Текст книги "Божественное свидание и прочий флирт"

Автор книги: Александер Макколл Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Однако ветеринар ничего не смог сделать с дурным запахом, который идет у Сесила из пасти, – засмеялся Джордж. – Сказал, что для этого надо вырвать ему все зубы, а тогда бедному мальчику будет нечем грызть кости. Просто издевательство какое-то.

– Дай псу чесночных таблеток, – посоветовала она. – Это может помочь. Смешай их с его едой.

Эд принес стакан пива для Джорджа и ром с колой – для Мерил.

– У вас все в порядке? – поинтересовался он, подмигнув Джорджу. – Есть о чем поговорить?

Джордж улыбнулся.

– У тебя такие очаровательные подруги, Эд.

Ему показалось, что Мерил покраснела после этих слов, но выглядела довольной.

– Что верно, то верно! – подхватил Эд. – Вот Мерил – славная девчонка, разве не так?

Он наклонился к ней и потрепал по щеке, а она игриво отвела его руку.

– Ну, ладно, не буду вам мешать, – сказал Эд. – Нет необходимости подливать масла в огонь, если вы понимаете, о чем я!

Джордж считал, что вечеринка удалась, за исключением небольшого происшествия в конце, когда Эд, изрядно к тому времени напившись, ударил одного из гостей. Он тут же попросил прощения, и Майк, которому досталось, попытался уладить спор.

– Извини, Эд, но я имел в виду совершенно другое. Слушай, давай просто обо всем забудем.

– Ты меня тоже извини, – бормотал Эд. – Понимаешь, меня понесло. Не знаю, что взбрело мне в голову – прости.

– Останемся друзьями, – предложил Майк. – Давай об этом больше не вспоминать.

Но атмосфера на вечеринке изменилась, и гости начали расходиться. Джордж предложил Мерил подвезти ее домой, и она согласилась.

– Не выношу, когда Эд напивается и распускает руки, – сказала она. – Понятно, он не намеренно это делает, но однажды кто-нибудь даст ему сдачи, сильно.

– Зачем он так поступает? – недоумевал Джордж. – Думаешь, его проучат?

– Он просто не может себя контролировать, – пояснила Мерил. – Такой уж характер. Как у некоторых музыкально одаренных людей.

Когда они проезжали мимо его магазина, Джордж притормозил.

– Вот, – сказал он. – Смотрится неплохо, правда?

– Да, – согласилась Мерил. – Здесь есть шикарные вещи. Я не раз замечала.

– Я собираюсь открыть новую секцию для подростков, – сообщил Джордж. – Назову ее «Молодежные хиты». Там будет звучать дискотечная музыка, и повсюду – мерцающие лампочки. Как тебе идея?

Мерил была поражена.

– Замечательная идея, – одобрила она. – Оригинально. Подросткам понравится.

Они ехали молча. Джордж ожидал удобного момента, и вот, как ему показалось, такой момент наступил.

– Ты не хочешь сходить… – Он начал заикаться. – В… в…

Дерьмо,подумал он. Да откуда оно взялось, это проклятое заикание, стоило только подойти к главному?

– Да, – ответила Мерил, не дослушав, что он имеет в виду. – Я не против.

– В кино, – выпалил он.

– Да, – повторила Мерил. – Когда?

– Завтра.

– С удовольствием, – сказала она. – У тебя на самом деле бывают хорошие идеи, Джордж. Ты знаешь об этом?

Утром во время завтрака Майоресса укоризненно глядела на сына.

– Ты, похоже, вернулся очень поздно этой ночью, – заметила она, подавая ему стакан апельсинового сока. – Повеселился?

– Да, – сказал он, уставившись на гренки. – Повеселился.

– Как там поживает наш друг Эд? – поинтересовалась она. – Есть ли у него сейчас работа?

– Конечно, он работает у Райли. Очень хорошее место.

Майоресса молча переварила информацию.

– Кто там еще с вами был? – спросила она через некоторое время. – Или вы были одни?

– Еще несколько человек, – ответил он. – Ты их не знаешь.

Она поджала губы, но он не увидел этого, поскольку сосредоточенно изучал этикетку на банке с мармеладом.

