Текст книги "Подвиг на Курилах"
Автор книги: Александр Гритченко
Соавторы: Ефим Меерович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Идет война священная
Уже вовсю громыхала на нашей земле война. Каждое утро моряки собирались у репродукторов, чтобы послушать сводку Совинформбюро. К этому времени Вилков приходил из своей старшинской каюты в кубрик, где размещалась боцманская команда, садился на крашеную шаровой краской банку к длинному столу, наглухо прикрепленному к палубе и, подперев голову рукой, ждал, когда оживет темный квадрат репродуктора.
Едва раздавался знакомый голос московского диктора, матросы сбивались тесной группой поближе к динамику.
– Можайск, Волоколамск, Дорохово – это же Подмосковье, – растерянно говорил товарищам Сидельников, выслушав сводку. – От Москвы до Дорохова электричкой два часа ехать…
– Когда же их остановят? – глухо ронял Синицын.
Уваров с жаром заверял:
– Придет срок – остановят! В столицу врага не пустят! – Его большие, оттопыренные уши становились пунцовыми. – Вот бы нас туда под Москву! Мы бы им показали…
– Без нас покажут, – замечал Вилков. – Ведь у нас здесь тоже важная служба.
Честно говоря, он сам бы многое отдал за то, чтобы оказаться среди защитников столицы.
Однако говоря о важности службы на Востоке, боцман был безусловно прав. 15 октября 1941 года член Военного совета Тихоокеанского флота С. Е. Захаров в числе других военачальников-дальневосточников был вызван в Москву. Там командующего Дальневосточным фронтом генерала армии И. Р. Апанасенко, командующего Тихоокеанским флотом адмирала И. С. Юмашева, первого секретаря Приморского крайкома партии Н. М. Пегова и его принял в Кремле И. В. Сталин.
Вот как об этом вспоминает сам Захаров:
«И. В. Сталин медленно прохаживался у стола, держа в руках свою неизменную трубку. Поинтересовавшись, как у нас обстоят дела, он рассказал о трудной обстановке, сложившейся на фронте. Затем у И. Р. Апанасенко и И. С. Юмашева спросил, какие силы и средства могли бы они выделить в распоряжение Ставки без особого ущерба для боеспособности фронта и флота. При этом предупредил: нет никаких гарантий, что японская военщина не выступит против нас, и дальневосточникам тогда придется очень трудно, а помощи ожидать будет неоткуда. После наших заверений, что дальневосточники при любых условиях до конца выполнят свой воинский долг, Сталин тепло попрощался с нами и пожелал успехов.
В этот же день в Генеральном штабе были уточнены силы и средства, которые предстояло отправить с Дальнего Востока на Запад, а когда через несколько дней мы вернулись во Владивосток, то эшелоны там уже формировались.
Моряки Тихоокеанского флота участвовали в битвах под Москвой и в Сталинграде, в героической обороне Севастополя и Ленинграда, в боях за Северный Кавказ и Заполярье. Их можно было встретить на кораблях и в частях Северного, Балтийского, Черноморского флотов, на военных флотилиях».[1]1
Морской сборник № 3, 1970, С. Е. Захаров, «Тихоокеанский флот в годы войны с фашистской Германией», стр. 34.
[Закрыть]
Но тогда, глубокой осенью 1941 года, слушая вместе с товарищами в кубрике передачи по радио, Вилков ничего этого не знал. Каждое слово передовой «Правды» от 20 октября больно отдавалось в сердце: «Враг угрожает нашей любимой столице. Во чтобы то ни стало остановить продвижение фашистских орд, задержать врага и затем опрокинуть его – вот задача, поставленная сейчас партией и правительством перед частями Красной Армии…»
После этого Николай написал рапорт с просьбой направить его на фронт. Командир корабля прочитал его, хмуро глянул на старшину и сухо произнес:
– Командование само решит, кому где быть надлежит. – Этим нарочито канцелярским оборотом речи он как бы пресекал всякую попытку продолжать разговор об отправке на фронт.
