Текст книги "Отягощенные злом"

Автор книги: Александр Афанасьев (Маркьянов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Я честно…

– Извольте заткнуться.

«Арева». Почему французы?

Зазвенел звонок. Ирлмайер схватил трубку.

– На связи.

– Герр генерал, группа «Фокус».

– Диктуйте.

– Объявленный капитал пятьдесят миллионов марок. Штаб-квартира – Париж. Размещение ценных бумаг – Франкфурт-на-Майне, Цюрих, Йоханнесбург. Размещено пятьдесят миллионов голосующих акций по пять рейхсмарок каждая, все акции номинированы в рейхсмарках. Текущий курс по Франкфурту…

– Кто владелец, чем занимаются… – перебил Ирлмайер.

– Занимаются в основном грязными производствами, активно работают на африканском континенте. В собственности несколько гелиополей, [20]20
  Солнечные коннекторы– огромные поля солнечных батарей в Африке. Более совершенные, чем у нас, они дают мегаватты электроэнергии. Комплексы по добыче и опреснению – последние исследования, например, показали (в нашем мире), что Северная Африка, в частности Ливия, стоит на водоносных горизонтах, залегающих на глубине двести пятьдесят – триста метров. И если эту воду добыть и провести на поля – то можно снимать по три урожая в год, как это делали римляне. Теперь понятно, почему по всем этим странам своевременно прокатилась череда революций?


[Закрыть]комплексы по добыче и опреснению, металлургические комплексы…

– Кто владелец?

– Контрольный пакет распылен, герр генерал. Но держателем двух крупнейших пакетов – как указано, номинальным держателем – является Банка ди Рома.

В ушах словно звенел комар.

– Еще одно задание.

– Слушаю, герр генерал.

– Французская атомная группа «Арева». Проверьте структуру собственности. Мне также нужны крупные инвесторы… посмотрите бухгалтерскую отчетность, в общем. Где они кредитуются. И побыстрее.

– Немедленно, герр генерал.

О, современные технологии, что бы мы без них делали! В семидесятые для этого пришлось бы посылать официальный запрос и ждать ответа. Сейчас достаточно просто зайти на сайт Йоханнесбургской фондовой биржи под паролем и логином инвестора на страницу раскрытия информации. Любой эмитент, тем более такой крупный, как «Арева», помещает там бухгалтерскую отчетность и полдесятка различных отчетов, включая отчет о социальной ответственности и отчет о защите окружающей среды. Нужно уметь их читать и сопоставлять одни данные с другими. В век Интернета хорошая бухгалтерская отчетность значит много больше требований секретности.

Телефон зазвонил вновь.

– Ирлмайер.

– Герр генерал, контрольный пакет акций в руках правительства так называемой Франции… – Немец не мог ответить по-иному. Тем более немец, находящийся на службе и говорящий с одним из высших руководителей системы безопасности Рейха.

– Остальное?

– Распределено между инвесторами. Согласно уставу, ни один инвестор не может консолидировать в своих руках более пяти процентов голосующих акций «Аревы».

Ирлмайер закусил губу. Все было не так, как он рассчитывал.

– Проверь облигации. Кредиты. Кто им давал кредиты? Кто андеррайтер [21]21
  Просто так акции не продаются. Организаторы выпуска – банки либо инвестиционные банки – выкупают весь выпуск (они и есть андеррайтеры, то есть подписчики), и уже они сами продают ценные бумаги в розницу клиентам. Выигрывают они на разнице цен и на услугах андеррайтинга.


[Закрыть]по облигационным выпускам? Там есть Банка ди Рома?

– Минуточку. Кредиты они не обязаны раскрывать, кроме основных параметров, но подписные книги на облигации доступны в Сети. Да… по всем последним выпускам облигаций основной андеррайтер – Банка ди Рома, вы угадали.

Ублюдок…

Он не смог прямо купить компанию по причине законодательного запрета, но, не сумев войти в дверь, он залез в окно. Очень просто – предложив снабжать компанию деньгами. Мало кто возьмется кредитовать или организовывать выпуски облигаций компании, которая находится в стране, не признанной Священной Римской Империей, находящейся в перманентной войне с первой державой мира и объекты которой будут целями в первую очередь. Да даже без войны… банкиры ведь не дураки. Если станет известно о незаконных покупках желтого кека, о незаконных работах по созданию ядерного оружия – первой попадет в санкционный список именно «Арева», и тогда о возврате денежек можно забыть… по крайней мере о быстром возврате. Кто из банкиров сознательно пойдет на риск?! Да тот, кому нужна атомная бомба!

