Текст книги "Князь Яблок (СИ)"

Хеттский гимн

Глава 1. Молча у дверей

Рассказывают, в Белом Храме древнего города Урука есть помост из обожжёного кирпича, что стоял ещё до Всемирного потопа. Сами боги слетались к нему, словно весёлые пчёлы, чтобы поиграть в мяч.

Много столетий и великому городу Врат, чьи жители неисчислимы, а богатств хватит, чтобы купить все четыре стороны света. Он помнит могучую империю Агаду, чьё величие вдохновляет царей, а внезапное падение – вождей окрестных кочевых племён. И в наши дни каждый царь мечтает быть царём Агаду, и каждый вождь кочевников мечтает такую империю разграбить…

Немало лет и шумным городам Низовий, где великие реки сливаются в одну и куда не посмотришь – только болота и серебряные заросли тростника.

Прежде, до потопа, небо было ближе, и от Итуругналя можно было доплыть до райских земель, где в долинах бьют фонтаны, а под их радужными струями расцветают белые цветки бессмертия.

А другие говорят, что рай тогда был не на юге, а за дикими горами севера, где истоки четырёх великих рек. Ещё в тех горах можно отыскать драгоценные опалы, ароматный кустарник бдолах и остатки того самого судна, в котором бессмертный Ут-напиштим сумел спастись от Всемирного Потопа. Формой оно похоже на огромный барабан, сплетено из тростника и обмазано чёрным асфальтом, чтобы не пропускать воду. Если смотреть издалека, то поймёшь, что это не быстрый челнок, а попросту огромная шлюпка-куффа, круглая и неуклюжая, какие и сейчас ходят с товарами по реке Хиддекель. Левая сторона шлюпки, откуда патриарх выпустил ворона, почти полностью сгнила и разрушилась, а правая пока целая.

И даже горделивым Ашшуром ещё от потопа правили десятки царей, прежде чем его держава взошла кроваво-алой звездой и бесславно рухнула в жадный песок пустыни. Сейчас лишь ветер поёт в остывших руинах двух её погибших столиц. Чудесная библиотека кровожадного царя расхищена и кто знает, кому достались каменные стелы, где выбиты царские списки…

По сравнению с этими патриархами Мари – молодой город. Два столетия назад царь города Врат построил здесь крепость, чтобы защитить торговые пути в Сирку и Тушпу. После появились новые храмы, дворец наместника, ремесленные кварталы и огороды. Место было удачное и город разросся.

Теперь наместники передавали престол по наследству и искали случая опять называться царями. А жители рассказывали, что город старше, чем записано в хрониках. Холмы за городской стеной скрывали каменные гробницы забытых вельмож, а когда рыли колодцы, находили черепки с остатками древней глазури и бронзовые цилиндрики долговых расписок. Значит, ещё в стародавние времена, когда люди говорили на языке богов, здесь было поселение. А потом его истребил и разрушил один из жестоких царей древности. Может быть, это был тот самый Тукульти-Нинутра, который захватил Сирку? Разграбив город, он установил перед храмом Дагона стелу со своим именем – и она стоит там и по сей день.

Начинался нисан, месяц половодья и первых плодов, изобильный, но нехороший. Хуже всего рожать в нисан – ребёнок вырастет и ногами размечет дом своего отца, как бурные воды паводка разметывают поля. Человек в этот месяц рискует пораниться, и кровь потоком брызнет в тяжёлый влажный воздух. Спазмы, боль, конвульсия, ярость – словно острые раковины поджидают под водой нисанского паводка всех беспечных, кто рискнёт ходить босиком.

Обеденная трапеза в храме Дагона, накрытого тенью городского зиккурата, шла своим чередом.

Почтенный жрец Хаммуасипу предпочитал обедать здесь, в трапезной подо львами, подальше от холодных глаз бога.

За годы почётного плена его предки успели породниться с ассирийцами, так что даже без подвитой бороды и усов он достаточно отличался от халдеев, что составляли высшее городское жречество. Густые брови срослись над огромными чёрными глазами, нос был большой, как гора, а смуглое овальное лицо было бесстрастным, словно каменное изваяние. Здоровенный и широкоплечий, он мог бы охотится на львов или командовать армией – но наследственная должность в храме была слишком выгодным делом, чтобы менять её на изменчивую судьбу офицера. Слишком много царей пало в последнее время – но сколько бы не менялись правители на престолах, небо поворачивалось своим чередом и жрецы как и прежде продолжали совершать ритуалы и составлять гороскопы.