– Сегодня тоже поздно вернусь, – сообщил он. – Мне надо кое-что сделать.

И мельком взглянул на мать. Брови у нее угрожающе поднялись, он быстро отвел глаза и, прежде чем она успела что-нибудь сказать, вскочил на ноги, схватив гренку.

– Уже опаздываю, – бросил он. – Мама, сегодня меня не надо подвозить. Я хочу немного размяться. Пройдусь пешком.

Она широко открывала рот, подбирая подходящие слова.

– Но… Если ты опаздываешь, тогда надо… Ты… Я всегда беру…

Однако Джордж уже вышел из комнаты, и она осталась одна с Сесилом. Пес не сводил с нее своих водянистых невыразительных глаз.

– Пошел вон! – внезапно крикнула она. – Пошел вон, вонючая тварь! Вон!

Он заехал за Мерил, которая жила в отдельной квартире, и они отправились в центр города.

Он без проблем припарковался около кинотеатра, благо свободных мест было достаточно. На входе у стойки с напитками они купили большой кулек попкорна и вошли в уютный кокон кинозала с кондиционированным воздухом.

Перед сеансом показывали рекламу и лучшие отрывки из новых фильмов.

– Надо будет посмотреть этот фильм, – сказал он легко, не раздумывая, и она согласилась.

– Хорошая идея.

Он почувствовал теплый прилив от удовлетворения происходящим. Они пришли вместе! Она приняла его второе приглашение! Оно может стать их первым свиданием, а там, глядишь, дело продвинется дальше! Он сделает ей предложение через несколько месяцев – возможно, даже немного раньше, – и, разумеется, она ответит «да». Они могли бы вместе вести дела в магазине. Потом приобрели бы дом в новом жилом районе – Экзекьютив-Хиллз – ах, какое это будет блаженство! И конечно же они заберут Сесила, не оставят его ей! Ха-ха!

Фильм уже вот-вот должен был начаться, как вдруг чья-то крупная фигура расположилась в кресле впереди них.

– Обычное явление, – прошептала Мерил. – Припрется какая-нибудь старая утка и усядется прямо перед тобой именно в тот момент, когда начинается фильм.

Джордж остолбенел. Это было невозможно. Этого не могло быть! Ночной кошмар. Майоресса оглянулась, как бы невзначай.

– Ну-ну! – сказала она. – Не предполагала увидеть тебя здесь! Я думала, ты на работе. – И повернулась вполоборота, чтобы посмотреть на Мерил. – Может, ты представишь меня, Джордж?

Джордж молчал, будто проглотил язык, но Мерил пристально посмотрела на него, и он вынужден был заговорить.

– Это моя… моя… моя…

– Мать, – помогла Майоресса. – Рада с вами познакомиться. А вас…?

– Мерил.

– Послушайте, я сейчас пересяду к вам, Мерил. Иначе у меня будет растяжение мышц на шее.

Майоресса протиснулась мимо Джорджа, чтобы сесть возле Мерил с другой стороны.

– Надеюсь, это хороший фильм, – произнесла она слащавым голосом. – Вам нравится кино, Мерил?

Свет погас.

– Лучше будет, если мы продолжим беседу во время перерыва, – предложила Майоресса. – Фильм уже начинается.

Во время перерыва Джордж не проронил ни слова. Он размышлял, пытаясь уловить суть разговора его матери с Мерил. Мерил старалась справиться с вопросами Майорессы, которые сыпались без остановки, причем быстро, и это явно уже утомило ее. Время от времени она поглядывала на Джорджа с немым призывом о помощи, но он был бессилен.

По окончании фильма Майоресса встала и предложила вместе отправиться домой на чашечку горячего шоколада.

– В субботу Джордж любит ложиться спать рано, – заметила она. – Мы никогда не пропускаем воскресную утреннюю службу в церкви, правда, Джордж? Если рано лечь спать, тогда легче проснуться. Так всегда говорил папа Джорджа.

На выходе из кинотеатра, стоя у двери, Майоресса сказала:

– Вы поезжайте вперед. Увидимся дома через несколько минут.

Они сели в автомобиль. Джордж подался вперед, и машина тронулась с места. Потом он шумно выехал со стоянки, резко крутанул руль и поехал вниз по дороге.

