Текст книги "Песок под солнцем (СИ)"
Автор книги: Алекс Змаев
Соавторы: Ангелина Змаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Смотри-ка, как хорошо! Теперь мы можем на минутку-другую отлипнуть друг от друга и добежать к мотоциклу. Если не успеем, еще раз поцелуешь.
Еще раз не пришлось. То ли время «первой волны» закончилось, то ли мое возбуждение застопорило ее раньше, но мы спокойно добрались на стоянку.
– Спасибо, Рафа. Можно сказать, спасла, – я мнусь, не зная, что сказать, и понимаю, что время уходит, уходит…
– Еще нет, – дернула ухом. – Ты уверен, что успеешь добраться и не поедешь потом обратно, когда снова прижмет?
– Обратно не поеду. Я сразу, как доберусь, бензин вылью, не на чем ехать будет.
– А пешком?
– Оттуда сорок километров до города по плохой дороге. Пока дойдешь, весь «огонек» выветрится.
– Погоди! «Сорок километров по плохой дороге?» Я не уверена, что ты успеешь добраться за час туда.
– Значит, в лесу посижу. Ночь теплая.
– Ночь теплая… для зимы. Но мне это не нравится. Раз уж ввязалась в это дело, то отвечаю за тебя. А ну-ка, покажи куртку.
Расстегиваю кожанку, показываю подкладку. Не понял, что она хочет увидеть.
– Нож есть?
– Есть, в инструментах. А зачем?
– Распори карманы и подкладку напротив них, чтобы я могла руки тебе на живот просунуть.
– Ты что? Собралась со мной ехать?
– Уже еду, – и проводит пальчиком вдоль кармана куртки. – Если не успеем за час, будет тебе кого целовать.
– Но как же твои? Посол, отец?
– Это мое дело. Не теряй времени – режь карманы и поехали.
И мы поехали. Треск старенького мотора «ИЖ» а понесся над ночным городом.
Глава 2
Рафела
– Мы рады приглашению на ваш праздник и поздравляем всех студентов университета…
Посол будет говорить еще долго. А потом выспрашивать организаторов подробности и смысл фольклорных танцев. Эти подробности Теодран знал получше самих людей. Именно он учил нас с Багиром танцевать. И сейчас интересуется, видят ли студенты с кафедры «по изучению нас» хоть что-то за пределами избранной специальности.
От монотонных голосов и неподвижности принимаюсь копаться в воспоминаниях позавчерашнего вечера. Таким встрепанным, как тогда, я папу давно не видела. Он был даже не рассержен, а, как говорят люди, «стукнут пыльным мешком из-за угла».
– Рафа, что ты творишь?
– А в чем дело, па?
– На кой хвост ты явилась к Теодрану с просьбой взять тебя на бал? Ты знаешь, это против правил.
– Так ведь правила он сам вместе с советом клана и устанавливает. По-моему, логично, разве нет?
– Но есть же рамки…
– И эти рамки мне поставили еще до рождения. Я не хочу всю жизнь быть запертой на этом острове и за забором посольской территории.
– Нечестный прием, Рафа. Мы точно в таком же положении, как и ты. Надежды на развитие отношений все меньше, но когда ты родилась, эта надежда у меня еще была и я тебе такой судьбы не планировал.
– Знаю. Как знаю и то, что все ваши действия за полтора десятка лет ни к чему не привели. Я хочу попробовать нечто иное. Об этом и сказала Теодрану.
– «Нечто иное» – эвфемизм такой. Ты хочешь познакомиться с человеческими мальчиками.
– Да! И хочу знакомиться с ними именно сейчас, пока все мои ошибки вы можете списать на молодость и глупость. Что бы я ни делала, в отличие от тебя или Теодрана, люди посмотрят на это сквозь пальцы. Студенческий бал – отличный вариант, и ты, если подумаешь, со мной согласишься.
Отец молчал, тяжело глядя на меня. Я продолжала:
– После официальной части будут танцы, те самые «человеческие танцы», которым меня столько времени учили. Ну и потом… может появиться возможность посмотреть, как на нас реагирует человеческая молодежь в неформальной обстановке.
