Текст книги "Божественное свидание и прочий флирт"

Автор книги: Александер Макколл Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

СВИДАНИЕ ТОЛСТЯКОВ

Он стоял перед дверью, рассматривая маленькую медную пластину чуть выше звонка. В том, что место выбрано правильно, сомнения не было, но он ожидал чего-то большего, нежели почти безымянной таблички. Впрочем, в этом был признак хорошего вкуса и предосторожности, что тоже немаловажно. Здесь и впрямь требуется чувство такта; а что касается безвкусицы или вульгарности, так этого уж точно не бывает у таких людей.

Он позвонил и стал ждать, ненароком бросив взгляд на объявление, которое кто-то прикрепил к стене: «УБОРКА ЛЕСТНИЦЫ. ЕСЛИ ПОДОШЛА ВАША ОЧЕРЕДЬ, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ЗАБУДЬТЕ, ЧТО ВЫ…»

– Мистер Макдональд?

– Да.

Она улыбалась ему без особого энтузиазма, но вполне достаточно, чтобы он почувствовал себя непринужденно.

– Входите. Мы вас ожидали.

Он проследовал за ней по короткому коридору в кабинет, откуда открывался вид на площадь. Лето было в разгаре, и деревья за окном напоминали качающийся занавес темно-зеленого цвета. Он огляделся. Кабинет, между прочим, личный. На шкафу для картотеки – ваза с цветами, свежими гвоздиками. Гвоздики: да, в самом деле. В таком месте предполагаешь увидеть розы, но это было бы слишком обыденно.

– Пожалуйста, садитесь.

Сама она села за стол и открыла заранее подготовленную папку.

– В анкете вы не так уж много рассказали о себе, – заметила она.

Он взглянул на лист бумаги в ее руке и узнал свое небрежно составленное письмо.

– Мне трудно говорить о себе, – произнес он. – Думаю, для вас это не секрет.

Она кивнула ему, неопределенно жестикулируя правой рукой, как будто хотела сказать: конечно, мы понимаем; здесь все в одинаковом положении.

– Видите ли, – начала она, – мы хотим, чтобы все получилось как надо. Знакомить людей с радикально разными взглядами на жизнь – не самая лучшая идея. Даже небольшое различие в музыкальных предпочтениях может драматически отразиться на отношениях.

– Как у Джека Спратта и его жены, – выпалил он и запнулся. Слова вылетели сами собой, но он тут же сообразил, что пример выбран неудачно. Джек Спратт не ел ничего жирного, а его жена – ничего обезжиренного.

Впрочем, она не обратила на это внимания.

– В нашем случае, – продолжила она, – есть хорошая отправная точка. Размышляя, как помочь более крупным людям, можно избежать того, что некоторые воспринимают как трудность. Люди одинаковой комплекции, по крайней мере, начинают с одного и того же.

Он кивнул. Да. Вот поэтому он их и выбрал. Возможно, ему не следует говорить все, что он думает, надо подбирать слова. Ведь это брачное агентство для толстых людей. Свидание толстяков! Да, именно так! Что бы она сказала, посмей он произнести такое вслух? Наверняка бы вычеркнула его из списка клиентов, как человека с тяжелым характером или заниженной самооценкой.

– Сейчас у меня имеется для вас несколько подходящих вариантов, – сообщила она, глядя на него поверх очков-половинок. – Кстати, есть одна леди, очаровательная женщина. Я ее хорошо знаю. У вас с ней общее увлечение – опера. Она уже была замужем, но, как ни печально, сейчас разведена. Хотя в этом нет ее вины.

– Ничего подобного, – возразил он. – В этом всегда виноват тучный человек.

Она нахмурилась, но спустя мгновение улыбнулась.

– К очень крупным людям относятся порой ужасно несправедливо, – согласилась она. – Так, несомненно, было и в этом случае.

Они беседовали еще несколько минут. Она налила ему кофе из высокой белой кофеварки и предложила изысканное шоколадное печенье. Он прихватил сразу два и тут же извинился.

– Кажется, я взял два, – сказал он.

Она махнула рукой.

– Берите, пожалуйста. Не стесняйтесь. У меня тоже слабость к шоколаду. Это наш общий маленький недостаток.

