Текст книги "Слепящая тьма. часть 2 (СИ)"

Автор книги: Александр Афанасьев (Маркьянов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

А ночью мне приснился сон. Один из тех снов, что иногда приходили ко мне, словно укор совести – и не было от них никакого спасения…

Картинки из прошлого

Литовская ССР, Вильнюс

Телецентр

Ночь на 13 января 1991 года

Зимняя непроглядная ночь накрыла город своим черным покрывалом – но спокойствия не было. На какое то время город словно замер перед ударом – но напряженность сохранялась, она висела в воздухе, заражая всех ядовитым безумием…

Улица плыла в тягучем тумане – словно ты пытаешься бежать в воде. Была зима, католическое рождество прошло, настало время христианского – но снега в этом мрачно-торжественном городе не было. Только гулкие улицы, старинные дома центра, идущие навстречу люди, которым нельзя дать запомнить себя в лицо, привлечь их внимание…

Все правильно – именно этот перекресток, который показали мне на фотографии, а вон и тот дом. Теперь надо было пройти сто пятьдесят метров, войти в первый подъезд, подняться на последний этаж, открыть ведущий на крышу люк – дужка замка заранее подпилена и нужно совсем небольшое усилие, чтобы его сломать. Я – призрак, тень, меня нет, и никогда не было, просто не могло быть в этом городе. И люди вокруг – словно серые тени на черном покрывале ночи, едва подсвеченные болезненно-желтым светом окон и уличных фонарей…

Время теней…

На улице было и в самом деле неспокойно – ночью так не бывает. Ночью люди – те, кто не достиг еще своего дома, обычно идут, предвкушая встречу с семьей, вечерний ужин. От них не исходят волны страха, неуверенности, злобы. А здесь от тех, кто попадался мне навстречу – исходило именно это – словно разлитое в воздухе электричество накатывало на меня волнами с каждым прохожим, поднимая дыбом все волоски на коже. Люди спешили, шли суетно и быстро – они целенаправленно шли на разлитое за домами зарево, на костер, они стремились дойти туда, окунуться в разъяренную толпу, чья ярость умело подогревалась незримыми кукловодами, они хотели слиться с толпой, пропасть в ней, исчезнуть. Те, что шли навстречу были пешками, чье место на шахматной доске на эту ночь было определено незримыми гроссмейстерами. Центр города, площадь перед бетонной иглой телецентра, протыкающего пространство и уходящего куда-то вверх, в темные небеса… Они были пешками – я же был ферзем и задача моя, и еще нескольких человек была совсем другой – достичь заданной снайперской позиции и выйти на связь с координатором, находившимся где-то на площади. Координатор был королем – а вот гроссмейстеров, разыгрывающих эту шахматную партию, никто не знал. И вряд ли когда-нибудь узнает…

На мгновение замерев, я огляделся – за мной никто не шел, пешки не обращали на ферзя никакого внимания, как и было положено по правилам этих шахмат. Перехватив в другую руку потрепанный чемоданчик, я свернул к нужному подъезду и только потянулся к ручке двери – как дверь распахнулась…

– Извините…

– Чинить, что ли?

– Да, да… – в критической ситуации, пока ты не понял, что происходит, лучше со всем соглашаться…

– Так чините! Ведь уже второй день течет! Дармоеды!

Еще одна пешка. Пожилая женщина лет семидесяти, в черном пеплом пальто и дешевых очках – странно, но мне она почему то напомнила… воробья. Да, именно воробья… Отступив в сторону я пропустил воробья на улицу, вошел в подъезд, на секунду замер. Биополя человека, тем более нескольких в замкнутом пространстве сильно влияют на энергетику места, нужно только уметь это почувствовать. А это – несколько человек в темном вильнюсском подъезде, для меня – сигнал беды, сигнал провала. Пешки вряд ли могли справиться со мной – но были ведь и другие фигуры – чужие! И какие бы договоренности не были достигнуты между ведущими партию гроссмейстерами – они могли в любой момент быть нарушены. Тогда рядом с клеткой шахматной доски, где должен был стоять я, могли появиться чужие фигуры – и каждый выкручивался бы сам как мог. В отличие от обычных, классических шахмат, в этих фигурам иногда давалась определенная степень самостоятельности – например, попытаться выжить несмотря ни на что, несмотря на то, что твой гроссмейстер сдал тебя, пожертвовал тобой как фигурой и на клетке доски, которая по праву была твоей, теперь находится противник. Такое тоже может быть – но сейчас этого не было. В подъезде было темно, тихо, пахло почему-то капустой. Опасности – наручников, пистолета в лицо, ярости рукопашной схватки на узкой лестнице – не было…

