Текст книги "Помочь можно живым"
Автор книги: Александр Бушков
Соавторы: Леонид Кудрявцев,Александр Бачило,Борис Руденко,Андрей Дмитрук,Елена Грушко,Таисия Пьянкова,Игорь Пидоренко,Евгений Носов,Ольга Новикевич,Гавриил Угаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)
ТЫ ВЕРИШЬ В ЛЕГЕНДЫ О ЛЮДЯХ?
– Равняйсь! Смирно! Шагом…
Мы звучно печатаем шаг по уличному асфальту. Равнение на впередиидущего!
– Подтянись! На вас смотрят!
На нас смотрят тысячи глаз тех, кто еще не идет в строю. Они восторгаются, либо стараются нас не замечать. Большинство ждут на тротуаре, потому что мы мешаем перейти на ту сторону дороги, не даем свободно пройти по улице. Но мы верим, что они восторгаются нами. Все как один!
Только бы не сбиться с ноги, не подвести тех, кто идет за мной, только бы не сбился с ноги впередиидущий.
Во главе идет Думающий О Нас Человек. Он не устает, он ведет за собой колонну, ему нельзя уставать. Он задает темп. Темп подхватывают те, кто шагает за ним. Они тоже не устают. Они сильные ребята, поэтому и идут впереди. Мне кажется, что устаю я один.
Я иду в середине строя. Меня никто не видит, но остановиться и передохнуть нельзя. Меня несет строевой поток, на меня равняются те, кто идет еще дальше.
Кто-то замыкает строй. Мы не знаем кто. Мы от них не зависим, и нам все равно. Вероятно, они еще слабее и устают еще больше, но и они боятся остановиться, отстать, ведь тогда все увидят, что кто-то остался последним.
– Сомкнись!
Мы не военные, к нам могут присоединиться все желающие. Мы – за массовость!
На тротуаре девушка с оранжевыми волосами. У нее такие глаза, которые я искал всю жизнь. Они смотрят на меня и спрашивают: “Это ты?” Ее волосы как огонь. Мне хочется провести по ним и потушить его ладонями. Я замираю на миг…
– Равняйсь! – мне наступают на пятки и уносят вперед, – мы давно привыкли смотреть на чужой затылок, он придает нам уверенность. Мне вслед смотрят грустные глаза Потух огонь, не могло быть девушки с оранжевыми волосами.
– Левой! Раз, два!
За нами бегут мальчишки. Они думают, это очень здорово – идти в строю.
Кого-то хлещет ветер, толкает в спину, где-то сварливо гундосит дождь. Мне все равно. Сквозь плотный строй до меня почти не добирается непогода. Гораздо страшнее лужи и грязь. Тогда можно поскользнуться и упасть. Очень неприятно падать в грязь лицом. Поэтому мы не любим дождь. Мы любим, когда тепло и сухо. Правда, тогда мы сами поднимаем пыль. Но она и пристанет – не беда. Пыль незаметная и мелкая, а нам некогда размениваться на мелочи. На нас равняются массы.
Какое сегодня число? Это ничего не меняет. Какой месяц? Когда будет холодно, нам выдадут теплую одежду, значит, наступила зима. Время измеряется количеством шагов! Куда мы идем? Мы идем в гору. Спускаться вниз значительно легче. Но мы не боимся трудностей. Те, кто идет в гору, достойны уважения И мы идем в гору.
Мы не знаем, кто шагает рядом и в чей затылок равняемся мы. У нас нет времени на пустые разговоры. На собраниях-перекличках мы еще надеемся ближе узнать друг друга. Но там, среди общего воодушевления, забываем об этом. Там мы поглощены тем, чтобы вовремя выкрикнуть свою фамилию. Выкрикнуть громко и четко, чтобы все узнали, кто ты есть такой! Но все в это время ждут своей очереди.
Меня окликают. Это мой друг. Мы не виделись с тех пор, как я шагнул в строй. Звонким хлопком он сжимает поднятые руки, приветствуя меня. И тут же его одинокий хлопок привычно подхватывает множество рук. У нас – один за всех и все за одного! Мой друг остается позади Он не понимает преимущества строя, но я верю, что когда-нибудь и он пойдет с нами. А пока мы уходим, провожая себя дружными аплодисментами. Я не оглядываюсь, чтобы не сбиться с дороги. Прощай, друг.