Он стоял возле театра, нервно поглядывая на часы. Во время разговора по телефону она сказала, что может немного опоздать, но он не предполагал ждать пятнадцать минут. Если они не поспешат, то не успеют к началу оперы, и их не пропустят в зал до первого антракта. Такая перспектива его смущала. Как тогда развлекать ее первые несколько минут, когда еще чувствуется неловкость. Прогулка к оперному театру, по крайней мере, заняла бы их.

Но тут она как раз приехала, ловко выбравшись из такси, в сверкающей блестками голубой накидке.

– Эдгар?

Он чуть подался вперед и пожал ей руку.

– Нина?

Она задержала его руку на несколько секунд дольше, чем полагается.

– Я вас узнала, – проворковала она, а потом добавила: – Извините, пожалуйста, за опоздание.

На мгновение он задумался. Каким образом она его узнала? Ее мог ожидать совершенно другой мужчина – на улице полно народу, – но потом понял, в чем дело. Он был единственным, кто стоял перед театром, да и кого еще могли прислать из брачного агентства для толстяков. Такое вот простое объяснение – непередаваемо угнетающее.

Они вошли в здание театра. Там, как обычно, собралась толпа поклонников оперы, среди которых были знакомые лица. Он видел в этом утешение и пользу. Она заметила, что люди кивают ему и машут рукой. Я кое-что собой представляю, думал он. В городе меня знают.

– Смотри, толстяк Макдональд, – шептал один мужчина своей жене. – Хороший парень. Хотя с трудом передвигается.

– Ты с ним знаком? – спросила жена, тоже шепотом. – По работе?

– Нет, со школы. Он на год старше меня. Мы постоянно обзывали его и издевались – ну, знаешь, что обычно творят мальчишки. Для него это было жуткое время, бедный парень. Надо пригласить его к нам на ужин в качестве возмещения за тот период.

– Нет, я не могу, сейчас не получится. У меня так много дел. Может, на следующей неделе, например…

Во время антракта беседа завязалась легко. Он был доволен, что нет неловкости, которая нередко возникает в такой ситуации. Все казалось вполне естественным.

– Должна признаться, я немного волновалась, – сказала она. – У меня до этого было только одно или два знакомства через агентство. Прежде мне не приходилось прибегать к этому.

Он взглянул на нее.

– И я никогда не бывал там раньше. Никогда.

– Вероятно, вы тоже очень нервничали. – Она игриво ткнула его в бок. – Ну, признавайтесь!

Он рассмеялся.

– Думаю, да. Никогда не знаешь, как все сложится.

– А сложилось совсем неплохо, – заметила она. – На самом деле все просто.

Когда закрылся занавес, они вышли через боковую дверь и энергично направились вниз по улице к итальянскому ресторану – он заранее заказал там столик. Это место ему порекомендовали друзья, объяснил он, а они-то знают, где лучше всего поужинать после спектакля.

– О! Замечательно! – воскликнула она. – Великолепная идея, как провести вечер во вторник!

– В понедельник, – поправил он.

Оба рассмеялись.

– Ну, если желаете, во вторник тоже… – Тут он осекся. Нет. Нельзя так поспешно снова приглашать ее на свидание. Должен пройти период размышлений, несколько дней, прежде чем позвонить ей по телефону и сделать приглашение. Именно так ему говорили в агентстве.

«Не пытайтесь подгонять события, – предупреждали его. – У вас достаточно времени, чтобы все обдумать. И женщинам не нравится, когда их торопят. Просто подождите, вам обоим нужно взвесить свои чувства».

Хозяин ресторана провел их к столику и учтиво пододвинул ей кресло. Она заказала бокал хереса, а он – джин с тоником. Потом они просто сидели, глядя друг на друга.

– Я люблю Италию, – сказала она. – Не могу дождаться, когда снова поеду туда. Флоренция. Сиена. Верона.

– Рим, – подхватил он. – Венеция. Болонья.

– Ах, Перуджи, Урбино.

Они умолкли на мгновение, обдумывая, что бы еще сказать.

– Однажды я там снял дом, – прервал молчание он. – Поселился в нем и два месяца бездельничал, часами сидел на террасе и читал. Запоем.

– Надо же!

– А вечерами шел на площадь и наблюдал за наблюдающими.