Отпустил дверь – и она гулко захлопнулась, влекомая пружиной. Стараясь не шуметь, и не задерживаться перед окнами и глазками дверей, преодолевая этаж за этажом, пошел наверх…

Замок был подпилен даже сильнее, чем нужно было – стоило только прикоснуться к нему, и дужка переломилась, лопнула в руках, замок повис на проушине. Стальные перекладины ступеней вели вверх, из теплого полумрака подъезда на пронизывающий ветер крыши, освещенный разгорающимся на площади безумным костром. Откуда-то сверху, из ледяного сумрака, на меня, на всех нас смотрели кукловоды, ожидая пока каждая фигура на шахматной доске займет свое, отведенное ей в этой трагедии место. Без этого игру начинать было нельзя…

Снега не было – но ветер с лихвой компенсировал его отсутствие, его цепкие лапы забирались под одежду, отнимая остатки тепла. Было холодно, скорее даже не холодно, а промозгло – до мурашек, до дробного стука зубов. Русская одежда, так называемый "ватник" висела комом, словно свалявшаяся, с колтунами шерсть на замерзшей лохматой дворняге, отчаянно жмущейся к подъезду в надежду урвать хоть толику тепла. Мы тренировались в разных местах, в том числе и на Аляске, где снег не сходит зимой – но почему-то именно сейчас я промерз до костей, до нутра. Крыша была покрыта не гремящим при ходьбе скользким железом, а каким-то черным, похожим на асфальт материалом. Здание было господствующим над этой местностью, если не считать телецентра – но все равно я не шел. Я полз по этой крыше, приближаясь к точке, откуда можно будет стрелять. Руки тоже замерзли – тонкие вязанные "варежки" от холода ни черта не спасали – а приходилось еще и опираться на руки, продвигаясь вперед. Черный край парапета неудержимо манил, за ним неосторожного ждал черный зев девятиэтажной пропасти. А еще дальше бурлила площадь – капище, где сегодня будет принесена жертва. Много жертв – ибо любая шахматная игра невозможна без того, чтобы жертвовать фигурами. Сколько же сегодня надлежало принести жертв – решал не король и даже не гроссмейстеры. Решали мы, ферзи, расположившиеся в стратегически важных точках над площадью – то ли шахматной доской, то ли языческим капищем, то ли сценой театра. Это была наша власть – приносить пешки в жертву и от нее нельзя было отказаться – иначе мы не были бы ферзями…

Из ящика одна за другой появлялись странного вида детали – руки неумолимо и споро работали, словно по волшебству превращая куски стали и дерева в красивое и грозное оружие. Собранное вручную творение безвестных мастеров из какой-то американской оружейной компании. Длинный, толстый ствол, полуавтоматический механизм как у Драгунова, полностью съемный приклад. Делалось такое оружие вручную и патроны к нему – русские 7,62*54 – тоже набивались вручную. Инструмент – подобный каменному ножу языческого жреца или скошенному ножу гильотины, инструмент палача, не воина. Впрочем, здесь не было ни палачей, ни воинов. Была тень – еще один кусок черноты на крыше, причудливая игра света и тьмы…

Рядом с винтовкой лег пистолет – странный, громоздкий, с длинной рукояткой и плавными линиями. Изящный, точный, с автоматическим режимом стрельбы – их выдали нам только сегодня утром. Крайняя мера на случай, если что-то пойдет не так… Последним, рядом с собой я положил увесистый прямоугольник рации с мигающей зеленой кнопкой, едва различимой в темноте шкалой настройки и удобным колесиком для настройки. Эфир привычно шумел, стрелял помехами, сквозь неумолкающий треск которых прорывались сигналы беды. Этим каналом русские не пользовались – словно специально оставили его для нас…..