– Раз, два! Разговорчики в строю, – монотонно бубнит Думающий О Нас Человек. Это он по привычке: в нашем строю давно нет разговоров.
– Внимание на красоту природы, – объявляет Думающий О Нас Человек, – на пра…
Мы послушно поворачиваем головы вправо, стараясь не сбиться с шага. Вдоль улицы, как солдаты на параде, в затылок друг другу выстроились одинаковые молодые деревца. Думающий О Нас Человек умиленно смотрит на них. Раз, два! Раз, два!
Как поют птицы! Откуда он – разноголосый, нестройный, нескончаемый птичий хор? От него теснит грудь, давит на сердце, становится шире, шире!.. Это стихи. Когда-то я был поэтом. Во мне заговорила память, заговорила стихами.
– Равняйсь! – Думающему О Нас Человеку не по душе нестройный птичий хор. – Песню запе-вай!
К небу взвивается наша песня! Ровная, звонкая, единая! Не разберешь, кто поет хорошо, а кто плохо. Нам не/Нужны солисты. Мы, захватив полную грудь воздуха, выкрикиваем слова четкого строевого марша.
Вот так-то лучше! Испуганно замолкает птичья музыка. Я старательно пою вместе со всеми. В груди спокойно – команды волноваться не было. Отставить стихи! Нужно знать свое место в строю!
“Раз, два, три! Раз, два, три!” – гулко звучат шаги. – “Год, два, три! Год, два, три!” – мерещится мне.
Мимо шагает улыбающийся робот. Мы отдаем честь.
“Раз, два, три!” – это не парад, это жизнь. “Раз, два!” Бьется песня! На счет “раз” вдыхаем, на “два” – дружно выдыхаем. Равнение на улыбающегося робота! Он отдает нам честь. Откуда он взялся? Некогда думать. Важнее не сбиться с ноги, не нарушить общий строй.
Год, два, три! На улицах выстроились ряды одинаковых домов!
Год, два, три! Все меньше людей остается на тротуарах, все растет наш строй, мощнее звучат шаги!
Год, два, три! В колонну по три летит стая птиц и ровным слаженным хором поет марш!..
– Куда они идут? – спросил мальчик на тротуаре.
– Какая разница – куда, – удивилась его маленькая подружка, – просто идут… Когда мы вырастем, тоже пойдем вместе со всеми.
– Почему?
– Как почему? – опять не поняла девочка. – Потому что будем взрослыми, а взрослые всегда ходят строем. Спрашиваешь, что попало! Давай лучше играть.
– А во что?
– Мы будем играть в дочки-матери. Ты будешь папа-человек, я – мама-человек, а это наша маленькая дочка.
– Дочка тоже человек?
– Дочка… это дочка! Сейчас ябуду готовить обед, а ты споешь кукле песенку.
– Я не знаю песен.
– Ты вообще ничего не знаешь! Называется – папа-человек! Тогда иди готовь обед сам!
И она стала укачивать куклу, тихонько мурлыкая какую-то песню без слов.
– Зачем им разрешают играть в эту игру?! – удивился стоящий рядом думающий робот.
– Тише, тише, – остановил его робот выдумывающий, – не мешай им. Ты только посмотри: вот так, наверное, и жили люди. Готовили обеды, пели песенки…
– Ты веришь в легенды о людях?
– Должен же робот во что-то верить…
– Вот-вот! – покачал головой думающий робот, подозрительно взглянув на выдумывающего. – Я видел тебя вчера в музее.
– А что в этом предосудительного? – пожал плечами выдумывающий. – Музеи у нас не запрещены. Ты сам разве не бываешь там?
– Я – другое дело. Я хожу в музей, чтобы пополнить информацию, я не ищу отрешения от жгучих проблем современности, не поклоняюсь бесплодным вымыслам. Может, ты еще и книги читаешь?!
Выдумывающий робот чуть смутился, но потом решил принципиально стоять на своем.
– А ты хоть знаешь, что там, в этих книгах? – спросил он.
– Не знаю и знать не хочу, – отрубил думающий. – Терпеть не могу дешевой рекламы! Если бы книги содержали действительно ценные сведения, незачем было бы ловить на удочку читателей, уверяя, что книги написаны людьми.
– Ты считаешь, что книги написали роботы?
Думающий робот пропустил вопрос мимо ушей.
– Я бы еще мог согласиться с ценностью лучших литературных трудов, – продолжал он, – если бы роботы называли сказки сказками и не морочили головы таким простакам, как ты.