Барон Карло Полетти…

– Что?

– Барон Карло Полетти. Ты знал его?

– Нет…

– Врешь. Идиот, ты опять врешь! Неужели ты не понял, не время играть в игры!

– Вообще-то… – генерал замялся, – говорили, что Банка ди Рома принимает деньги и не особо следит за их чистотой. Только большие, очень большие деньги, мелочь им не интересна. Я сам разместил там деньги… надеюсь что-то еще получить.

Ирлмайер едва не расхохотался. Он знал генерала… но мелочным его никогда не считал. А оказалось, он мелочный. И глупый.

Ирлмайер понимал самое главное, что надо понимать в таких играх. В дилемме «деньги – власть» на первом месте всегда власть – если это, конечно, настоящая власть. Деньги… это так, бумажки, и потерять их легче, чем ты думаешь. Тот, у кого власть, тот устанавливает правила игры. А это – самое главное.

– Поедешь со мной. Ты понимаешь, что просто так это все не кончится.

– Но я не против Рейха!

Ирлмайер подошел ближе.

– Да. Точно. Будь убедителен, друг мой. Как ни мерзко это признавать, мне это сейчас не менее важно, чем тебе. Будь убедителен…

Вместе они вышли из здания. Ирлмайер забрал автомат и повесил его на плечо… не потому, что ему нужно было оружие. Просто из этого автомата было совершено убийство – и он забрал его чисто машинально, как полицейский, чтобы это убийство расследовать… или скрыть.

Граничары, видя, что защищать некого, совсем поникли духом.

Подошел Секеш, коротко поклонился:

– Я вам нужен, экселленц?

– Там комната, приберись, – приказал Ирлмайер, – сумка на столе, захвати ее с собой. Приберись и уйдешь со второй группой.

– Есть.

Подошел и командир отряда морской пехоты, отсалютовал:

– Мои приказания, герр генерал?

– Одна группа возвращается на авианосец. Другая остается здесь до особых распоряжений. Подчиняетесь Секешу как мне. Мне нужно восемь человек.

– Слушаюсь!

Ирлмайер привычным жестом полицейского положил руку на плечо Младеновичу, показывая, что тот уже не свободен. Мелькнула мысль, что, если бы он так и оставался полицейским, а не лез в разведку, все было бы лучше и для него, и для Рейха. Но в Африке нельзя быть полицейским и не быть разведчиком, а потом…

А то, что с нами будет потом, – все это будет потом…

В сопровождении морских пехотинцев из сопровождения они поднялись к вертолетам. Вертолетчик заметил их, отсалютовал. Один из морских пехотинцев показал жестом: взлетаем, готовься к взлету. Пилот кивнул.

«Сикорский» на земле – здоровенная корова, внутри темно, как, хм… в тоннеле, в десантном отсеке сиденья, часть вооружения, ящики с боеприпасами или еще с чем, пилотская кабина далеко, и она отделена от десантного отсека перегородкой. У самой аппарели их встретил один из бойцов посадочной группы, у него в руке была старая, но действенная винтовка «Эрма G8», которая могла использоваться и как снайперская, и как пулемет. Он отступил в сторону, чтобы дать возможность подняться в салон…

Ирлмайер так и не понял, что произошло. Все было нормально – более чем нормально. Он усадил Младеновича ближе к кабине, приковывать наручниками не стал… да и не было у него наручников, а просить у морских пехотинцев одноразовые он не захотел. И тут сзади кто-то задал на повышенных тонах вопрос, он не успел даже осознать какой. Потом треснули выстрелы, как разряд молнии, коротко и сухо. На выстрелы у прошедшего Африку человека реакция однозначная – Ирлмайер упал на пол десантного отсека, потянулся за пистолетом. Но тут кто-то ударил его, да так, что свет в глазах померк, а потом снова начали стрелять…

Когда говорят: «Выхода нет», – не верьте. Выход есть всегда. Просто он такой, о котором голова думать отказывается.