– Извини, – покачал он головой. – Я сожалею, что так все получилось. Не могу ничего… из-за м… ма… матери. Не могу…

– Не волнуйся, – откликнулась Мерил. – Мне она показалась очень хорошей.

– Нет, далеко не так, – возразил Джордж. – Я ее ненавижу.

Мерил прикусила губу. На его лице появилась гримаса боли, которую тут же сменила решительность. Перехватив его взгляд, Мерил заметила в зеркале заднего вида фары мчащейся за ними машины. Джордж прибавил скорость, и автомобиль рванул вперед. Через несколько секунд фары исчезли из поля зрения. На углу Джордж резко затормозил и под визг покрышек свернул с главной дороги.

Оторваться не удалось. Сзади опять замаячили фары автомобиля, который, сделав тот же маневр, по-прежнему держался рядом. Джордж посмотрел назад и вновь нажал на газ. Проехали следующий поворот, но преследователь не отставал.

– Кто это? – спросила Мерил. – Кто за нами гонится?

– А ты как думаешь? – пробормотал Джордж.

Она не ответила. Они вильнули в сторону и, слегка задев что-то бампером, взобрались на травянистую обочину, спрятавшись в тени деревьев чуть выше. Джордж выключил двигатель и фары, не отрывая глаз от зеркала.

Теперь преследовавший их автомобиль еле полз. Притормозив, он сделал круг и осветил фарами лужайки домов, расположенных по обе стороны дороги. После чего стал медленно возвращаться тем же маршрутом, которым приехал.

– Ну, наконец избавились от нее, – выдохнул Джордж. – Какое облегчение.

Мерил придвинулась к нему.

– Да, хорошо побыть наедине, – согласилась она. – Так гораздо лучше.

– Таким и должно быть свидание, – сказал Джордж, гладя ее волосы. – Только двое. И никакой матери.

На следующее утро Джордж спустился к завтраку рано. К тому моменту, когда появилась Майоресса, он уже доедал гренку и пил вторую чашку кофе.

– Что это такое? – спросила Майоресса, указывая на чемодан, стоявший посреди комнаты.

– Мой чемодан, мама, – ответил он, подливая молоко в чашку. – Вот что это такое.

– Куда ты собрался? – поинтересовалась она. – Сегодня воскресенье, ты же знаешь.

– Разумеется, знаю, мама, – сказал он. – Я переезжаю. Поживу несколько дней у моего друга Эда, пока не найду для себя жилье.

Майоресса посмотрела вокруг в поисках стула и тяжело опустилась на него.

– Не будь смешным, Джордж. – Она изо всех сил пыталась говорить ровным голосом. – Тебе незачем переезжать. По какой-то совершенно непонятной причине ты повел себя вчера вечером подло, разве не так? Чем я тебя рассердила?

Джордж не рискнул встретиться с ее пристальным взглядом. Лучше не смотреть в глаза Медузы.

Он поднялся на ноги.

– Решение уже принято, мама. Я ухожу. До свидания.

Майоресса встала.

– Джордж, – сказала она властно. – Послушай меня! Я тебе это запрещаю! Представь себе, что… Представь, что подумает папа! Только вообрази, что в эту минуту папа говорит на Небесах!

Не реагируя на ее слова, Джордж подозвал к себе Сесила и стал надевать на него поводок. Майоресса сделала несколько шагов к нему, но он отодвинулся и повысил голос:

– Не приближайся ко мне, мама. Просто дай уйти..

– Джордж!

Она продвинулась ближе на шаг или два, но он дернул Сесила, направляя его в сторону матери, и приказал:

– Гони ее, Сесил! Гони!

Сесил взглянул на хозяина, словно ожидая подтверждения столь странного приказа.

– Гони ее, Сесил! Гони!

Эльзасец зарычал, но Майоресса все еще сохраняла спокойствие.

– Джордж! Как ты смеешь! Как ты смеешь! Вели этому смехотворному псу сидеть.

Сесил, пригнувшись, двигался к Майорессе, шерсть на его загривке вздыбилась, из пасти вырвалось грозное рычание. Она медленно попятилась, и пес почувствовал свое преимущество. Тогда его рычание стало громче, и он оскалил зубы, старые, желтые гнилые зубы, но по-прежнему с острыми клыками.

