Текст книги "Румбы фантастики. 1988 год. Том I"

Автор книги: Александр Бушков

Соавторы: Иван Ефремов,Леонид Кудрявцев,Александр Бачило,Андрей Дмитрук,Елена Грушко,Юрий Медведев,Феликс Дымов,Владимир Клименко,Ольга Новикевич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

«Я не встречал еще человека, который, подлостью разбогатев, нашел бы потом достойное применение своему состоянию. Непрочен достаток, нажитый бесчестьем, он оставляет за собой лишь муки, горечь и злобу».

Или так:

«Почему люди всегда жаждут мира, если он очень скоро утомляет их?»

И наконец, хотя можно цитировать до бесконечности:

«Почему живые, вдохновенные люди неимущи даже тогда, когда правят народом?»

Это Абай назвал время неутихающим ветром. Я даже стихи сегодня сочинил:

 
В синеве, у преддверья бессмертия,
Сторожат одиночество гор
Время – неутихающий ветер,
Неусыпный отшельник – простор.
 

Понравилось? Здесь поневоле станешь поэтом. Эх, не выходит из головы второй этап.

– Надо подумать, пофантазировать, – осторожно начал я. – Ну, хотя бы так. Начну с двух ваших снов, или видений, если угодно. Давайте задумаемся: зачем «Протей» вам эти видения внушил? Из первого вы убедились, что потерпевший аварию корабль – на орбите Юпитера. Из второго – лунорадуний передан по назначению. Однако ни того, ни другого вы могли бы и не знать. «Протей» обошелся без вас. Почти без вас, в том смысле, что вы не забили тревогу, не выдали намерений «Протея», чем косвенно ему помогли.

– Достаточно логично, – сказал Емельян. – Вернулись к Юпитеру, заправили двигатель – и вперед, вперед, привет вам братики по разуму.

– Двигатель – это еще не все, – возразил я. – Да не двигатель, понятно, был поврежден, а скорее всего «мозг», самоорганизующая плазменно-биологическая система. И вот «мозг» этот, представьте, приходит в себя, как мозг человека после инсульта. Включает системы жизнеобеспечения, выводит экипаж из забытья. Можно даже послать космозонд для разведывательного полета. Многое можно. Но нет программы дальнейшего полета, авария уничтожила звездный код, как если бы пуля пронзила мозжечок человека, понимаете? И восстановить код по обрывкам, по осколкам может только «Протей».

– Но «Протей» заблокирован! Он ничего не может! – воскликнул Емельян.

– «Протей» мог предусмотреть и эту ситуацию. Даже наверняка предвидел.

– Какую ситуацию? Что предвидел?

– Ситуацию, когда вы решитесь на второй этап и разблокируете «Протея» хотя бы ненадолго. Главному оператору это не так уж трудно.

– Бывшему Главному, – тихо сказал он. – Но кто даст мне знать о втором этапе? Кто меня подпустит к пультам?.. Погодите… Неужели Сенат все ж поверил мне, и все-таки обнаружили корабль у Юпитера, как я им говорил на мерзких этих допросах, говорил, хотя меня и подняли на смех. Значит, Сенат готов помочь пришельцам и отпустить их восвояси? Но земные рейдеры, помнится, прочесали все окрестности Юпитера и ничего не нашли…

– И не найдут ничего. По получении лунорадуния корабль пришельцев, первым делом, переместился в другое место Солнечной системы, весьма далеко от Юпитера. Это же яснее ясного. Инстинкт самосохранения действует во всей Вселенной. Поверьте, корабль не желает иметь дело ни с Сенатом, ни тем более с теми, кто Сенату бездумно подчиняется. Общение с мгновенно живущими не входит в его планы.

От возбуждения Емельян схватил ветку жасмина, сломал ее, начал поводить белым цветком по виску. Я молчал. Он и сам, кажется, начал кое о чем догадываться.

– Вы говорите, Старший Инспектор, так уверенно, словно прибыли сюда…

– …оповестить вас, Емельян Иммануилович, о возможности начать и завершить второй этап, – докончил я.

– Значит, вы поможете мне проникнуть к «Протею»? Но кто меня убедит, что это не розыгрыш, не чья-то хитрая уловка?