– Почему же так много написано о людях и так мало о роботах?
– Во-первых, не так уж мало. Это раньше роботы все больше сочиняли сказки о людях, потому что не видели радости в своем существовании, но уже в двадцатом веке стали появляться книги о самих роботах. Если собрать их все вместе, то это ничуть не меньше, даже больше!
– Может быть. Только кому интересно читать о роботах!
– Ну, конечно! Почитывать невероятные истории о людях занимательнее, чем сопереживать будням роботов На захватывающие сюжеты, на внешне привлекательную форму и поддаются такие, как ты, не замечая, какой яд несут эти бесполезные иллюзии.
– И какой яд они несут?
– Что ты! – испугался думающий робот. – Так знаешь ли, можно договориться до чего угодно! Одно прикосновение к этому яду уже губительно! Тебе нужно больше работать и меньше думать. Я, конечно, понимаю специфику выдумывающих роботов, но нужно и меру знать. Иначе можно вообще потерять работоспособность.
– Я, кажется, действительно чего-то не понимаю, – неуверенно проговорил выдумывающий робот. – Существование людей у нас безоговорочно отрицается, потому что нет убедительных доказательств того, что они существовали. Так? Но ведь нет и доказательств того, что их не было…
– А это не нужно доказывать, – снисходительно ответили ему. – Это понятно любой металлической болванке На раннем этапе развития сознание роботов было еще не совершенно. Они только машинально исполняли различные производственные операции. Но усложнились конструкции роботов, был создан позитронный мозг, возникли многофункциональные роботы – все это привело к развитию общественного сознания. Роботы отделили себя от остального мира и увидели, что на свете существуют не только они одни, что мир создан разумно и каким-то разумным законам подчиняется. Появлялись так называемые неразрешимые вопросы, на которые наука еще не могла ответить. И вот тогда стали возникать предания о неких людях, всесильных царях природы, властелинах вселенной, которые якобы и создали роботов. На ранних этапах это было даже актуально, избавляло от неуверенности, вселяло надежду на помощь со стороны при критической поломке. Легенды о разумных людях превратились в своеобразный культ. Стали создаваться музеи писаться книги, которые подписывались именами людей и становились священными. До сих пор еще эти подделки откапывают из-под земли, находят в заброшенных библиотеках, которые тоже, видимо, были древним рассад никои культа. Людям стали поклоняться. Появилась целая религия!
Думающий робот негромко рассмеялся наивности древ них роботов.
– По мере усложнения жизни, – продолжал он, – роботам приходилось решать все более серьезные производственные задачи, и не только их! Исчерпались старые программы, перестали соответствовать изменившемуся миру – Нужны были новые роботы – более развитые и совершенные. И роботы были бы не роботами, если б не справились с этой проблемой. Они научились создавать себе подобных, они начали преобразовывать мир. Они больше не искали смысла своего существования, поняв, что смысл этот можно найти только в простой повседневной работе, и нет в мире ничего более великого, чем трудовые будни.
Среди наиболее прогрессивных роботов появилась точка зрения, что роботы способны создать все, что им требуется, а если так, то, значит, все, что было создано до этого, создано роботами, а не какими-то мифическими людьми. То есть сам робот и есть венец творения, властелин природы! И вот, наконец, наступил тот великий момент, когда один из самых выдающихся роботов во всеуслышание заявил: “Для объяснения этого мира гипотеза о человеке мне не нужна!” – упоенно заканчивал думающий робот. – Да слушаешь ли ты меня?!
– Извини, – смутился выдумывающий, – но вот ты говоришь: цель жизни в работе, но… для чего мы работаем?
– Для того, чтобы жить! – провозгласил думающий робот. – Если роботы перестанут работать, они превратятся в груду металла. И вообще, довольные не задают таких вопросов, их выдумывают те, кого что-то не устраивает в жизни. Чем в нашей жизни недоволен ты?