– Они удивительные, – подтвердила она, – эти итальянцы. Я от них в восторге. Они поразили меня.

Снова повисло молчание.

– Вам нравится итальянская кухня? – спросил он. – Я обожаю.

– О, я тоже, – ответила она. – Какие приправы!

– И оливковое масло, – добавил он. – Ничто не может сравниться с оливковым маслом, ему нет замены.

– Эдгар, я с вами полностью согласна. Нет ничего лучше. Достаточно один раз отведать свежего оливкового масла. Просто попробовать.

Они прекрасно поужинали. Она смеялась над тем, как он мучился со спагетти, тогда как сама легко накручивала их на вилку.

– У меня так не получится, – сказал он. – Я безнадежен.

– Как-нибудь я вас этому научу, – пообещала она. – Нужно чуть-чуть умения.

Они подняли бокалы в честь друг друга и маленькими глотками стали пить охлажденное «Орвието», терпкое, бледно-желтое вино. Он отметил, что цвет напитка гармонирует с цветом ее глаз, и ей понравилось это наблюдение.

– Возможно, – немного смутилась она. – В любом случае это прекрасная мысль!

Они заказали еще вина, и хозяин принес новую бутылку, завернутую во влажный конверт со льдом. А уже после кофе беседа приобрела более откровенный характер:

– Должен признаться, мне стало легче, когда я отыскал это агентство, – сказал он. – Трудно быть тучным. Кажется, тебя даже не хотят знать.

Она согласно кивнула:

– Это так несправедливо.

Он приступил к любимой теме.

– Знаете, худые люди порой не понимают, насколько бывают жестоки. Они смеются над нами. Обзывают нас.

– Да, да, – поддержала она. – Когда я слышу, как ребенок именует кого-то жирным, я всегда говорю ему: «Ведь тебе же не понравится, если тебя так будут называть! Просто подумай об этом!» Но чаще всего они не могут себе представить, что чувствуют другие люди.

Он разлил оставшееся вино по бокалам.

– В школе меня по-разному обзывали, – вздохнул он.

– Какой ужас! – воскликнула она. – Что это были за клички?

Он отвел взгляд в сторону.

– Уже и не припомню. Это было давным-давно. Но если хорошо подумать, знаете, детей винить не стоит. Они подражают взрослым. Когда взрослые были детьми, все обстояло так же – получается порочный замкнутый круг.

– И книги вносят свой вклад, – заметила она. – Посмотрите, как изображают тучных людей в беллетристике.

Он с энтузиазмом кивнул.

– Они изображают нас нелестным образом. Когда описывают походку тучного человека, говорят не иначе, как ковыляет.И фильмы тоже. Вспомните нелепые истории, которые случаются в фильмах только с толстыми людьми. Все доведено до абсурда, во всем фарс – как эти люди спотыкаются, застревают и тому подобное. Так в жизни не бывает!

– Должно быть, вы пережили ужасное время, – с сочувствием проговорила она. – Представляю, как вас дразнили в школе!

Он был озадачен и даже рассержен ее обращением к его детству. И почему она спрашивает, думал он, как его дразнили? Причем так назойливо.

– Странно, почему вы решили, что у меня было трудное время? – сказал он раздраженно. – Похоже, вам самой пришлось несладко.

– Мне? – Она вскинула брови от неожиданности.

– Да. В конце концов, вы такая же толстая, как и я.

У нее отвисла челюсть.

– Простите, пожалуйста, – заговорила она ледяным голосом, – но я не толстая.

Он поставил бокал на стол и в упор посмотрел на нее, пораженный.

– Ну конечно, не толстая. Да вы еще жирнее, чем я!

– О! О! – Она приложила салфетку к губам. – Не знаю, почему вы вдруг начали оскорблять меня. Странно.

Она резко встала, и в полутемном ресторане на ее роскошном платье сверкнула вспышка статического разряда.

– Мне очень жаль, что все так закончилось, но у меня нет другого выхода, как уйти отсюда.

– Это вы во всем виноваты, – крикнул он. – Вы начали. И я определенно не толще вас. Это очевидно, если можно так сказать.

Он решил встать из-за стола, чтобы найти хозяина ресторана и рассчитаться. Вечер внезапно обернулся катастрофой, и этому надо было положить конец. Но когда он попытался подняться на ноги, то понял весь ужас своего положения, ибо застрял в кресле.