– Да понял я, понял… Это все Теодран мне уже сказал. Вот научил убеждать, на свою голову…
От воспоминаний меня отвлек запах, резкий и совершенно неуместный в танцевальной зале. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он мне напоминает: «огонек», один из запрещенных человеческих наркотиков. Похоже, кто-то собрался на балу решать личные проблемы. Ну-ка? Старательно принюхиваюсь. Струйка запаха ползет из-за неплотно прикрытой двери в коридор, за которой девушки звенят стаканами и бутылками с напитками. Отхожу на пару шагов, со слухом у меня тоже все в порядке, как и с любопытством. Впрочем, нет – любопытство, по мнению родителей, не в меру огромное. Ну и пусть.
– Куда ты пузырек на две бутылки разливаешь? – доносится придушенно из-за портьеры. – Дозы не получится…
– С одного стакана не получится, и не надо. – Голос тихий и спокойный, но слышен хуже шепота, приходится напрягать слух. – Смотрите, девочки, первую партию я разношу пятерым. От половинной дозы эффект слабый, они и внимания не обратят. Вторую понесет Виола. Тоже пятерым. Но только трое наших лопушков получат и первую и вторую дозу. А если начнутся разборки, то и у меня и у нее будет по двое парней, которые подтвердят, что они пили принесенное и с ними ничего не случилось.
– Ленок, ты умница. Это типа алиби?
– Не совсем. Докопаться все же могут. Но картина не очевидна.
Плеск жидкости, шорох шагов. Я в восторге: скучно не будет! Теперь бы отследить, кого они будут поить. Осторожно перемещаюсь в первый ряд зрителей.
Запах «огонька» ударил в нос. Парень, приставленный к нашей делегации в качестве гида, взял стакан. Понятно, наверное, уже горло пересохло на вопросы Теодрана отвечать. Как его зовут-то? Михаилом? А ничего вообще парень, симпатичный даже, хоть и человек. Добрый и спокойный, хороший кандидат для знакомства. Предсказуем, а в первый раз лучше обойтись без сюрпризов…
Ага, как же, вот и сюрприз! Сейчас он с чего на меня уставился? Рассматривает в упор, и даже рот открыл. Это на него «огонек» так подействовал? Но ведь это значит… Я что же, им как человеческая самочка воспринимаюсь? По крайней мере под «огоньком». Как интере-е-есно… А ведь этой информации наверняка в архивах посольства нет. Уже не зря сходила.
Отвернулся, трясет головой. Смешно так. Но папа что-то заметил, специально шуршит поясом. Отвлекает внимание Михаила от моей персоны. Беспокоится? Подмигиваю отцу: «Не волнуйся, я знаю, что происходит.» Еще бы на самом деле знала.
Михаил тем временем рассказывает историю вальса, спокойно, уверенно. А вот скользкие вопросы Теодрана, касающиеся теневой стороны жизни общества Основы, похоже, искренне не понимает. Неужели такой наивный? Нет, вон поджал губы. Понял, просто не хочет говорить. Ну все! Я с ним танцую. Вот только закончится фольклорная часть.
Звон стаканов.
– Спасибо, Виола.
Что-о-о?! Ему второй стакан с «огоньком» притащили? Значит, Михаил из числа «трех лопушков»! У меня появилось чувство, как будто кто-то забрался на мою территорию и пометил все углы. Я же с Михаилом танцевать собралась! И вообще, надо его спасти, для себя. Любопытно, на действие «огонька» мое присутствие как наложится? Проведем опыт… на людях:
– Вы не могли бы обучить гостью вашим танцам?
Вздрагивает, оборачивается. Глаза масляные, пустые. Удерживаю взгляд, не отрываясь. На лице Михаила появляется осмысленное выражение.
Танцуем… Я и не ожидала, что это окажется так приятно. Михаил большой, теплый, аккуратный. И руки мягкие, меня по спинке гладят. Хочется закрыть глаза. Считается, что люди под действием «огонька» непредсказуемы и опасны. Но чувства опасности нет, а я своим чувствам привыкла доверять. И все-таки он другой, чем наши парни. Вот Багир: расчетливый, уверенный до самоуверенности, любитель планировать и удивляющийся, если планы вдруг не исполняются. Или Теодран. Все время чувствуется сжатая пружина воли, долг и готовность. А Михаил… он как будто идет краем огромного вспаханного поля, птичек слушает, травинку грызет. Странное чувство. Надо будет его обдумать. И имя Михаил, Мих… ему подходит.
