Текст книги "Чудовища в янтаре. Дыхание мороза"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

…Отца Алкеса Сварог во все случившееся посвящать пока что не стал – исключительно оттого, что каждая минута сейчас на вес золота. Да и нет такой срочности, чтобы будить старика посреди ночи. Как и Грельфи, отправленную спать, – у них у обоих будет еще достаточно времени, чтобы изучить содержимое подвала.

Сам он через час с лишним сидел в одном из флигелей «Медвежьей берлоги», в «хозяйстве Интагара», скудно обставленной комнатке (правда, его распоряжение исполнили быстро, заменив дряхлые стулья на новенькие). Внимательно читал не столь уж обширную сводку, уже в хорошем темпе составленную его людьми. Чуть ли не все показания практически повторяли друг друга, так что справились быстро. Конечно, сняли вершки – но сейчас другого и не нужно.

Авторы сводки начали со слуг, лакеев и прислужниц. Каковые повторяли одно: два с лишним года назад герцог неожиданно распорядился быстренько очистить малый винный подвал, где хранились настойки на разнообразных ягодах и травах – в основном редких, дорогих, произраставших только на Сильване. Потом два дня прямо-таки вереницами ехали грузовые повозки и незнакомые люди таскали в подвал тщательно сколоченные ящики, а потом увозили их пустыми. Расспрашивать их было настрого запрещено управителем, но невольные свидетели, не столь уж многочисленные, единодушно сделали для себя вывод: с ящиками обращались так бережно, словно там было стекло.

Потом всем и каждому было объявлено: в малый подвал не то что носа не совать, вообще не отираться поблизости (исключениями стали лишь те слуги, что порой приносили еду прямо к лестнице – когда в подвале, надо полагать, случались сверхурочные работы). Тем, кто нарушил бы запрет, граф обещал массу неприятнейших кар, вплоть до мучительной смерти – все угрозы он, провинциальный сатрапчик, мог без труда привести в исполнение, не будучи оштрафованным и на грош, не говоря о более суровых наказаниях. Несмотря на послабления последних десятилетий, случившиеся еще до Сварога, такие вот провинциальные магнаты до сих пор могли тишком и с оглядочкой осложнить жизнь своим крепостным слугам, а то и вовсе лишить оной. Так что никто и не пытался любопытствовать.

Вскоре объявились «эти пятеро», да так и остались в замке. Тех троих, что Сварог сразу определил для себя как подмастерьев, поселили в отведенном слугам коридоре – в отдельных комнатках, словно особо близких к хозяину слуг. Общаться с ними было запрещено настрого. На тамошней общественной лестнице они стояли все же на ступенечку повыше слуг: слуги убирали им комнаты, мыли полы, приносили еду. Вина эта троица не чуралась, а частенько и тесно общалась со смазливыми служанками помоложе (каковым было велено в таких случаях не ломаться – не убудет их, дурех…).

«Господа ученые», как их велено было именовать, поселились в том крыле второго этажа, что было отведено для дворян-приживальщиков. И пользовались теми же привилегиями, что и приживальщики, – персональные лакеи, персональные служанки, обязанные исполнять все постельные желания ученых господ по первому мановению пальца – а желания таковые возникали часто. Вот эти-то двое не жили затворниками, как их подмастерья, порой участвовали в небольших дворянских пирушках, где отнюдь не выглядели бирюками – могли и поддержать застольную беседу, и рассказать пикантные притчи, заменявшие на Таларе анекдоты (из двоих мастером в этом жанре был тот, что достался Сварогу живьем, хотя и главный был не монахом). Другое дело, что приживальщикам под страхом тех же неминуемых кар настрого было запрещено спрашивать о том, кто они такие и чем занимаются при герцоге. Дважды за эти годы изрядно выпившие дворяне из жгучего любопытства строжайший запрет все же нарушили – и их уже мертвыми показали остальным в качестве наглядных пособий, после чего любопытство совершенно сошло на нет.