Пошевелив бедрами, он предпринял еще одну попытку встать, но тщетно. Деревянные подлокотники кресла, между которыми он застрял, при каждом движении, казалось, сжимали его еще крепче.

Она заметила, что случилось, и торжествующе глядела на него с другой стороны стола.

– Ну вот, пожалуйста! – воскликнула она. – Что и требовалось доказать. Я была права.

Он сердито фыркнул и снова стал бороться с креслом. Хозяин ресторана увидел это и помчался на помощь.

– Я очень сожалею, сэр, – бормотал хозяин ресторана. – Сейчас я вас освобожу. Не волнуйтесь.

И, наклонившись, начал вытаскивать деревянные распорки, на которых держалась верхняя часть кресла. Потом резко что-то дернул, послышался треск. Одна из распорок поддалась.

– Ну вот, дело пошло, – сказал хозяин ресторана. – Сейчас я вытащу еще пару штук, и тогда вы сможете освободиться. Мне, правда, досадно, что такое случилось!

Пока хозяин ресторана боролся с распорками, она наблюдала. Воистину критическое положение несколько изменило ее планы: она понимала, что не может сейчас умчаться, как ураган. Ей было даже немного жаль Эдгара, хотя он и оскорбил ее. Но он не заслужил такого неудобства, такого унижения.

– Сейчас я вас освобожу, – говорил хозяин ресторана, сидя на корточках и вытаскивая кусок дерева. – Возможно, это хорошая реклама для моего заведения! Если люди увидят, что сюда приходят такие толстяки, как вы, и едят с таким аппетитом, что даже застревают в кресле, тогда они будут уверены, что здесь отличная кухня!

У нее перехватило дыхание.

– Да как вы смеете! – зашипела она. – Кто вам позволил так говорить о нас?!

Эдгар был столь же раздражен, и, когда увидел, как она шагнула вперед и резко толкнула хозяина ресторана, сердце его наполнилось радостью. От неожиданности хозяин ресторана упал, выпустив деревянные распорки, которые держал в руках.

– Эдгар, вставайте и попытайтесь идти вместе с креслом, – велела она. – Мы ни на секунду не должны больше оставаться в этом месте.

Он наклонился вперед и поднялся, кресло все еще крепко держалось на нем. Тогда, согнувшись пополам, он заковылял прочь из ресторана вместе с Ниной, шедшей за ним следом.

Хозяин ресторана поднялся с пола и посмотрел на официанта.

– Ma, che cos'ho detto? – произнес он. – Che cos'ho fatto? Che cos'e successo a quei grassoni? (Что я такого сказал, объясни мне! Что я должен был сделать? Да что вообще происходит с этими толстяками?)

Официант промолчал. Он не видел главной части произошедшего действа, и сложившаяся ситуация была для него покрыта мраком.

Стояла теплая летняя ночь. На малолюдной улице никому до них не было дела, и те, кто спешил домой в тот час, вряд ли заметили крупную женщину с таким же или, возможно, еще более крупным мужчиной, наполовину закрытым креслом, которое словно приросло к нему.

– Сядьте, – сказала она. – Сядьте в кресло. Так вам будет удобнее. Скоро приедет такси.

Он послушно сел, освободившись от груза, и поднял на нее глаза.

– Мне ужасно жаль, что я нечаянно грубо с вами обошелся. Простите меня, я поступил необдуманно.

Она улыбнулась.

– И я весьма сожалею. Это было так неразумно с моей стороны. Надеюсь, вы обо всем забудете.

– Конечно, – заверил он.

Потом они молча ждали такси. Где-то в доме на узкой улице заиграла музыка; зазвучал прекрасный голос тенора.

– Послушайте, – сказала она. – Вы только послушайте!

– Какая прелесть, – согласился он. – Просто прелесть.

И похлопал себя по колену.

– Почему бы вам не сесть, – предложил он. – Мы можем сидеть здесь, слушая этот великолепный голос, пока не приедет такси.

Она улыбнулась ему. Почему бы нет? Получился очень романтичный вечер, не считая одного эпизода. Эдгар ей понравился. Возможно, вместе у них получится противостоять унижениям этого мира. Почему бы нет?