Ага, папа заметил, как меня тискают, и собирается прекратить. Показываю кулак: ведь договорились же «не вмешиваться». Кажется, дошло…
Мих тем временем пытается прощаться. Но сразу, как только отпустил меня, взгляд стал туманиться. Еле успела поймать, а то так бы и грохнулся на пол. Вот ничего себе! У него же пик первой волны. А когда танцевали, почти незаметно было. Неужели это мое влияние на него? Ну уж нет, я такой случай упускать не намерена! Прижимаюсь к нему и незаметно вывожу из зала. Парень удивлен, мягко говоря. Неужели все еще не понял? Придется объяснить.
А думает он красиво. Сосредоточенно. Только медленно. Стоим в тупичке коридора, он мне руку уже под завязку юбки просунул и сам вроде не заметил, как. Заметил: смутился. А зачем смущаться, спрашивается, была бы я против – остановила бы. А так – интересно и забавно. Люблю, когда меня гладят.
Его идея с холодным домиком в саду меня настораживает. Если что случится с парнем, я ведь себя винить стану, что не уберегла. А не поехать ли мне с ним? Решено: никуда я Миха одного не отпущу, пока действие «огонька» не пройдет. Нашим говорить не стану – запретят. А так… Потом, конечно, попадет сильно. Но ведь потом.
Чтобы устроиться на мотоцикле, пришлось подвернуть юбку. Некрасиво, но пусть – на улице ночь, а люди в темноте видят плохо. Просовываю руки поглубже через карманы Михиной куртки и сама прижимаюсь к спине. Удобно, такой большой, от ветра закрывает.
Как только выбрались из города на шоссе и мотоцикл перестал крениться в поворотах, я высвободила одну руку, дотянуться до пояса, стягивающего плед. На конце его, стилизованном под голову змеи, радиомаячок. Под левый глаз замаскирована кнопка включения-выключения, под правый – аварийный сигнал. Я выключила маячок, подождала минуты две, включила на минуту и выключила снова. Наши поймут, что я хотела сказать: «Выключаю намеренно и добровольно. Прошу не искать.» В случае крайней необходимости вычислить, куда мы поехали, при наличии досье на Миха и зная шоссе, не составляет труда. Но Миху почему-то доверяю полностью. Даже в его нынешнем состоянии. К слову, состояние-то пока вполне нормальное.
До домика в саду мы доехать не успели, слишком долго петляли по городу. Его прихватило еще на шоссе, перед поворотом на проселок. Руль в руках мелко задрожал, а спина напряглась.
– Мих, остановись!
– А? Что такое? – мотоцикл выкатился на обочину и затих. Парень обернулся с каким-то закаменевшим и жалобным одновременно выражением лица.
– Что-что… У тебя вторая волна, – отвечаю и, наклонив голову набок, подставляю губы для поцелуя. На сей раз я ответила ему. Так необычно, мой язык длинный и шершавый, а его – короткий и гладкий. И я могу пройтись своей «терочкой» по его языку справа и слева. И даже сверху, если изогнуть кончик. И вкус его мне понравился. В общем, отлипли друг от друга мы совсем не сразу. Мих тяжело дышал, хотя смотрел уже осмысленно. Язык его все же не слишком слушался:
– Ар-фа, ты рискуешь, оставаясь со мной, когда я в таком состоянии…
– А мне кажется, нет. Ничего плохого ты мне не сделаешь. У нас другая проблема – мы не можем ехать и целоваться. А ехать надо, скоро пойдет дождь и может, даже со снегом.
– И что ты предлагаешь? – он растерян и напряжен. Я беру дело в свои руки:
– Садись. Вот так.
Я устраиваюсь позади и просовываю руки в карманы куртки, чтобы до него добраться. Ощущения рук на теле Миху хватает, даже с запасом. Когда я начинала шевелить пальчиками, Мих сбрасывал скорость и звучно дышал, а минут через двадцать его отпустило. Мы как раз приблизились к поселку.
Садовый поселок состоит из нескольких рядов одинаковых утепленных контейнеров-домиков размером два на четыре метра, на столь же маленьких участках. Не для сада, конечно, а для пары яблонь и клумбы с цветочками. На некоторых клумбах еще сохранились цветы, а другие убраны на зиму.