А в общем, показания приживальщиков мало чем отличались от данных слугами. Поначалу они еще болтали меж собой, пытаясь догадаться, чем загадочная пятерка в подвале занимается и что там вообще происходит. Однако вскоре хозяин велел подобные разговоры прекратить начисто, пообещав нарушителям запрета опять-таки много скверного. Они и прекратили, прекрасно зная, что иные из их братии (в неустановленном числе) служат герцогу наушниками…

Истинной сущности белин не знали ни слуги, ни дворяне, все их полагали привычными для замка персонажами, очередными герцогскими наложницами, объявившимися в один прекрасный день, как не раз объявлялись другие, от крестьянок до неизвестно откуда уманенных молодых дворянок из захудалых. Отличие только в том, что те задерживались в замке самое большее на пару-тройку месяцев, а белины обитали уже года полтора. Ни у кого, кроме герцога, не было случая лицезреть их в обнаженном виде: дворяне всегда обходили стороной герцогских наложниц, зная, какому наказанию в случае чего подвергнутся, а ванну они всегда принимали, отослав служанок. Так что никто ничего не подозревал – ну кто бы мог такое заподозрить, когда белин давненько не видывали своими глазами и ученые книжники, и люди из Багряной палаты, и сыскари Империи?

Кто на самом деле белины, прекрасно знали только три человека во дворце, герцогские пажи – потому что вместе с ними не раз участвовали в грязных забавах хозяина. По большому счету эта троица обласканных хозяином наглых юнцов (впрочем, наглость с них люди Сварога быстренько сбили) не принесла никакой пользы: подвал для них оставался такой же тайной, как и для остальных (и в эту тайну они, как и остальные, не пытались проникнуть), они могли дать подробнейшие показания толщиной с «Войну и мир» – но исключительно насчет развлечений герцога, Сварога совершенно не интересовавших (как наверняка не заинтересуют они и отца Алкеса).

Практически то же самое касалось и управителя, прослужившего в сей должности десяток лет. Показания он мог дать обширнейшие – но исключительно о том, как все эти годы руководил молодчиками, за пределами герцогских владений раздобывавшими девушек и малолетних девочек. В остальном от него никакого толку – он представления не имел, кто такие белины, он почти не общался с «учеными мужами» (разве что несколько раз пил с ними винцо и по их просьбе (по воле герцога такие просьбы были приказом) исправно поставлял им конкретных девок, присмотренных тем или другим на прогулке).

О том, что происходит в подвале, он знал не больше всех остальных – разве что иногда самолично встречал грузовые повозки и следил за разгрузкой. Сам он никаких предположений не строил и никогда не пытался проникнуть в тайну – заявил не без резона, что пустым любопытством не страдает, а совать нос в тайны герцога слишком уж опасно и для здоровья, и для самой жизни. Ему и без тайн жилось неплохо.

Во всем этом не было ни капли вранья, каковое моментально обнаружили бы проводившие допросы, все до одного лары…

Как и следовало ожидать, показания троицы подмастерьев оказались гораздо интереснее…

Все трое и в самом деле оказались чем-то вроде подмастерьев в этом интересном и предосудительном ремесле. Все трое – горожане. Один – если пользоваться более привычными Сварогу терминами – довольно долго служил лаборантом при кафедре химии Латеранского университета. Второй принадлежал к Золотой гильдии – цех стеклодувов (и довольно долго держал свою мастерскую в здешнем провинциарии). Третий, самый молодой – из ближайшего не особенно большого города. Железная гильдия, цех заводских мастеровых. Несмотря на молодость, лет пять работал на тамошнем ружейном заводике и понаторел в работе с металлом. Одним словом, как раз три специальности, необходимые для работы в таком вот, извините за выражение, научном заведении. Другие как-то и не нужны, прочими мелочами занимались либо все трое поочередно, либо кто-то один, в зависимости от того, о чем шла речь, о стекле, металле или химикатах.

