гранаты, огонь на короткое время прекратился, а десантники сорвались с места и стремительно бросились вперед. Но внезапно оба пулемета застрекотали с новой силой.
Вилков оглянулся. Там, внизу, прижавшись к земле, лежала вся рота. Но израсходована последняя граната. Что делать?
С горькой отрешенностью Николай подумал, что на этом гладком, как стол, каменном плато он лежит беспомощный на виду у врагов. И самураям ничего не стоит прошить его пулеметной очередью…
В нескольких метрах от него – Ильичев. Тот понял: у старшины кончились гранаты. Но что это?.. Вилков привстал, оглянулся на лежащих позади товарищей, и… одним рывком закрыл амбразуру своей грудью.
Пулемет захлебнулся.
А рота неудержимо ринулась на врага.
…Он упал за пять минут до победы. За пять коротких минут до того, как алый стяг нашей Родины победно взвился над вражеской высотой.
А через несколько дней моряки-тихоокеанцы вместе со всей страной слушали голос родной Москвы: Совинформбюро сообщало о занятии нашими войсками и кораблями острова Шумшу и об освобождении от японского ига всех Курильских островов. Наша Родина вновь обрела исконно русские земли, которые отныне служат надежным форпостом ее дальневосточных границ на Тихом океане.
В Петропавловске-Камчатском воздвигнут величественный памятник, одна из надписей которого гласит: «Вечная слава героям, павшим в боях за честь и свободу нашей Родины. Память о вас, вернувших Родине Курильские острова, переживет века».
Живая память
Агриппину Яковлевну Вилкову, которая благополучно долетела на самолете до нужного ей места, пригласили в одно из подразделений гарнизона. Слегка ссутулясь, шла она по живому коридору, образованному моряками.
Они знали, что женщина эта воспитала, кроме сына-героя, еще двух детей. Но сколько на это потребовалось забот и сил, знала только она одна. Их надо было и одеть, и обуть, и накормить, и отправить в школу. Вырастила всех троих. А когда они выросли, началась война.
Младший сын Аркадий прошел тысячи километров фронтовых дорог. В Берлине войну закончил. Когда вернулся домой, припала к его груди мать и, ощупывая твердыми от работы пальцами ордена и медали, сказала:
– А ты, Аркаша, вроде в кольчугу одетый.
Дочь Ольга с июня сорок первого года добровольцем на войну пошла и до самой победы гимнастерки не снимала. Первенец Николай служил на Тихом океане, как его отец в молодые годы. И был очень похож на него, кстати…
Когда Аркадий и Ольга уже перестраивали свою жизнь на мирный лад, прислал Николай с далекой Камчатки письмо. Поздравлял с победой, радовался, что вернулись брат и сестра с войны живыми и здоровыми. Чуткое материнское сердце уловило в скупых строчках сына скрытую надежду, что, может быть, и ему придется бить врага. Это была последняя весточка…
И вот сейчас Агриппина Яковлевна шагала по земле, на которой служил и сражался сын.
После ужина ей рассказали о распорядке дня, по которому живут воины, затем провели в Ленинскую комнату. Еще с порога увидела она большую, в полстены, картину. Каменистый склон сопки, синее море, цепи идущих в атаку моряков и дот, из которого по ним хлещет пулеметный огонь. А прямо на него бежит широкоплечий моряк. Ее Коленька…
Под картиной мемориальная доска, которая рассказывает о подвиге старшины 1 статьи Николае Вилкове.
…Во вместительном помещении были заняты все свободные места. Коваленко – плотный офицер в обтягивающем широкие плечи кителе рассказал морякам о бое за остров Шумшу. А потом попросил выступить Агриппину Яковлевну Вилкову.
Что могла она поведать о своем сыне? Биография у него была самая обычная.