– Это сделаю я, Старший Космонавигатор.

– Каким образом? – будто почувствовав подвох, он отступил на шаг назад. – А если я сейчас выбегу из сада, подниму тревогу? Почему я должен верить Старшему Инспектору Сената, того самого Сената, который меня сюда и сослал? Почему?

– А вот почему, – отвечал я и, взявшись двумя пальцами за «молнию» на униформе, медленно провел замком от горла до пояса. – Вот чему. – И широко распахнул полы.

Точно судорога прошла по его лицу. Немигающими глазами, с дрожащим от ужаса жасмином у виска, созерцал он, как внутри меня то и дело вспыхивали змеистые молнии, восставали и разрушались протуберанцы, как вершилось светопредставление. Некоторые молнии напоминали цепи – земные, якорные, и неземные – как для оснастки галактических вихрелетов. А на ячеистой поверхности прозрачного моего тела мигали точечные огни, все больше с синеватым отливом, как бывает на звездных атласах. Время от времени на остриях этих огней восставали крутящиеся, как веретена, черно-серебристо-фиолетовые вихри.

Молчание длилось 56 секунд. Затем узник меня удивил. Он пригнулся, весь сжался, голову втянул в плечи и, на цыпочках подойдя ко мне, провел ладонью вдоль моей груди, почти касаясь ячеек. Вихри-веретенца свободно пронизывали ладонь.

– Царица небесная, я сразу заподозрил: что-то в вас не так, – пропел он в восхищении.

– Что именно?

– Едва вы вошли и окликнули меня, я сразу почувствовал волну той мыслительной эйфории, которой наслаждался наедине с «Протеем». И потом – постепенное преображение вашего голоса, да и всего облика: волосы посветлели, закудрявились, как у меня, цвет глаз переменился, шрам переполз с правой скулы на левую. О, у меня глаза зоркие, в операторы подслеповатых не берут. Пардон, насчет близорукости я слукавил… Как вам удается создавать такое подобие? Это надо же, стать точь-в-точь мною!..

– Для нас, космопротидов, проблем подобия не существует, – сказал я и разжал ладони. Полы униформы опали.

И тут Емельян Иммануилович доказал, наконец, что не зря, нет, не зря услаждал он себя беседами с «Протеем» на 1827 дежурствах.

Глаза у него хищно блеснули, но он успел погасить этот свой разбойничий взор прежде, чем прорычал:

– Возможно, и не существует. Это для вас, гоститель мой залетный. А для тех, кого вы имитируете? Для тех, облик с кого снимаете? Или сдираете? – Он стукнул ребром ладони себе по колену и сыпанул, как горох, вопросы: – А у прототипов не возникает проблем? На них это не отражается? Отвечать за сегодняшнюю фантасмагорию, измысленную вашими спецслужбами занебесными, – здесь отвечать, на грешной Земле, кому придется? Старшему Инспектору Сената Шервинскому?! Или, может быть, его уже нет в живых? Молчите? Значит, вам абсолютно безра-а-а-а… – От сильнейшего волнения мой собеседник начал заикаться.

Пришлось высветить в бассейне светло-голубое прозрачное яйцо, в центре которого блаженно покоился, будто несомый тихоструйными зефирами, Святослав Шервинский. Глаза его были открыты, и улыбка сладострастия чуть растягивала бледные тонкие губы. Тысячи зеленых гибких водорослей вырастали из розового тела, наслаждавшегося забытьем, и пропадали за гранью высвеченного объема.

– Как видите, он жив, любезный Емельян, жив и даже сбросил путы тяготения, – сказал я. – Более того, могу предсказать: он будет жить чрезвычайно долго. По земным, как водится, меркам.

– Но эти присоски… они как змеи… – Узник содрогнулся от отвращения… – Что они высасывают из него? Кровь? Информацию?

– А если не высасывают, а кое-что вливают? – возвысил я голос. – Положим, вливают долголетие… капля за каплей… грядущие секунды, недели, десятилетия. И заметьте вот еще что. Иллюзия в вашем бассейне – это сон Шервинского, вы наблюдаете сон как бы со стороны. Угодно ли знать, что сейчас происходит с прототипом на самом деле?

– Еще как угодно, – дерзко ответствовал созерцатель чужого сна.