Она поправила платье и мягко опустилась к нему на колени.

И тут ножки кресла сломались.

МАТЕРИНСКОЕ ВЛИЯНИЕ

Прошли годы с тех пор, как она удостоилась этого титула, а ее продолжали называть Майоресса. Значит, она настолько совершенно исполняла свою роль, что, к огорчению чиновников, им до нее было далеко. Ей льстило такое к ней обращение, и она даже несколько раз готова была воспользоваться прежней властью, но вовремя останавливалась.

Мэром был ее муж, хотя все знали, что решения принимает она. Необычайно мягкий человек, он не нажил себе политических врагов и поэтому оказался единственным кандидатом, приемлемым для всех фракций в муниципальном совете. После его избрания депутаты совета поняли, что на самом деле выбрали ее, но было слишком поздно.

За годы его первого срока правления они сначала привыкали к ней, а потом стали ею гордиться. Она была величественным галеоном, несущимся на всех парусах, могучей волной сметая все на своем пути; в каком-то смысле она была достоянием общества, точно так же, как Почетная цепь Кабинета министров и Золотой кубок южноавстралийского банка (Лучшая корова).

Потом мэр умер. Окружной аудитор нашел его за столом, он лежал ничком на журнале с голыми девицами – рот разинут, бледная кожа уже остыла. Аудитор быстро прислонил его к спинке кресла и убрал со стола журнал. Вместо журнала он положил копию сметы местного правления по расходу воды и вернул обмякшее тело в прежнее положение. Удовлетворенный видом достойной смерти, он выскочил из комнаты и начал звать на помощь.

Врачу аудитор рассказал, что именно обнаружил на столе мэра, и был шокирован, когда тот рассмеялся.

– Удар, – заключил врач. – Сексуальное перевозбуждение. Знаете, это смертельно для мужчин. Пожилое сердце не выдержало. Уносите его.

– Какой вы черствый, доктор. Мэр был порядочным мужчиной, семейным человеком.

Врач фыркнул.

– Ох, как вы заблуждаетесь. Во время вызовов мне приходится видеть такое, от чего у вас бы волосы встали дыбом. И тоже семейные мужчины. Лучше не касаться этой темы.

Майоресса перенесла потерю с достоинством. Что любопытно, она даже стала счастливее, когда мэр умер, хотя вроде бы любила его. Ее сын Джордж, двадцати семи лет, все еще жил в родительском доме, а так как у нее в этом была личная заинтересованность, то ей приходилось трудиться не покладая рук. Мэр владел крупной сетью галантерейных магазинов, которой Джордж мог бы успешно руководить, и Майоресса все для этого предусмотрела. Впереди ее ожидало удобное вдовство; время претворения в жизнь многих дел, думала она.

Майоресса безумно гордилась Джорджем, буквально души в нем не чаяла. Каждый день она вставала рано утром, чтобы приготовить ему завтрак – три гренки, свежевыжатый апельсиновый сок и яйца-пашот. Потом она раскладывала одежду сына на столе, что стоял за дверью его спальни, – пиджак, рубашка (тщательно выглаженная), носки, брюки, подтяжки, галстук, туфли – все.

К тому времени, как Джордж спускался вниз, Майоресса уже сидела за столом, приготовившись занять его беседой. Они обсуждали события предстоящего дня, включая такие важные вопросы, как что желает Джордж на обед и ужин и чем он собирается заняться в магазине. Джордж допивал кофе, и Майоресса отвозила его в магазин на своем автомобиле. Она всегда так делала, хотя Джордж хотел сам сидеть за рулем.

– Вздор, – говорила она. – Это для твоего же блага, так тебе хватит сил на весь рабочий день. Когда я везу тебя, ты приезжаешь на работу бодрый.

– Но, мама, я предпочел бы сам вести машину. Это намного…

Она взглядом заставила его замолчать. Ей всегда было легко остановить людей взглядом; все решали ее брови и то, как они изгибались дугой. Джордж не мог ей возражать. Он боялся матери, которая терроризировала его – изощренно – с раннего детства. Ни один спор с ней никогда не заканчивался иначе, чем его испугом от изогнутой брови. Теперь уже бесполезно пытаться что-либо изменить.