А вечером, после спуска флага, Вилкова вызвал замполит. При ярком свете электрических ламп видно было, как сильно он изменился: осунулся, похудел, исчез веселый блеск глаз. Еще бы, ведь замполит – уроженец Украины, где-то возле Днепропетровска живут его родители – мать, отец, сестры. Туда на лето он еще в мае отправил погостить жену и сынишку…
– Товарищ комиссар, вы от жены письма получаете? – невольно вырвалось у старшины.
– Какие там письма! Пятихатка вот уже третий месяц оккупирована фашистами… – Замполит подавил вздох. – Ладно, старшина, сейчас не об этом разговор. Не у меня одного семья в беду попала. – Он достал из голубой папки рапорт Вилкова. – Вот ты тут в своем рапорте пишешь, что не можешь оставаться в глубоком тылу, когда идет смертельный бой за свободу Родины, и просишь послать тебя в действующую армию. Так?
– Так…
– Выходит, ты у нас один в бой рвешься? Остальные не стремятся защищать свою землю, меньше тебя любят ее…
Вилков хотел возразить, но замполит предостерегающе поднял руку. Его округлое лицо с продольной ямочкой на подбородке, обычно такое добродушное, сейчас было замкнутым.
– Погоди, старшина, не перебивай. Ты уж выслушай меня. Я тебе первому об этом говорю. Известно тебе, что значит оставить у врага детей, жену, родителей? Может, их в живых уже нет…. – В темных комиссаровых глазах Вилков прочел такое страдание, что ему стало не по себе. – А я даже отомстить за них не имею возможности!
У меня приказ… А командир наш? Не меньше нашего с тобой на фронт рвется! У него же родного брата под Одессой убили! А он свое горе в кулак зажал и ни гу-гу. Вот погляди, старшина. – Он наклонился поближе к Николаю и открыл папку, где лежала кипа исписанных разными почерками тетрадных листков. – Знаешь, что это? Рапорты с просьбой отправить на фронт! Но если нас всех отпустят туда, кто здесь границу будет защищать?
На это Вилкову нечего было сказать.
– Понял все-таки, голова садовая, – обрадовался замполит. – Самураи спят и видят как бы нанести нам неожиданный удар в спину, здесь, на востоке. Вот почему не можем мы отправить таких ребят, как ты, с дальневосточных рубежей… Так что будем делать с твоим рапортом?
– Можно, я заберу его? – тихо спросил Николай.
– Бери. И еще тебе скажу: на наш век боев хватит… Навоюешься.
Несколько дней Вилков ходил, как в воду опущенный. Впервые не обрадовало его сообщение о предстоящих соревнованиях шлюпочных команд на первенство базы. Бывало, раньше, услышав о состязаниях, он сразу собирал краснофлотцев своей команды, чтобы готовить шлюпку, сообща наметить порядок тренировок. Теперь же только по-уставному сказал старпому:
– Есть, подготовиться к соревнованиям.
– Вы что, старшина, заболели?
– Никак нет, товарищ старший лейтенант, я совершенно здоров.
– Почему же такой кислый вид?
– Просто считаю, что в такое тревожное время заниматься шлюпочными гонками – детская забава. Там война идет, льется кровь, а мы здесь…
Старший помощник командира укоризненно покачал головой.
– Не ожидал от вас услышать такие слова! Хождение на шлюпке – один из видов боевой учебы. Что же, по-вашему, на время войны нам прекратить боевую подготовку? Ладно, идите, старшина. Будем считать, что я не слышал ваших рассуждений. Надеюсь, ваша шлюпка придет первой? Смотрите, не подкачайте!
И Вилков не подкачал. Шлюпка под его командой намного опередила своих соперников, что вызвало ликование командира корабля – заядлого шлюпочника. Тот объявил Николаю и его матросам благодарность, а потом весь день сам ходил именинником.
Победа досталась команде Вилкова нелегко. На всей дистанции за ней почти вплотную шла шлюпка с корабля, где прежде служил Николай. Даже был момент, когда она вырвалась вперед. Только мастерство и опыт старшины помогли обойти ее и первым достичь финиша.
В награду за эту победу Осьминкин потребовал у кока дополнительную порцию компота. Под общий смех он заявил, что хотя в команду шлюпки не входил, но как болельщик так переволновался, что похудел на несколько килограммов.