Школьные годы его прошли в небольшом волжском городке – Наволоке Ивановской области. Рос он сильным, выносливым. Любил погонять мяч на пустыре, за школой, зимой бегал на коньках по синему льду замерзшей реки. А когда подрос, научился управлять шлюпкой. Однажды в непогоду его лодка перевернулась на самой середине Волги. Но он не растерялся. Не только сам благополучно добрался к берегу, но и товарища спас…
В Волгу Николай был влюблен с детства. Поэтому-то и решил посвятить себя службе на речном флоте. А в августе 1935 года приехал в Горький и поступил на судоводительское отделение речного техникума.
Ночи напролет просиживал он над учебниками и конспектами. Учился отлично, что подтверждает выписка из протокола квалификационной комиссии Горьковского речного техникума.
«Политэкономия – отлично, судовая и речная практика и правила плавания – отлично, общая и специальная лоция – отлично, теория устройства и ремонт корабля – отлично, эксплуатация речного транспорта – отлично, навигация – отлично, судовая механика – отлично.
Гражданину Вилкову Н. А. присвоена специальность техника-судоводителя речного и озерного флотов».
Закончив техникум, Николай решил ехать на Ангару. Хотела его мать отговорить, да где там! Обнял ее за плечи и сказал: «Волгу я, маманя, люблю. Но ведь эту реку я уже всю исходил. А вот Ангара… Про нее мало что знаю. Там интересно работать будет». И он уехал в Иркутск, стал там работать первым помощником капитана. А через год ушел служить на Тихоокеанский флот.
Писал оттуда часто. Просил о нем не беспокоиться. Приходили письма и от командира, который очень хвалил его…
В конце выступления Агриппины Яковлевны старший матрос Ващенко передал ей матросскую бескозырку.
– Уважаемая Агриппина Яковлевна, разрешите мне от имени личного состава подразделения вручить вам наш скромный подарок. Пусть он напоминает вам о вашем славном сыне, который в такой же бескозырке совершил свой героический подвиг во имя Родины.
– Этот подарок мне дороже всего, – со слезами на глазах дрогнувшим голосом ответила мать Николая.
Позднее она встретилась с человеком, который лично знал сына – с Алешей Перминовым. Он тоже в числе первых высадился на остров в тот памятный день 18 августа 1945 года.
– Вот с тех пор и живу здесь, – с застенчивой улыбкой сказал он. – Я ведь сам видел тогда, как все произошло. Как полз ваш Николай, как бросал гранаты… Ваш сын – герой!
Возвратившись домой, Агриппина Яковлевна достала из выдвижного ящика шкафа стопку конвертов, написанных разными почерками. Письма, письма, письма… Со всех концов страны. От совсем незнакомых людей.
Но все они об одном – о ее сыне Николае. Когда тоска по нему становилась нестерпимой, она перебирала эти письма, перечитывала их. И ей становилось легче от искренних добрых слов. Сознание, что в людской памяти сын продолжает жить, то уважение и любовь, которыми окружены были его имя, хоть как-то облегчали материнскую боль.
Вот и сейчас Агриппина Яковлевна принялась читать, медленно шевеля бескровными сухими губами. Некоторые письма она знала почти наизусть, например, это, полученное от пионеров дальневосточной школы. Пришло оно еще несколько лет назад, глубокой осенью, в ненастный дождливый день.
Тот день хорошо запомнился Агриппине Яковлевне. Она тогда приболела, ныли припухшие суставы ног, и настроение было под стать погоде. Сидела у окна, смотрела на косые дождевые струйки, стекавшие по стеклу, думала свою невеселую думу. Неожиданно постучали. На пороге стоял почтальон, совсем молоденькая девчушка, в плаще и цветастой косынке, из-под которой выбивались темные кудряшки. Она высыпала на стол кипу писем.
– Вам, Агриппина Яковлевна, почти вся сумка. Читайте на здоровье.
Почтальонша хотела уйти, но Вилкова не отпустила ее. Заставила снять плащ, напоила чаем с вареньем, попросила вслух прочитать свежие письма. Вот тогда-то она впервые и услышала строки, написанные аккуратным детским почерком ученика четвертого класса школы номер три из Советской Гавани, что на самом берегу Тихого океана.
