Текст книги "Помочь можно живым"
Автор книги: Александр Бушков
Соавторы: Леонид Кудрявцев,Александр Бачило,Борис Руденко,Андрей Дмитрук,Елена Грушко,Таисия Пьянкова,Игорь Пидоренко,Евгений Носов,Ольга Новикевич,Гавриил Угаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)
Ольга застонала, сознание вернулось к ней. Рядом встревоженно дышал Амур. Рыбка все еще лежала в ее ладонях, и глаза ее меркли. Ольга смотрела, будто слушала и пыталась понять. И вот смутная догадка кольнула ее в сердце: торопливо, пока понимание не покинуло ее, Ольга окунула руки в воду. Какой-то миг рыбка еще полумертво не покидала ее ладоней, а потом, теряя знакомые очертания, тугой золотистой каплей ушла в глубину.
– Суши весла!
Залп огня, крик. Яростный прожектор и усиленный мегафоном голос она узнала сразу. Видимо, “Амур” рыбинспектора Акимова подкрался к ней на самых малых оборотах, из-под ветра. Да ведь она и не пряталась.
– Ну и семейка! – гремел над уснувшей рекой, вспугивая темную волну, голос. – Ромка с утра волосы на себе рвет, мол, баба сгинула, а она здесь втихаря икряночку гребет! Муж и жена – одна сатана! Придумали маскировочку! Ну и семейка!
Ольга растерянно поникла. Силы разом оставили ее, будто их из нее выжали, как воду из белья. Все. Она хотела спасти Ромку, но погубила и его, и себя. Разве объяснишь Акимову? Разве он поверит? Разве поймет? Ночь, лодка, сеть…
Ольга тупо смотрела за борт, отвернувшись от выедающего глаза жара прожектора и оглушительных упреков Акимова. Вода черно, мутно колыхалась. И вдруг ей показалось, что изнутри медленно поднимается пятно золотистого света. И тут неизвестно почему мелькнула мысль, что она все сумеет объяснить, что не губила, а спасала, и Акимов непременно поймет ее. Поймет! Ведь поняла Ольга совсем недавно… что-то такое… Что она поняла? Что-то о безграничных просторах, о свободе вихря, об игре великой Жизни.
Ольга вцепилась в борт. Свет ослепил ярче прожектора. Неужели это ее золотая рыбка, словно жар-птица, улетела в свои дали?.. А за ней… рой серебряных пчел? Вихрь снежинок? Заметен звездной метелью незримый след. Смеющаяся свобода невозможного и неожиданного!
“Что это, что? Уж не косяк ли, освобожденный мною, взвился вослед моей летающей золотой рыбке?” Ольга не удивилась. Сейчас казалось возможным все.
– Ладно, хватит тебе. Сама понимаешь, рано или поздно, а попались бы вы. И то скажи спасибо, что тебя за делом застал, а не Ромку твоего, пакостника кучерявого. Я б ему кудри пораспрямил! – произнес сзади Акимов уже простым, человеческим, а не мегафонным голосом, и Ольге показалось, что голос этот доносится из-под толщи воды, таким он был глухим, далеким и чужим здесь, в амурской тиши, и плеске волны, и поскрипывании весла, которому течением выворачивало уключину.
– Сеточку, главное, сюда… – бубнил Акимов, и он уже подцепил сетку багром и подволакивал ее мокрую тяжесть к борту своего катера.
Ольга тупо смотрела на черный, мокрый блеск сети, ползущей из лодки. “Значит, он ничего не видел? Значит, это мне показалось? Игра света?..” Слезы навернулись на глаза и вот уже поплыли по щекам. Едва давши волю первому рыданию, она так и зашлась, плача, как плачут до смерти усталые женщины, уж не по первопричине беды, а обо всем белом свете, обо всех, кто забыт, как она сама, и уже даже обо всех, кто умер, а пуще всего – о тех, кто жив.
– А, чтоб тебя! – хрипло вскрикнул вдруг Акимов, и Ольга, приоткрыв остекленевшие от слез глаза, увидела, как он ошалело крутит в темном воздухе багром. Она быстро утерла глаза еще колючими от чешуи, скользкими руками, но и после того не увидела ничего. Вот именно – ничего! А ведь только что на Акимовский багор был намотан бугорчатый жгутище сети. Сорвался? Этакий – да чтоб без всплеска? Да и не мог он сорваться с крючьев багра!