Когда Майоресса была уже близко к двери, ведущей в холл, она резко повернулась и, пошатываясь, вышла, хлопнув за собой дверью.

– Хороший мальчик, Сесил, – сказал Джордж. – Теперь ты пойдешь со мной. Мы идем к Эду. Помнишь Эда, Сесил? Он не будет ругать тебя за дурной запах из пасти. Он любит таких собак, как ты.

Они вышли из кухни, в одной руке Джордж нес чемодан, в другой держал поводок Сесила. Было замечательное утро – свежее и бодрящее. Эд его уже поджидал, а потом Джордж отправился к Мерил на завтрак. Она сказала, что кто-то сдает квартиру, достаточно просторную, как она думает, для двоих и собаки. Впереди их ждет великолепное будущее. Потрясающее.

Сесил залаял.

– Давай, Сесил, – оживился Джордж. – Лай громче, лай. Вот молодец!

БОЖЕСТВЕННОЕ СВИДАНИЕ

Завтракали на террасе, как обычно. Она отрезала несколько кусков белого хлеба – пышного, с корочкой, который испекла синьора Сабатино, – и положила на тарелку вместе с ветчиной, маслинами и моццареллой. Это был его любимый завтрак – такой, как он не раз говорил, можно отведать только в Италии. Они сидели в тени беседки, отец и дочь, и смотрели вниз на долину, что раскинулась до самого подножья высоких холмов. Она любила бросать через парапет оливковые косточки в надежде, что они пустят корни и однажды на этом месте вырастет оливковая роща; здесь уже имелись молодые деревья, появившиеся в предыдущие годы. Он увлеченно наблюдал за ней, потягивая из бокала вино, которое всегда подавали к завтраку, она же пила минеральную воду из больших бутылок, украшенных заключениями ученых: «Профессор гидробиологического факультета Пармского университета Эдуарде Миличелло подтверждает содержимое этой бутылки: кальций…»

Ей нравились звучные имена. Нравились подписи и замысловатый, цветистый язык. Любопытно, чем занимаются профессора гидробиологии? Она мысленно нарисовала картину кипящего, дьявольского царства в прохладных глубинах старинного университетского здания.

– Когда я приезжаю сюда, мне все время хочется спать, – сказал он, потянувшись за кусочком хлеба. – Вот так Италия влияет на меня.

Она улыбнулась.

– В этом нет ничего плохого.

– Мне и впрямь нужно отдохнуть, – согласился он. – Это место подходит тем, кто живет здесь постоянно. Но не тем, кто бывает лишь наездами, по нескольку месяцев в году.

Он поставил бокал и прилег в шезлонге.

– Какие у тебя планы? Ты правда хочешь остаться здесь до начала занятий в университете? Ты в этом уверена? – спросил он безучастным голосом, за которым скрывались заинтересованность и беспокойство.

Она кивнула.

– Мне здесь хорошо. Как всегда. И ты только что сам сказал, что этому месту нужно уделять больше внимания.

Он, похоже, не разделял ее оптимизма.

– Но ты не думала о том, что стоило бы предпринять что-либо еще? Поехать куда-нибудь, например, в Австралию, Канаду. У меня там много знакомых. Знаешь, ты могла бы интересно провести время. – Он замолчал ненадолго и с грустью в голосе добавил: – Позднее жизнь скудеет. Поверь.

– Но мне не хочется никуда ехать, – откликнулась она. – У меня больше не будет такой возможности побыть здесь достаточно долго. А в те, другие места я могу съездить и позже.

– Что же ты будешь делать целый день? Здесь особенно нечем заняться. Сойдешь с ума от скуки.

– Ничего подобного. Я буду читать. Поеду автобусом в Сиену. Поступлю на курсы музыки. Выучу азы.

– Ну, если ты уверена… – В его голосе слышалось сомнение. Он не хотел ограничивать ее свободу, но она была его единственным ребенком, всем, что у него осталось.

– Да, уверена.