– Главному – Третий на месте. Готов.

– Принял!

Капище… Арена для гладиаторских боев, которая еще не окропилась кровью – но уже замерли в предвкушении патриции и сходятся на золотистом песке Колизея бойцы. Площадь беды…

Принесение жертв – это всегда зрелище. Зрелище, которое будит в нас древние, темные, неподвластные нам инстинкты, заставляет жадно смотреть на бьющуюся в агонии жертву, не пропускать ни единого мгновения из ее страданий. Зрелище, что в Средние Века доступно было всем, сейчас же – лишь немногим. Но то зрелище, свидетелем которого нам предстояло стать, можно было видеть раз в тысячелетие – ибо здесь, на площади, предстояло убить не человека – предстояло убить страну. Державу. Империю…

Освещенная мерцающим светом фар, костров и уличного освещения посреди кровавого капища жертвенным столбом высилась башня Вильнюсского телецентра, ее верхние этажи терялись в ночной тьме – и со всех сторон она была окружена зыбким людским морем. Развевались какие-то флаги – ни одного красного, какие то странные, похожие на радугу или на флаг какого-то маленького бананового государства, люди пытались возводить баррикады. Где-то в стороне, на самом краю площади перед телецентром, ночь была расцвечена синими всполохами милицейских машин – маяком беды…

– Главный – всем! Доложить о готовности по порядку…

Четкие, короткие, рубленые фразы сменили сумятицу помех, дождавшись очереди, внес свою лепту и я. Ферзи на позициях…

– Главный – всем внимание! Начинаем работать по условному сигналу! Рации на прием, оставаться на частоте два.

Тени появились в Вильнюсе, когда уже было неспокойно. Несколько сотрудников ЦРУ и спецгруппа из «команды 6» спецназа ВМФ США, все под видом моряков торгового флота. Прибыли из Финляндии, на зафрахтованном грузовом корабле – и так же должны были уходить. Если удастся…

Задачу поставили только утром двенадцатого, все делалось в спешке, ситуация менялась с сумасшедшей скоростью. Восемь снайперов с наступлением темноты должны были рассредоточиться и окружить телецентр, где ожидались массовые столкновения демонстрантов с армией и милицией. После прибытия подразделений советской армии снайперы должны были открыть огонь – прежде всего по офицерам. Разрешалось также стрелять и по гражданским – в общем, нужно было сделать все, чтобы спровоцировать столкновение демонстрантов с военными. Оружие было под советские патроны – для того, чтобы в произошедшем можно было обвинить советских военных…

Лишних вопросов никто не задавал и в правомерности приказа не сомневался. В конце концов – мы были на земле Империи Зла – и должны были сделать все, чтобы ее уничтожить…

– Главный – всем! Вспышка, повторяю – вспышка! Зеленый свет!

Сигнал…

Первым на площади появился танк – он медленно выплыл из окружающего площадь полумрака, словно какое-то доисторическое бронированное чудовище, совершенно неуместное здесь, в большом современном городе, в только что наступившем последнем десятилетии двадцатого века. Танк повел орудием, словно оглядывая поле предстоящего сражения. Передние ряды толпы в едином порыве отшатнулись назад – но сзади напирали, не давая уйти – и людское море, колыхнувшись, еще больше приблизилось к танку…

Второй танк взял чуть левее, по пути легко, словно банку из под шипучки смяв попавшую под гусеницы легковую машину – и тут толпа не выдержала, начала колыхаться, распадаться на молекулы, на атомы. Танк в городе – это само по себе страшно, а когда танк идет на тебя пусть и со скоростью пешехода… Танки наступали на площадь, на колышущуюся людскую массу, освещенные прожекторами и кострами, они не стреляли – но Молох уже ждал жертвоприношений, и площадь должна была окраситься кровью…