«Уважаемая Агриппина Яковлевна! Наш отряд борется за право носить имя Вашего сына Николая Александровича Вилкова. Подвиг Вашего сына глубоко затронул наши сердца. Мы побывали на корабле, где с глубоким уважением моряки хранят память о Вашем сыне. О нем нам рассказал капитан 3 ранга. Как относился Ваш сын к своей службе, каким примером был своим товарищам. Мы благодарны Вам за то, что Вы воспитали такого сына-героя.
Сейчас мы собираем материал о Вашем сыне, готовим альбом „Герои не умирают“. Нам очень хотелось бы побольше узнать о нем. Просим Вас написать хоть немного о Николае Александровиче, о его детских годах, об учебе в школе, об участии в делах пионерского отряда».
Агриппина Яковлевна засиделась далеко за полночь, отвечая пионерам из далекой Совгавани…
Одно письмо особенно взволновало ее. Было оно от Ивана Ивановича Галактионова, офицера с «Севера».
«…Давно уже не писал Вам и прошу меня извинить. Служба перебросила меня на другое место. Теперь на „Севере“ я не служу. Но этот корабль для меня по-прежнему очень дорог – ведь я на нем прослужил восемь с половиной лет. Дорог памятью о Вашем сыне, и несмотря на то, что я больше не служу на „Севере“, я остаюсь его патриотом…»
Да… Помнят люди сына. Знают о маленьком острове Шумшу.
Затерянный в Тихом океане, он, как утенок, в стае гордых лебедей – островов, разбросанных дугой от мыса Лопатки на Камчатке до японского острова Хоккайдо. На Шумшу нет огнедышащих вулканов, покрытых вечными льдами высот, горделивых и неприступных скал, пышной зелени. Просто клочок земли с чахлой, как в тундре, растительностью.
Но здесь сложил голову ее Николай. И Агриппина Яковлевна пересыпает с ладони в ладонь сухую, как песок, землю, ту самую, что с могилы сына… А утром, едва забрезжит рассвет, в наброшенном на плечи темном платке она выходит из дому. Шагает по пустынной улице, туда, к центру города, где на постаменте поднялся бюст ее сына.
Для всех это Николай Александрович Вилков, Герой Советского Союза. Для нее – Коля, Коленька, сынок.
– Здравствуй, Коля, – шепчут дрожащие губы.
Она долго смотрит на затвердевшие черты сына. Ласково гладит их. И под ее материнской рукой холодный камень постепенно теплеет.
У подножия памятника – букеты…
– Кто принес тебе, сынок, эти цветы?
ЗА ПЯТЬ МИНУТ ДО ПОБЕДЫ
Волны ударяются о гранитные глыбы острова Шумшу и торопливо откатываются назад, оставляя на прибрежных камнях кружевную пену. Чайки, широко распластав серые с белой опушкой крылья, парят низко над самым морем.
Плотный туман и моросивший круглые сутки дождь долго прятали диковатую красоту этого сурового края. Лишь сегодня с утра погода впервые прояснилась. И матросы, только что сошедшие с корабля, застыли в изумлении…
Морская даль распахнулась от горизонта до горизонта, отливая на солнце нежнейшей бирюзой. Высокое безоблачное небо точно того же цвета. Кажется, над головой – все то же море. У подножия сопок какие-то удивительные цветы – широкие белые лепестки вокруг синей бархатистой сердцевинки. А поближе к вершинам, в расщелинах – багряные соцветия, очень похожие на дикие маки.
– Вот они какие, Курилы!.. – выдохнул один из матросов, коренастый и смуглолицый.
– А простор-то какой! Точь-в-точь у нас на Волге! – окая, подхватил другой, худощавый, с ежиком рыжих волос.
Третий произнес задумчиво.