…Между тем вести с фронта приходили тяжелые. Однажды после подъема флага в каюту замполита заглянул командир.
– Чем занимаешься? – спросил он у него.
– Просматриваю свежую почту.
– Ты помнишь, как в политотделе нас знакомили с гитлеровским приказом о параде на Красной площади?
– Что с них взять! Придет время, и наша армия войдет в поверженный Берлин.
Они помолчали. Потом командир неожиданно предложил:
– Хорошо бы провести с моряками беседу о положении на фронте.
– Я тоже об этом думал. Только лучше на этот раз ты сам проведи ее.
– Почему я? – Капитан-лейтенант удивленно поднял брови.
– А разве командир не несет ответственность за моральное состояние личного состава?
После некоторого раздумья тот согласился.
– Пожалуй, ты прав. Эту беседу лучше провести мне… Итак, завтра, после ужина.
Будучи человеком обстоятельным, командир тщательно вычертил на большой географической карте линию советско-германского фронта. Ярко-красная, цвета крови, она тянулась от студеного Баренцева моря, через леса Карелии, зловещей петлей опоясывала Ленинград, круто поворачивала почти вплотную к Москве, уходила на юг, минуя Тулу, и упиралась в районе Севастополя в Черное море. Тяжко было смотреть на нее…
Коротко охарактеризовав положение на различных участках огромного фронта, капитан-лейтенант подробно остановился на трудных, кровопролитных боях под Одессой, Москвой и на Севастопольском направлении.
– Каждый день сводки Совинформбюро сообщают о массовом героизме советских воинов в боях с фашистами. Вот несколько выдержек из сводок.
Четко выговаривая каждое слово, он прочитал: «Все попытки фашистов прорвать линию обороны Одессы разбиваются о непоколебимую стойкость мужественных защитников города. Героически сражаются на подступах к городу моряки Черноморского флота. В одном из боев отряды краснофлотцев при поддержке наших батарей два раза ходили в атаку против пехотной дивизии противника. В ожесточенных схватках отборные части вражеской дивизии были разгромлены».
С нескрываемой болью командир начал рассказывать о тяжких испытаниях, выпавших на долю советского народа в битве с фашизмом.
– Беда людей роднит, – подал реплику кто-то из матросов.
– Не беда, а правое дело роднит, – жестко поправил командир.
Он строго оглядел хмурые лица моряков и продолжал:
– Сейчас все честные люди на земле с тревогой и восхищением следят за судьбой Севастополя. Защитники города продолжают стойко оборонять главную базу Черноморского флота. Вот послушайте, какой подвиг совершили моряки-черноморцы во главе с Николаем Фильченковым. Это же надо на такое решиться: с гранатой броситься под гусеницы фашистских танков!
«Николай Фильченков! – встрепенулся старшина. – Неужели тот самый?»
Перед началом войны он получил от своего друга Николая Фильченкова письмо из Севастополя. Все сходится: и фамилия, и имя, и звание.
Они дружили с детства. Часами просиживали на волжском берегу, с завистью провожая взглядами легкие, белоснежные суда, которые сновали по реке. О чем только тогда не было переговорено! О дальних перелетах Чкалова. О шлюпочных переходах с Балтики в Черное море, о папанинцах, дрейфующих в районе Северного полюса.
Фильченков был старше Вилкова. Отслужив срочную службу на флоте, он советовал ему:
– Пойдешь на призывную комиссию, Коля, просись на флот. Плавать на море, это тебе не по реке шлепать.
Вилков обижался на него за такое неуважительное отношение к речникам.
– По Волге водить суда тоже дело не простое. Любите вы, моряки, нос задирать…
– Что ж, Волга, конечно, река серьезная, – соглашался с усмешкой Фильченков, – но и ее с морем не сравнишь. – Потом, разом спрятав веселую усмешку, уже другим, серьезным тоном, продолжал: – Одно тебе скажу, Коля, морская служба хлюпиков не терпит. Флот признает только крепких парней!