– Откуда здесь такое? – спрашиваю, вовсе не надеясь получить ответ, но Мих, вспомнив о своей роли гида, удовлетворяет мое любопытство:
– Таких поселков в пригородах развели много лет пятнадцать назад, тогда была мода на занятия в кружках «фольклорного садоводства». Потом эти кружки распались, домики отправили на переработку, а земли вернули в общий оборот, почти везде. Общий оборот – как все сельхозугодья, вахтовые бригады обрабатывают. Наш вот поселок почему-то выжил.
Ночью вокруг кажется абсолютно безлюдно, хотя в паре домиков блеснул свет из окон. Так что зря Мих надеялся здесь просто пересидеть приступы – одиночества на Основе не бывает.
Странно, а сама об этом не подумала. Вот ведь, Мих сказал, тут можно пересидеть, и я не стала анализировать. Настолько верю? Хорошо и плохо, голову стоит держать включенной. Например, сейчас он, сгорбившись, задумчиво уставился на бензобак мотоцикла. Неужели и правда решил вылить бензин? А завтра обратно на чем ехать? Да и смысл? Сказать ему про других «садоводов»? Нет, не стоит, еще нервничать будет. Пусть продолжает думать, что мы здесь одни.
– Мих, выкрути свечу и успокойся. Не надо ничего выливать.
– Меня прижмет, я ее опять вкручу и поеду…
– Тебя уже прижало или еще не отпустило. Я здесь, помнишь? Если боишься, отдай свечу мне, я спрячу.
– Рафа, я вот что… может, ты запрешься в домике, а я на крылечке посижу? Третья волна, говорят, самый сильный приступ, я не уверен… если я наброшусь на тебя, ты можешь не успеть убежать.
Он набросится. Надо же.
– А я не уверена, что стану убегать. Пока мы ехали, у меня было время подумать. Да, я сначала такого не планировала. Но мы здесь и пусть будет, как будет.
– Я сделаю тебе больно, если не сдержусь, – ему самому больно так говорить, по лицу видно.
– Может быть. Не знаю. – Вообще-то, если подумать, анатомия нас не слишком сильно отличается. Люди просто заметно крупнее… во всех местах. Вслух же говорю: – Не думаю, что это очень страшно, да и потом, ничего же еще не случилось, а мы стоим тут и мерзнем. Пойдем в домик.
В домике оказывается чистенько и уютно, но очень тесно даже мне. Справа от входной двери пристроился электрокамин, вдоль длинной стены – узкая кровать, напротив нее у окна тумбочка с чайником. Слева от двери вешалка для одежды. Мих щелкает переключателем и на нарисованных поленьях заплясали жаркие огоньки, а из спрятанного динамика послышалось тихое потрескивание дров. Сняв и повесив на крючок куртку, он с усмешкой разглядывает полы своей рубахи, свешивающиеся поверх брюк, в то время как сзади рубаха остается заправленной. На месте половины пуговиц только неаккуратные дырки.
– Ну и что мне с ней делать? Заправить или наоборот?
– А как тебе больше нравится?
– Пусть лучше будет «навыпуск»…
– Ага, если что – снять быстрее, – не то чтобы всерьез, просто дразнюсь. – Мих, чай поставь, пожалуйста. Я замерзла, пока ехали.
Разматываю пояс и вешаю плед рядом с его курткой. Так быстрее согреюсь. Плед сейчас только держит уличную сырость, а здесь камин быстро прогреет такую маленькую комнатку. Мих внимательно разглядывает меня и мне становится тепло от его взгляда. Ах да, я же в «бальном». Коротенькое чоли да юбка. С наслаждением стягиваю сапожки: от танцев и поездки пальчики совсем затекли, и устраиваюсь с ногами на кровати. Собственно, больше сидеть не на чем. Пока закипает чайник, мы молчим. Мих достает чайный пакетик и большую кружку. Одну. Больше, видимо, нет. Заваривает чай, подает мне. Все так же молча. Делаю несколько маленьких глотков, горячо. Передаю кружку ему, так и пьем по очереди. Меня это нисколько не беспокоит, его вроде бы тоже. Допив чай, сворачиваюсь клубочком на кровати и кладу голову на Михины колени. Смотрю снизу вверх; лицо мальчика напряглось и как будто застыло. Я делаю осторожное движение и щекочу его ухо кончиком хвоста.