Короткие истории всех троих оказались скроенными на одну колодку: всякий раз появлялся неприметный, даже в чем-то скучный субъект, по описаниям, один и тот же (среди обитателей замка не обнаружен). И предлагал поработать в поместье герцога – как он уточнял, герцог из тех магнатов, что ради развлечения занимаются помимо более традиционных для благородного увлечений (охота, вино, девки, азартные игры), еще и всевозможными науками, конечно, из чистой блажи. Жалованье предлагал такое, что ни один из троих не колебался и минуты… Предложение это у них не вызвало них малейших подозрений: многие знали, что таких титулованных скучающих богатеев имеется немало (что занятно, порой, пусть и редко, иные из них открытий не совершали, но добивались интересных с точки зрения серьезной науки результатов, еще и оттого, что, в отличие от многих ученых, в средствах были нисколечко не стеснены, наоборот, могли на свое хобби швырять золото пригоршнями).

Управитель встретил их, можно сказать, радушно (хотя, как и подобает персоне его положения в общении с мастеровщиной, смотрел свысока). Поселили там, где они и обитали до вчерашнего вечера, сразу обеспечил бытовые удобства: еда в комнату, сговорчивые служанки. На другой день появились мэтр Балард (тот, что цинично самоубился) и мэтр Инсари (тот, которого взяли живьем). Бегло расспросили, попросили показать свое умение и остались довольны.

С неделю работой их особенно не утруждали: говоря языком имперской науки, заканчивали монтаж установки, доводили до ума. Стеклодув немного паял, трубки и змеевики, Слесарь доводил до кондиции все железное, бронзовое и медное, Лаборанта мэтр Инсари учил работать с мерками – стеклянными и металлическими ковшиками, сосудами и прочими емкостями. Дело было знакомое, и он легко усваивал здешнюю специфику, не особенно и отличавшуюся от того, чем он занимался в университете.

Потом работа пошла всерьез – самая безобидная работа, на взгляд Лаборанта (остальные двое, никогда в подобных ученых заведениях не работавшие, попросту не могли определить своего отношения к тому, что наблюдали). Лаборант согласно ценным указаниям мэтра Инсари (мэтр Балард, подобно армейскому генералу, был птицей высокого полета и в рутинные мелочи не вникал) засыпал в колбы и реторты тщательно отмеренные порошки, наливал жидкости, что-то подогревал на жаровнях (часто строго по точным часам), что-то выпаривал, производил прочие манипуляции – в точности как в университете, в точности, как там, представления не имея, для чего это нужно и зачем. Он только быстро обнаружил существенное различие: в университете почти всегда готовый продукт после его изучения приходилось таскать в сливную яму, а здесь полученное всегда сливалось и ссыпалось в стеклянные и бронзовые емкости, иногда все до капельки-крупинки, иногда строго отмеренное количество. Но над этим безусловно не следовало ломать голову – благо по прошествии месяца управитель выдал им обещанное жалованье, до грошика, так что к чему было заморачиваться?

Лаборант первым подметил некую странность: герцог, которого вербовщик отрекомендовал как рьяного любителя ученых занятий, за месяц в подвале так и не появился. Что было несколько странно – но опять-таки, когда карман оттягивают такие деньжищи, подобными пустяками как-то не заморачиваешься.

Потом все изменилось – самым пугающим образом. Лаборант под чутким руководством мэтра Инсари залил и засыпал в дюжину соединенных с «инкубатором» сосудов все необходимое (для чего и неинтересно), подключил источники электричества и еще какие-то жгуты в оплетке, вроде бы металлические, идущие от непонятных ящиков. (Лаборант клялся и божился, что это, по его мнению, вовсе не источники электричества, каких он навидался в университете, – что-то другое.) Одни жидкости и порошки ничем не пахли, другие жутко смердели. Одни можно было черпать пригоршней, другие следовало лить и сыпать со всеми предосторожностями – с голыми руками не лезть, надевать перчатки из толстой кожи с рукавами по локоть. Это опять-таки как две капли воды походило на те порошки и жидкости, с которыми он имел дело в университете – там тоже хватало ученых зелий, способных обжечь или разъесть кожу.