Этот дом был построен в семнадцатом столетии – по крайней мере, его основание точно относится к той эпохе. За минувшие с того времени годы появилось много пристроек, которые слились почти неощутимо со старым зданием, но в результате привели к появлению привлекательной архитектурной эксцентричности. Дом таил массу неожиданностей: углы просторных комнат закруглены; коридоры нередко никуда не ведут; обычные на вид шкафы вдруг оказываются винными погребами. Даже купив этот дом после бесконечных юридических споров, он все равно чувствовал, что так и не стал его владельцем; казалось, дом не принадлежит никому или, точнее, никому из ныне в нем живущих.

Они делили этот дом вместе с животными. Очень живописно смотрелась небольшая колония летучих мышей, которые цеплялись за кирпичную кладку внешней стены, визжали и в сумраке прочерчивали в небе круги. Обосновались здесь и несколько потомков полудиких котов, перекормленных синьорой Сабатино, смотрительницей дома, – он обнаружил их еще при первом осмотре помещений. Под старым навесом у стены склада обитало лисье семейство; и конечно же тут были мыши – их, правда, никто никогда не видел, но беготня и шебуршение где-то под потолком и за плинтусами не позволяли усомниться в этом.

Дом он купил, чтобы порадовать жену, которая любила Тоскану. Это станет новым поворотом в их жизни, думал он, и поначалу так оно и было. Как при рождении ребенка, когда оба несут ответственность за выпавшее им счастье – однако счастье продлилось недолго. Он знал, что наскучил ей, да она и не пыталась уже скрывать свое раздражение. Именно здесь они провели последнюю неделю вместе, и особенно тяжелыми были дни перед отъездом – жуткая пустота и притворная вежливость. Они никогда больше не вернутся сюда, понял он, их браку пришел конец; она уедет обратно в Америку, чтобы начать там жизнь снова. В Америке о ней есть кому позаботиться. Ему трудно было находить с ними общий язык, и наконец до него дошло, что они просто в этом не нуждались. Чужаки, не разделявшие их взглядов на жизнь, не способные понять их главное достояние – индивидуальную культуру, их своеобразную озабоченность, не удостаивались внимания американцев. Похоже, их вообще удивляло, что за пределами Америки могут существовать другие люди.

Зато Эмма осталась с ним. Правда, она никогда не была близка с матерью, чувствуя, что нагоняет на нее скуку, и поэтому, выразив сожаление при расставании, не очень опечалилась. Теперь они жили вдвоем, причем вполне счастливо – мужчина пятидесяти лет, биржевой маклер на теневом рынке, содержащий в деловой части Лондона офис и штат агентов, отец-одиночка, чье будущее не предвещало ничего особенного, и девятнадцатилетняя девушка, великолепно образованная, возможно, больше по части размышлений, но с надеждой на то, что с ней непременно случится что-нибудь незабываемое и очень скоро начнется настоящая жизнь, сценарий которой она напишет сама.

Он надеялся, что через неделю Эмма передумает и согласится вернуться вместе с ним, но этого не произошло. Он поговорил с синьорой Сабатино, которая жила в маленьком домике на краю его владений. Она любила Эмму и будет защищать ее с тем же пылом, с каким защищает дом против злоумышленников, и от этой мысли ему становилось легче. Он не позволил бы – пусть даже ценой скандала, чтобы его дочь осталась там одна.

Как он и ожидал, синьора Сабатино обрадовалась, что у нее будет компания. Он с трудом понимал, что она говорила, так как, в отличие от Эммы, плохо знал итальянский, но ее радость была очевидна.

– Я прослежу, чтобы она регулярно вам писала, – заверила синьора Сабатино. – Каждую неделю, хорошо? Она напишет вам письмо. Вот увидите!

Он улыбнулся.

– Хорошо, – сказал он, отметив про себя, что надо бы ей хоть немного платить. В обмен на выполнение своих обязанностей она была освобождена от ренты, но все равно едва сводила концы с концами. Нетрудно было об этом догадаться. Однако, все понимая, он никогда не пытался что-то предпринять, а потому испытывал неловкость, что делает это только сейчас, когда нужна ее помощь. За день до его отъезда они отправились в церковь Сан Козимо. Это было их любимое место – крошечная церковь, все еще в хорошем состоянии, несмотря на то, что долгое время она пребывала в забвении, пока конгрегация не вернула ей благосклонность и здесь вновь не появился священник. Она прилепилась на склоне холма, куда тянулась белая пыльная тропинка, идущая дальше вверх, к разрозненным виноградникам. На боковой двери, всегда запертой, находилась облицованная камнем щель, а над ней надпись – «ДЛЯ ПОЖЕРТВОВАНИЙ» – с потертым от непогоды тиснением. Они всегда опускали монету в эту щель, сначала в шутку, которая потом стала ритуалом, хотя и не могли понять, куда падает монета. Не было слышно ни звука, ни звона металла, когда подношение исчезало в утробе церкви.