Следом за танками, рыча моторами, на площадь выползали крытые армейские грузовики, с них прыгал десант, разворачиваясь и готовясь к штурму телецентра. Казалось я был там, на этой самой площади, в скопище белых и черных пешек, перемешавшихся на этой дьявольской доске, разъяренных, ненавидящих друг друга – хотя и черные и белые были сынами одного народа и лишь безумный гроссмейстер раскрасил их в черные и белые цвета и бросил умирать на этой площади…

Со стороны десантников застучали автоматы – со стороны это было похоже на трещотку шарманщика, красные трассы распороли небо. Толпа немного отхлынула…

Огонь…

Линии прицела метались, выбирая жертву там, среди пешек на площади. Этот? Или этот? Приказ был не убивать гражданских, а только ранить. Пешки, оставшиеся в живых, должны были говорить – обо всем, кроме гроссмейстеров…

Выстрел…

Высокий молодой парень в кожаной куртке – он размахивал каким-то странным, цветов радуги флагом, древко которого заканчивалось зловеще поблескивающим острым стальным наконечником. Пешка, которая изо всех сил хочет стать ферзем и которую нет, даже не гроссмейстер – судьба принесла в жертву. Пешка, которой ферзем стать уже не суждено…

Пуля попала в бедро – и демонстрант рухнул на грязный асфальт, выронив флаг. Толпа глухо заворчала, в наступающих солдат полетели бутылки и камни…

Спецназ

Черные ферзи, стоящие на другой стороне доски. Советский спецназ был здесь – хотя он был одет в обычную форму Советской армии – но бронежилеты и, самое главное – специальные пулестойкие каски с забралом, каких у обычных мотострелков не бывает, говорили о многом. Командовал ими среднего роста, плотный офицер, он постоянно передвигался – и ни один из ферзей не мог атаковать его, выбить с доски. Адскими вспышками громыхнули взрыв-пакеты и пока толпа не пришла в себя – спецназовцы, разбившись на группы по несколько человек, отмахиваясь руками и прикладами, врезались в людское море, прокладывая путь к осажденной башне телецентра…

– Третий, четвертый, пятый – работать по противнику! Остальные – свободная охота…

Пуля врезалась прямо в толпу – но скучившиеся люди невольно стали лучшей защитой для спецгруппы, прорывающейся к зданию. Там, где шли бойцы спецназа, черное людское море волновалось, мелькали кулаки, палки – но сделать точный выстрел было просто невозможно…

Шанс был только один – у самых дверей телецентра был ярко освещенный парапет, людей там не было – а пройти в здание, минуя его, было невозможно. Его надо было проходить на рывке – но не каждый мог это сделать пробившись через людское море. И когда громоздкие фигуры в зеленом показались в лучах света – прогремели выстрелы. Один из спецназовцев, дернулся, упал – но мгновенно вскочил и снова побежал – а через секунду вся штурмовая группа уже скрылась в дверях телецентра…

– Пятый! Пятый, внимание! Опасность в твоем секторе!

Метка прицела замерла на одном из окон, за которым угадывалось движение – и плюнула смертью. Освещенное неверным светом костров и фар, стекло мгновенно покрылось паутиной трещин с аккуратной черной дыркой посередине…

– Второй – внимание всем! В секторе пятого движение! Пламя!

Ферзи черных начали контратаку – игра была им уже понятна и о нашем присутствии они знали. Промедлил пару секунд, выискивая новые цели за стеклами – а когда просек, было уже поздно…

– Трупы где? Мне нужны трупы! Синий, белый, что копаетесь?

– Будем через три минуты, в морге задержались…

– Хорошо

– Главный, я – сектор три. Журналистов скорее ко мне, здесь кого-то танком раздавило.