Вот только то, что потом началось, уже нисколечко не напоминало университет, вообще ни в какие ворота не лезло, так что волосы норовили встать дыбом…

В подвал в сопровождении обоих мэтров спустился герцог – причем оба мэтра несли корзины с младенцами числом три. На вид – самые обычные: живехонькие младенцы, мирно посапывавшие в двух корзинках (именно в таких, лубяных с подстилочкой, крестьяне и горожане победнее таких крох и носят).

А потом мэтр Балард так хладнокровно, словно чай заваривал или чистил зубы, одного за другим бултыхнул младенцев в сосудище в неописуемого цвета жидкость…

Двое, Лаборант и Стеклодув, буквально оцепенели, застыли статуями не в силах ни шелохнуться, ни пошевелить языком. Слесарь оказался человеком другого склада – он сломя голову кинулся из подвала, но тут же вернулся, белый как полотно, постукивая зубами. Потом он рассказал, что у подвальной двери его встретили двое молодчиков, судя по одежде, егеря, с крайне недружелюбными физиономиями: встретишь такого в лесу, все грибы-ягоды отдашь, не дожидаясь, когда откроет рот. И, поглаживая рукоятки скрамасаксов, посоветовали возвращаться назад и не пороть горячку – чтобы им не возиться потом лишний раз, жмурика закапывая.

Встав перед трясущейся от страха троицей, герцог произнес краткую, но выразительную речь. (Лаборант говорил: вот чего у него не отнять, так это умения выражаться кратко, без пустого многословия, но крайне убедительно…) Сказал герцог примерно следующее: начинается важнейший научный опыт, которым его инициатор обессмертит свое имя и удостоен будет всех мыслимых ученых наград и титулов. Что это за опыт, они по своей сиволапости все равно не поймут, и пытаться нечего, а потому он и объяснять не будет. Как подсобные труженики у мэтров они его вполне устраивают, а потому, хотят не хотят, придется и далее трудиться со всем прилежанием. Ну, а если попытаются сбежать, далеко уйти не дадут, и когда поймают, сами поймут, что лучше бы им и на свет не родиться. А вот если станут работать по совести, получат потом в награду месячное жалованье.

И повторил для тугодумов: здесь ничего не имеет общего ни с колдовством, ни с черной магией – вот Лаборант, если ему такая уж нужда, может проверить (он увидел у Лаборанта в вырезе рабочей рубахи крест Единого). Герцог ничего не имеет против, наоборот, просит удостовериться, чтобы работалось лучше и спокойнее. Даже приказывает, пожалуй.

Ну, коли приказ… Лаборант, выпростав крест на ремешке, добросовестно обошел оба подвала, постукивая зубами и читая все молитвы, какие знал от родителей, прикладывал крест к самым непонятным штуковинам. Безрезультатно. Герцог не соврал.

После чего герцог внес кое-какие разъяснения. Эти научные работы, недоступные их пониманию, ведутся по приказу короля Сварога – как с целью победить соседей, так и для собственного удовольствия. И показал короткий указ с Малой королевской печатью. Грамоте Лаборант выучился давно, в университете без этого нельзя. Стеклодув и Слесарь из-за своих занятий грамоту тоже разумели, пусть и плохо. Они клялись, что грамота им показалась доподлинной (а о секретных знаках на королевских указах они слыхом не слыхивали и определять их не умели). Герцог закончил с улыбочкой: хочешь не хочешь, ребята, а придется. При успехе озолотите и себя, и семьи, вышедши, домики построим, семьи выпишем… Ну, а сбежите, искать вас буду даже не я, а люди короля Сварога, голубиной кротостью никогда не отличавшиеся…