Ольга бестолково пошлепала ладонями по притопленному днищу своей лодки, пытаясь нащупать край сетки. Но только мокрое занозистое дерево встречалось ее усталым пальцам. Нет… меж ними приглушенно мерцали искорки: будто быстрые светлые улыбки поднимались из воды и вновь ныряли. Присмотревшись, Ольга различила в этом пересверкивании очертания своей сети. Но все тише и тише блеск, и вот уже пусто в лодке. Что-то успокаивающе шепчет Амур, медленно увлекая дальше, дальше Ольгину лодку от катера потрясенного Акимова:
– Эй, ты куда? А где?.. Нет, это как? Ни сетки, ни рыбы?.. Но ведь была же сеть, а, Олечка?! Была? А? И рыба была? Ну скажи, а то я уж совсем спятил с вами, браконьерами проклятыми! – стонал Акимов, и Ольге стало жалко его.
– Была, была, и сеть, и рыба, да отвяжись ты! – тихо сказала она, облокотясь на корму и не трогая весел.
– Куда? Греби ко мне! Ольга!.. Мотор – тьфу! – гад!
Катер оставался неподвижен.
Андрей ДмитрукПРИШЕДШИЙ СНЯТЬ ЗАКЛЯТИЕ
Забравшись на верхнюю полку, Сирил первым делом проглотил снотворное. Таблеток, добытых за бешеный эквивалент на черном рынке, осталось всего ничего, – но следовало поспать. Несмотря на духоту в вагоне, и шум, и крепкие запахи, и невозможность вытянуть ноги. Для завтрашнего дела требовались свежая голова;, неутомленные, чуткие нервы.
Поезд был ужасен, как все пассажирские поезда последних лет. Он полз, ежеминутно останавливаясь, скрипя и лязгая ржавыми сочленениями. Вагон еще сохранял остатки былой роскоши: полированные дубовые панели, кнопки вызова проводника или официанта, гнезда для радиотелефонов. Но двери бывших купе отсутствовали. Прямо к панелям были грубо приколочены добавочные полки. Зеркала, кожа, мягкая обивка, провода, электроприборы – все давным-давно исчезло в чемоданах переселенцев, ушло на меновой рынок.
Рядом с Сирилом, заняв половину полки, примостился бродяга лет шестидесяти, грязный и полупьяный, однако с породистым лицом и тонкими пальцами рук. От шелковистых седин бродяги веяло благородством. Он достал из кармана вареный кукурузный початок и немыслимо долго терзал его беззубыми челюстями. Старику явно хотелось поговорить. Но Сирил знал наперед историю, которую (с небольшими вариациями) мог бы рассказать любой из двухсот человек, набившихся в вагон, рассчитанный на тридцать. В городах работы нет и не предвидится; У взрослых членов семьи – в лучшем случае карточки серии “Д”, на детей продукты вообще не выдают, крутись как хочешь. Едут наобум. Может, удастся наняться сезонниками к фермерам – не всю же землю проглотили агротресты? Или чернорабочими на какую-нибудь стратегическую стройку… Бродяга непременно начнет хвастать своим прошлым. Наверняка, он квалифицированный оператор киберсистем или юрист, или даже университетский профессор. Беседа получится унылая и бессмысленная. Поэтому Сирил плотнее запахнул куртку, подтянул колени к подбородку и притворился спящим… А потом и вправду задремал.
Спросонья показалось ему, что поезд с разбегу напоролся на препятствие и валится с рельсов, издавая невыносимый для ушей скрежет. То была внезапная, как удар, остановка. Сирил посмотрел на светящиеся наручные часы и не удержался от ругательства. До утра еще целая вечность, а сон разбит – резко и беспощадно.
Они простояли не менее получаса. Бормотал и надрывно кашлял очнувшийся бродяга. Человеческая масса вокруг и внизу вздыхала и ворочалась, как единое бесформенное существо. Кто-то, гремя жестяным ведром, пытался выбраться наружу – поискать воды. Начинал плакать ребенок, ему сразу отвечали другие дети…
Наконец, вырастая, приблизился могучий мерный стук. Слепящий свет наотмашь хлестнул по окнам, по гроздьям бледных лиц. Сокрушительно тяжелый, безучастный ко всему, пронесся мимо военный поезд. Сирил успел увидеть фигуру часового в освещенном тамбуре; закутанную брезентом таинственную технику на платформах; веселое, яркое сияние офицерского салон-вагона, бирюзовые односторонне-прозрачные стекла, за которыми – чистота, уют, хорошая пища…
Ему пришлось принять еще одну драгоценную таблетку.