– Ты так боишься самочек?
Мих ловит мой хвост рукой, рассматривает, задумчиво дует на мех.
– «Самочек?» У нас это называется «женщины».
– Я-то не «женщина». Меня ты тоже боишься?
– Тебя – нет. А за тебя боюсь. Я не знаю, как себя могу повести. И у меня никогда не было женщин, – грустно усмехается, – не говоря уж о «самочках».
– У меня тоже никого не было. Но я не боюсь. Просто чувствую, что все будет хорошо. Ты мне веришь?
– Почему-то да.
Опять молчим. Долго. Немного дремлем. Вдруг мне на лицо падает капля. Взглянула вверх – Мих сидит, закусив губу, весь бледный, пальцы правой руки с силой вцепились в одеяло. Но левая придерживает и гладит мой хвост столь же нежно, как и раньше. Началось. Приподнимаюсь на локте и поворачиваюсь спиной.
– Чоли на шнуровке, завязана вверху на бантик, развяжи.
– Зачем?
– Потом некогда будет, развяжи.
Завязка слабеет. Стягиваю одежку через голову и ложусь обратно к нему на колени. Маска бледности у него уже прошла, лицо розовенькое, пожалуй даже более чем. Рассматривает мои груди, аккуратно обводит пальцем вокруг соска.
– А я и не знал, что у вас здесь нет меха.
– Конечно, нет, как бы мы иначе детей кормили. – Глупые разговоры, но от них спокойнее и теплее. Накатывает третья волна и, если честно, я тоже немного боюсь. Он накрывает мою грудь ладонью, слегка сжимая. О-у-у-… Выгибаюсь вперед и вытягиваюсь на кровати поперек его колен. Наверное, это неправильно, у него проблемы, а мне сейчас просто хорошо. Очень! Или нет? Ему тоже хорошо? Глаза блестят, руки поспешно развязывают узкий поясок юбки. Выгибаюсь еще раз, чтобы ему было удобнее снять ее с меня. Лежу голая, покрывало холодное, и хочется прикрыть глаза и чувствовать, как он горячими руками гладит меня. Откуда-то из глубины тела поднимается… мурчание. Вот оно как! Несовершеннолетние коши не мурчат. Пока не придет срок. А я, выходит, замурчала… с ним. Мих наклоняется, целует мои губы, лицо, ловит губами кончики ушей, а я пытаюсь стянуть с него рубаху. Безуспешно, забыла расстегнуть пуговицы на рукавах, но он уже сам снимает с себя одежду. Сидит совершенно ошалевший, белый и голенький, хочется согреть, завернув в себя, как в плед.
Вскакиваю и устраиваюсь к нему на колени, лицом к лицу, оплетаю руками, ногами, хвостом. Приподнявшись, сама направляю его в себя. Что бы я ни думала раньше, все же анатомия несколько разная, он мог бы и не попасть. Ох, какой же большой все-таки, и как шумит в ушах. Прикусываю кончик собственного хвоста и расслабляю ноги, садясь на него до упора. В глазах все плывет, я прижимаюсь к его груди и непроизвольно взмявкиваю, какая-либо осмысленная речь недоступна. Он медленно покачивает меня на своих коленях. Закрываю глаза и уплываю…
Очнулась не знаю через какое время от ощущений электрического разряда, ударившего вдоль позвоночника и горячего потока глубоко внутри меня. Поднимаю глаза и встречаю его взгляд. Почему-то чувствую, как уходит из его сознания острое наслаждение, унося с собой муть «огонька». Абсолютно уверена, что организм его очистился полностью. От этой уверенности поднимается радость и передается ему. Его губы неподвижны, но мне слышится шепот: «Рафа…» Мне показалось? Или нет?
Наклоняю руками его голову, чтобы прижаться лбом ко лбу, плотно и глаза против глаз. «Рафа, любимая…» На меня накатывает теплая волна, шепчу мысленно:
«Аре ле тоу…
Во мне нет ничего закрытого от тебя, ни чувств, ни желаний, ни мыслей.
Я – это ты, а ты – это я. Два тела под звездами, один путь.
… им шеро до.»
«… им шеро до.»