А в спецназ берут людей, для которых слова «выхода нет» являются запретными. Чтобы отсеять тех, кто считает по-иному, устраивают испытания. Часто с попаданием в полицию, самым настоящим. Тот, кто сумел скрыться от полиции, попадает на губу, и там уже за него берутся по-настоящему. Задача одна – не сломаться и ничего не сказать.

Так и тут. На самом деле выходы были. Первый – попытаться скрыться, при большой вероятности, что в процессе этого тебя заметят, не те, так другие. Второй – сдаться, что недопустимо само по себе. На это тоже есть испытания. Одно из них – курсантов с голыми руками бросают в яму с нечистотами, глубиной пять метров. Единственный способ выбраться – сделать «лесенку», при этом все будут в дерьме. Если кто не догадается или просто побрезгует – тот может сидеть в яме до скончания века, и единственный способ выбраться – крикнуть, что ты не «тюлень» и уходишь с курсов. Еще одно испытание – подводный лабиринт. С аварийным комплектом курсанта сажают в лабиринт труб, затапливают их водой и приказывают ползти вперед, чтобы выбраться. Когда выход совсем рядом, курсант обнаруживает решетку. О которой его никто не предупреждал. В аварийном комплекте запаса воздуха хватает на тридцать минут, решетку убирают через пятнадцать. Сдавшим считается тот, кто боролся до конца: осматривал решетку, пытался перепилить ее пилкой водолазного ножа, подал сигнал на поверхность. В спецназ берут только тех, кто не умеет сдаваться. Кто будет драться до конца, даже если шансов совсем нет.

Командир группы дождался, пока бой разгорится в достаточной степени, чтобы заглушить лишние звуки, а пулеметчики, которые собрались у аппарели, отвлекутся и потеряют бдительность. На пальцах объяснил ситуацию – по два человека на вертолет.

Надо быть настоящим отморозком, чтобы вчетвером пытаться захватить два транспортных вертолета. К счастью, это были экипажи чисто «морские», они базировались на ТДК и давно не летали в зоне боевых действий. Нормальной охраны на земле не было, только бортовые пулеметчики, решившие покурить и потрепаться.

Командир группы достал небольшую трубку, которые у них были у каждого. Длиной примерно тридцать сантиметров, тонкий стальной лейнер и прочный пластик поверх. Вложил в нее пулю – пластиковую муху, переделанную наживу для рыбаков. Только вместо крючка – жало с сильнейшим снотворным.

Немцы бакланилио своем и просто-таки напрашивались. Все-таки террор в Африке совсем не такой, как на Востоке, и потому расслабились. За расслабуху платят собственными жизнями, но не в этот раз. Глушители были у каждого – спецназ немыслим без глушителей, и разбросать их одной очередью – для этого даже по одному, а не по два человека на вертолет достаточно. Но что потом? Если бы это были англичане – командир группы не мешкал бы ни секунды, но… немцы. Они жили рядом, они тренировались вместе, среди офицеров было много немцев, предыдущий командующий Силами специальных операций был прибалтийским, остзейским немцем. Как бы ни повернулось дело потом – немцы узнают о том, что русские убили немцев. Русские солдаты убили немецких солдат, из засады и в достаточно спорной ситуации, даже не в бою. Рано или поздно немцы придумают, как отомстить, и отомстят. Достаточно напутать со смесью или с параметрами декомпрессии во время совместных учений – смерть такая, что и врагу не пожелаешь, и ничего не докажешь. Дело пойдет дальше. Будет хуже жить всем, и все из-за одного его решения. Так что лучше, если немцы узнают, что русские даже в такой ситуации помнили о дружбе до тех пор, пока это было возможно.

Он поднял трубку и направил на ближайшего.

Сами немцы и в самом деле расслабились.

В экипаже «Сикорского», который на деле «мессершмит», пять человек летного персонала и два – наземного. Из летного – пилот, штурман, он же второй пилот, канонир правого борта, канонир левого борта (это тебе флот, а не сапоги) и бортмеханик. С тех пор как на аппарели установили еще один пулемет – он еще и хвостовой пулеметчик, а так он за десантирование отвечает. Полезный член общества, в общем.