Но и этой нестерпимой ночи пришел конец. Наутро, выпив немного эрзац-кофе из термоса и угостив бродягу, Сирил от безделья разболтался со стариком. Все правильно. Бывший печатник издательства, выпускавшего географические карты для школ. Теперь издательское дело чуть ли не целиком в руках военных. А уж картами занимается такое секретное ведомство, что и названия его никто не знает…
Узнав, что Сирил собирается выйти в Териане, бродяга замахал на него руками: “И не думай. Даже в лучшие времена это была дыра из дыр, – там все кормились около соляных промыслов. А теперь вообще гиблое место. Тебя там не то что не наймут, – в шею выгонят, чтобы не отбивал хлеб”. – “Бывают неожиданные повороты судьбы, – уклончиво ответил Сирил. – Одно тебе скажу – ты еще обо мне услышишь. И вспомнишь, как ехали на одной полке. Сирил Кенска, понял? Кенска – моя фамилия. У исторических деятелей бывали и похуже…” – “Ну, как знаешь!” – развел руками бродяга. – Я тебя предупредил. А то, ей-богу, рванули бы вместе на юг, на виноградники. Скоро сбор, им руки во как нужны…” – “Боюсь, что из нас двоих разочарование ждет не меня”, – любезно сказал Сирил и стал примериваться, куда бы спрыгнуть с полки.
Скоро он уже стоял на ветхом бетонном перроне с обвалившимся краем. Начиная от старенькой станции, теснились дома с облупленными фасадами; у многих были забиты досками двери и окна. Зарастала колючим кустарником шеренга красно-желтых идолов – заправочных колонок, на площадке ржавел скелет автобуса. Казалось, в городе нет ни души. Из-за песчаных откосов с другой стороны пулей налетал горячий зловонный ветер, трепал хвою корявых сосен, запорошивал глаза.
…Старая-старая телевизионная хроника. Где-то у берегов не то Австралии, не то другой экзотической страны с корабля сбрасывают в океан громадные бочки. Там радиоактивные отходы. А рядом вертится маленький белый скутер, лягушкой прыгает по волнам. Человек на скутере так и норовит оказаться у борта, когда с него падает очередная бочка. Подставляет себя. Там, наверху, приходится остановить сбрасывание, пока не приходит полицейский катер и не оттесняет в сторону одинокого храбреца…
Сирил быстро обнаружил единственный в Териане работавший бар. Там было сумрачно и душно, по пустым столикам бродили мухи. Бармен, он же хозяин заведения, – рыжий, одутловатый, с лицом цвета рыбьего брюха, точно год прожил в погребе, – сидя за стойкой, тешился мельканьем мутных картинок на экране видеомагнитофона. Шепотом палили кольты, ржали лошади забытого вестерна. На стене пестрели глянцевые рекламные плакаты – старинушка-матушка, невозвратное время изобилия товаров…
Сирил выбрал столик, свалил рядом с ним здоровенный рюкзак – что-то металлически лязгнуло – и пошел к стойке. Заплывшие глазенки рыжего подозрительно скосились. Приезжий молча показал карточку, наискось пересеченную розовой полосой.
– Сколько? – спросил бармен.
– На четыре. Со льдом. Еще стакан томатного сока и яичницу.
Рыжий с отвращением ткнул пальцем в кнопку устройства ввода. На панели поверх стойки зажегся желтый глазок. Сирил опустил карточку в прорезь. Машина застрекотала, связываясь с компьютером банка в Ангусе, и включила зеленый разрешающий свет. Счет Сирила был в порядке. Маленькое табло показало три цифры – сумму, которая перекочевала из Ангуса в Териану на счет бара. Хозяин, явно ожидавший совсем другого, – что карточка окажется поддельной и придется вышибать очередного жулика, – лениво сполз со стула и принялся наливать. Судя по шлепанью ног, он был бос.