– Я седьмой. Пятый выбыл, пятый выбыл. Главный, смените частоту.

– Всем на частоту шесть.

Игра шла по максимальным ставкам – сигнал «пламя» означал зачистку. Зачистке подлежал любой – при угрозе пленения противником. Как бы мы ни были подготовлены для действий на территории противника в условиях особого периода, правила были просты и незамысловаты – ни один из нас, ни один из спецгруппы не должен был попасть в руки противника живым. Если станет известно, что в акции участвовал хоть один американец – это станет катастрофой. Поэтому любой из нас должен был ликвидировать любого из своих сослуживцев, если тот попал или может попасть в плен. Такова была игра…

– Главный – я Второй. Сектора два и четыре – опасность…

Фактор внезапности был отыгран полностью – ферзи черных, попавшие под огонь, в любой момент могли начать поисковую операцию. По сути, они уже ее начали. Раненые и убитые – и военные и гражданские, попавшие в мясорубку геополитической шахматной игры, сломанными куклами истекали кровью на площади под беспощадным светом прожекторов. Это были пешки, отброшенные с доски и теперь бессильно лежащие рядом с ней. Отыгравшие, выполнившие свое предназначение фигуры. И будут они жить или умрут – это уже никого не волновало…

– Главный всем – отход! Эксфильтрация, вариант три!

– Третий! Третий, опасность! Третий, внимание, слева!!!

Я дернулся – пытаясь успеть, сменить длинную снайперскую винтовку на АПС – и…

– Черт – тихо, тихо…

Лицо Старого было едва заметно во мраке…

– Что? – я все еще не понимал, что происходит, где я. Перед глазами стояли танки и переполненная людьми площадь…

– Нормально все. В Афгане мы, понимаешь… В Афгане. Вспомнил?

И тут я вспомнил – и где я, и что я тут делаю. Привстал – и меня вдруг затрясло как в лихорадке. Намертво сжал зубы, чтобы ничем не выдать своего состояния.

– Что с тобой?

– Нормально… – взглянул на часы – до моей смены было еще полчаса, но спать я уже не мог…

Афганистан, провинция Нанхаргар

Окрестности Хела

21 июня 2008 года

Просыпался тяжело. После того, как отдежурил свою смену, снова завалился спать, проспал два часа – и подскочил, словно укололи иглой в мягкое место. Снова трясло как в лихорадке, липкий, холодный пот – как будто заболел. Жара, духота – хоть помирай. Взял аптечку, сожрал две таблетки – аспирина и антибиотик еще – полегчало немного. Блин, если так и дальше будет…

Остальные уже проснулись и обживались в здании как могли. Спецназ вообще может обжиться в любом, даже самом неприспособленном для этого месте. Это пехота пошла в атаку, вышла на намеченный для нее рубеж – и ждет, пока интенданты лагерь соорудят, быт наладят, пока повар жрать приготовит. А в спецназе – как ты сам обустроился – так и жить будешь, никаких интендантов нет…

Первым делом, проверили всю окружающую местность на наличие мин, две нашли и сняли. Итальянские противопехотные мины, опасная штука, могли бы вчера напороться. В этой неприветливой, каменистой земле мин вообще – миллионы, а карт минных полей давно и нет.

Прямо в здании оборудовали два помещения – в бывшей столовой (здание строили по советскому проекту, а там обязательно столовая должна быть) оборудовали что-то типа походной кухни, в соседнем помещении – как смогли, заделали оконные проемы и затащили туда весь скарб. В открытую с оружием ходить было нельзя – но все оружие мы достали, как смогли (без стрельбы) проверили и зарядили. Большую часть оружия перенесли на второй этаж, там у нас что-то типа комнаты отдыха будет, там же и оружие пусть лежит. Поближе к рукам.