Поздней, уже проходя службу на Тихоокеанском флоте, Николай Вилков не раз вспоминал справедливые слова своего старшего друга. И сейчас, узнав о подвиге Фильченкова, решил рассказать про него товарищам, хотя сердце сжималось от боли за того, а голос срывался.
– Николай Дмитриевич Фильченков много лет прослужил на подводной лодке нового типа. Однажды в испытательном плавании ему пришлось стоять вахту почти двое суток без смены. А потом вышло из строя электрическое управление горизонтальных рулей. Лодка получила дифферент на нос. В любую минуту можно было ожидать, что она перейдет в вертикальное положение и тогда – гибель.
Матросы слушали боцмана с затаенным дыханием. Даже непоседа Владимир Осьминкин сидел непривычно притихший и грустный.
– Фильченков не растерялся, – продолжал Вилков. – Он сразу перешел на ручное управление и сумел выровнять лодку.
Рассказ его произвел на всех сильное впечатление. Моряки долго не расходились, делились мыслями, спорили. А Николай думал о своем: представлял себе Фильченкова с горсткой бойцов там, у изгиба дороги, ведущей к Севастополю. Все они – Василий Цыбулько, Юрий Паршин, Иван Красносельский, Даниил Одинцов – выдержали, не подвели своего замполита, до конца исполнили долг перед Родиной. Он словно наяву видел, как затвердели их лица, обращенные к нарастающему гулу танковых моторов. Как молча, деловито привязали они к широким флотским ремням гранаты. Как скупо пожали друг другу руки, прежде чем заслонить фашистам дорогу на Севастополь.
Вечером 7 ноября замполит заглянул в кают-компанию, где одиноко склонился над подшивкой «Правды» командир. Тот поднял весело поблескивающие глаза.
– Ну, что? В Москве-то все-таки наш военный парад состоялся!
Замполит улыбнулся.
– Иначе и быть не могло. – И тут же посерьезнел. – Положение под Москвой остается трудным. Войска прямо с Красной площади пошли в бой…
– Получена директива политотдела, – вспомнил замполит.
– О чем?
– Изучить на политзанятиях доклад товарища Сталина о двадцать четвертой годовщине Октября и его речь на параде.
– Добро.
Сколько раз потом на протяжении долгой-долгой войны слушали и читали они о подвигах советских людей, сражавшихся за родную землю. И гордились, что среди героев немало тихоокеанцев, тех, кого военная судьба привела в действующую армию.
Осенью сорок второго года, когда в сводках Совинформбюро замелькало слово «Сталинград», когда от неумолчного железного скрежета у берегов Волги задрожала планета, по стране разнеслось имя снайпера Василия Зайцева, недавнего тихоокеанского матроса, бесстрашного мстителя из бригады морской пехоты. Это он произнес в Кремле, принимая правительственную награду:
– Для нас за Волгой земли нет! Мы стояли и будем стоять насмерть!
А время было тяжелое. Враг, разбитый под Москвой и отброшенный на запад, все еще оставался сравнительно недалеко от столицы.
Вилков подолгу простаивал у карты, висевшей в ленинской комнате. Как-то его застал там замполит.
– Ты что смотришь, боцман? – поинтересовался он.
– Ищу Чернушки, – смущенно произнес Николай.
– Значит, уже знаешь о подвиге рядового Александра Матросова?
Вилков утвердительно кивнул головой.
…Тихоокеанский флот в годы войны с фашистской Германией, кроме своей прямой задачи по обороне морских рубежей нашей Родины на Дальнем Востоке, выполнял важную роль своеобразной кузницы подготовки кадров для флота. В полумиллионной армии моряков на сухопутном фронте находилось 143 тысячи тихоокеанцев, которые внесли достойный вклад в дело победы над немецко-фашистскими захватчиками.
А летом 1945 года, когда через два месяца после победы над фашистской Германией в Петропавловске проходило совещание отличников боевой и политической подготовки, старшина Вилков вошел в переполненный зал матросского клуба и остановился в нерешительности – все места были заняты. «Не надо было задерживаться с Платоном», – подумал он.