Как-то раз он прочел, что в Италии уничтожать или выбрасывать деньги считается уголовным преступлением. Несколько лет назад в период резкой нехватки монет вдруг выяснилось, что японцы экспортируют из Италии мелочь, используя монеты на изготовление кнопок. Была задета национальная гордость, и поэтому на помощь призвали закон. Мысль о том, что его тайное подаяние преступно, доставляла ему удовольствие, чем-то напоминая времена гонений на религию, как будто он нашел тайное прибежище опального священника.

В тот день несколько минут они посидели возле церкви и пошли дальше по тропинке, к виноградникам. Иногда они видели здесь работающих людей, которые подрезали виноградную лозу или расчищали землю около искривленных стеблей, но сегодня никого не было. Впрочем, они нашли телегу, старинное транспортное средство с шинами из твердого каучука и красными пятнами от вина на скамье. Эмма села в телегу, а затем легла, глядя в небо.

– Как жаль, что тебе надо уезжать, – сказала она. – Мы могли бы жить здесь всегда. Я бы, как одна из героинь Джейн Остин, осталась бы подле отца, чтобы заботиться о нем.

– Ах, как это было бы приятно, – откликнулся он. – Но потом тебе все наскучит, и ты сбежишь с каким-нибудь романтичным неаполитанцем.

– Ну, тогда ты женишься на синьоре Сабатино, – рассмеялась Эмма. – Я уверена, что она примет тебя. Ты будешь помогать ей ухаживать за цыплятами.

Он тоже не удержался от смеха и на мгновение представил себя на просторном letto matrimoniale, [3]3
  Брачное ложе (ит.).


[Закрыть]которое заметил в доме синьоры Сабатино, – такая кровать была главным и наиболее желанным предметом роскоши в домашнем хозяйстве крестьянина. Но тут появилась резкая боль от надвигающегося расставания. Он знал, что это неизбежно: Эмма повзрослела, и наступило время стать посетителем в ее жизни, которая теперь будет вращаться вокруг других. Конечно же, намного легче отпускать от себя близкого человека, думал он, когда в запасе есть еще что-то.

Первые несколько дней после его отъезда было непривычно находиться здесь одной, совершенно одной. Напуганная дневной тишиной дома и ночным шумом, она плохо спала. Когда спадала дневная жара, крыша скрипела, словно шевелилась, пытаясь найти покой, и поначалу эти шумы походили на звук открывающейся двери или силой выдавливаемого окна. Но потом она привыкла и вновь обрела спокойный сон, рано укладываясь в постель и поздно вставая.

Свобода Эмму взволновала. В школе ее жизнь была жестко регламентированной, там допускались только крошечные островки возможности для независимого выбора. И было шумно, повсюду – звонки, топот ног в коридорах, гул голосов, споры. Теперь она могла сама принимать решения; вставать, когда хочется; спускаться в деревню за продуктами, не спрашивая позволения; пойти на прогулку или остаться дома, читать или просто бездельничать. Свобода стала почти осязаемой, словно ткань, которую можно раскроить, как пожелаешь, по любому из выбранных образцов.

На четвертый день она решила съездить в Сиену. Из деревни туда шел автобус, и дорога заняла только час. Было необычно снова вернуться в город, хотя она хорошо знала Сиену и всегда чувствовала себя там комфортно. Она долго сидела за столиком, успев выпить несколько чашечек крепкого кофе и наблюдая за людьми на площади. Там бегали дети с ярко раскрашенными в цвета contrade [4]4
  Квартал, район города (ит.).


[Закрыть]флажками, шла оживленная беседа между женщинами, голуби хлопали крыльями в фонтане или слетали с башни, когда звонили колокола.