Джордж был раздосадован, но не подавал виду. Если он и прекратил анализировать свои чувства, то лишь потому, что его мучила неспособность противостоять ей и взять на себя принятие решений. Она обращается со мной, как с ребенком, думал он, и все-таки, до чего же это удобно. Он чувствовал свою вину; нужно быть сильнее. Ему недоставало смелости начать жить своей жизнью.

То, что он до сих пор живет в родительском доме, вызывало смутную тревогу. Большинство его сверстников обзавелись собственными домами, женились, а некоторые уже стали отцами. Он был единственным, кто оставался в родном гнезде, и в маленьком городе все об этом знали. Однажды кто-то назвал его маменькиным сынком, и эта насмешка глубоко ранила Джорджа. Маменькин сынок! Он!

Как-то он заговорил о своем переезде, но его тотчас снова заставили умолкнуть.

– Что? Почему ты хочешь переехать? Чем тебя не устраивает наш дом?

Он тяжело вздохнул:

– Да нет, мама. Здесь очень удобно. Я понимаю.

– Тогда зачем съезжать, могу я спросить?

– Просто… ну, мне кажется, что это было бы гораздо интереснее – иметь свое собственное жилище. Понимаешь?

Она улыбнулась ему, словно непокорному школьнику, докучающему глупыми шутками.

– Твое собственное жилище? О чем ты говоришь, Джордж? А разве это не твое собственное жилище,как ты это называешь? Кому же еще оно принадлежит? Разве в документах на собственность не указано твое имя рядом с моим, как пожелал папа в завещании? Чего ты еще хочешь?

– Папа думал о налоговых трудностях. Именно поэтому туда внесли мое имя. Господин Квиндан мне все это растолковал. На тот случай, если ты умрешь.

Ее глаза сузились, совсем чуть-чуть, но он заметил.

– Умру, Джордж? Разве похоже, что я вот-вот умру?

– Ну конечно, нет, мама, но вспомни папу. Он умер.

– Я слишком хорошо знаю об этом, – сказала она ледяным голосом. – Твой папа умер от напряженной работы. Он слишком много трудился, зарабатывая деньги для нас с тобой, чтобы мы могли потом жить в этом доме. Вне всякого сомнения, лучшем доме в городе. И теперь ты говоришь о том, чтобы покинуть этот дом.

– Мама, я не говорил о том, чтобы покинуть его. Я просто подумал, что было бы неплохо пожить в своем собственном доме. А сюда приезжать на выходные.

– Но к чему покидать прекрасный дом, Джордж, где у тебя есть все, только ради того, чтобы жить в жалком, убогом доме на Гриффитс-стрит или где-нибудь еще? Какой смысл? Знаешь, а ведь однажды ты станешь мэром.

Он не мог скрыть своего удивления.

– Мэром? – И тихо прошептал: – Дерьмо!

– Да, Джордж. Мэром. Кто-то мне сказал, что ты идеально подойдешь для этой должности, точно так же, как папа. И этот дом поможет тебе. В таком городе, как наш, надо кое-что иметь за душой, чтоб быть мэром.

– Я не хочу быть мэром, мама. Папе прекрасно подходила эта должность. Я другой…

Но тут он увидел, как брови матери поползли вверх, и тема была закрыта. На несколько минут воцарилась тишина, а потом Майоресса сообщила:

– Пришла новая партия бархата в Бакстерс. Я уже глянула на него, думаю, надо заказать новые шторы в твою спальню. Какой цвет тебя устроит? Тот же, что обычно?

Он пробормотал что-то невнятное и безутешно покинул комнату. Какая она противная, думал он. Здоровая жирная сука. Рыло. Кровожадный топор. Задница. Да просто паук.

После этого ему стало намного лучше, и он позвал пса, чтобы отправиться с ним на прогулку. Сесил, крупный эльзасский пес, прыгал от волнения и восторженно лизал хозяина, пока тот надевал ему на шею металлический ошейник. Затем они вышли на улицу, холостяк и собака; Сесил рвался вперед, натягивая поводок, а Джордж размышлял над тем, что ему делать. Надо завести себе подружку, думал он. Буду с ней встречаться. Найду блондинку с большой грудью. Пусть задаст жару мамаше. Потом куплю себе дом – она не сможет меня остановить – и съеду. Сам буду готовить завтрак и гладить рубашки. Мне на все наплевать. Наплевать!