Взяв стаканы и возвращаясь к столику, Сирил впервые заметил, что он не один в зале. Между окном и размалеванным ящиком музыкального автомата в самом темном углу сидела за столом девушка, выбросив перед собой обнаженные руки и уронив на них белобрысую голову. Одета она была почему-то в лиловое шелковое платье с открытой спиной. Сирил несколько секунд поколебался, затем отнес свои стаканы на столик девушки, перетащил рюкзак.
Девушка спала. Сквозь кудрявые спутанные волосы он различил веера склеившихся от краски ресниц, припухшие детские губы. Спиртным от нее не пахло.
Сирил уже отпил половину “крепкого”, когда к ним подошел босой бармен, неся щербатую фаянсовую тарелку с яичницей. Презрительно скривив рот, бармен пихнул девушку в плечо:
– Эдна! Совсем обалдела? К тебе клиент…
Она испуганно вскинулась. Синеглазая, с толстым слоем мертвенно-бледного грима на впалых щеках. Гладкий выпуклый лоб говорил о слабости воли и упрямстве. Взгляд был туманный, отсутствующий.
– Выпьем? – спросил Сирил.
– Она не пьет, – многозначительно сказал хозяин и подмигнул приезжему.
– Ты смешон мне, колдун! – покачиваясь и глядя куда-то вверх, нараспев проговорила девушка. – Я знаю, ты только мнишь себя учеником египетских магов; на самом деле ты вор, похитивший секреты мудрых… – И голова ее вновь упала на руки.
– Что это с ней? – недоуменно спросил Сирил; но хозяин все с той же загадочной ухмылкой отошел прочь. Спина у него была жирная, сутулая, как у бобра.
Доев яичницу, приезжий поднялся, навьючил рюкзак и, более не оглядываясь на девушку, тронулся к выходу. Его догнал хрипловатый окрик:
– Эй! Ты куда?
Она стояла, для равновесия опираясь на край стола. Ростом девушка оказалась повыше, чем ожидал Сирил. Пытаясь стряхнуть одурь, она морщилась и прикусывала нижнюю губу.
– Я? Наверное, по своим делам, детка. А ты как думаешь?
– Мне все равно. Я с тобой, – решительно заявила Эдна.
– О! Вот это новость! Даже на край света?
– Край света тут. – Она энергично мотнула головой, еле удержалась при этом на ногах. – Мне лишь бы подальше отсюда…
Платье на ней было какое-то странное – концертное, что ли? Из-под подола в кружевах и блестках выглядывали драные ажурные чулки, белые туфельки со стекляшками на облезлых бантах. Осмотрев девушку, Сирил прищурился, как бы обдумывая некое решение. И, наконец, сказал:
– Ладно, пошли. В компании веселее.
Ее глаза лихорадочно сверкнули. Смена состояний была мгновенной. Радостно засуетившись, Эдна подхватила бисерную сумочку и бросилась к дверям.
– Я ухожу! – громко сказал Сирил в полутьму зала. – И это заблудшее создание уходит со мной.
– Скатертью дорога, – приветливо откликнулся бармен, похожий издали на распухшего утопленника.
– И вот еще что: запомни, как меня зовут. Сирил Кенска. Кенска. Понял, ученик египетских магов? Это тебе пригодится…
Пробормотав что-то насчет беглых психов, хозяин снова вперился в экран.
Сирил подкинул на плечах рюкзак и вышел вон из бара на залитую железным белым солнцем, растрескавшуюся асфальтовую площадь. Эдна крепко взяла приезжего за руку:
– Не обращай на него внимания. Он сам псих. И, между прочим, зарабатывает на мне больше, чем на своей забегаловке. Но теперь я и в самом деле уйду!
Она показала язык в сторону бара; затем, не отпуская руки Сирила, стала делать такие же большие, размашистые шаги, как ее спутник.
– А почему это он на тебе зарабатывает?
– Ну… я с ним делюсь всем, что мне дарят.
– Зачем?
Эдна смущенно хихикнула:
– Он достает… достает то, что мне нужно. Ты что, маленький? Не понимаешь?
– Ясно, – сразу помрачнев, буркнул Сирил и зашагал еще быстрее.
– Нет, нет… Сейчас надо свернуть направо, Зайдем ко мне, ладно?
– Ненадолго. Только сменишь свои цыганские бриллианты на что-нибудь более подходящее для похода. Я спешу.