Она направилась в канцелярию университета, где проводили набор на курсы. Ей пришлось ждать в приемной почти двадцать минут, она успела в деталях изучить висевший на стене портрет мужчины, играющего на лютне, прежде чем ее вызвали в кабинет.

За столом сидел мужчина с болезненным цветом лица, одетый в элегантный легкий костюм, какой обычно носят итальянские бюрократы в летний период. Он приподнялся, показывая рукой на стул возле стола.

– Вас интересует один из наших курсов? – спросил он так тихо, что она не разобрала его вопрос. – Предпочитаете говорить по-английски? – быстро осведомился он.

– Нет, ни к чему.

Он рассказал о том, что они могут предложить, и дал ей несколько брошюр. Один из курсов, рассчитанный на три месяца, идеально подходил – история итальянской музыки от четырнадцатого до девятнадцатого столетия.

– Да, – сказал он. – Прекрасный выбор. Очень хороший учебный курс.

На какой-то миг повисло молчание, он бесцеремонно уставился на нее, смущая своим пристальным взглядом; его карие глаза будто застыли, найдя единственный достойный объект. Потом он снова заговорил:

– Как жарко! Жаль, что я не могу уехать. На побережье. Куда угодно. Подальше отсюда. А вам разве не хочется на море?

Она молча заполняла анкету. Потом протянула ему, и он вздохнул.

– Все в порядке, – отметил он, проверив правильность заполнения. – Вы получите письмо, в котором вам сообщат решение. Уверен, они скажут «да». Они всегда так говорят.

Он усмехнулся, словно пытался показать, что ему, бюрократу, понятны прогрессивные методы учебных курсов. Как только она поднялась, он быстро вскочил и открыл для нее дверь, стоя слишком близко, пока она проходила. Скользнув взглядом по его руке, кольцу и густой сети мелких морщин вокруг глаз, она подумала: ну почему они такие навязчивые, эти итальянские мужчины? Что они о себе возомнили?

В следующем месяце, который ее устраивал, курсы так и не начались. Надо что-нибудь почитать, решила она, – благо купила в Сиене кое-какие книги – и самой приступить к изучению истории музыки, прежде чем начнутся занятия. Она могла подолгу бесцельно гулять, училась у синьоры Сабатино выпекать хлеб, иногда писала письма. И была уверена, что ей это не наскучит.

То, что ее присутствие в доме преобразило будни синьоры Сабатино, было очевидно. Каждое утро смотрительница дома приносила хозяйке корзину фруктов и овощей, а раз в два или три дня – свежие яйца, только что из-под куриц, с темно-желтыми желтками и привкусом засушливой сельской местности.

Они часами болтали обо всем на свете, и по прошествии дней, когда лучше узнали друг друга, синьора Сабатино поведала ей историю своей жизни. Начала она с брата, который стал священником, но, к всеобщему стыду, впал в немилость и был отослан в Эфиопию, в миссию. Потом пришла очередь дяди-коммуниста, расстрелянного в дни фашизма, и ее короткого семейного счастья, оборванного ужасной аварией, из-за которой она лишилась мужа. Напоследок она рассказала о дальней кузине, зарабатывавшей проституцией в Риме, и о том, как пыталась вытащить ее из публичного дома, несмотря на визг и угрозы хозяйки заведения.

К своему удивлению, Эмма поняла, что в ее жизни практически ничего не случалось, никогда; то, что она считала происшествиями – как ей прежде казалось, – в свете событий, выпавших на долю синьоры Сабатино, было, по сути, детским лепетом. Но теперь, когда она вырвалась из кокона детства, должна начаться настоящая жизнь.

Им обеим нравилось размеренное течение буден. По вечерам Эмма приходила в домик синьоры Сабатино и сидела на кухне, пока та готовила ужин. Электричества здесь не было, но мягкий свет масляных ламп лишь добавлял колорита трапезе, когда они ели макароны, приготовленные на дровяной печи. Потом они мыли посуду, и Эмма шла обратно в большой дом, освещая себе дорогу факелом. Она ложилась в постель и еще какое-то время читала перед сном.