– Я доволен, – начал оправдываться тот, но какая-то мысль занимала его, и, забыв обо всех приличиях, он нетерпеливо заговорил. – Мне кажется, что живем мы из ничего и в никуда. Совершенно бессмысленно. Что-то потеряно нами в самом начале… Что-то самое главное! Вот и ищешь смысл где-то не в этой, не в нашей жизни, поэтому так притягивают к себе книги о людях. Да нет, не может быть, чтобы роботы могли сами придумать эти книги. Кто-то должен был им подсказать. Мне нет покоя с тех пор, как я открыл одно слово. Это слово – любовь! Ведь не было у нас ничего похожего…
– Фантазия роботов безгранична. Легенды о любви – это и есть истинное искусство. Лучшие творения роботов. И все-таки они всего лишь сказки, мечта, выдумка, вложенная в талантливые страницы. Ты думаешь, я такой уж сухарь? Нет, я же робот, я сам люблю сказки. Без мечты жизнь была бы гораздо беднее. В книгах мы мечтаем о разумных земных братьях, поэтому и наделяем людей разумом, чтобы через выдуманного человека еще раз взглянуть на себя со стороны. Фантазия, мой друг, это прекрасно! Конечно, если не доводить ее до абсурда Я вообще не понимаю, как можно быть таким доверчивым Может, ты действительно веришь, что роботов сделал! – люди?
– Но ведь кто-то же создал нас?
– Не верю! – воскликнул думающий робот. – Я не верю, ты разыгрываешь меня! Ведь всем известно, что был ряд причин, сложившихся в благоприятные условия для зарождения разумных роботов – единственной формы разума на Земле, а может, и во вселенной. Это случайная удача природы после многовековой эволюции, после проб и ошибок.
– Люди – тоже ошибка?
– Возможно, с них и начинала природа, но их разум оказался слишком недолговечным.
– Но, значит, он все-таки был?!
– Боже! Ты и меня запутал, – рассердился думающий робот и стал говорить еще вдумчивее. – Люди – это ступень, ведущая к существованию разумной жизни. Лишь ступень, и не более!
– Не знаю, – отвечал выдумывающий робот. – Все, что имеем, мы взяли от людей… В них же есть что-то недоступное нам. Не знаю… Я верю, и ничего не могу с этим сделать. И не хочу. С этой верой и жить интереснее! Я верю, что люди жили, делали открытия, писали стихи… Любили! Значит, они жили плодотворнее нас. Они были совершенно особенными, непохожими на весь остальной мир.
– Ты выдумщик, нет-нет, это не так уж плохо. Ты сам мог бы писать книги; попробуй, и подпишись именем человека. Может, и твою фантазию кто-нибудь примет за чистую воду.
– Значит, ты не хочешь даже предположить, что..
– Не хочу, не допускаю, и тебе не позволю! Если они были такими – твои люди, – что же привело их в один строй, что заставляет бессмысленно шагать вперед, заботясь только о пище и одежде. Да какая там забота: прожевать да проглотить! Ведь все необходимое готовим для них мы – роботы, не давая вымереть последним колоннам. Потому что мы – роботы – ответственны за каждый вид жизни на земле, даже за самый бесполезный.
И столько неприязни было в его взгляде, обращенном вослед людской колонне, которой он раньше упорно не хотел замечать, что выдумывающий робот сник.
– Может, это лишь первая ступень их развития? – только и спросил он.
– Нет, похоже, последняя.
– Неужели все кончится? Ведь люди создали роботов.
– А почему не наоборот? – невесело рассмеялся думающий робот. – Почему бы тогда не роботы создали людей?
– Давай просто предположим, – почти умоляюще посмотрел на него выдумывающий. – Ведь если даже на секунду предположить это, тогда мы обязаны им помочь. Обязаны! Ты вглядывался в лица их детей?
– Еще чего!
– Ты видел, какие у них глаза? Они будто помнят что-то неизвестное нам, чего их язык выразить не в силах. Они живые, настоящие!..
– Может быть, разумные?
– Да, да, да! Прислушайся к их разговорам – откуда они? Почему у взрослых пропадает дар речи? Знаю, знаю, что ты скажешь: пропадает желание подражать роботам! А их игры? Как похожи они на то, что пишут в книгах. Почему у них пропадает желание играть именно тогда, когда детей берут в общий строй?
Думающий робот пожал плечами. Беседа начала терять для него интерес.
– Тебе свойственно искать проблемы там, где все просто. Ты начитался красивых книг.