Он посмотрел на Сесила, своего друга.

– Помнишь папу, Сесил? Ты не забыл того другого мужчину, который обычно водил тебя на прогулку? Помнишь?

Пес оглядывался на хозяина и все сильнее тащил за поводок.

– Папа был добрым к тебе, Сесил. Давал кости. Бедный папа. Он был хорошим парнем, наш папа. Постарайся не забывать о нем. Я знаю, что для собаки это трудно, но ты постарайся.

Он продумал план действий на последующие несколько дней. Прежде всего, нужно позвонить Эду. Они вместе учились в школе, и, хотя их мало что объединяло, Эд оказался преданным другом. Один или два раза он выручал Эда, когда у того были финансовые затруднения, и Эд всегда помнил об этом. Эд слишком много времени тратил на автомобили и дважды терял работу. Впрочем, он выжил и, казалось, получал удовольствие от своей непутевой жизни.

В ту среду Эд согласился встретиться с ним после работы в баре «Центрального отеля».

– Мне нужна твоя помощь, Эд, – начал Джордж. – Это пикантное дело.

– Рассказывай, приятель. За мной должок.

– Речь идет о девчонке, Эд.

Эд улыбнулся.

– Неприятности, Джордж? Ну, выкладывай, старый кобель! Сделал девушке ребенка? Ну-ну! Что скажет Майоресса – прошу прощения, Джордж, – что скажет об этом твоя матушка? Ой, боюсь, тебе несладко придется!

Джордж покачал головой. Все оказалось не так просто.

– Эд, по правде говоря, я мало общаюсь с девчонками, не мог бы ты мне с этим помочь? Ты знаешь многих. Познакомь меня с несколькими… подходящими… тогда я сумел бы… ну, выбрать кого-то, что ли.

Эд осушил стакан пива и в упор посмотрел на друга.

– Я не уверен, что это сработает, приятель. Понимаешь, женщины иногда могут такое возомнить! У них свои представления обо всем. Им, например, нравится, когда кому-то из парней не терпится сорвать с себя штаны. Нет, это неплохо, конечно. В общем, так и должно быть. Но иногда все равно ничего не выходит. Совсем ничего.

Джордж посмотрел на Эда.

– О, я понимаю.

– Но ты не переживай, – продолжал Эд, повеселев. – Я знаю по-настоящему отчаянных девчонок, которым вполне может понравиться такой хороший, домашний – прошу прощения – малый, как ты. Кое-кто из них был бы рад найти представительного – солидного – кавалера. Слушай, Джордж, чем больше я думаю об этом, тем больше уверен, что у тебя с ними, или одной из них, все получится. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Джордж кашлянул. От этого разговора у него першило в горле. Было неловко говорить на такую тему, хотя он и понимал, что Эд не из тех, кого легко смутить.

– Ты не мог бы устроить что-то вроде вечеринки, Эд? У тебя дома. И позвать девчонок. Так было бы легче. Кто знает? Может, мне повезет, и найдется подходящая. Кто знает?

Эд поднял стакан для шуточного тоста.

– Все устроим, приятель! Никаких проблем! Следующая пятница годится? Отлично! Непременно будет несколько настоящих любительниц книг, обещаю. Они быстро разогреют кровь в твоих жилах, Джордж! Вот увидишь, приятель! Поверь!

Он тщательно подготовился к вечеринке у Эда. Майорессе сказал, что уходит, пойдет навестить Эда, чтобы поговорить кое о чем, и, вероятно, немного задержится.

– Не дожидайся меня, я вернусь поздно, – добавил он небрежно. – Ложись спать. Я сам открою дверь.

Она подозрительно взглянула на него.

– Поздно? Боже мой, о чем можно долго говорить с Эдом. Он ведь… довольно грязный тип, разве не так?

– Совсем не так, – спокойно возразил Джордж и прошептал: – Задница! Черт бы тебя побрал!

– Ну, конечно, ты прав, – пошла она на попятную. – Просто я помню его маленьким. Вы часто играли вместе, и он всегда казался мне немного грязным. С мальчиками так бывает. Уверена, сейчас он не такой. Но прежде всегда был очень грязным. Очень.