В отличие от остальных кораблей Флота открытого моря на «Баварии» экипажи были слабые. Она считалась учебной – и здесь постоянно было полно зеленых салаг. К тому же именно эти экипажи учились скоростному тралению, а не доставке и эвакуации групп за линию фронта. Моряки все-таки достали Ирлмайера – дали ему два наименее опытных экипажа. Не стоило хамить.

На бой смотреть было скучно, тем более что сначала палили по ним, а потом развернули автоматический гранатомет – и бой быстро сошел на нет. Очевидно, сейчас будут переговоры, потом найдут решение. Так что трое канониров собрались перекурить…

– …Так вот, лежу я и вижу: мы с Гретой на Кильской регате. Ее отец кого-то там приветствует, на нас не обращает внимания. Грета смотрит в сторону отца, и вдруг я чувствую, как она кладет мне туда руку…

– Да пошел ты.

– Кильская регата, еще чего придумаешь…

– И тут я чувствую, что куда-то лечу…

– Преждевременная эякуляция, – со знанием дела заявил бортмеханик, старше стрелков на пять лет.

– Нет. Шуцман Адольф. Я сижу на полу, моя кровать перевернута, а он стоит и орет: «Подъем, скотина!»

– Ха-ха-ха…

Это действительно было смешно. Вот только… рассказчик поперхнулся, закашлялся…

– Эй…

И начал вдруг как-то ложиться… прямо на аппарель.

– Чего с тобой? Эй, Клейн! Поперхнулся, что ли?

– Подожди…

Бортмеханик включил фонарик, засветив зрение, ослепив и себя, и товарища. Канонир правого борта был белый как мел.

– Что с ним?

Палец к артерии – пульс есть.

– Аптечку.

Две тени были уже совсем рядом. Два на два – любо плюнуть, снятие часового – едва ли не первое, что изучают. Гораздо сложнее – снять врага так, чтобы он остался жив…

Несколько секунд – и вот в отключке уже трое. Одна тень проникает в вертолет. Другая тащит лежащие на аппарели тела дальше…

– Хенде хох!

Вертолетчики – каста что в армии, что на флоте особенная.

Вертолет – едва ли не самая сложная техника для использования. Пилотирование боевого вертолета официально считается самой сложной дисциплиной, пилот боевого вертолета имеет жалованье больше, чем летчик истребителя. Поэтому за штурвалом вертолета встречаются даже генералы, полковник или старший майор (подполковник) в качестве командира экипажа – дело обычное. И тыкать пистолетом в лицо – этого нельзя делать, даже если ты враг.

Пилоты вертолета находились на месте, потому что устав запрещал им сходить с места и покидать машину. Первый пилот полковник Шталмайер как раз грыз подсоленный сухарь, чтобы перебить аппетит, а штурман майор Гауге решил перекусить по-взрослому. Как раз за рагу из термоконтейнера принялся, и тут…

– Что?

– Ни слова по рации, все равно бесполезно! Тревожная… у вас нет.

– Какого черта?! – Шталмайер бросил недогрызенный сухарь в приоткрытый блистер.

– Не двигайтесь, иначе смерть.

Неизвестный протянул руку и выдернул оружие самозащиты – пистолет-пулемет «МР7А1» из кобуры на груди полковника. Пилоты носили такое оружие на груди, оно должно было им помочь, если собьют над вражеской территорией, продержаться до подхода спасателей.

– Франк!

Гауге попытался одновременно ударить неизвестного и не выпустить рагу, но неизвестный ударил майора согнутым локтем по голове и также лишил его оружия.

– Что происходит?!

– Происходит то, что вертолет захвачен. Будете делать то, что говорят, – останетесь в живых. Если нет…

– Что он говорит?!

– Черт, больно…

– Вертолет захвачен. Мы не хотим убивать вас. Нам надо просто убраться отсюда, ясно? Вывезете нас – и все будет нормально.

– Что? Куда вывезете?

– Пункт назначения я вам скажу позже.

– Вашу мать, это какая-то проверка? Вы что, идиот?

В десантном отсеке был кто-то еще. Он услышал голос, но неизвестный говорил, смотря на них.

– Все чисто. Трое упакованы.

– Вторая птичка?

– Сигнал получен. Я в отсеке.