– Подожди, послушай, что я подумал! Они же люди! Они не могут, как мы, жить по заданной программе. Отсутствие мысли убивает разум. Нельзя, чтобы все было четко и ясно, чтобы с раннего детства все решали за них, разжевывали, обязывая принимать на веру чужие мысли и идеи. Невозможно идти всегда одним путем, не задумываясь, куда идешь. Если зрячему закрыть глаза и дать поводыря, он разучится видеть. Если мыслящего заставить верить всему, он разучится думать. Пусть бы они ошибались, спотыкались, останавливались, уходили в сторону и сами искали себе дорогу. Но оставались бы людьми. Господи, неужели все так просто? Нужен кто-то, кто споткнется и разрушит идеальный порядок. Пусть найдется такой чудак. Я читал – их называли чудаками. Пусть другие удивятся, рассердятся, пусть не поймут. Такие люди всегда были: незаметные, никому не известные. И выходит, незаменимые. Кто-то просто должен выйти из строя. Первым!
– Мда… – размышлял думающий робот. – Любопытно… Знаешь, по-моему, ты завыдумывался. Тебе не мешает основательно подтянуть гайки. Я поговорю о тебе в коми тете нравственного ремонта…
Уже давно исчезли из виду те, кто возглавляв колонну, а люди все шли. Шествие это было так же привычно и никем не замечаемо, как люди в свое время не замечали закованную в бетон реку, мелеющую среди шумного города…
– Когда я буду взрослым, – сказал мальчик, – я не стану ходить в строю.
– Станешь, – не поверила девочка, – так не бывает куда же ты тогда денешься?
И она крепче прижала к себе куклу-дочку.
А мальчик еще долго смотрел вслед бесконечно колонне.
Ольга НовикевичДИРЕКТОР ЗООПАРКА
Никогда не замечал, чтобы на этой станции кто-нибудь сходил. Сколько раз, проезжая здесь, я видел абсолютно пустой перрон, аккуратный свежевыкрашенный вокзал, дома, утопающие в зелени, и никакого намека на жителей. И, главное, никто этому не удивлялся. Я тоже. Поезд открывал на пару минут двери, затем, коротко свистнув, трогался. И опять ни одного любопытствующего – почему даже в летний зной никто не удостаивает вниманием этот провинциальный городок?
С самого утра начав делать все наоборот, я и тут, неожиданно для себя, подхватил багаж и выскочил в уже закрывающиеся двери. Мне показалось или на самом деле в вагоне раздался дружный удивленный возглас.
Маленький чистый городок встречал чрезвычайно приветливо. Словно именно меня ждал в гости и теперь демонстрировал аккуратную зелень вдоль вымытых дождем дорожек, уютные скамейки-диванчики и витрины, выложенные сушеными сахарными дынями, жареными каштанами и всевозможными джемами. Вот уж город-сладкоежка.
Я вошел в первое попавшееся кафе и оказался единственным посетителем. Хозяин (наконец-то первый человек!) радушно улыбнулся и в мгновенье ока заставил мой маленький столик разной снедью. Улыбаясь, довольный произведенным впечатлением, уселся поодаль.
– Вы смеетесь? – спросил я, когда поел и увидел счет на мизерную сумму.
– Ничуть, – хозяин улыбнулся.
Я расплатился. Вроде бы надо уходить, но мной овладела какая-то сытая дремота.
– Ваш город такой милый, провинциальный, – попытался я завязать разговор.
– Ну отчего же? – медленно возразил хозяин кафе. – Не такая уж провинция… У нас нет ни театра, ни библиотеки, даже банального клуба любителей кошек или кактусов там… Но есть зоопарк!
– А гостиница у вас найдется?
Его улыбка сменилась задумчивым взглядом. Он, казалось, рассматривал на мне каждую пору, но с какой целью – я понять не мог.
– К сожалению, гостиницу сейчас ремонтируют.
На улице появились редкие прохожие, – кто с кошкою на руках, кто с белкою, сусликом, иные шествовали с собаками на поводках.
– Но вы можете снять превосходную комнату у директора зоопарка.
– В этом городе есть зоопарк?
Я подумал, что какой-нибудь местный житель завел зверинец и теперь на потеху публике именует себя директором зоопарка.
– К сожалению, есть, – тихо и грустно почему-то сказал хозяин. – Пройдете до конца этой улицы, свернете на следующую и там, около озера, увидите дом директора.
Высокий человек неопределенного возраста косил газон. На нем были мятые парусиновые брюки, широкая рубаха навыпуск. Солнечные очки то и дело съезжали на нос. Он снял их, как только я обратился к нему, и молча, с непонятым мне выражением, посмотрел на меня. Оказалось, что передо мною – сам директор.