Дело в том, что по пути сюда Николай случайно встретил Платона Сорокина – старшину 2 статьи, своего земляка, с которым два года назад судьба снова свела его на Тихом океане. Тот рассказал про провокацию самураев.
– Понимаешь, вдруг из-за сопок, с нашей стороны, два тяжелых бомбардировщика. Мы поначалу приняли их за союзников. Не успели опознавательные знаки определить, как первый бомбардировщик на бреющем дал залп из пушек и крупнокалиберных пулеметов. А там еще заход, еще… У нас-то всего два катера… А у них здесь, под боком, на Курилах, на южном Сахалине, аэродром…
В течение всей войны обстановка на Дальнем Востоке оставалась крайне напряженной. Наша страна строго соблюдала условия о нейтралитете с Японией и делала все возможное, чтобы предупредить любые осложнения на дальневосточных границах. Однако японцы систематически нарушали воздушное пространство СССР, а военные корабли – советские территориальные воды.
Сколько вреда нанесли они нашему судоходству на Дальнем Востоке! Задерживали наши суда, топили их подводными лодками и самолетами. С 1941 по 1944 год японцами было задержано 178 наших судов, потоплены транспорты «Кречет», «Майкоп», «Перекоп», «Ангарстрой», «Белоруссия», «Обь», «Ильмень», «Трансбалт»…
После вторичного рапорта на имя командира корабля Николаю Вилкову удалось добиться разрешения на отправку в группу первого броска. Это было 9 августа 1945 года.
– Вот и пришел наш денек, – сказал Николай, обращаясь к товарищам по службе. – Сегодня главная задача – железная дисциплина и полный порядок во всем. Ясно?
– Ясно, товарищ старшина! – отозвались все разом.
Началась тщательная подготовка к десанту.
Днем и ночью в штабе командующего операцией разрабатывался детальный план высадки. Предусматривалось все до мелочей.
На кораблях уже были получены указания на переход и точные схемы взаимодействия всех родов войск во время всей операции. К вечеру подготовились к походу. Десятки кораблей выстроились на рейде в четком кильватере. Десантные сухопутные войска заняли свое место на военных транспортах.
Скоро в головную часть строя должны были явиться десантные суда, которым предстояло выполнить самое ответственное задание – внезапным ударом групп первого броска майоров Т. Почтарева и П. Шутова захватить плацдарм на острове Шумшу и стремительно расширить его, не давая противнику закрепиться.
Н. А. Вилков
От успешных действий групп первого броска зависела в значительной мере судьба высадки главных сил.
Десант покидает бухту
Ночная темень, быстро сгущаясь, вскоре стала почти непроницаемо черной. После душного августовского дня повеяло прохладой. Стоявший на палубе десантного корабля Николай Вилков вслушивался в приглушенные голоса ночи. Он знал, что на суда, рассредоточенные в бухте Авачинской губы, идет погрузка десанта.
Вот из-за сопок медленно выплыл шар луны. Он подымался все выше и, казалось, зажигал воду красно-желтым пламенем, так что стали хорошо различимы контуры портовых сооружений, темные силуэты боевых кораблей.
Острый слух Николая улавливал только шелковистый плеск воды о корпус корабля. Да снизу из матросского кубрика изредка доносился ласковый перебор баяна.
На соседнем корабле отбили склянки.
– Пожалуй, пойду отдохну, – сказал старшина.
– Правильно… Сейчас самое время. На Курилах будет не до сна.
– Да уж самураи зубами вцепятся в Курильские острова. Ворота на север, как они говорят…
Не успел Николай уснуть – заработали машины. Один за другим корабли стали отходить от причала.
Было ровно пять, когда старшина снова вышел на палубу. От воды потягивало холодом. А в теплом уютном кубрике десантники, переговариваясь, неторопливо набивали патронами диски, протирали автоматы.
Внимание Николая привлек совсем молоденький матрос, голубоглазый, со вздернутым носом, усыпанным веснушками. Он не участвовал в общей беседе, но внимательно ловил каждое слово товарищей.
«Где я его встречал? – размышлял про себя Вилков. Наконец вспомнил: „Да это же Петя Ильичев, пришел с недавним пополнением“». Но в следующую минуту он уже забыл о нем, потому что ввязался в горячий спор.