– Переоденься. Один ростом с тебя. Сыграем.

– Есть.

Пилот вспомнил этот язык – русский! Русский надо было знать. Русские были союзниками.

– Что вам нужно? – спросил он по-русски. – Это вертолет германского флота, вы понимаете это?

– Еще как понимаю, полковник, – неизвестный ответил тоже на русском языке, – я же сказал, нам надо убраться отсюда. Вывезете нас – и останетесь живы сами. Нет…

– Да пошел ты! Хочешь – убей меня, кусок дерьма. И кто тогда поведет вертолет? Тебя просто пристрелят как собаку.

Неизвестный ткнул полковника стволом пистолета.

– Вертолет подниму в воздух я, полковник. Я умею управлять вертолетом, и мои люди тоже, нас хорошо учили. Возможно, я умею пилотировать не так хорошо, как вы, но все-таки умею.

Можно было не верить этому – мало ли кто что скажет. Но полковник поверил. Потому что краем глаза, только когда поворачивался, в самом начале, заметил, куда бросил взгляд незнакомец, перед тем как начать разбираться с ними. Туда, куда и он сам посмотрел бы, оказавшись в незнакомом вертолете. Запас топлива, температура и обороты турбины, горизонт смотреть смысла нет – стоим на земле. Значит, он и в самом деле умеет обращаться с вертолетом и, возможно, при необходимости сам может взлететь. Конечно, по правилам в кабине должно быть двое, но второй только контролирует. Опытный пилот вполне способен взлететь в одиночку.

И неизвестный странный, не похож на бандита. Правильные фразы, богатая лексика – это либо его родной язык, либо он его очень хорошо учил.

– Что замолчали? Обдумываете свое положение?

– Нет.

– И правильно. Нечего тут обдумывать. Бывают ситуации, когда надо просто подчиниться. И это – не самая худшая из них…

Мы опоздали. Сколько раз нам вбивали в голову в училище: опередил – победил! Если хочешь победить – опережай противника, кто опережает, тот назначает будущее. Но здесь мы опоздали, немцы успели первыми, и теперь предстояло расхлебывать заваренную кашу.

Нас было шестнадцать человек, четыре экипажа. Два вертолета «Сикорский-59», легких и скоростных, в специальной комплектации. Самые опытные экипажи, которые только были, в конце концов, это была группа, охотящаяся за генералом Абубакаром Тимуром, лучшие из лучших. И все равно примерно к середине нашего пути до хорватского берега я вдруг понял, что мы реально можем и не долететь.

То, что происходило в воздухе, нельзя было описать словами: немцы как будто взбесились. У них в воздухе было едва ли не полное авиакрыло, мы начали поднимать самолеты вторыми и «потеряли воздух» – теперь его приходилось выгрызать, милю за милей. Встав в оборонительный порядок, немцы методично, раз за разом, применяли все приемы, какие раньше применялись только к врагам. Начиная от демонстративного перевода радара в режим прицеливания, отчего «Наташа» [22]22
  Автоинформатор, пилоты зовут его именно так.


[Закрыть]сходила с ума, и заканчивая активным маневрированием в опасной близости, особенно опасным от того, что дело происходило ночью. Доставалось и вертолетам – в отличие от самолета вертолет вполне можно сбить сильной струей воздуха от пролетевшего в опасной близости реактивного истребителя. Произошло нечто такое, что привело обычно невозмутимых тевтонов в ярость.

Почему-то вспомнилось высказывание великого испанского писателя Бальтасара Грасиана-и-Моралеса. Он сказал: «Худшие враги – из бывших друзей: бьют по твоим слабостям, им одним ведомым, по наиболее уязвимому месту». Есть и еще одно высказывание великого итальянского политика и властителя из Средневековья Козимо Медичи: «Сказано, что мы должны прощать своих врагов. Но нигде не сказано, что мы должны прощать своих бывших друзей». Все это – об одном и том же. Нет худших врагов, чем бывшие друзья, и дело не в знании их слабых мест, а в той ярости, которую они испытывают при осознании того, что они – бывшие. Эта ярость, вызванная иногда предательством, иногда интригами, иногда простым недопониманием, столь ужасающа, что под влиянием ее могут быть приняты самые ненормальные решения. После которых пути назад уже не будет.