Безвыходное было положение. С одном стороны – приятная тяжесть золота в карманах, и с другой – масса нехороших вещей в случае поимки. И, главное, грозный король Сварог, с коим, как всему Талару известно, шутки плохи. Лаборант слышал краем уха о секретных мастерских и тайных работах – да и оба других некоторое представление имели. Как не впервые в их положении, их повязали в первую очередь не золотом, а тайной. Одно утешало взъерошенные души: только в старых сказках мастеров с тайных работ всех скопом уничтожали после того, как становились не нужны. А обещания, что говорить, смотрелись заманчиво…

В общем, они остались, тем более что герцог излишней доверчивостью не страдал, за ними постоянно наблюдали, и убежать, скоро стало ясно, ни за то бы не дали. Пришлось стиснуть зубы и работать на неведомую высокую науку.

К тому же одно успокаивало. Никакой некромантии, принесения малых детей в жертву и тому подобных ужасов. Примерно через квадранс вода в сосуде стала абсолютно прозрачной, и все видели: младенцы и не думают тонуть, они плавали с закрытыми глазами и выглядели совершенно живыми, мирно спали, пошевеливали ручками-ножками, порой открывали бессмысленные глазки, ненадолго оглядывали окружающее, потом опять засыпали. Что ж, это успокаивало…

И началась, можно сказать, обычная работа. Лаборант под тщательным присмотром мэтров добавлял порошки и зелья, что-то сливал, когда нужно было. В одном из флигелей герцога обнаружилась отличная стеклодувная мастерская, и Стеклодув занимался там привычным дедом, потом подсоединял трубки и змеевики, паял, убирал одни сосуды, ставил другие. Оба мэтра тоже не сидели сложа руки, они главным образом подключали или убирали электричество – или подключали к впаянным в бутыль загадочным медным и бронзовым трубкам жгуты, ведущие от не похожих на аккумуляторы коробов.

Изменения обнаружились через пару недель. Трое детей в сосуде росли – но гораздо быстрее, чем обычные дети, уж Лаборант-то со Стеклодувом, как люди женатые и детные, в отличие от Слесаря, это быстро определили. Так быстро обычные дети не растут. Мэтры, поначалу дерганые, раздражительные, иногда прямо-таки рявкавшие в ответ на самые безобидные вопросы, а то и пинка отпускавшие, с некоторых пор стали словно бы довольными, умиротворенными. Судя по всему, работа шла отлично, без малейших осложнений. Теперь они проводили у сосуда гораздо больше времени, чем раньше, постоянно записывали что-то (две трети, как украдкой подглядел Лаборант, состояли из расчетов, цифр и загадочных символов – иные он видел в университете). Часто в подвале стал появляться и герцог – всегда в отличном расположении духа.

И все же в детях было что-то пугающее. Они спали, спали и спали, безмятежно плавая по сосуду. Глаза открывали очень редко, и, похоже было, что за пределами сосуда их ничто не интересует. Пару раз лишь поглядывали, уже не бессмысленно, но совершенно равнодушно.

Потом стало еще жутковатее. Когда через четыре месяца (спокойных, без сюрпризов) дети, судя по их виду, пришли в подростковый возраст. По фигурам, по налившимся грудкам и всему прочему это были несомненные девочки – вот только на положенном месте у них красовался мужской причиндал, а женского не имелось вовсе. Для троицы это было уж чересчур – но разгоравшуюся было панику в зародыше пресек мэтр Балард, разъяснив, что в этом и заключаются иные эксперименты высокой науки, сути которых они попросту не поймут. А потому жалованья им надбавят на четверть и после завершения работы устроят жизнь в одной из королевских лабораторий.

То ли они вверили, то ли страстно хотели верить… Работали по-прежнему: правда, теперь три четверти работы взяли на себя мэтры. Порошков и жидкостей в сосуд отправляли гораздо меньше – и гораздо больше подключали электричество и вовсе уж загадочные устройства, привозившиеся в закрытых ящиках.