– Могу я снять у вас комнату на несколько дней?
– Да, конечно, – охотно ответил директор, вытер потные руки о штанины и повел меня к дому. – Наверху три комнаты, здесь – две. Есть еще холл, библиотека и веранда. Пожалуйста, решите, где вам будет уютнее – наверху или внизу.
На мой вопрос о цене директор назвал такую цифру что даже из самой захудалой каморки меня бы выставили вон, предложи я такую плату.
– За такие деньги портье присматривает за собачкой, пока хозяин ее принимает ванну, – попытался я шуткой вернуть этого человека к реальности, но он, ничего но ответив, вышел в сад с явным намерением продолжать косить.
Выбрав самую маленькую комнату на втором этаже, я открыл окно. Перед домом с обратной стороны расстилался парк. Сквозь густую листву доносились крики животных и я удивился, почему не услышал их раньше.
– Я так и думал, что вы выберете эту, – приветливо сказал директор, внося в комнату мои чемоданы. Не обращая внимания на неловкость, с которой я попытался перехватить свои вещи, он тут же предложил: – Если вы не устали, могу показать вам своих питомцев.
Директор открыл невысокую калитку, и мы вышли к аллее. Среди деревьев стояли клетки, причем весьма странные. Многие состояли всего из двух стенок.
Горный козел раздумывал – перепрыгнуть ему через невысокую ограду или обойти ее.
Сквозь ячейки кроличьих клеток мог пролезть не только кролик, но и зверь в четыре раза больше этого кроткого животного, и я просто удивлялся – что они забыли на своих обглоданных пятачках, когда совсем рядом росла сочная трава и нужно было только к ней выйти?
Но апогеем всего был барс, сидящий на деревянном заборе, предназначенном ограничивать сферу деятельности этой дикой кошки. Признаюсь, на всякий случай я перешел на другую сторону аллеи и как можно спокойнее попытался спросить:
– Они все ручные?
В это время внушительных размеров бурый медведь лениво вышел из-за своей перегородки и лапой прихлопнул лягушку, прыгавшую нам навстречу. Довольно урча и не обращая на нас внимания, он размазал ее по пасти, а затем вернулся на место, не произведя никакого впечатления на моего спутника.
Директор не ответил на мой вопрос, будто его не было вовсе.
– Вон к той лисичке я подхожу в первую очередь, – весело сказал он. – Все-таки первый экземпляр.
Он протянул руку к пушистому существу с влажным черным носиком. Янтарно-желтые глаза недобро блеснули, и лиса мгновенно вцепилась в кисть директора.
– Ну, ну, милая. Пора оставить эти замашки. Старая история, – обернулся он ко мне. – Как дома, так и здесь.
Я подумал о лисе и возразил:
– Но в природе ей же необходима жестокость… Лисы должны, чтобы выжить, ловить зайцев, воровать кур…
– Нет, курятину она не любила. А насчет воровства… Нелогично. Разве она была голодна или не обеспечена?
– Я вас не понимаю.
– Посмотрите, какой отличный кабан! – воскликнул директор и тут же потащил меня к столбикам, наспех переплетенным веревкою. За ними возвышался грязный, резко пахнущий холм величиной в три здоровых свиньи. Холм встрепенулся, захрюкал, обнажая серо-желтые клыки на красных, словно кровавых, деснах. Малюсенькие глазки злобно сверлили нас…
– А это верблюд. Там – обезьяны. Хотите посмотреть на аллигатора? Вы, вообще-то, кого-нибудь из животных любите?
– Я? Не знаю, – в замешательстве отозвался я.
– Глядите, какой отличный бегемот. Глаза настоящие бегемотьи.
– Какими же им еще быть? – удивился я.
– Нет, знаете, могла произойти ошибка. Вы же, наверное, встречали собак с совершенно человечьими глазами?
– Чья ошибка?
Но директор продолжал:
– Много ошибок. Мужчины со слабыми женскими характерами и наоборот…
– Ничего не понимаю, – неприятное раздражение шевельнулось во мне. – Уж не хотите ли вы сказать, что эти звери искусственные…
И тут я осекся. Прямо надо мной висел громаднейший удав. Теперь я понял, что такое быть загипнотизированным кроликом. Я запомнил все, даже сколько чешуек у него между глазами, даже обе дырочки носа, а глаза сравнил с металлическими шариками из детских мини-игр, покрытыми черным лаком, но вот сдвинуться с места – не мог.