И высветилось.

Высветилось в бассейне Емельяну Иммануиловичу: средь небесных полей подобие дискомедузы, изяществом и благородством форм повторяющей мавзолеи восточных владык.

– Ба, да это смахивает на тот корабль, возле Юпитера! – радостно воскликнул он, указуя пальцем в бассейн, где дискомедуза величественно парила в окружении звездных скоплений. – Только размерами поскромней, да и намного.

– Ошибаетесь. Размерами дискоид примерно с земную Луну.

Тем временем испещренное огнями тело космомедузы начало заметно пульсировать, и с каждой волною пульсации картина Вселенной менялась. Емельян мог созерцать:

И «вертушку» Галактики из Гончих псов,

И ужасающий вихреворот Туманности Андромеды,

И звездный мост в мильоны лет световых,

перекинутый между Галактиками в Рыбах,

И «Осу»,

И «Мышек»-игруний,

И «Антенн» диковинные усы,

И две оскаленные морды вампиров в Лебеде,

И Лиры дымящееся кольцо,

И Ориона туманность, где легче всего угадывалось лицо спящего монстра-циклопа,

И похожую на исполинского кондора взорвавшуюся Галактику М 32…

– Что ж это у вас, вроде тренажа для звездолетчиков? – осведомился вдруг Емельян, не отрывая глаз от бассейна.

– Думайте как вам угодно. Но перед вами – истина, явь. Именно в эту минуту Святослав Шервинский осуществляет свою заветную мечту: он странствует среди звезд. Как истинно и то, что вы – единственный земной свидетель картины его странствий.

– Пусть так. Принимаю вашу оптическую игру. Но где же сам странник? Шервинский – где?

– Вот он! – И я подсветил серебристо-фиолетовым космомедузу.

– Внутри корабля?

– И внутри, и снаружи. Корабль – это и есть сам Шервинский. Превращенный в живой корабль размерами с земную Луну. Каким образом, поинтересуетесь? С помощью пранивеллы, дорогой мой исповедник «Протея». Пранивеллы, о чьих свойствах земляне, к счастью, не догадываются… О, не беспокойтесь за судьбу Шервинского. Еще сегодня, двадцать шестого октября, он вернется на родную планету – целым и невредимым. А за последствия нашей с вами беседы отвечать придется не ему, счастливейшему из смертных.

Я выключил звездное виденье. Мой собеседник долго еще всматривался в глубину своего бассейна и молчал. Наконец, откашлявшись, он сказал:

– Реквизит у вас отменный. Теперь ответьте, если захотите, на главный вопрос: зачем преобразились именно в моего двойника?

– Чтобы остаться вместо вас здесь, в заточении. А вы сейчас же…

И опять он недослушал меня, перебил.

– И я смогу проникнуть к пульту? Вы и разрешение Председателя Сената подделали? Извините, я хотел выразиться, сымитировали.

Я ответил:

– К «Протею» проникнуть невозможно, даже с письменной санкцией Председателя. Председатель обязан устно подтвердить разрешение, причем в присутствии не менее двух третей членов Сената.

– Как же нам действовать? – спросил он с наивностью младенца.

– Как упомянутый вами граф Монте-Кристо, – улыбнулся я. – Мне надлежит напялить ваш балахон и остаться здесь. Вы облачаетесь в мою униформу, проходите силовой барьер, садитесь в элекар, спускаетесь до Кульджинского тракта и, достигнув Чилика, на втором километре после моста через реку сворачиваете в горы. Не беспокойтесь, программа в элекар заложена. В горах вас ждет мой космозонд. Он доставит вас на наш корабль вместе с элекаром. Чтоб следов не оставалось.

– Однако вы решительно переоцениваете мои возможности, – сказал Емельян, чуть побледнев. – Единственный, кто мог бы помочь плазменно-биологическому «мозгу» вашего корабля – это академик Карамышев, Смерч, Див. Больше из землян никто… Может, обратиться все-таки в Сенат?

– Причем здесь Сенат? – сказал я. – С вашей помощью наш «мозг» задействует «Протея», а «Протей» восстановит наш «звездный код».

– Значит, и это он предусмотрел, – почему-то вздохнул Емельян. – Предположим, я соглашусь вам помочь. Но что станется с вами?