Почувствовав, что спутник неприятно задет, девушка попыталась отвлечь его. Хлопнула снизу по рюкзаку:
– Ого! Что это там у тебя – кирпичи, что ли?
– Грехи, – отрезал Сирил.
– Ты же совсем молодой, когда успел столько? У меня и то, наверное, меньше…
Сирил обернулся. Простоватое скуластое лицо в тени выгоревшей армейской шляпы, воспаленные глаза, каштановая бородка вокруг юношески-нежных щек. И жесткие, застывшие складки возле углов рта.
– Это, детка, не только мои грехи. Всего мира.
Девушка присвистнула. Кажется, откровение Сирила было принято ею даже слишком всерьез.
Они вошли в узкую, полную мусора улицу – ущелье с многоэтажными стенами. Низовой ветерок, не приносивший прохлады, шевелил рваные газеты на асфальте, перебирал белье, вывешенное поперек мостовой. Витрины магазинов были, как положено, пусты; многие разбиты и залатаны фанерой. Возле неказистой лавки томилась длинная очередь женщин. Судя по убогой одежде, по хмурым лицам и раздраженным голосам – серия “Д-2”, никак не выше. Стоявшие поближе к дверям уже держали перед собой карточки с коричневой полосой. Очевидно, предстояла выдача риса, или муки, или самой большой ценности – туалетного мыла. Несколько матрон по-гусиному зашипело вслед Эдне. Сирил подумал, что девушка намеренно вихляет всеми своими кружевами и оборками, проходя мимо очереди угрюмых домохозяек. Дразнит – и не оборачивается даже на явные оскорбления…
Заметив усмешку спутника, Эдна перенесла огонь на него:
– Слушай, скажи честно: какой черт занес тебя в нашу помойку? Думаешь здесь найти работу? А с виду вроде не дурак…
– У меня была работа в Ангусе, детка. Я ее бросил.
– Бросил? Сам?
– В здравом уме и трезвой памяти. Захотелось повидать мир. Вот, прочел в одном туристическом проспекте: “Териана – жемчужина восточного побережья…”
– Врешь, небось, – сказала девушка; но было видно, что ответ Сирила скорее развеселил ее, чем обидел.
– Хочешь, чтобы тебе не врали? Не задавай вопросов.
В конце концов, Эдна привела его к нелепому зданию, втиснутому в тыл чахлого сквера. Построенный в лучшие времена, дом обличал романтические устремления заказчика и его же архитектурное невежество. Над античным портиком входа – удивленные полукружия венецианских окон, суровые зубчатые башни. Впрочем, все это не слишком грандиозно. Видимо, фантазии было побольше, чем денег.
– Здесь я живу, – сообщила Эдна, плавным жестом обводя фасад. Сирилу почудились в ее голосе нотки той бредовой напевности, с которой она говорила о “колдуне” и “египетских магах”.
Дверь в глубине цементной колоннады не запиралась, замок был вырван с мясом. Они миновали просторный, пахнувший кошками вестибюль, где шторы обросли космами пыли, а в кадках топорщились сухие огрызки пальм. Эдна щелкнула выключателем; впереди загорелась хрустальная люстра под потолком зала, уставленного рядами вытертых плюшевых кресел.
– Своеобразно, – сказал Сирил, оглянувшись. – До сих пор я думал, что в театрах постоянно живут только крысы.
– Это мой дворец, – надменно заявила она. – И если ты хочешь, чтобы я пошла с тобой, тебе придется делать все, что я скажу.
Сирил передернул плечами, но все же остался послушен. Суетливая бодрость Эдны не проходила. Усадив приезжего в первом ряду, она вспорхнула по ступеням на сцену. Подняв пыльный смерч, выволокла из-за кулис ободранное “ампирное” кресло, водрузила его в центре помоста. Фоном служила голая кирпичная стена с трубчатой лестницей. Еще минута, и на голове Эдны оказалась корона – золоченый обруч с зубцами-трилистниками. Накинув голубой плащ со звездами, видимо, служивший одеянием феи в детских спектаклях, и взяв в руки скипетр, девушка уселась на “трон”. Вдохновение и гордость озарили гримированное личико Эдны. Подбородок был высоко поднят, и только ноздри дрожали, выдавая внутреннюю бурю.