Оборудовали ослятник. Кстати, почему я про ослов так долго молчал…. Видели бы вы этих тварей – дико орущих, загадивших вертолет и машину, склочных, тупых – поняли бы. Таскать их – ведь ни в вертолет, ни в машину они не идут, пришлось связывать и перетаскивать. От самого слова "осел" тошнит уже…

Оставалось только одно – купить пару машин. Причем сделать это надо было срочно…

Но первым делом мы купили себе местную одежду – если хочешь выжить, не выделяйся на общем фоне. Прямо там купили, на местном базаре в Хеле – вообще, рядом с дорогой в каждом населенном пункте было два бизнеса, от которых кормилась вся деревня – стоянка для дальнобойщиков и базар, на котором в основном торговали для тех же дальнобойщиков и солдат НАТО. Это, да выращивание опиумного мака – вот единственные доступные источники дохода для трех четвертей жителей страны. А, нет, забыл еще один источник – талибы платили за участие в налетах и подложенные на дорогу фугасы…

Одежду купили самую обычную, в какой ходят афганцы – серые камисы, длинная рубаха. Поверх всего этого – толстая вязанная накидка из овечьей шерсти, которую используют в горах – и как одежду, и как матрас и как одеяло. В ней можно спать даже на снегу. Афганцы довольно быстро переориентировались на обслуживание покупателей, у которых есть деньги – поэтому нашлись как раз подходящие для нас размеры. Ботинки оставили те, в которых мы приехали – большая часть афганцев ходила в таких же. Вообще, большую часть имущества НАТО, поступавшую в страну, вскоре можно было приобрести в любом дукане…

Прокатиться до Джелалабада решили вдвоем – я и Седой. Оба знаем русский язык, то что на афганцев не похожи – так мало ли народа сейчас по стране мотается. Если попадаем в руки какого-нибудь патруля НАТО – говорю я, если нужно будет пообщаться с афганцами – говорить будет Седой. Он пушту знает – хоть и в пределах офицерского разговорника, а знает. Я же не знаю пушту совсем…

Переоделись – надели свежекупленную афганскую одежду – оказалась непривычной, но удобной. Странно – но несмотря на то, что она была теплой – жара в ней почему то не так чувствовалась. Из оружия взяли с собой два складных ножа – почему то их не воспринимают как оружие в отличие от обычных, нескладных. Хотя опытный человек и со складным ножом дел наделает – не разгребешь. Я надел под куртку пластиковый пояс с деньгами – сколько стоят здесь машины, я не знал, может меньше – а может и больше чем в Пакистане. Еще немного рассовал по карманам – чтобы не светить пояс без необходимости. Единственное, в чем я был уверен – что здесь примут доллары. Самое гениальное изобретение американской цивилизации – это, конечно же, доллар…

Мы неспешно шли вниз, направляясь к дороге, серой змеей тянущейся вдали. Слева тек какой-то ручей и женщины – невысокие, закутанные в черные покрывала, похожие на каких-то диковинных птиц, набирали воду в кувшины. Водопровода здесь никогда не было, а труд наносить из речки воду для семьи лежал на женщине. Слева играли чумазые, почти голые несмотря на прохладную погоду дети…

– Ничего здесь не меняется… – тихо, по-русски проговорил Седой

– Тогда было так же?

– Да. Здесь вообще ничего не меняется. Возможно, и не изменится никогда…

Настроение было хреновое…

– А зачем вы тогда сюда пришли? – поинтересовался я

– А вы зачем?

А действительно – зачем? Можно было начать нести всякую чушь про то, как мы всеми силами приближаем момент торжества демократии во всем мире – но эта чушь хорошо проходит в уютной телестудии где-нибудь в Вашингтоне. А здесь – стоит только посмотреть на это на все – на нищие хижины, на чумазых детей, на женщин, на вереницу чихающих и кашляющих дымом машин вдалеке на дороге – и сразу становилось ясно, что кому-кому – а местным жителям демократия наша и нахрен не нужна…

– Потому что придурки – честно ответил я – сами придурки и "ДаблЮ" – придурок из придурков, который не может пройти мимо кучи дерьма без того, чтобы не наступить в нее. Но ты не ответил на мой вопрос…

– Знаешь, сколько мы поставили сюда тракторов? – внезапно спросил Седой

– Сколько?