– Вы имеете в виду – с вами, Емельян Иммануилович? У вас, собственно, две возможности. Одна – возвратиться сюда, в этот пожизненно цветущий сад. Другая – останетесь, если понравится у нас. В той же должности, Главным оператором, у нас все операторы – Главные.

– Без возврата на Землю? – спросил он.

– И без сохранения земного облика, – ответил я. – Но зато практическое бессмертие. Если не случится когда-либо катастрофы на уровне гибели звезды. Такая вероятность примерно нулевая… Надеюсь, обойдемся без рекламных картинок в недрах вашего бассейна.

– Практическое бессмертие – в таком вот обличье… – Он опять приблизил ладонь к ячейкам моей груди и наблюдал, как вихри гуляют на тыльной стороне его длинной ладони.

– Не обязательно именно в таком, – мягко сказал я, снимая куртку униформы, – Я уже говорил: для нас, космопротидов, проблемы подобия не существует в принципе. Как и фактора времени. Для лучших из вас, оно – неутихающий ветер. Для всех нас, время – былинка, миндаль, сломанная ветка, горное озеро, астероид, живые облака Галактики, даже воспоминание о них, даже пранивелла, когда-нибудь вы узнаете и о ней, Емельян, во всех подробностях.

Он тоже начал стягивать свой зеленый земной балахон, но, перед тем, как протянуть руку к моей куртке, спросил:

– Если я соглашусь… то есть я уже, конечно, согласился… то не захотите ли вы вероломно всех землян сделать такими? – И он ткнул указательным пальцем по направлению моей груди.

– Слишком большая честь для мгновенно живущих, – отрезал я. – Вы же не прививаете бабочкам-однодневкам человеческие сроки жизни….

…Прежде чем проститься, он, уже в униформе, взволнованный тем, что ему предстояло свершить, спросил, едва не стуча зубами:

– Но как же я миную силовой барьер? Там надо всовывать в щель электронного стража ваше сенатское удостоверение. А на фото ваше прежнее, а не мое лицо.

– Полный порядок, – ответил я ему, застегивая балахон.

Взгляните на себя, хотя бы в этот изящный бассейн под жасмином… Не робейте, Емельян. Сделайте шаг к бассейну, вот так… Теперь наклонитесь, можете даже присесть… Взглянули?

Он взглянул, но сразу закрыл глаза.

– Узнаете Старшего Инспектора Сената Святослава Шервинского?

Он молчал.

– В третий раз повторяю: проблем подобия для нас не существует. Для нас, космопротидов.

И долго, долго вглядывался он, встав на колени перед объятым жалостью жасмином, в лицо бывшего и будущего капитана «Обимура».

3

Из сообщений Сената Планетарной Безопасности:

«Среди чрезвычайных происшествий Сенат ПБ отмечает и загадочное оживление в период с 7 по 9 сентября 2086 года деятельности Самоорганизующейся Плазменно-Биологической Системы „Протей“, законсервированной после „Большого затемнения“, в котором, как выявило следствие, решающую роль сыграло попустительство бывшего Главного оператора Разина-Шиллера Е. И. Соответствующая сенатская подкомиссия ведет расследование.»

4

Из сообщений Сената Планетарной Безопасности:

«В среду, 6 ноября 2086 года, непривычно крупный метеорит уничтожил силовой барьер и разрушил до основания виллу Сената на ледяном плато Туюк-Су над Алма-Атой. В вилле содержался в одиночном покое Разин-Шиллер Е. И., бывший Главный оператор Самоорганизующейся Плазменно-Биологической Системы „Протей“, сыгравший, как установило ранее следствие, решающую роль в „Большом затемнении“. Расследование затруднено из-за последствий мощного взрыва, приближающегося к термоядерному, но без вредных лучевых выбросов. О результатах расследования будет сообщено дополнительно.»