– Я заколдована, – торжественно сказала она, и холодок тронул лопатки Сирила. Хрипловатый голос Эдны раздробился в гулкой пустоте. Ответные вздохи пробежали, колебля бурые паруса сцены. – Вот уже целую тысячу лет меня стережет злой волшебник. Покорные его чарам, оцепенели, словно статуи, мои фрейлины и пажи, шуты и повара, конюхи и дворцовая стража. Нет дорог ко двору, дикий лес окружает его. В чаще бродят волки с окровавленными пастями и перекликаются призраки. Ты первый, кто нашел путь ко мне; ты не побоялся колдуна, прекрасный и храбрый принц. Подойди же и сними с меня чары.
Текст был явно заученный, интонации – с чужого голоса. Но столько свежего неподдельного чувства вложила Эдна в свой монолог, что Сирил невольно заслушался. И вздрогнул точно от укола, когда со сцены раздался яростный шепот: “Ну, чего тянешь? Поднимайся!” Эти слова были обращены к нему. Он был принцем-освободителем, и он должен был исполнить сказочный долг. Сирил, испытывая странную отрешенность, взобрался по крутым скрипучим ступеням и встал на одно колено перед троном принцессы.
– Повторяй за мной, – приказала Эдна. – “Я пришел из-за девяти гор, из-за семи морей; слух о твоей несравненной красоте вел меня, словно путеводная звезда…”
Коснеющим языком Сирил повторил эту фразу – и другие, полные столь же наивных, горячих и выспренних слов, которые до конца земных дней будут находить отзвук в простых сердцах. Когда его роль была окончена, Эдна смежила густо начерненные веки и чуть приоткрыла глаза. Сирил понял, что должен поцеловать девушку, и сделал это с неожиданным чувством облегчения и благодарности.
– Ну, вот! – сказала она, не снимая рук с его шеи. – Я расколдована. А теперь мы должны устроить свадебный пир, и ты проведешь со мной ночь во дворце.
– У меня другое предложение, – мягко возразил Сирил, стараясь попасть в тон игры. – Не лучше ли нам сразу отправиться в свадебное путешествие?
– А-а, – протянула Эдна, охотно подхватывая новую сказку. – Ты хочешь объехать со мной весь белый свет, а потом увезти меня в свое королевство, где мы никогда больше не узнаем горя?..
– Никогда, – твердо сказал он, вставая. – Собирайся, принцесса. Путь неблизкий.
Она упорхнула за кулисы. Задорно простучали каблучки, рухнуло нечто деревянное, вероятно, задетое плащом феи. А Сирил все стоял на прежнем месте, сжимая кулаки от неожиданной острой боли. Он представил себе угол, где живет это диковинное создание, – какой-нибудь закуток гримерных или костюмерных, завешанный драными афишами, с Неаполитанским заливом вместо подстилки. И представил тех, кого Эдна приводит в этот священный приют, кто платит ей консервами, полученными по карточкам “С” и “В”, сигаретами, парфюмерией или другим “эквивалентом”, большая часть которого все равно уходит опухшему от безделья упырю в обмен на “то, что ей нужно”.
Вопреки опасениям Сирила Эдна вернулась не в костюме средневекового пажа или итальянского разбойника. Все, как полагается для похода: куртка, джинсы, толстые носки и спортивные туфли. Волосы убраны под линялую джинсовую каскетку. Куда девалась мистическая, бескровная красота гипсовой святой! Совсем свойская девчонка, правда, малость недокормленная. Хорошо бы иметь такую младшую сестру: драть за уши, угощать добытым на меновом рынке шоколадом и рассказывать всякую дребедень о пришельцах и Бермудском треугольнике, глядя, как вся душа ее выпрыгивает из васильковых глазищ.
– Поехали, принц! – Она сказала это вполне трезво, не без издевки. – Раз уж судьба не послала мне лучшего, пойду на тобой.
Вернувшись к железной дороге, они перешли ее возле станции по ржавому, с трухлявым настилом путепроводу. Впереди лежала холмистая равнина, покрытая высокой травой цвета пепла, изрезанная водомоинами. Мертвой хваткой корней держали почву взъерошенные сосны; в низинах топорщился свинцовый кустарник. Поодаль сгрудились неуклюжие дощатые сараи.
– Так. Насколько я понимаю, река в той стороне? – Сирил показал на запад.