Он повторял за мной, не зная смысла фраз. Впрочем нет, теперь уже зная.
– Что это было?
Немного грустно улыбаюсь и отвечаю мысленно:
– Древняя брачная клятва кошратов.
– Значит, мы теперь?
– Семья. И не обязательно говорить вслух.
– С ума сойти. «Семья». Запрещенное слово. И мы теперь слышим мысли друг друга.
– Это у людей оно запрещенное. А у нас – нет.
– У нас? Ага, теперь «у нас»… И знаешь, я понял, что весь день вел себя как идиот. И даже не сказал, какая ты красивая.
С этими словами мир вдруг переворачивается, я – сижу на кровати и вижу свое лицо с влажно поблескивающими глазами, совсем рядом, и прикасаюсь к своему телу, нежно глажу теплый мех.
– С ума сойти, – вслух повторяю я сказанные им слова, – дуата… И закрываю глаза. Я? Не-я? Уткнувшись лицом в его плечо, проваливаюсь в глубокий сон.
Проснулась, когда за маленьким окошком засинел поздний зимний рассвет. Обнаружила себя под теплым одеялом в объятиях Миха. Он уже не спал и тихонечко чесал меня за ушком. Ухо дергалось и его это, кажется, забавляло.
– Ты так неожиданно уснула…
– Или почти упала в обморок, от новостей, – я улыбаюсь, но серьезна.
– А что за новости-то? Что такое «дуата»?
– Мих, об этом – только мысленно. Мыслеречь внутри семьи не отслеживается никакими известными нам приборами и не перехватывается.
– Мыслеречь – она только внутри семьи?
– Да. Она возникает при слиянии, и то в случае биреты хотя бы…
– Ты не рассказала, что это такое.
– Все в общем-то просто. Первый уровень: сента, способность воспринимать наиболее сильные чувства другого. Радость, страх, боль… Этот уровень достигается всегда, если сразу после секса, пока двое еще физически не разъединились, произносится брачная клятва. В части семей сентой все и заканчивается. Второй уровень, бирета, позволяет слышать четко сформулированные мысли и мысленно говорить друг с другом. Связь мыслеречи действует мгновенно и на любом расстоянии, даже через межпланетный портал. Третий уровень, тельги – это уже не мысли, подуманные словами, а мыслеобразы, смыслы. Ты ведь понял смысл текста брачной клятвы, хоть и не знаешь языка планеты Тош. Бирета и тельги свойственны большинству семей кошей. Четвертый уровень, дуата – высший. Он редок, позволяет смотреть глазами другого, слышать его ушами и передавать-брать контроль над телом. У нас с тобою дуата, и это не укладывается в голове.
– Да… если люди узнают о таком, меня на запчасти разберут.
– Им не надо знать. Ты прав. И… нашим тоже не надо знать. По крайней мере пока.
– Да. Тогда молчим.
– И говорим мысленно между собой. Привыкаем к тому, что случилось. На многое придется посмотреть иначе. Но это потом, в конце концов мы теперь всегда слышим друг друга.
И, разрывая затянувшийся диалог в молчании, произношу вслух:
– А пока – отвези меня к парому.
Глава 3
Михаил
Мотоцикл летит по дороге, убегая от лучей рассвета туда, где в долине у озера еще хранятся остатки прошедшей ночи. Той ночи, что раскрасила мир новыми яркими красками. Кажется, я счастлив. Интересно, надолго ли?
– Ненадолго. Счастье никогда не бывает долгим, зато оно возвращается. И еще остается… не знаю какое слово подобрать на языке людей. «Уместность себя», как-то так.
Конечно, я и забыл, что у меня сейчас не осталось только своих мыслей. Рафа слышит и отвечает даже на те вопросы, которые я считал риторическими.
– Прости. Мне нужно учиться молчать. И еще оставлять тебя одного с самим собой. У нас все молодые семьи этому учат. А нам придется все осваивать самостоятельно. Но я научусь, обещаю. И тебе помогу. Все будет хорошо. Вот сейчас попробую не отвлекать тебя от дороги…
«Все будет хорошо.» Как же хочется этому верить. Мурчащим пушистым клубком свернувшись где-то в глубине сознания, Рафа как будто задернула плотную бархатную штору между собой и мной, но присутствие все равно ощущается. И, разумеется, ее руки, сомкнувшиеся у меня на поясе и прижавшееся к спине тело. Но кажется, телесная близость все же дальше, чем теплый клубок в душе.