В пятницу вечером Джордж пришел домой пораньше, чтобы подготовиться. С радостью отметил отсутствие матери, значит, не надо будет пробираться тайком через черный ход, как он планировал. Если она увидит, что он надел свой лучший костюм, сразу насторожится.

Он принял душ, побрился, побрызгал щеки одеколоном, надел новые брюки и рубашку, которую берег для особого случая. Потом зашел на кухню, чтобы покормить пса.

– Я ухожу на вечеринку, Сесил. Ты остаешься здесь. Веди себя хорошо, я принесу тебе что-нибудь вкусненькое. Надеюсь, твой дядя Эд подкинет нам костей. Ха-ха! Иначе – увы, дружище. Не повезет.

Виляя хвостом, эльзасец посмотрел на него, затем снова улегся. Джордж погасил в кухне свет, запер за собой входную дверь и не спеша поехал к дому Эда, который находился в противоположной части города. Он был очень взволнован. Ну еще бы, начало новой главы, новой жизни. И конец детства, определенно, определенно. Десять проклятых лет! Дерьмо!

Эд стоял в дверях, встречая гостя.

– Джордж! А вот и ты. Вечеринка только началась. Давай не теряйся, ты знаешь, о чем я!

Джордж последовал за хозяином в гостиную. Там уже было человек десять, кто-то сидел на диване, кто-то стоял возле столиков. Звучала музыка.

– Сейчас я тебя представлю, – сказал Эд. – Ребята, это – Джордж. Джордж – это Майк, Тэрри-Энн, Мардж, Том, Дарлин, Бет, как бишь его там, Мак, Линда, а это Мерил выходит из кухни.

Джордж посмотрел на Мерил. Она улыбнулась ему, неся на большом подносе пиццу, порезанную на маленькие кусочки. Свободной рукой Мерил показала на поднос и подошла к Джорджу, чтобы угостить его.

– Прямо из духовки, Джордж. Какой кусочек тебе нравится?

Он выбрал и немного откусил. Сыр еще не остыл, и он обжег себе язык, но не показал виду.

– Потрясающе, – оценил он. – Неужели ты сама ее приготовила?

Мерил поставила поднос на стол и взяла себе маленький кусочек.

– Да. Я люблю делать пиццу. Мне вообще нравится готовить итальянские блюда. Просто люблю этим заниматься.

– А я совсем не умею готовить, – признался Джордж. – Жаль, конечно.

– Тогда кто же для тебя готовит? – спросила Мерил. – Подружка?

Джордж уставился на свои туфли – новые, из замши, с причудливыми носками. Безусловно, это были самые лучшие туфли в магазине.

– На самом деле… моя мать.

Мерил улыбнулась.

– Как повезло! Держу пари, она – хорошая хозяйка.

Джордж тут же вспомнил ненавистные запеканки – картофельные с мясом и овощные.

– Ничего подобного, – сказал он. – Она не умеет приготовить даже самое простое блюдо.

– О! – сочувственно произнесла Мерил, облизывая пальцы. – Ну, тогда у нее должно хорошо получаться что-то другое.

– Нет, – возразил Джордж. – Все, что она умеет, так это давать указания.

Мерил тревожно засмеялась.

– Все матери одинаковые. Моя тоже пытается указывать, но я не обращаю на это внимания.

Джордж промолчал. Теперь он рассматривал ее пышные светлые волосы, собранные в пучок, и ее блузу (осторожно). Да, она была как раз то, что надо. Майоресса ее возненавидит.

Они сидели на диване и разговаривали. Мерил расслабилась и болтала обо всем, что приходило в голову. Он рассказал о магазине и планах относительно нового демонстрационного зала. О поездке в Аделаиду. О Сесиле и о том, как ветеринар скреплял ему скобами лапу, когда Сесила переехал мусорный фургон.

– Представь себе, она у него была сломана в шести местах, – сказал он. – Но сегодня в это просто невозможно поверить.

Мерил кивнула.

– Да, ветеринары умеют творить чудеса, – заметила она. – Временами они лучше врачей. Именно ветеринар вылечил моего дядю, когда тот сломал ногу вдали от цивилизации. И теперь он лишь едва заметно прихрамывает.