Только очень близкие или в чем-то схожие люди могут смертельно ненавидеть друг друга, остальным друг на друга просто плевать.

– Вижу берег!

– Берег, готовность!

Может, хватит, а? Как говорил один киногерой, хороший дом, ласковая жена – все, что нужно, чтобы встретить старость. Я уже на несколько лет переслуживаю, я не имею права числиться в боевых подразделениях и остаюсь в боевом составе флота исключительно благодаря оговорке, что на лиц адмиральского звания положение о предельной выслуге не распространяется. Наверное, тот, кто составлял этот «табель о рангах», не думал об адмиралах, которым нет и сорока, которые почти все звания получили досрочно, которые, вместо того чтобы корабли водить, хорошо знают, как их топить, причем в одиночку, и которые… Да черт с ним, вопрос в том, зачем ты здесь. Боишься собственной старости? Не понимаешь, что рано или поздно уставшая сталь даст излом и ты подставишь тех пацанов, которые идут в одной связке? Надеешься их чему-то научить? Неужели ты думаешь, что тех, кто прошел Персию, кто высаживался на крышу энергоблока штурмуемой экстремистами электростанции, кто ходил за линию фронта во время восстания Махди, кто охотился за самыми опасными террористами из всех, каких только знала история, – неужели ты думаешь, что сможешь их чему-то научить? Мир сейчас совсем другой, и если тебя считают «победителем драконов», так это только потому, что драконы в те времена были совсем другими. Нынешний дракон – немногим больше двадцати, оловянные от ненависти глаза, пояс шахида, который он не снимает ни днем ни ночью, несколько намертво вбитых в подсознание фраз и условных реакций, и ничего сверх этого. И вот таких они брали даже живыми!

– Господин адмирал.

Я вернулся из мира беспощадных рассуждений в не менее беспощадную реальность. Командир группы сидел напротив меня – в вертолете больше половины мест были свободными.

– Да, слушаю.

– Две минуты до высадки. Прикажете заряжать?

– Заряжайте.

– Зарядить оружие, минутная готовность!

Он посмотрел на меня: я хорошо знал его, а он – меня, не раз виделись и на Сицилии, и в горящем Вашингтоне. Посмотрел так, что мне, право же, стало неловко.

– Ваше Высокопревосходительство, для нас честь идти с вами. Рассказать кому – не поверят.

Да уж.

– Слушай приказ. Делай свою работу и не обращай внимания на меня, все ясно?

– Так точно!

– Не кричи так. Вертолет перекрикиваешь. Это для меня честь – идти с вами. Вы – будущее, я – уже нет. С нами бог, господа.

– С нами бог, за нами Россия!

Мы совершили посадку дальше от вертолетов, черных махин, едва помещающихся на дороге. С земли – я чувствовал это спинным мозгом – в нас целились десятки стволов, и не меньше – угроза была в небе. Немцы были взбешены, это чувствовалось по их радиограмме, больше похожей на ультиматум и спутавшей нам все карты.

– Дай гранату. Да не ту…

Светошумовая. В отличие от гранат британского образца, наша не цилиндр, а небольшое яблочко, наполовину белое, наполовину черное. Черная часть резиновая, как эспандер, чтобы не глядя определить тип гранаты. Называется «Заря».

– Боевой приказ, пираты. Слушаете?

– Так точно.

– Остаетесь в вертолете, сразу за мной не лезете. Дальше – как внимание будет отвлечено на меня – по обстановке. Можете через люк для лебедки вниз, можете еще как. На меня не смотреть. Если будет совсем кисло – я подрываю гранату, они временно ослепнут, они все будут смотреть на меня. Тут уж не подведите.

– Один человек будет следить за вами. Снайпер.

– Отставить. Их до сотни. Вам нужен будет каждый ствол. Остальное – мои проблемы. Господь с нами.

– Удачи.

Второй вертолет, с группой из восьми человек, ушел дальше. Мы тоже не дураки – он высадит вторую группу из восьми человек там, где это будет целесообразно, там, где они не будут под прицелом с первой минуты высадки. Восемь человек внутри периметра и восемь извне, у которых руки будут свободны и которые могут ударить где угодно и как угодно. У них даже легкий миномет будет. Хоть пару козырей, но мы из колоды достанем.