На церемониях он всегда старался стоять в стороне. Рядом с его громадной фигурой жрецы-заклинатели могли показаться маленькими и смешными – а для ритуала это нехорошо.

Он тоже был одним из “чистых”, и только перед сном снимал ослепительно-белый жреческий тюрбан из овечьей шерсти с налысо выбритой головы. Поэтому он мог бы приносить пищу богам и есть в верхней трапезной, на зиккурате.

Но Хаммуасипу предпочитал общество рядовых служителей. Как самый внушительный, он надзирал за порядком в пяти городских храмах. И каждый день перед вечерней службой храмовые конюхи и служанки, поварихи и гетеры сообщали ему, о чём шептались купцы и паломники и о чём молят богов горожане.

Самое важное из услышанного Хаммуасипу открывал царю. И царь не раз говорил, что эти сведения для него так же драгоценны, как гадания и гороскопы “чистых” халдеев.

За столом сидели ближайшие сотрудники Хаммуасипу – младшие жрецы, что руководили храмовыми пивоварами, поварами, кузнецами, ростовщиками, гетерами, строителями, ювелирами и другими гетерами, особого рода, каких называют ещё плакальщицами за их высокие, странные голоса. Ели сыр, вяленое мясо и зажаренных свежих тушканчиков, запивали храмовым пивом и заедали первыми плодами. По лицам было заметно, как тоскуют животы по праздничным пирам.

В молодости Хаммуасипу уже насиделся в верхнем зале с круглыми красными колоннами. Тамошние обеды были чопорными, словно служение божеству. Даже явства на столе расставили по зодиаку, и каждому из “чистых” полагалась ровно половинка яблока.

А говорили там об одном и том же – как поразил Мардук северного царя Тугдамму и многих других нечестивых правителей, как поднялся из-под воды павший было город Врат, как отстраивались там храмы и как заселялись в просторные дома при ещё недостроенных храмах новоназначенные жрецы.

И было трудно сказать, что их больше радует – возрождение древнего города, открывшее сотням юношей сокровищницу древней мудрости, чьи створки – глиняные таблички, а запоры – значки старинного письма, или то, что подобное безобразие больше не повторится и жрецами будут, как и прежде, становиться лишь законные дети жрецов.

После десятка лет лет подобных разговоров сердце Хаммуасипу радовалось даже тому, что миски с будничной едой стояли на столе в уютном беспорядке, и каждый брал что хотел и сколько хотел, не нарушая, конечно, правил для мяса и фруктов.

Закончив с пивом, Хаммуасипу вспомнил об одном важном деле. Оно было не очень срочным, но откладывать его не хотел. Вдруг послеобеденный сон может стереть догадку из памяти, и вопрос затеряется среди тяжёлых вестей, что приходят вместе с караванами. К тому же, Эришти-Айя, начальница над гетерами, сидела здесь же, по правую руку.

Жрец наклонился к ней и произнёс тихо-тихо, только для них двоих:

– Вы обещали мне о чём-то поведать.

Эришти-Айя отложила хвост тушканчика, улыбнулась и только потом заговорила.

– Обратили ли вы внимание на мальчишку, что поселился два дня назад на постоялом дворе храма Шамаша? Его имя – Шикку, и он из восточных городов..

– Что удалось тебе выяснить?

– Совсем немногое. У моих девушек он не бывал. В одни дни он уходит в город, в другие не покидает из своей комнаты. Не принимает гостей и не собирается уезжать.

– Он может ждать товаров от компаньона.

– Нет. Он не похож на торговца. Скорее, это какой-то бродячий колдун.

– Приносил ли он жертвы?

– В том всё и дело, что нет!

Да, дело выглядело загадочно.

Хаммуасипу смежил веки и представил себе странного постояльца. Он всегда так делал, чтобы проникнуть в чужие планы.

На вид лет шестнадцать-восемнадцать. Значит, уже достиг брачного возраста, но едва ли слишком опытный в житейских делах. Лицо смуглое, но это от солнца, и оттенок совсем непривычный – словно речной песок. На почти идеально круглой голове – скуластое лицо с тонким носом и чуть насмешливым взглядом из-под тонких бровей. Нет, он был не из местных. Похож скорее на мидийца или вовсе одного из тех народов, которых древние летописи называют “ордой неизвестной земли”. В последнее время таких всё больше – цари приглашают наёмников из дальних голодных земель.

Длинные руки. Одет в длинную золотистую накидку. Одежда и манеры похожи на жреческие, но голова не выбрита, а отросшие волосы цвета тёмного пива завязаны на затылке и похожи на хвост мангуста. Знает классический язык, но говорит с трудом, потому что язык не родной. Имя тоже классическое, но это мало что значит. Древние имена сейчас – как медные украшения, их носят все, кто может себе это позволить.