5

Из Вестника Космофлота:

«Капитан Святослав Шервинский с борта летающего астероида „Обимур“ передает: „…вчера за орбитой Урана экипаж „Обимура“ стал свидетелем космического миража. На протяжении полутора часов в космическом пространстве слетались стаи огненных птиц, напоминающих земных журавлей, с угловыми размерами в размахе крыльев до шести градусов, что по самым скромным подсчетам соответствует восьмидесяти тысячам километров, хотя достаточно точное расстояние до миража определить не удалось. Предполагаю, что мираж мог быть вызван ионизацией космической пыли, хотя самое загадочное в том – и это зафиксировано видеомагнитофонами „Обимура“, – что огненная стая являла собою строфу стихотворения неизвестного автора:

 
В СИНЕВЕ, У ПРЕДДВЕРЬЯ БЕССМЕРТИЯ,
СТОРОЖАТ ОДИНОЧЕСТВО ГОР
ВРЕМЯ – НЕУТИХАЮЩИЙ ВЕТЕР,
НЕУСЫПНЫЙ ОТШЕЛЬНИК – ПРОСТОР“».
 

* * *

Во избежание инотолкований автор просит считать всех персонажей повести, равно как и все события, от начала до конца вымышленными.

Ольга Новикевич
ДИРЕКТОР ЗООПАРКА

Никогда не замечал, чтобы на этой станции кто-нибудь сходил. Сколько раз, проезжая здесь, я видел абсолютно пустой перрон, аккуратный свежевыкрашенный вокзал, дома, утопающие в зелени, и никакого намека на жителей. И, главное, никто этому не удивлялся. Я тоже. Поезд открывал на пару минут двери, затем, коротко свистнув, трогался. И опять ни одного любопытствующего – почему даже в летний зной никто не удостаивает вниманием этот провинциальный городок?

С самого утра начав делать все наоборот, я и тут, неожиданно для себя, подхватил багаж и выскочил в уже закрывающиеся двери. Мне показалось или на самом деле в вагоне раздался дружный удивленный возглас.

Маленький чистый городок встречал чрезвычайно приветливо. Словно именно меня ждал в гости и теперь демонстрировал аккуратную зелень вдоль вымытых дождем дорожек, уютные скамейки-диванчики и витрины, выложенные сушеными сахарными дынями, жареными каштанами и всевозможными джемами. Вот уж город-сладкоежка.

Я вошел в первое попавшееся кафе и оказался единственным посетителем. Хозяин (наконец-то первый человек!) радушно улыбнулся и в мгновенье ока заставил мой маленький столик разной снедью. Улыбаясь, довольный произведенным впечатлением, уселся поодаль.

– Вы смеетесь? – спросил я, когда поел и увидел счет на мизерную сумму.

– Ничуть, – хозяин улыбнулся.

Я расплатился. Вроде бы надо уходить, но мной овладела какая-то сытая дремота.

– Ваш город такой милый, провинциальный, – попытался я завязать разговор.

– Ну отчего же? – медленно возразил хозяин кафе. – Не такая уж провинция… У нас нет ни театра, ни библиотеки, даже банального клуба любителей кошек или кактусов там… Но есть зоопарк!

– А гостиница у вас найдется?

Его улыбка сменилась задумчивым взглядом. Он, казалось, рассматривал на мне каждую пору, но с какой целью – я понять не мог.

– К сожалению, гостиницу сейчас ремонтируют.

На улице появились редкие прохожие, – кто с кошкою на руках, кто с белкою, сусликом, иные шествовали с собаками на поводках.

– Но вы можете снять превосходную комнату у директора зоопарка.

– В этом городе есть зоопарк?

Я подумал, что какой-нибудь местный житель завел зверинец и теперь на потеху публике зачем-то именует себя директором зоопарка.

– К сожалению, есть, – тихо и грустно почему-то сказал хозяин. – Пройдете до конца этой улицы, свернете на следующую и там, около озера, увидите дом директора.

Высокий человек неопределенного возраста косил газон. На нем были мятые парусиновые брюки, широкая рубаха навыпуск. Солнечные очки то и дело съезжали на нос. Он снял их, как только я обратился к нему, и молча, с непонятным мне выражением, посмотрел на меня.

Оказалось, что передо мною – сам директор.

– Могу я снять у вас комнату на несколько дней?

– Да, конечно, – охотно ответил директор, вытер потные руки о штанины и повел меня к дому. – Наверху три комнаты, здесь – две. Есть еще холл, библиотека и веранда. Пожалуйста, решите, где вам будет уютнее – наверху или внизу.