– Вот он, самый край советской земли… Интересно, сколько отсюда до Владивостока?
Этот неожиданный вопрос вызвал дружный смех.
– Заскучал, соколик? – подшутил кто-то. – Уж очень скоро!
Матрос, желавший узнать расстояние до Владивостока, начал смущенно оправдываться:
– Да что вы, в самом деле, к каждому слову цепляетесь… Просто глянул я на море, а ему конца-края не видно. Ну и подумал, далеко, наверное, до материка…
Да, неблизко…
Вскоре они выехали в район, где в середине августа 1945 года велись особенно ожесточенные схватки. Машины, следовавшие по широкой проселочной дороге, неожиданно повернули влево и, пройдя с полкилометра, остановились почти у обрыва над морем. Матросы, увидели тяжело осевший в землю двухамбразурный дот.
Они прошли мимо этого дота к перекрестку дорог, где высились два памятника.
Кто они? Каким подвигом во славу Родины обессмертили свои имена?
Начало биографии
Полуденное солнце заливало землю. Под палящим зноем листва деревьев замерла в неподвижности. Все живое попряталось в тень, ища прохлады. Только на реке Омке царило оживление. Там плескались мальчишки.
– Смотри, что выделывают! – Дед на корме усмехнулся, обращаясь к тем, кто сидел в лодке. – Опять этот Петька привел свою ватагу за восемь километров!
Когда лодка приблизилась к песчаной отмели, все разглядели подростка с лицом, густо усыпанным темно-коричневыми веснушками – Петю Ильичева, сына колхозника из деревни Пугачево.
Дед помахал ему.
– Эй ты, смотри, потонешь!
А тот вынырнул из холодной воды и давай кричать во всю мочь:
– Степка, Костя, плывите дальше-е-е! Вам за камышами оборону держать. А мы на тот берег, оттуда нападать будем!
За Петей устремились ребята из «пугачевской» ватаги. Течением все время сносило их, постепенно сближая с лодкой.
Петя, конечно, первым выбрался на песчаную отмель и, оглянувшись, узнал деда.
– Здравствуй, дедушка! Мы тут воюем…
Дед погрозил ему кулаком.
– Или в деревне мало места для игрищ?
«Стратегическим» планам мальчишек явно угрожала опасность. Но тут на помощь Пете пришли друзья.
– Сам ведь, дед, рассказывал, как наши бойцы дрались с врагами! А нам так и потренироваться нельзя…
– Мы, дедушка, по твоим же советам ведем бой! – тут же подхватил Петя.
Дед обмяк, ласково потрепал его выгоревший, торчавший ежиком белый чуб:
– Ладно, играй, малец! Матери твоей передам, что при деле находишься.
Стоявший в самом центре толпы Петя серьезно кивнул. Оглядел своих «бойцов» и «бойцов» из отряда Степана Калябина.
– Ребята, за мной!
И ребятня бросилась в реку. Только засверкали загорелые спины. Покачивая головой, дед вслух подумал:
– Пущай играют. Подрастут, в моряки выйдут.
Быстро пролетело время. Когда последние лучи солнца затерялись в густой листве раскидистых сибирских берез, ребята возвращались домой, уставшие, притихшие и как будто повзрослевшие. Перед ними лежала неровная и пыльная проселочная дорога. Впереди шагал Петя.
– А знаешь, Степа, вчера секретарь комсомольской организации разговаривал со мной, – сказал он.
– О чем? – спросил Калябин.
– Он сказал, что я уже из пионеров вырастаю, пора подумать о приеме в комсомол.
– Так сразу и о приеме?
– Ну пока просто напомнил, чтобы готовился…
– А я? – На лице Степана отразилась обида. Он тронул Петю за локоть. – Давай вместе поговорим с секретарем? Ведь мы с тобой однолетки.
– Давай, – согласился Ильичев.