– Ты что, купаться собрался? – Эдна насмешливо фыркнула. – Там же сплошное болото.
– Может быть, принцесса, может быть. Мне, как туристу, все интересно. Даже купание в болоте.
– Тогда зачем же мы переходили пути? Можно было прямо по главной улице…
– А я турист с причудами. Не люблю купаться в городах.
– Значит, будем топать три километра по жаре?
– Три? Ну, тебе виднее.
Сирил ожидал недоумения, расспросов, даже отказа идти дальше… Нет. Ничего. Не сказав лишнего слова, она сбросила куртку, оставшись в ярко-желтой майке с серебряной надписью “Театр Слубума”. Пошла легко и упруго, отмахивая в такт свободной рукой.
Он и сам уже видел: в надоедливом дрожании зноя под выпаленным бесцветным небом тянется зеленая полоса. Долина, оживленная водами реки, именем которой был назван город. Териана пересекает главную улицу, проходит в трубе под насыпью, затем делает большой выгиб на запад. Туда, к вершине речной дуги, лежит их сегодняшний путь
Через полчаса они достигли стратегического шоссе.
То была идеально прямая и ровная лента бетона, широкая, как столичный проспект. Если изгиб реки походил на лук – шоссе было его тетивой. Оно не имело никакого отношения к городу; просто пересекало равнину от горизонта, из пустыни выходя и в пустыню впадая, чужое всему, точно постройки инопланетян.
Они постарались не задерживаться на раскаленном, точно сковорода, безупречно гладком и целом бетоне.
Пройдя несколько шагов, Сирил встревоженно оглянулся. И вдруг, одним движением плеч стряхнув груз, забросил его в песчаный овраг. Эдна не успела сообразить, что происходит; ее дернули за руку, потащили к ближайшей сосне и буквально сшибли с ног. Оказавшись вместе с девушкой на траве, в дырявой тени полузасохшего дерева, Сирил тут же сгреб Эдну в объятия.
– Тихо, тихо… Так надо, – шепотом сказал он, насильно прижимая ее голову к своей груди. – Обнимай меня, целуй… Мы городские влюбленные, нам некуда деваться, ясно?..
Эдна запоздало рванулась, пытаясь освободиться. Но тут же затихла. По шоссе что-то грузно и внушительно катилось в их сторону. Черное с красным, объемистое, в сплошной игре бликов, отраженных от лака, стекол и никеля. Гладкий тупорылый броневик на шести колесах сплошной резины, с маленькими овальными окошками впереди, придававшими машине выражение туповатой подозрительности. Закругленные бока ощетинены стволами водяных пушек и газометров.
Проезжая мимо, броневик замедлил ход. Ногти Эдны впились через плотную ткань в кожу Сирила; девушку трясло, как в ознобе.
– Сейчас, сейчас… Милая, принцесса моя… Ну, успокойся, дурочка, это они развлекаются…
Гудок, подобный хищному зевку хищника.
Эдна с неожиданной силой отстранилась от державшего ее стальной хваткой Сирила. Не веря своим глазам, он увидел на ее лице кокетливую улыбку. Она игриво помахала зеркально-черным окошкам притормозившей машины – и страстно, будто в кинофильме, припала к губам спутника…
Затихая, укатывался вдаль бархатный рокот превосходно отлаженного двигателя.
– Вставай, – сказал Сирил, легонько похлопав Эдну по острым лопаткам. – Ну, молодец, принцесса. Ну, актерка!
Она вывернулась из его рук. Мокрое от слез лицо с красным следом на щеке. Гневные, насмерть обиженные девчоночьи глаза.
– Да мне-то что! Пристрелили бы, так я б только спасибо сказала…
– Чего же боялась?
Эдна не ответила. Вскочила, подхватила сумку, куртку – и, не оглянувшись, вприпрыжку зашагала к реке.
…Женщин обнаружили вертолетчики – в самом центре испытательного полигона, перед входом в тоннель. Они, как ни в чем не бывало, расположились у рельсов, ведущих в глубь просверленной горы. Людей на полигоне уже не было; термоядерный заряд, спрятанный под толщей камня, ждал команды из бункера. Полицейские тащили женщин по земле, заламывали им руки, впихивая в люк вертолета. Одна была совсем молодая и отбивалась так, словно ей не спасали жизнь, а наоборот – хотели отдать на растерзание демону в горе.