– Бой всем нам экзамен устроит, – громко доказывал Вилков. – Сразу видно будет, кто чего стоит!
– Так уж сразу, – возражали ему. – Поначалу-то кое-кто растеряться может…
– В том-то и дело, что необходимо тут же преодолеть такую растерянность, если она появится.
– Верные слова, – согласился со старшиной только что подошедший Ильичев. – Немцев одолели и с японцами справимся.
– На словах, что на гуслях, а на деле, что на балалайке, – не скрывая насмешки, произнес кто-то из старослужащих моряков. – Вот посмотрим, каким ты в бою окажешься…
– Посмотрим, – согласился Ильичев.
На митинге морских пехотинцев коллективно выработали содержание клятвы и единогласно приняли ее. «Родина-мать, – говорилось в ней, – идя на выполнение боевой задачи, клянемся тебе, родная Отчизна, что не запятнаем наше боевое победоносное знамя, будем бить врага так, чтобы раз и навсегда покончить с ненавистным японским империализмом, за счастье нашей Родины, за наш советский народ мы готовы отдать свою жизнь».
Первым поставил под ней свою подпись старшина 1 статьи Вилков.
Между тем корабли продолжали двигаться к острову Шумшу. Видимость была крайне ограниченной, что затрудняло переход, но в то же время благоприятствовало проведению операции. Оставаясь незамеченными с воздуха, десантные суда могли вплотную подойти к острову и, если туман не рассеется, высадить на вражеский берег передовой отряд, который захватит плацдарм и обеспечит высадку последующих сил десанта.
При планировании операции внезапность учитывалась как главный фактор. Запрещено было зажигать береговые маяки и огни во время следования кораблей вдоль побережья Камчатки, а также пользоваться до начала высадки радиосвязью. Применялись лишь флажные семафоры и световая сигнализация направленного действия.
Для соблюдения скрытности, казалось, было предпринято все, что только возможно. На берегу никто не знал маршрута и цели десанта: задачи частям и подразделениям ставились в походе.
Большое внимание при подготовке к высадке десанта уделялось партийно-политической работе. Каждому участнику операции вручена была листовка с призывом образцово выполнить свой долг перед Родиной. О том, как надо действовать в бою, говорила специально изданная «Памятка бойцу-десантнику». На всех кораблях провели митинги, партийные и комсомольские собрания. Во вновь сформированном батальоне морской пехоты была усилена партийная и комсомольская прослойка: из 783 человек в нем теперь насчитывалось 320 коммунистов и 173 комсомольца.
Политработники провели оперативную работу по разоблачению коварства японских империалистов, подчеркивая, что задача предстоящей десантной операции состоит в том, чтобы смелым и решительным ударом разгромить гарнизоны островов и выполнить боевой приказ с честью. Агитаторы побеседовали о бдительности, используя материалы из листовок, выпущенных политотделом базы.
Только в батальоне морской пехоты, высаживавшемся в первом броске, за день было подано 18 заявлений с просьбой принять в партию. Матрос Колчин писал в своем заявлении: «Прошу первичную парторганизацию принять меня кандидатом в члены ВКП(б). В боях с японскими захватчиками высокое звание коммуниста оправдаю с честью. Программу и Устав ВКП(б) признаю».
Теперь все десантники с нетерпением ожидали начала высадки, в том числе Николай Вилков.
В первый день плавания, который прошел спокойно, боцман, стоя на верхней палубе, увидел, как от корабля, где находилось командование головного отряда, отвалил юркий катер. Зарываясь носом в волну, он устремился к их судну. Когда с него сошли майор Шутов, командир отряда, с заместителем по политической части старшим лейтенантом Котом и ступили на палубу корабля, их плотным кольцом окружили десантники. Посыпались вопросы:
– Сколько еще ходу до острова Шумшу?
– Какие прогнозы на погоду?
Побеседовав с людьми, старший лейтенант Кот сложил в полевую сумку стопку исписанных разными почерками листков. Содержание их было примерно одинаковое: «Иду в бой. Прошу считать меня коммунистом». Так писали солдаты, матросы, сержанты, старшины.