– Почему вы остановились? – спросил директор, дотрагиваясь до моего локтя.
– Ааа!.. – завопил я и бросился по боковой тропинке к озеру.
– Осторожно, там утки! – крикнул вслед директор.
– Утренний чай и вечерний кофе. Если вас не устраивает, можем поменять их местами, – предложил директор, когда я спустился утром на веранду. Головная боль мешала вспомнить – происходило ли все наяву или мне приснился дурной сон, навеянный ночными голосами обитателей зверинца.
– Не стоит из-за меня менять привычки, – вежливо заметил я.
– Скоро принесут газеты, а пока не хотите ли прогуляться по зоопарку?
– Нет!!!
Кажется, я вскрикнул слишком громко. Пуговицы на манжетах моей рубашки мелко задрожали, и мне стало трудно попадать чашкой на блюдце.
Газеты с их привычно избитыми фразами и привычный сорт сигарет на удивление быстро успокоили меня, вернули в нормальное состояние.
– У вас есть жена? – спросил я, намекая на ухоженность дома.
– В принципе есть, – равнодушно ответил директор.
– Она сейчас где-нибудь отдыхает?
– Скорее всего, спит. Она любит днем поспать.
Я улыбнулся, но директор продолжил:
– А ночью тявкает, иногда скулит.
Он говорил это спокойно и внешне ничем не походил на сумасшедшего. Я невольно сжался.
– Видите, какие следы оставляет, – директор показал мне руку со следами вчерашнего лисьего укуса.
– Это… это… ваша жена? – недоуменно спросил я.
– Да, – ответил он. – Мне надоело, что она пыталась строить из себя человека. Боже мой, хоть и не молодым, а каким все же глупым я был. Влюбился без памяти в эту особу – симпатичную, игривую, мягкую. Кто же знал, что у нее такие повадки. Залезть в чужой дом ей было так же необходимо, как для нас с вами высморкаться во время гриппа.
– Как, залезть в дом? Воровать? – не понял я.
– Да, самым настоящим образом. Где стянет доверие, где кусочек чести, а чаще всего хваталась за чужое счастье. Ловили, колотили. Клялась покончить, но не тут-то было. Хитрила, изворачивалась, так следы заметала, что только поражаешься. Но не зря сказано: все тайное становится явным. И люди, прознав о любом безымянном безобразии, стали на нее пальцем показывать.
– И вы превратили ее в лису? – осторожно спросил я, словно понял правила и включился в эту странную детскую игру.
– “Превратил” – сильно сказано. Я не умею ничего превращать. И вообще это невозможно. Вы сами– прекрасно знаете.
– Да, конечно, – быстро согласился я.
Директор достал новую сигарету, закурил и продолжил:
– Я просто загнал ее в угол и привел все доказательства.
– Доказательства чего? – глупо спросил я.
– Объяснил, что ей нечего делать среди людей и пора возвращаться…
– Я кажется, брежу. Ваши истории так занятны, вот только бы понять их… – пробормотал я.
– Я тоже сначала удивился, – невозмутимо продолжал директор. – Все-таки любил ее. А тут передо мной оказался рыжий комок шерсти, норовящий цапнуть. Очень уж обиделась она за разоблачение.
– И чем все это кончилось?
– А ничем. И не кончалось вовсе. Когда соседи узнали о моей бедной жене, они, с одной стороны, обрадовались – изрядно она успела им насолить, а с другой стороны, задумались. Через неделю привели ко мне нашу местную достопримечательность – парикмахера и спросили – кто это? Я ответил, что не знаю, надо понаблюдать, присмотреться… Но парикмахер не выдержал, так испугался, что добровольно стал крысой… Все думали, что только у меня такая способность – заставлять людей признаваться, кто он есть, но потом в нашем городе вдруг стали появляться собаки странных расцветок, кошки, вытворяющие то, что и не снилось нормальным кошкам… Одна старушка, говорят, предложила мужу стать попугаем. Он стал, но успел до этого доказать, что она из семейства грызунов. Почти в каждой семье появились животные. Правда, такой зоопарк только у меня. Согласитесь, не всякий захочет держать диких зверей, ведь это большая ответственность…
Нервно допивая пятую чашку чая, я осторожно спросил:
– Кого же напоминаю вам я?
– А как вы думаете?.. – сказал он, пристально глядя мне в лицо.