– Больше пяти сотен. И строили мы здесь – половина домов, которая здесь выше одного этажа, построена нами. Они стреляли в нас – а мы строили. В основном бесплатно. И не только здесь.

– Так на кой же черт вы это делали? – изумился я

– Потому что мы русские…

С попутной машиной все оказалось проще простого – на поднятую руку с зажатой в ней десятидолларовой бумажкой остановился первый же грузовик. Даже не знаю, какой марки был этот грузовик – по моему, когда то он был «носатым» длинным трехосным Мерседесом семидесятых годов выпуска – в теперь превратился в нечто, отдаленно напоминающее филиал индийского храма. Водитель – пожилой на вид афганец в зеленой армейской НАТОвской куртке со споротыми шевронами посмотрел на нас…

– По-русски ни слова! – шепнул Седой и направился к водителю. Глотая дорожную пыль вперемешку с дизельной гарью, которая над трассой буквально висела, я направился следом…

Последовали короткие переговоры с водителем – из всего, что я услышал понял только слово Джелалабад. После нескольких фраз Седой удовлетворенно кивнул и повернулся ко мне…

– Двадцать долларов с каждого…

– Ты уверен, что эта развалюха вообще доедет? – спросил я по-английски, с подозрением вслушиваясь в шум работающего двигателя, больше напоминающий кашель чахоточного больного

– Другие здесь не лучше…

Отдал сорок долларов – афганец поглядел каждую засаленную купюру на свет (вот придурок, как будто кто-то будет десятки подделывать…), и только после этого молча показал на сидения рядом с собой…

Один за другим мы забрались в кабину – и только тогда я понял, чем будет путешествие до Джелалабада. Пыткой, не иначе…

Воняло в кабине так, как будто здесь совсем недавно кто-то сдох. Сдох – да так тут и остался. Ужасная смесь запахов застарелого пота, мочи, овчины, лежащей за сидениями, какого-то местного "освежителя воздуха", болтавшегося на веревочке перед лобовым стеклом наряду с колокольчиками и еще какой-то дрянью. Дышать полной грудью было просто невозможно, к горлу тут же подступала тошнота. Рев мотора был не самой большой проблемой – он действовал на нервы только тогда, когда водитель газовал. А вот коробка передач, в которой давно износились в хлам все шестерни, выла как банши ( в ирландском эпосе это дух смерти, своим воем предвещающий смерть – прим автора) зимней ночью под дверью. Она была настолько изношена, что водитель постоянно придерживал рычаг переключения скоростей рукой – иначе включенная передача выскочила бы. Из дешевого китайского приемника лилась какая-то арабская мелодия. Удивительно – но водитель всего этого кошмара не замечал, он даже улыбался, довольный тем что на ровном месте заработал сорок долларов…

Сцепив зубы, я уставился вперед, стараясь запомнить в деталях борт идущего в нескольких метрах впереди грузовика. По моему опыту, такое вот занятие для ума – легкое и бессмысленное – лучше всего помогало скоротать время…

Афганистан, провинция Нанхаргар

Джелалабад, рынок

21 июня 2008 года

Рынок в Джелалабаде, как и в любом другом афганском городе, был расположен в самом центре города, в новом районе – к нему надо ехать по главной улице, сначала слева будет гостиница «Спингар», единственная нормальная в этом городе, потом бывший королевский дворец, расхлестанный авиаударами до состояния руин. Дальше будет небольшая площадь со стоянкой такси – поворачивайте направо и как раз через пару сотен метров попадете на рынок. Судя по архитектуре, раньше тут были построенные русскими жилые дома – теперь же афганцы их приспособили для нужд рынка. Первые этажи переделали под лавки, на вторых часто были склады товара и жилища для семей торговцев, на остальных этажах, если они были целыми после бомбежек и обстрелов – жили люди. Как и на любом базаре, на джелалабадском было людно, шумно и весело…

Знаете, что больше всего поразило меня рядом с этим базаром? Автомобили! Прямо в ряд были припаркованы, один за другим несколько белых и черных внедорожников. Все японские – Тойота ЛандКрузер 200 и Ниссан Патруль. Последние модели, насколько это возможно для этой страны ухоженные, запыленные. На всех дополнительные антенны, на антеннах висят зеленые лоскуты, на одной из машин и вовсе – словно наглый вызов болтается черный ( прим автора – черный цвет, это цвет движения Талибан).