Дорога выбежала на холм. Показалась деревня. У крайних домов Петра встречала мать, Наталья Сергеевна. Худощавая, в аккуратном темном платье и белом фартуке, она выглядела строгой, даже суровой. Неужели дед нажаловался ей?
– Петя…
– Мам, да я не утону! – перебивая ее, заверил Петя.
– И в кого ты такой уродился? – Она вздохнула. – Беспокойный… А тебя тут спрашивал секретарь комсомольский. Уж не знаю, на что ты ему понадобился.
Глаза Пети радостно сверкнули.
– Я, мам, в комсомол хочу! И в моряки собираюсь. Так что на Омку мы не зря ходим.
– Годков-то тебе еще мало…
В тот же вечер Петя Ильичев побывал у секретаря комсомольской организации, который поручил ему организовать ребят на борьбу с полевыми грызунами.
– Мы со Степой Калябиным завтра же начнем заливать норы сусликов, – пообещал Петя, – И другие ребята придут.
На прощание секретарь сказал:
– Вот тебе Устав ВЛКСМ, изучи его хорошо. Придет время – поставим вопрос о твоем приеме в комсомол. Жди.
И Петя стал с нетерпением ждать. А вместе с ним и Степа.
В одно из воскресений, когда в поле трудились, как в будни, рано утром пастух угнал стадо на пастбище. Улицы опустели.
Увидев своего сына и друга его Степку в новых праздничных рубахах, мать поинтересовалась у Пети:
– Вы куда это?
Оп взял велосипед – подарок отца и загадочно улыбнулся. Потом махнул рукой Степе: пошли, мол.
– Потом расскажу…
Остановились они у крыльца райкома комсомола. В коридоре было уже несколько человек.
Из комнаты секретаря вышла девушка с блокнотом.
– Мы из Пугачева, нас вызвали на сегодня, – принялся объяснять ей Петя.
– Вот и хорошо, подождите немного.
Она снова скрылась за дверью. И через несколько минут Петр стоял уже перед членами бюро райкома комсомола.
Секретарь попросил его рассказать биографию, предупредив при этом: «Только коротко».
Но о чем много рассказывать-то? Ведь биография Ильичева только начиналась. Мать – бывшая батрачка, отец тоже с самого детства гнул спину на деревенских богатеев. Едва началась коллективизация, он одним из первых вступил в колхоз, его избрали в правление колхоза. Потом правительство наградило отца медалью «За трудовое отличие»…
В общем, говорил больше Петр о своих родителях, чем о себе. Когда он закончил, секретарь райкома произнес:
– Ну, Ильичева мы все знаем. В колхозе молодцом себя показал. А в армию пойдет, думаю, и там нас не подведет… Предлагаю – принять.
Этот день на всю жизнь остался в памяти Петра Ильичева.
В один из воскресных дней, когда Ильичев, Додух и Калябин снова приехали в районный центр, они остановились у павильона с вывеской «Тир», выкрашенного свежей голубой краской.
– Попробуем, – предложил Додух.
– А ты когда-нибудь стрелял? – полюбопытствовал Петр.
Додух смутился, неуверенно ответил:
– Стрелял…
– Ну и как?
Тот промолчал, а Калябин рассмеялся.
– Все пули за молочком послал.
У Петра азартно заблестели глаза.
– Надо попробовать!
У барьера стоял узкоплечий, кудрявый паренек. Он тщательно целился. Мишеней было много: бегущие зайцы, скачущая лиса, клоун в синем колпаке.
– Где ты так научился? – не скрывая зависти, поинтересовался Петр у паренька, который опрокинул одну за другой почти все мишени.
– В осоавиахимовском кружке, – ответил тот.
Ребята переглянулись.
– А что если нам в Пугачеве организовать кружок метких стрелков? – предложил Петр. – Дядя Митя может им руководить. Он в армии был снайпером. А желающих посещать кружок наберется, ой, сколько!
Так в Пугачеве по инициативе комсомольцев был создан осоавиахимовский кружок метких стрелков.