Вышел через боковой люк. Один. Пошел вперед. В темноте видно плохо, видно только, что вертолеты стоят, плохо освещенные и, кажется, безжизненные. Что, ко всем чертям, произошло здесь?

Одна красная точка… вот уже две. Снайперы. На нервы давят. И мысли разные в голове – от перебора того, что не сделал, до констатации того факта, что пожить-то еще хочется.

– Стоять! Руки вверх.

Я продолжал идти. Медленно, но спокойно, как на прогулке. Девяносто девять из ста, что никто не возьмет на себя ответственность. С французами надо быть в таких случаях крайне осторожными: галльский темперамент, возможен эксцесс исполнителя. [23]23
  Юридический термин, выход исполнителя за пределы приказа или инструкций.


[Закрыть]Опасаться надо англичан: у них есть привычка без предупреждения наносить сильнейший удар в челюсть и ввязываться в бой, не соизмеряя шансы на победу. Менее опасны североамериканцы, а немец, если не получит приказа, будет лежать до скончания века.

Так я и шел, пока человек из темноты не заступил мне дорогу. Ниже меня, но на немного, видно плохо. Но шестое чувство подсказывает, что где-то я его уже видел.

– С кем имею честь?

– Адмирал русской службы князь Воронцов, честь имею.

– Адриан фон Секеш, нахожусь на службе Его Величества Кайзера, честь имею.

– Вы старший здесь?

– Вообще-то старший по званию, герр адмирал, находится в том вертолете. И не может принять участие в нашей беседе.

– Вот как? Почему бы ему не сделать милость и не выйти к нам?

– Потому что он захвачен, сударь. В заложники.

– Вот как? – Я на самом деле удивился. – И кем же, позвольте поинтересоваться?

– Вами. Точнее, вашими людьми.

Я промолчал, начиная догадываться.

– Вы не отдавали такого приказа, сударь? – проницательно спросил Секеш.

– Я отвечаю за свои поступки и поступки своих людей, милорд. Имеете какие-то требования?

Теперь пришлось помолчать в раздумье уже Секешу.

– Герр адмирал, – сказал он, – здесь нет ничего вашего. Это не ваша земля, это не земля вашего вассала, это не ваше дело – то, что здесь происходит. Клянусь честью, если ваши люди выпустят немцев, которых они удерживают в заложниках, освободят нашу технику – мы позволим вам уйти. Вот наши требования.

– Сударь, – сказал я, – возможно, здесь вас больше, чем нас, но вот насчет акватории я бы не стал так утверждать, скорее наоборот. Я с уважением отнесся к вам и вашим словам, в то время как вы открытым текстом предложили мне спасаться бегством. Мы здесь, мы будем здесь, с этим ничего не поделаете ни вы, ни кто-либо другой. Предлагаю во имя дружбы наших стран, если от нее еще что-то осталось, во имя тех девяноста лет спокойствия, которые нам удалось отыграть у судьбы, допустить меня к вертолету, чтобы я мог поговорить с теми, кто там находится. И не ставить мне условий, которые я не могу выполнить, хотя бы из соображений чести.

Секеш помолчал. Потом отстегнул что-то с пояса, протянул мне:

– Возьмите.

– Что это?

– Фонарь. Пойдете к вертолету – осветите себя. Иначе они будут стрелять…

На самом деле у русских моряков получилось. Почти. Вот это-то «почти» и губит нас.

План был довольно простой. Дождаться, пока в вертолет будут грузиться, после чего просто захватить его и улететь куда нужно. Несколько человек в качестве заложников достаточно, чтобы их не сбили в воздухе. Лишних немцев предполагалось просто оставить на земле, даже не отбирая у них оружия, чтобы они могли выжить. Уже в воздухе выйти на контакт с русским авианосцем или ТДК, совершить на нем посадку. Затем всех немцев передать командованию Флота открытого моря, не поднимая излишнего шума. Технику тоже отдать. Они чисто взяли оба вертолета, ни один из немцев не погиб. Конечно, будет скандал, и большой скандал, но приказ надо выполнять, это все понимают. А немцы не могут не оценить того, что приказ был выполнен минимально возможной силой и без лишней крови.