Те трое, в сосудах, теперь уже молоденькие девушки на вид, вдруг ожили. Они плавали в сосуде, насколько удавалось в тесном пространстве, оказывались у стенок изнутри, разглядывали мастеров, а иногда делали откровенно непристойные жесты. Они по-прежнему чувствовали себя в воде (или что там это было) совершенно непринужденно, захлебываться и умирать не собирались – ужаса, в общем, не наводили, но пугали изрядно самим своим существованием. Мэтры веселели на глазах, судя по некоторым обмолвкам, работа шла к концу, и успешно – а вот у троицы подмастерьев настроение падало. Завершение работы могло оказаться и завершением жизни – страшные сказки могли оказаться и правы…

Однажды все кончилось. Подмастерьям велели этим утром из комнаты не выходить и в подвал не спускаться. Еду, правда, принесли как обычно. Самый подозрительный из них, Стеклодув, ни крошки не съел и к графину с питьем не притронулся – мало ли что туда могли подсыпать или подмешать…

Обошлось. К обеду их вновь позвали в подвал. Бутыль была пуста – жидкость скачали в сливную яму. Герцог (сразу видно, довольный) выдал им по мешочку с обещанным внеочередным месячным жалованьем, скупо выразил свое благоволение, еще скупее – благодарность короля Сварога, а потом объявил, что научные опыты будут продолжаться – на тех же условиях что благодарности, что попытки сбежать.

(Между прочим, одну из этих загадочных девиц, которые в чем-то и не девицы, Стеклодув видел в парке, когда она там безмятежно прогуливалась. (К тому времени им немного облегчили режим, разрешили прогулки, но только на строго отведенном кусочке парка и под присмотром трех неразговорчивых лакеев.) Разгуливала как ни в чем не бывало, одетая отнюдь не бедно.)

Вскоре работа вновь началась – на полную катушку. Чуть ли не три четверти непонятной машинерии разобрали, аккуратно упаковали в ящики, и их увезли молчаливые возницы. Бутыль оставалась – но ее теперь окружали вовсе уж непонятными огромными колбами и коробами, ничуть не похожими на те, что здесь стояли прежде. Теперь работы у Стеклодува прибавилось чуть не вдесятеро: какую-то утварь привозили неизвестно откуда, но изрядную часть он делал в той самой мастерской по схемам и указаниям мэтра. Нашлось немало работы и по части слесаря – а Лаборант с ног сбился, принимая грузы – с иными следовало обращаться совершенно иначе, не как с прежними. Пару особенно замысловатых штуковин Стеклодув, честно признался, изготовить не может – не по его мастерству. Мэтры, в общем, его за это особенно не ругали – но по обрывкам их разговоров меж собой Стеклодув понял: какие-то вещи придется заказывать, и далеко отсюда, а это потребует времени, тайны и денег. «Ну, что поделать, если этот болван – не лучший на Таларе, кого, в конце концов, можно нанять?!» Подслушивать дальше было бы слишком опасно, и Стеклодув тихонечко убрался на цыпочках, сделал для себя вывод: вполне возможно свалилась какая-то сверхурочная работа, чему мэтры, как любой на их месте, недовольны.

Перестройка лаборатории заняла едва ли не год, и она стала почти непохожей на себя прежнюю. И начало работ оказалось совершенно другим: часть подвала с сосудом отгородили от пола до потолка портьерой из плотного сукна, куда не смогла бы заглянуть и мышь. Им, уже освоившимся в подвале, легко было догадаться, что вместе сосудом за портьеру попал совсем небольшой кусочек подвала – и по стенам уходит с дюжину толстых труб, которые Стеклодув проводил, а Слесарь старательно прикрепил к стенам.

На сей раз оба мэтра откровенно нервничали – как и часто появлявшийся там герцог. Неугомонный Стеклодув ухитрился расслышать его реплику мэтрам: «Если сорвется, отвечать будут не они, а вы, их дело десятое…» И откровенно этой реплике порадовался.