На мой вопрос о цене директор назвал такую цифру, что даже из самой захудалой каморки меня бы выставили вон, предложи я такую плату.

– За такие деньги портье присматривает за собачкой, пока хозяин ее принимает ванну, – попытался я шуткой вернуть этого человека к реальности, но он, ничего не ответив, вышел в сад с явным намерением продолжать косить.

Выбрав самую маленькую комнату на втором этаже, я открыл окно.

Перед домом с обратной стороны расстилался парк. Сквозь густую листву доносились крики животных, и я удивился, почему не услышал их раньше.

– Я так и думал, что вы выберете эту, – приветливо сказал директор, внося в комнату мои чемоданы. Не обращая внимания на неловкость, с которой я попытался перехватить свои вещи, он тут же предложил:

– Если вы не устали, могу показать вам своих питомцев.

Директор открыл невысокую калитку, и мы вышли к аллее. Среди деревьев стояли клетки, причем весьма странные. Многие состояли всего из двух стенок.

Горный козел раздумывал – перепрыгнуть ему через невысокую ограду или обойти ее.

Сквозь ячейки кроличьих клеток мог пролезть не только кролик, но и зверь в четыре раза больше этого кроткого животного, и я просто удивлялся – что они забыли на своих обглоданных пятачках, когда совсем рядом росла сочная трава и нужно было только к ней выйти?

Но апогеем всего был барс, сидящий на деревянном заборе, предназначенном ограничивать сферу деятельности этой дикой кошки. Признаюсь, на всякий случай я перешел на другую сторону аллеи и как можно спокойнее попытался спросить:

– Они все ручные?

В это время внушительных размеров бурый медведь лениво вышел из-за своей перегородки и лапой прихлопнул лягушку, прыгавшую нам навстречу. Довольно урча и не обращая на нас внимания, он размазал ее по пасти, а затем вернулся на место, не произведя никакого впечатления на моего спутника.

Директор не ответил на мой вопрос, будто его не было вовсе.

– Вон к той лисичке я подхожу в первую очередь, – весело сказал он. – Все-таки первый экземпляр.

Он протянул руку к пушистому существу с влажным черным носиком. Янтарно-желтые глаза недобро блеснули, и лиса мгновенно вцепилась в кисть директора.

– Ну, ну, милая. Пора оставить эти замашки. Старая история, – обернулся он ко мне, – Как дома, так и здесь.

Я подумал о лисе и возразил:

– Но в природе ей же необходима жестокость… Лисы должны, чтобы выжить, ловить зайцев, воровать кур…

– Нет, курятину она не любила. А насчет воровства… Нелогично. Разве она была голодна или не обеспечена?

– Я вас не понимаю.

– Посмотрите, какой отличный кабан! – воскликнул директор и тут же потащил меня к столбикам, наспех переплетенным веревкою. За ними возвышался грязный, резко пахнущий холм величиной с три здоровых свиньи. Холм встрепенулся, захрюкал, обнажая серо-желтые клыки на красных, словно кровавых, деснах. Малюсенькие глазки злобно сверлили нас…

– А это верблюд. Там – обезьяны. Хотите посмотреть на аллигатора? Вы, вообще-то, кого-нибудь из животных любите?

– Я? Не знаю, – в замешательстве отозвался я.

– Глядите, какой отличный бегемот. Глаза настоящие бегемотьи.

– Какими же им еще быть? – удивился я.

– Нет, знаете, могла произойти ошибка. Вы же, наверное, встречали собак с совершенно человечьими глазами?

– Чья ошибка?

Но директор продолжал:

– Много ошибок. Мужчины со слабыми женскими характерами и наоборот…

– Ничего не понимаю, – неприятное раздражение шевельнулось во мне. – Уж не хотите ли вы сказать, что эти звери искусственные…

И тут я осекся. Прямо надо мной висел громаднейший удав. Теперь я понял, что такое быть загипнотизированным кроликом. Я запомнил все, даже сколько чешуек у него между глазами, даже обе дырочки носа, а глаза сравнил с металлическими шариками из детских мини-игр, покрытыми черным лаком, но вот сдвинуться с места – не мог.

– Почему вы остановились? – спросил директор, дотрагиваясь до моего локтя.