Но человек предполагает, а бог располагает. Они увидели идущих к вертолету людей, небольшую группу – около десятка человек, которые кого-то вели. Приглядевшись, Светляк понял: джокера. Того самого. Ублюдка, за которым они пришли, который был им нужен. Что ж, господа, извините…

– Ни слова. Можешь поприветствовать их. Одно лишнее движение – и я стреляю.

Шталмайер ничего не ответил. Он начал беспокоить Светляка – замкнулся в себе, резко перестал говорить. Когда человек говорит, он не опасен, если он молчит – значит, наверняка что-то задумал. Но сделать с этим ничего было нельзя, остается надеяться, что немцы есть немцы, рационалисты до мозга костей и они не выкинут ничего такого, в стиле японских самураев.

Группа людей была все ближе. Светляк отступил на шаг назад, его автомат стоял рядом, в темноте кабины его было не видно – по «беретте» сразу опознают чужака, с одного взгляда. В его руке был трофейный «МР7А1», с длинным изогнутым рожком на сорок патронов, из него можно было стрелять с одной руки. В другой руке была светошумовая граната – на случай если начнется пальба в салоне. Взрыв светошумовой оглушит и ошеломит всех и в то же время не причинит никому серьезного вреда. Можно будет тихо повязать всех и приготовиться к обороне.

Шталмайер помахал рукой, ему не ответили. На самом деле он попытался в пределах возможного изобразить условный жест опасности. Этот жест применялся в авиации, точнее, в палубной авиации, и означал неожиданное происшествие, прекратить все процедуры. Проблема в том, что ни Манфред Ирлмайер, ни морские пехотинцы не знали этого знака. Любой другой летчик или матрос палубной команды его бы понял, но не они. Тем более в темноте и тем более – в радости от того, что задание выполнено.

Люди подошли к вертолету. Начали загружаться в десантный отсек. Один из немцев, явно гражданский, конвоировал задержанного – он сел совсем рядом. Светляк сместился к бортовому пулемету, показывая, что он тут якобы при деле, стоит на пулемете.

И тут случилась катастрофа.

Один из морских пехотинцев задержался у аппарели. Он видел перед собой (хотя видел – для той темноты это громкие слова) человека, одетого в экипировку канонира палубной авиации, но только одного. А так как он знал всех канониров этого вертолета, он просто решил перекинуться парой слов, поделиться радостью, так сказать.

– Отто, какого хрена ты стоишь как свинья с початком в заднице? А где Клейн, куда он смотался? Приказано уносить ноги…

И тут морской пехотинец понял, что перед ним незнакомый человек. Да, у него шлем с защитой лица, куртка, оружие – все как надо, но перед ним незнакомый человек. Когда долго служишь или знаешь человека – можешь понять, он это или нет, даже в темноте, по мельчайшим признакам, которые не подделать.

– Ты кто такой? – спросил он.

Человек отступил на шаг и ткнул его пистолетом с глушителем.

– Пошел в вертолет, живо… – сказал он на отличном немецком.

Мелькнула мысль: «Террористы».

– Что?

– Эй, Франц, какого хрена ты там застрял?! – крикнули из вертолета. – Поднимайся, живо!

Морской пехотинец в этот момент начал действовать, рассчитывая на то, что крик из салона вертолета хоть немного отвлечет внимание террориста. Все-таки их очень хорошо учили, это были солдаты профессиональной армии, солдаты нации, которую называют «нация солдат». Но он не ожидал того, что перед ним будет еще лучший профессионал, с превосходящей реакцией. Как только он попытался схватить пистолет, спецназовец дважды нажал на спуск, и немец рухнул на аппарель. Одна из пуль попала в бедренную артерию, а это верная смерть в течение нескольких минут.

– Что там? Что происходит?! – крикнули из салона.

Стоявший у правого пулемета канонир ударил стоящего перед ним гражданского гранатой по голове, как кистенем, после чего выдернул чеку и отбросил гранату от себя, отворачиваясь. Немцы просто не успели понять, что происходит, до того как взорвалась граната. А после того как она взорвалась, они были уже недееспособны, взрыв в ограниченном пространстве вертолетного салона был такой, что у двоих были серьезно повреждены барабанные перепонки и все ослепли.