Засыпав и залив, что велели – пошла работа, – он ждал новых распоряжений, оказавшихся довольно неожиданными. Портьеру плотно задернули, возле нее прохаживался хмурый тип со скрамасаксом, а они трое получили строжайший приказ: за портьеру носа не совать, иначе получат кинжал в спину, а если выживут, испытают на себе немало скверного. Ну, и было обещано по окончании работ дополнительное жалованье.

Еще с полгода работа продолжалась почти как в прошлый раз – разве что теперь за портьеру ходили только оба мэтра. Причем они тоже на сей раз щеголяли в обожженных и запачканных фартуках – несомненно, выполняли ту часть работы, что прежде лежала на подмастерьях. Ну, а те делали свою. В отличие от прошлого раза, из-за портьеры порой наплывали незнакомые запахи: не обязательно противные, что-то потрескивало, словно бы электрические разряды, тянуло то грозовой свежестью, то едким дымком – но мэтры не поднимали по этому поводу переполоха, значит, так и было задумано.

Герцог появлялся в подвале чаще, чем обычно, и выходил определенно довольным. Троица и не пыталась заглянуть туда хоть одним глазком – сменявшиеся на дежурстве егеря выглядели людьми, которые сначала воткнут скрамасакс в брюхо, а уж потом станут задавать вопросы. Они и не собирались гадать, кто там на сей раз в банке, – все равно не догадались бы.

Зато они (всякий в одиночку) не раз ломали голову над обстоятельствами появления очередного младенца. Никаких сомнений, речь шла именно о младенце: когда почти все было готово, вместе с герцогом и мэтрами в подвале появилась женщина. Лица ее троица не видела, она оказалась закутанной в плащ до пят с низко опущенным капюшоном, но по движениям можно было заключить, что незнакомка довольно молода. В руке она несла точно такую же корзинку – но плотно закрытую холстинкой (Стеклодуву, стоявшему ближе всех, послышалось младенческое похныкиванье, но он не мог утверждать, что ему не почудилось). Зато в другом наблюдении он не сомневался: судя по паре реплик, герцог держался с вечерней гостьей, право слово, как с равной, да и ее осанка – что и в плаще не скроешь – мало походила на то, как держалась бы обычная белошвейка или прачка.

Что интересно, она появлялась в подвале по два-три раза в месяц, всегда в сопровождении герцога, проводила там от квадранса до получаса. Чем дольше, чем больше герцог веселел – в последний месяц, божилась троица, он выглядел как сержант, получивший похвалу от лейтенанта. Мэтры тоже веселели от месяца к месяцу, пару раз даже снисходили до шуток с подмастерьями, чего себе прежде не позволяли.

А подмастерья работали – уже привычно. И, поскольку человек яростно верит в лучшее, в то, что все плохое случается с кем-то другим, надеялись покинуть дворец в добром здравии, с увесистыми мешочками золота, на каковые и обустраивать новую жизнь. В последние месяцы им стали даже выдавать вино – правда, скромную порцию. Они это связали с тем, что та часть работ, которой они занимались, сократилась резко, и они чуть не часами бесцельно болтали в подвале, и даже с попустительства мэтров играли в кости. Вот мэтры целыми днями пропадали за портьерой (куда за последний месяц еще три раза привозили ящики, мешки и бутыли).

Дураку ясно – работа подходила к концу. Что для них троих могло повлечь самые разные перспективы – от насквозь приятных в виде золота, до самых печальных – не тянуло уточнять, каких именно. За своих товарищей по несчастью Стеклодув ручаться не мог – не было таких разговоров, а бумаги и стилосов им предусмотрительно не давали, зная, что все трое умеют писать и могут задумать что-то, не подмеченное возможными слухачами. Однако сам он не первую ночь перебирал варианты удачного побега – но ничего толкового в голову так и не пришло, будь на его месте кто-то вроде Вольного Топора или тюремного сидельца с большим опытом, кто знает, могло и выгореть – но не у простого ремесленника, никогда в жизни не державшего в руках оружия и бегать из-под стражи не приученного.