Мурчанье Рафы куда тише, чем треск мотоциклетного мотора, но слышится четко, как будто в полной тишине. Наверное, не ушами. Оно становится музыкой, под которую солнечные лучи играют на лужах, а ленты тумана над дорогой танцуют в такт.
Все когда-нибудь кончается, вот уже из-за поворота показалась пристань со спящим около нее паромом, и несколько катеров у маленького причала чуть в стороне. У проходной будочки наблюдается странное оживление, мелькают серые полицейские мундиры и какие-то люди в полувоенной форме. Рафа трогает меня за плечо:
– Останови здесь. Похоже, эта суета из-за меня. Если сунешься поближе, тебя тут же сцапают, так что дальше я лучше пойду одна. А ты поезжай в город, только не домой. Посиди в каком-нибудь кафе. Выясню обстановку, тогда решим, что делать.
Коша, спрыгнув на землю, мимолетно коснулась губами моей щеки и побежала в сторону пристани. Я провожаю ее взглядом, разворачиваю мотоцикл и через километр съезжаю с асфальта на узкий проселок, ведущий к городу кружным путем. Еду не торопясь, наблюдая, как проплывают мимо мокрые от дождя кусты, и вспоминаю Рафу, в который раз удивляясь разумности этой женщины. Ну да, «женщины», а как мне ее еще называть? Подумаешь, коша. Нет, она не просто «разумна», все решения в общем очевидны, я и сам мог сообразить. Мог, но не сообразил: нет привычки быстро принимать решения, а у нее эта привычка есть. Да, мне есть чему учиться.
– Вы Рафела?
– А Вы ожидали кого-то другого?
– Нет, как раз вас. У меня приказ срочно доставить вас домой.
– Это очень хорошо. Полагаю, вон тот зеленый катер?
Разговор звучит похоже на какую-нибудь радиопередачу, которую слушаешь в наушниках. Знакомо и не отвлекает. Думаю, к такому я быстро привыкну, Дома, у мамы в комнате тоже всегда радио работает.
– Да, Мих, я рада, что не мешаю тебе. Еще не научилась все время закрываться.
– Ага. Так и хочется сказать «Привет!» Будто по комму разговариваешь. Я так понимаю, от тебя сейчас не отстанут. Что собираешься рассказывать?
– Хороший вопрос. Точно пока не решила. Вот, слушай – про слияние никому знать точно нельзя. Это надо спрятать. Прятать лучше там, где никто не ищет. Надо рассказать что-то, привлекающее внимание. Например, про секс, и как он у тебя блокировал действие «огонька». Подать, как супер-новую информацию о людях, тем более, так и есть. Нашим интересно будет, а о слиянии они и не спросят, никто его не ожидает.
– Мне в случае чего рассказывать то же самое?
– А сам-то как думаешь? Ты людей всяко лучше меня знаешь.
– Думаю, если скажу, что я тебя воспринял как человеческую женщину, меня наизнанку вывернут. Психологи там всякие…
– Значит, говори «не воспринял как женщину». Я в каком-то файле о людях смотрела, что иногда для облегчения действия «огонька» используют резиновых кукол. Волн они не снимают, но делают не такими острыми.
– А ты не обидишься, если я скажу, что использовал тебя как резиновую куклу?
– Ага, связал и использовал. По вашим законам, если нет заявления от потерпевшей, то нет и «дела», а заявления не будет. Если скажешь так, тебе, как мне кажется, ничего не грозит. А про обиду ответ простой: я же чувствую, как ты ко мне относишься, какие обиды?
Улыбаюсь до ушей. Как же приятно понимание, которое не боится сплетни или невпопад сказанного слова!
Дорога попетляла по сырому кустарнику и через несколько километров вывела на городскую окраину. Отсюда старыми улочками бедных кварталов легко добраться к моему любимому кафе «Полуночный дятел». Любимому не столько за кухню, сколько за возможность выпить кофе в любое время, например, рано утром перед лекциями.
Заказываю большую кружку капуччино и забиваюсь в уголок под лестницей на второй этаж, за маленький столик. Задремываю; спали мы сегодня совсем немного. В ушах звучат шаги, шорохи, голоса.