«Все очень хорошо, – писала она отцу. – Дни летят так быстро, и я понимаю, как мало успела сделать, но это не важно, правда? Каждый вечер синьора Сабатино готовит ужин, а я учусь у нее, надеюсь, из меня получится хорошая хозяйка. Сам оценишь, когда приедешь сюда. Скоро в Сиене начнутся занятия по истории музыки, на которые я записалась. Боюсь, что это очень дорого, но ведь ты не будешь возражать? Папа, я счастлива, по-настоящему. Только не волнуйся, рано или поздно я все равно вернусь…»

Она ходила на прогулку к заброшенной церкви и неизменно опускала монету в щель для пожертвований. Потом поднималась к виноградникам, перед тем как повернуть домой. Теперь там работали люди, они узнавали ее, приветственно вскидывая руки, а один или два раза ей довелось с ними поговорить.

Однажды утром во время прогулки, когда оставалось совсем чуть-чуть пройти до церкви, сбоку что-то мелькнуло. Она оглянулась, думая, что это один из волов, пасущихся на склоне холма, но это был юноша, он сидел под деревом на каменном выступе, словно кого-то ожидая. Она приблизилась, и он посмотрел на нее как-то по особенному.

На мгновение она застыла на месте, скорее удивленная, чем испуганная, недоумевая, что он здесь делает. Неподалеку располагалась ферма, уютная, но довольно грязная на вид, и она решила, что он там живет. Юноша поднялся на ноги и направился к ней, помахав рукой и что-то крикнув. Она с трудом разобрала его слова: «Куда вы идете?»

Теперь, когда он оказался близко, она не сводила с юноши глаз, пораженная его необыкновенной внешностью. Высокий, но слегка неуклюжий. Светящиеся ясные глаза и точеное красивое лицо, которое под лучами солнца приобрело оливковый оттенок. Он словно сошел с одной из картин Чинквеченто [5]5
  Чинквеченто ( ит. cinquecento,буквально: пятьсот) – термин, применяемый для обозначения художественной культуры Италии между 1500–1600 гг., а также культуры Высокого Возрождения (1490–1520).


[Закрыть]из музея в Сиене – ей запомнилось это полотно: там юный воин готовится к сражению, его тело, только налившееся силой, как бы объединило в себе детство и зрелость.

– Иду на прогулку, – ответила она. – Я каждый день хожу к Сан Козимо.

Она показала на церковь, и он улыбнулся.

– По-моему, я вас уже видел, – заметил он. – Вы живете там, внизу, угадал?

Она кивнула.

– Да, сейчас живу там.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и она ощутила, как сильно забилось ее сердце. Казалось, будто все чувства пронзил электрический заряд, довольно необычный; и ничего на свете ей так не хотелось, как чтобы это мгновение длилось вечно.

– А где вы живете? – спросила она. – Вы пришли с фермы?

Он снова улыбнулся.

– Не совсем, хотя живу здесь поблизости.

Внезапно ее охватило веселое безрассудство, и она, не задумываясь, выпалила:

– Завтра я устраиваю пикник. – А потом, уже запинаясь, добавила: – Ведь завтра воскресенье. Вы не хотели бы ко мне присоединиться?

Секундной паузы хватило, чтобы она испугалась. При мысли, что он скажет «нет», ею овладело ужасное разочарование, но он принял приглашение.

– Давайте завтра встретимся здесь, – предложил он. – Можно будет устроить пикник в винограднике. Как вам такая идея?

– Ну что ж, тогда до встречи, – промолвила она.

Он попрощался и направился к каменному выступу под деревом, где сидел, когда увидел ее. Она продолжила свою прогулку, а на обратном пути его уже не было. Приближаясь к дому, она вдруг пустилась бежать вприпрыжку, с явным удовольствием и волнением, словно опьяненная чувствами. Тогда она села и сказала самой себе: «Успокойся. Ничего особенного не произошло. Ты и прежде встречалась с парнями».

Однако такого парня, чья броская красота, любезность и необыкновенная внешность глубоко врезались ей в душу и задели за живое, такого она еще никогда не встречала – вот в чем дело.

Разговаривая с отцом по телефону, она радостно щебетала под неумолчный треск на линии, но ни словом не обмолвилась ни о новом знакомом, ни о пикнике.