– Наркомафия… – упредил мой вопрос Седой – похоже, тут как торговали, так и торгуют…

– А машинами здесь торгуют?

– Жди здесь. Сейчас узнаем, где…

Черт… Хреново вообще – оказаться посреди незнакомого, да еще мусульманского города, да еще если при тебе несколько десятков тысяч долларов, а из оружия – один нож. То и дело я ловил на себе настороженные, явно недружелюбные взгляды, оставалось только прижаться к стене спиной и ждать…

Седой появился внезапно – он вообще обладал талантом пропадать и появляться внезапно. Раз – и есть человек. Раз – и он растворился в толпе и ты его не видишь, хотя отошел он от тебя всего-то на десять шагов. Полезный талант…

– Пошли. Там…

От дилерской стоянки даже самого захудалого американского автомобильного дилера это место отличалось сильно. Скорее оно было похоже на гибрид автомобильной свалки и музея раритетных машин…

Господи, Датсун ( прим автора – когда-то под этим брендом продавались машины Ниссан)… Сейчас уже и марки-то такой не знают. Моей первой машиной был именно Датсун, я купил его – как сейчас помню – за три с половиной тысячи долларов. Маленькая, дешевая японская машина, каждый раз перед тем как завестись, она долго, секунд десять раздумывала, но потом все-таки зажигание схватывалось. Такую машину можно найти разве что в автомобильном музее – а здесь она стояла на продаже. Оба крыла были оранжевыми и сильно отличались от грязно-белого кузова. Не было заднего стекла – а в некоторых местах на кузове были видны плохо заделанные дырки от пуль….

Автомобилями торговали чуть в стороне от рынка – там снарядами полностью разрушило один дом и половину второго – таким образом, там получилось свободное место. Кое-как разровняли, поставили два ряда машин – подходи, выбирай…

На первом месте был старые, по десять и более лет машины – русские Газ-21, Лады, которые русские почему-то называют "Жигули". Был еще малоизвестный на западе "Москвич" с большими квадратными фарами. Два УАЗ-469, русских джипа, причем на каждом – снят тентовый верх, а сама машина подготовлена для установки на нее пулемета. Еще несколько японских машин, по возрасту еще старше русских…

Немногим меньше старых русских и японок было китайских автомобилей. Джипы и пикапы, с маломощным мотором, кузова с пятнами ржавчины уже при выходе с заводского конвейера, адский запах какой-то пластмассы в салоне. И дорогие – от тридцати тысяч долларов… В общем и целом – хорошего мало, в США за те же деньги можно купить машину на порядок лучшую…

На Востоке всегда так – на виду стоит товар похуже, ценой поболее. И продавец – невысокий, коренастый, бородатый афганец в НАТОвском камуфляже вон как хитро смотрит…

– Передай – попроси я Седого – что я не вижу здесь того, что мне нужно. Если эта лавка такая бедная, с таким плохим товаром – то я, пожалуй, пойду и куплю то, что мне надо в другом месте…

На дикой смести русского и неизвестного мне языка, видимо пушту Седой сказал то, что я хотел – и торговцу это не понравилось. Всплеснув руками, словно перед молитвой, он затараторил со скоростью пулемета…

– Уважаемый Ахметали говорит, что лучшего товара, чем у него не найти во всем Джелалабаде…

– Пока я не вижу того, что мне нужно… Объясни ему, что нам нужно – хороший полноприводной автомобиль армейского образца, в который смогли бы поместиться мы все…