– Доченька, как ты? С тобой все в порядке? Глаза какие усталые…
– Подожди, Маева, тараторить. Дай мне с ней поговорить спокойно. Ты что, Рафа, такое устроила? Мы о чем договаривались?
– Корат, ты обещал «спокойно».
– Ладно. Рафа, ты должна была предупредить нас о том, куда едешь и когда вернешься. Мы все очень перенервничали, мало того, что ты исчезла, вдобавок, когда полиция стала разыскивать тебя в здании университета, нашли двоих студентов под «огоньком». Один связал себя под лестницей, а второй на чердаке сделал петлю и вешался.
– Как «вешался»? Повесился? – Рафа испугана и изумлена.
– Нет, он стоял в петле на стремянке. Как начинался приступ, дергался, петля его придушивала и он оставался на месте. Но речь не о них. Полиция уверена, что тот парень, с которым ушла ты, тоже под «огоньком». Тебе известно, в этом состоянии мужчины не контролируют себя…
– Знаешь, пап. Оказывается, все-таки контролируют. Я расскажу потом, а прямо сейчас сообщи, пожалуйста, человеческой полиции, что у меня нет претензий к этому парню.
– У тебя действительно нет к нему претензий?
– Действительно нет. Зато есть куча любопытной информации, – кажется, она улыбается, – и я не хочу, чтобы полиция вытрясла эту информацию из него. Так что побыстрее, если возможно, пожалуйста.
– Гм… Хорошо, но ты мне все расскажешь подробно. Сейчас поговорю с Теодраном, ему все равно с минуты на минуту официальное заявление по происшествию делать. Маева, побудь пока с нею.
– Доча, с тобой точно все в порядке? К целителям не нужно?
– Ма, ну что ты прямо. Говорю же – все в порядке.
– Он тебя не… не изнасиловал?
– Ф-ф-ф. Я что, совсем без сил и соображения? Нет, не изнасиловал. Зато занялся со мной сексом. Или я с ним, это как посмотреть.
– Доча!
– Что «доча»? Информация того стоила. Вот па освободится – расскажу.
– Уже освободился. Про «занялся сексом» я слышал. Давай обещанную информацию.
– Если коротко – у него было только три волны приступов.
Какое-то время (очень недолго, впрочем) полная тишина.
– Что-о-о? Ты хочешь сказать, что подействовала на него как человеческая женщина?
– Да! Более того, второй приступ его прижал в дороге. И мы… в общем, хватило поцелуев.
– Доча! Ты целовалась с этим… с этим!..
– Ма, не вмешивайся, я с па говорю… Так что, по крайней мере, под действием «огонька» человеческие мужчины нас могут воспринимать как своих женщин. Стоит эта информация того? Наверняка в ваших файлах ее нет.
– Действительно, нет, и наверное, стоит. Но почему ты не предупредила? Зачем рисковала?
– Потому, что это – случай. Случай, который нужно ловить.
– Пожалуй, соглашусь. Теперь подробнее на тему полиции. Что ты не хочешь, чтобы она узнала?
– Так вот это самое и не хочу! Нам разве надо, чтобы журналисты трепали о «хвостатых самочках в роли женщин?» Я предложила ему рассказывать, как он использовал меня в качестве резиновой куклы, в связанном виде. Тоже тема, конечно… Но уже другая и отвлечение внимания прессы. Но па, ты понимаешь, если полиция попытается на него что-нибудь повесить, он расскажет, что принуждения не было. А повесить она попытается, если отсутствие претензий с нашей стороны будет донесено до них недостаточно четко.
– Понял. Одобряю. Подумаю, как правильно подать подробности.
– … Миша! Мишаня, ты спишь? Ну ладно, так даже лучше.
Я не успеваю ответить и чувствую, как к лицу прижимается мокрый платок с какой-то химией. Просыпаясь, резко вдохнул… и обмяк, тело почти моментально перестает меня слушаться. Глаза остаются открытыми и смотрят в одну точку – на муху, ползущую по краю каменного столика кафе. Я превратился в «регистратор» – все вижу и слышу, но в голове поселилась абсолютная пустота, ни одной мысли.
Сдавленный голос за спиной:
– Ритка, ты что наделала? Мы же договорились, что ты выманишь его на улицу.