Все кончилось неожиданно. Когда они в назначенное время явились в подвал, обнаружили, что портьера отдернута, в сосуде нет ничего, кроме прозрачной жидкости, все жаровни погашены, разноцветные жидкости не струятся по трубам и змеевикам. Работа кончена. Случилось прежде раньше небывалое: мэтры (и герцог с ними!) сидели за простым столиком, на котором помещалась пара кувшинов вина и достойная герцога закуска. Герцог простер свое благорасположение до того, что налил подмастерьям по немаленькому стакану отличного вина, выложил на стол мешочки с обещанным вознаграждением и объявил: их работой он полностью удовлетворен, а потому намерен держать на службе и дальше. На жительство их поселят уже в одном из флигелей для слуг, семьи, как и обещано, выпишут.

Одним словом, жизнь удалась. Или – не удалась, подумал Сварог, знавший многое и о тайнах, и о том, каким образом их блюдут. Нельзя исключать, что герцог решил «позаботиться» и о подмастерьях, и об их близкой родне, наверняка о судьбе родственников, которым отправляли редкие письма, деньги. Собрать всех в поместье – и… при обилии химии в подвалах герцога там может оказаться и надежная отрава. Чересчур уж опасную игру стервец затеял – прикрываться Сварогом, мало того, указом с его печатью, несомненной подделкой. Сварог в жизни никому не выдавал указов на обустройство лабораторий у себя на дому, и уж герцог Латери был последним на свете человеком, которому он такое поручил бы… Интересно, какой была бы при таком раскладе судьба мэтров? Есть люди, которым и пятеро болтунов пустяк…

Вот, собственно, и все. В ту же ночь в замок ворвались люди Сварога. Предстоит еще много допросов и скрупулезное исследование лаборатории, но уже ясно: большего от шушеры не добьешься. Орбиталы-наблюдатели, с некоторых пор повисшие над замком герцога, помочь ничем не могли: карет и повозок заезжало и выезжало немалое количество, проследить за всеми не было возможности. Хорошо еще, что аппаратура досталась в полной сохранности, быть может, удастся определить, что с ее помощью вытворяли – должно что-то со старых времен сохраниться и в архивах восьмого департамента, и у отца Алкеса, да и Боевых Братьев нужно привлечь. С другой же стороны… Может оказаться, что, потратив уйму времени и сил, обнаружат лишь, что там производили сексуальных игрушек непривычного облика и развлекалочки, вроде мяукающих зайцев, шестиногих кур…

Ну что же, по вершкам прошлись в хорошем темпе, теперь следует заняться корешками. Таковой в наличии один-единственный, но, без сомнения, знающий гораздо больше остальных.

Он потряс колокольчиком на столе, и моментально возник Интагар, не выспавшийся, как все, но пылавший азартом. Сварог спросил:

– Ну как там наш мэтр?

– Сидит в пыточной, – усмехнулся Интагар. – Знакомится с приспособлениями, а ему прилежно объясняют, для чего что служит – вдруг сам не поймет…

– Как по-вашему, проникся?

– Проникся, сударь, – уверенно сказал Интагар. – Не похож он на человека, не чувствительного к боли. И пот прошибает, и корежит прямо в интересных местах…

– Отлично, – сказал Сварог. – Давайте его сюда, побеседуем об ученых материях…

Посмотрел на часы – недовольно скривился. До рассвета не так уж близко, но и не далеко. И вновь совершенно неизвестно, сколько у него времени: умельцы Марлока будут рвать жилы. Конечно, и без него все пройдет отлично – все допросы проведут, все архивы поднимут, подвал изучат… и все равно неуютно как-то себя чувствуешь, оставляя позади незавершенное. Или этот клятый «синдром штурвала»? Как бы там ни было, первое, чем нужно заняться – «Крепость Королей»…