– Ааа!.. – завопил я и бросился по боковой тропинке к озеру.

– Осторожно, там утки! – крикнул вслед директор.

– Утренний чай и вечерний кофе. Если вас не устраивает, можем поменять их местами, – предложил директор, когда я спустился утром на веранду. Головная боль мешала вспомнить – происходило ли все наяву или мне приснился дурной сон, навеянный ночными голосами обитателей зверинца.

– Не стоит из-за меня менять привычки, – вежливо заметил я.

– Скоро принесут газеты, а пока не хотите ли прогуляться по зоопарку?

– Нет!!!

Кажется, я вскрикнул слишком громко. Пуговицы на манжетах моей рубашки мелко задрожали, и мне стало трудно попадать чашкой на блюдце.

Газеты с их привычно избитыми фразами и привычный сорт сигарет на удивление быстро успокоили меня, вернули в нормальное состояние.

– У вас есть жена? – спросил я, намекая на ухоженность дома.

– В принципе есть, – равнодушно ответил директор.

– Она сейчас где-нибудь отдыхает?

– Скорее всего, спит. Она любит днем поспать.

Я улыбнулся, но директор продолжил:

– А ночью тявкает, иногда скулит.

Он говорил это спокойно и внешне ничем не походил на сумасшедшего. Я невольно сжался.

– Видите, какие следы оставляет, – директор показал мне руку со следами вчерашнего лисьего укуса.

– Это… это… ваша жена? – недоуменно спросил я.

– Да, – ответил он. – Мне надоело, что она пыталась строить из себя человека. Боже мой, хоть и не молодым, а каким все же глупым я был. Влюбился без памяти в эту особу – симпатичную, игривую, мягкую. Кто же знал, что у нее такие повадки. Залезть в чужой дом ей было так же необходимо, как для нас с вами высморкаться во время гриппа.

– Как, залезть в дом? Воровать? – не понял я.

– Да, самым настоящим образом. Где стянет доверие, где кусочек чести, а чаще всего хваталась за чужое счастье. Ловили, колотили. Клялась покончить, но не тут-то было. Хитрила, изворачивалась, так следы заметала, что только поражаешься. Но не зря сказано: все тайное становится явным. И люди, прознав о любом безымянном безобразии, стали на нее пальцем показывать.

– И вы превратили ее в лису? – осторожно спросил я, словно понял правила и включился в эту странную детскую игру.

– «Превратил» – сильно сказано. Я не умею ничего превращать. И вообще это невозможно. Вы сами прекрасно знаете.

– Да, конечно, – быстро согласился я.

Директор достал новую сигарету, закурил и продолжил:

– Я просто загнал ее в угол и привел все доказательства.

– Доказательства чего? – глупо спросил я.

– Объяснил, что ей нечего делать среди людей и пора возвращаться…

– Я кажется, брежу. Ваши истории так занятны, вот только бы понять их… – пробормотал я.

– Я тоже сначала удивился, – невозмутимо продолжал директор. – Все-таки любил ее. А тут передо мной оказался рыжий комок шерсти, норовящий цапнуть. Очень уж обиделась она за разоблачение.

– И чем все это кончилось?

– А ничем. И не кончалось вовсе. Когда соседи узнали о моей бедной жене, они, с одной стороны, обрадовались – изрядно она успела им насолить, а с другой стороны, задумались. Через неделю привели ко мне нашу местную достопримечательность – парикмахера и спросили – кто это? Я ответил, что не знаю, надо понаблюдать, присмотреться… Но парикмахер не выдержал, так испугался, что добровольно стал крысой… Все думали, что только у меня такая способность – заставлять людей признаваться, кто они есть, но потом в нашем городе вдруг стали появляться собаки странных расцветок, кошки, вытворяющие то, что и не снилось нормальным кошкам. Одна старушка, говорят, предложила мужу стать попугаем. Он стал, но успел до этого доказать, что она из семейства грызунов. Почти в каждой семье появились животные. Правда, такой зоопарк только у меня. Согласитесь, не всякий захочет держать диких зверей, ведь это большая ответственность…

Нервно допивая пятую чашку чая, я осторожно спросил:

– Кого же напоминаю вам я?

– А как вы думаете?.. – сказал он, пристально глядя мне в лицо.