Когда они добрались до Терианы, Сирил велел свернуть против течения и спуститься по склону. У воды было свежо, пахло гниющими улитками и еще чем-то техническим. Быстрое, темное течение несло радужные разводы. Густая перепутанная лоза сменилась осокой, сплошь забившей реку у обоих берегов.
– Разливы тут бывают? – спросил Сирил, сваливая на землю рюкзак и начиная расстегивать пряжки его ремней.
– Ага, в марте. Тогда лягушек тут… И урчат, знаешь, все сразу. Как будто’ под землей гремит… Жуть!
– У них время такое, весна! – кивнул он, доставая нечто мягкое, защитного цвета, многократно сложенное. Найдя местечко, – со всех сторон укрытое лозняком, развернул двухметровую овальную лепешку.
– Лодка, – вдруг упавшим голосом сказала Эдна.
– Да уж, извини. Океанский лайнер здесь не пройдет, потому я его не захватил.
– Значит, ты хочешь… туда? – спросила она, присаживаясь на корточки и завороженно следя, как Сирил соединяет велосипедный насос с ниппелем лодки.
– Ваша догадливость равняется только вашей красоте. Что, сдрейфила?
– Да нет. Просто, я не думала… А! Все равно, где подыхать. С тобой хоть веселее…
Дождавшись заката, они опустили суденышко на воду. То, что Эдна назвала “кирпичами”, а Сирил – “грехами мира”, еще находилось в рюкзаке; груз осторожно поместили в самой середине лодки. Сирил ловко греб маленьким пластмассовым веслом. Через несколько сотен метров заросли почти сошлись посреди реки. Осталась лишь узкая водяная тропа. С берегов была трудно увидеть плывущих.
К этому времени Сирил уже знал во всех подробностях нехитрую биографию Эдны. В бесплатной государственной школе она успела проучиться всего пять лет, потом заведения подобного рода ликвидировали. Отец был мелким служащим в управлении солеварен, мать не работала Отдать девочку в частную школу они не смогли – плата стала просто сумасшедшей. Предполагали, что по достижении шестнадцати лет Эдна уедет из захолустной Терианы искать счастья в больших городах. Но жизнь распорядилась иначе. Местная компания, добывавшая соль, лопнула; трест, разоривший ее, признал разработки нерентабельными и закрыл их. Териана, и без того влачившая жалкое существование, стала умирать. Отец – разумеется, потерявший работу – повредился в уме и однажды исчез, переведя неведомо куда все деньги с семейного счета и прихватив с собой скромные драгоценности матери. Позже девочке удалось поступить в кордебалет театра. Но в Териане не осталось и четверти жителей, антрепренер с основной труппой уехали… О дальнейшем Эдна говорила обиняками. Сирил понял только, что она порвала всякие отношения с матерью.
Скоро совсем стемнело; стены осоки стали непроницаемыми, лишь колоски соцветий, будто сделанные из черной бумаги, вырезывались из фосфорической синевы. И вот – впереди поднялся, ощупывая небо, луч мощного прожектора. Покачавшись среди первых звезд, словно в раздумье – куда двигаться дальше, луч упал на реку. Заходил широкими неторопливыми взмахами над самой водой. Белым вспыхивали поля речных трав.
Сирил взглянул на часы и прекратил грести. Открыв один из карманов рюкзака, достал здоровенные садовые ножницы.
– А теперь делай, как я. Здесь мелко.
Сказав это, он поднял рюкзак на плечи и смело шагнул прочь из лодки. Мутная и теплая вода пришлась чуть выше колен. Язвительно усмехнувшись, – “вот влипла, дуреха”, – Эдна прыгнула вслед. Сирил подхватил ее, помог встать на топкое дно. Сразу ударил в ноздри запах потревоженной гнили.
– Все. Увертюра кончилась, пошел спектакль! – глухо сказал Сирил. – Теперь твое дело – молчать, держаться за мой рюкзак и не плескать водой. Доступно?
– А если яма? Омут?
– Все промерено. Не бойся, я эту речку изучил, как собственную ванну.
– Ты разве здесь бывал?
– Есть военные карты, детка.
С тихим шипением опали круглые борта. Выпустив воздух, Сирил свернул лодку, но не положил обратно в рюкзак, а засунул подальше в тесноту стеблей.