Позднее катер Шутова пристал к кораблю командующего операцией.
Генерал-майор Гнечко вызвал к себе командира передового отряда, чтобы познакомить с характером оборонительных сооружений японцев на острове Шумшу и последними разведывательными данными, а также уточнить порядок выполнения задачи.
В полдень на корабль, где располагался штаб передового отряда, катер Шутова собрал командиров подразделений. Отправился туда и ротный командир Вилкова старший лейтенант Кащей. А когда вернулся, сразу довел конкретные задачи до всего личного состава.
Вилков понимал, что впереди еще десятки километров пути, полные всяких неожиданностей, трудностей. Предстояло высаживаться на незнакомый берег острова. И тут, конечно, помогут тренировки, которыми руководил старший лейтенант Кащей, чьим ближайшим помощником в этом деле был Николай.
Для тренировок выбрали участок Камчатского побережья, изрезанностью рельефа сходный с островом Шумшу. Здесь были оборудованы оборонительные сооружения примерно такие же, как на японском острове. Матросы и солдаты передового отряда с рассвета до глубокой ночи отрабатывали все детали высадки. На корабли и в казармы возвращались промокшие до нитки, от усталости валились с ног. Но никто не роптал, не жаловался на трудности. Каждый понимал, что как бы ни было тяжело на тренировках, в бою будет труднее. На занятиях не рвутся мины и снаряды, не свистят над головой пули. А там…
– Не к теще на блины идем, – говорил своим матросам Вилков. – К встрече с самураями готовимся.
Густой туман висел над морем. Временами он становился настолько плотным, что впереди идущий корабль различался с трудом.
– Даже погода на нашей стороне, – шутили моряки. – Пусть попробуют самураи обнаружить нас в таком киселе!
Собрав бойцов на политическую информацию, замполит повесил на переборке кубрика географическую карту, испещренную синими и красными жирными линиями.
Вилков примостился рядом со своими матросами Ильичевым и Додухом. Слегка подавшись вперед, все трое следили за тем, как замполит водил неотточенным концом карандаша по карте, разъясняя десантникам обстановку на советско-японском фронте.
– Наши войска ведут успешные боевые действия на Сахалине. Японцы оказывают особенно яростное сопротивление вот здесь. – Он энергично ткнул карандашом в карту. – Это важная железнодорожная станция Котон. Советские воины ночью прошли через болота, которые противник считал непроходимыми, и сейчас, видимо, штурмуют Котон.
– А как идут дела в Маньчжурии? – спросил Ильичев.
Сидевший позади него десантник с черными шелковистыми усами усмехнулся:
– Не спеши, хлопче, поперед батьки в пекло.
Замполит, заметив смущение Ильичева, улыбнулся ему.
– Что ж, вопрос правильный. В конечном счете, в Маньчжурии решается судьба войны с Японией. Там советским войскам приходится преодолевать сильное сопротивление Квантунской армии. Так вот, смотрите. В этом районе наши соединения осуществили прорыв вражеской обороны. Японцы в панике бегут, боясь окружения. Собственно говоря, Квантунская армия находится на грани катастрофы. Так что это облегчает нашу задачу. Конечно, рассчитывать на легкую победу не приходится. И каждому из нас нужно приготовиться к жестоким боям.
Замполит подробно рассказал об укреплениях японцев на Курильских островах, где противник сосредоточил свыше 80 тысяч солдат и офицеров. Одних аэродромов насчитывалось 9, способных принять до 600 самолетов. На побережье Второго Курильского пролива имелись две хорошо оборудованные и сильно укрепленные с суши и моря военно-морские базы, к которым были приписаны корабли так называемой Халактырской флотилии.
– Но мне хочется вам напомнить, – предупредил он, – что самым укрепленным из островов и самым близким к Камчатке является Шумшу. Вот его-то нам и придется брать.
До наступления сумерек десант периодически прикрывала истребительная авиация. Когда стемнело, в охранение со стороны океана вышли торпедные катера, следовавшие до того на буксире сторожевого корабля «Киров» и минного заградителя «Охотск».