Странно, очень странно.

Хаммуасипу был готов простить странному гостю отказ от жертв. Пусть боги накажут его сами, когда сочтут нужным. Он готов был смириться с тем, что никогда не узнает, из какой страны прибыл этот Шикку. Выяснить надо было одно – что ему нужно в городе.

Тут была какая-то тайна, и жрецу она очень не нравилась.

– Пошли к нему Ашерту,– произнёс Хаммуасипу,– Она выяснит, на что он способен. Только проследи, чтобы они встретились не в его комнате. Важно, чтобы он почувствовал себя беззащитным.

– А вы разве не будете его допрашивать?

– Нет. На нём нет вины, а у меня нет времени. Пусть лучше Ашерту расскажет мне, кто он, что делает в городе и о чём предпочитает молчать. У неё это получится лучше. Женских чар боялись даже те, кто смело шёл в самые безнадёжные битвы. Помнишь, как Ночь смогла сковать самого Шамаша?..

Миски опустели. Сидевшие за столом смотрели на Хаммуасипу и ожидали, когда он даст понять, что трапеза завершена.

Жрец спохватился и поднялся первым. Его мысли по-прежнему были заняты северянином Шикку. Видимо, будет нужен специальный быстрый ритуал, чтобы очистить сердце перед царской аудиенцией…

– Что ты здесь делаешь?– спросила Ашерту.

Шикку стоял в северной галерее храма Иштар со светильником в руке и разглядывал барельефы.

Галерея была пустынна, за тяжёлыми квадратными колоннами лежал сухой мрак. Но совсем рядом, по другую сторону храма, шумел городской рынок.

Шикку мягко повернул голову.

– Мне показалось,– сказал он,– что я где-то видел эти фигуры.

Ашерту улыбнулась. Она была одного с ним возраста, но ниже и тоньше, а потом изящней.

Юная жрица стояла в тени, чтобы солнце не жгло обнажённые руки. Под тонким хитоном проступали соски, а пряди длинных волос разбегались по плечам, словно змеи. Она улыбнулась ещё шире и блеснула белоснежными зубами.

– Если желаешь,– произнесла она на классическом языке таким тоном, словно открывала церемонию,– я могу показать тебе росписи и в других храмах.

– А вы что-нибудь знаете про эти росписи?

– Возможно, за беседой я что-нибудь вспомню.

Шикку задумался. На кончике хвоста, в который были связаны его волосы, горел солнечный луч. Потом он усмехнулся своим мыслям и посмотрел на девушку.

Слабый ветерок качнул тонкий хитон жрицы и Шикку ощутил запах лилий. Никогда прежде он не встречал такого аромата. Значит, притирания делали прямо здесь, в храмовом хозяйстве...

Шикку вдохнул поглубже, чтобы запомнить оттенки изысканного аромата и заметил, что кожа у девушки – цвета корочки на свежеиспечённом хлебе. Наверное, такая же тёплая и аппетитная.

– Я был бы рад побеседовать с вами,– произнёс Шикку. Слова приходили с трудом,– Но у вас, наверное, дела в храме. Тут большое… хозяйство. Я не смею вас отвлекать.

– Всё в порядке,– жрица наклонила голову и острая прядь волос легла на переносицу,– Поддерживать приятные беседы – это часть моей службы.

Шикку нахмурился. Здесь, в далёком западном городе, говорили на непривычном языке и классические фразы звучали странно, с шипящим прононсом. Знакомые слова сделались непривычными и Шикку постоянно казалось, что он чего-то не понимает или понимает не до конца.

– Пойдём со мной,– сказала девушка,– Забудь про старые стены. Со мной ты прикоснёшься к тайнам, которые намного приятней.

Теперь она говорила по-мидийскию.

Шикку показалось, что его облили водой из колодца. Он вгляделся в лицо девушки повнимательней.

Нет, ничего мидийского в её облике нет. Наряд – изысканный, без сомнений – не похож на строгую одежду переводчика. И тростниковой палочки для письма тоже не видно. Но если так, откуда она знает язык?

– Вы очень настойчивы,– Шикку так волновался, что по прежнему отвечал на классическом наречии,– Я удивлён. Вы предлагаете мне то, за что путешественники платят серебром. Чему я обязан такой щедростью?

– Следуй за мной,– жрица двинулась по галерее,– И ты узнаешь ответ.

Шикку пошёл следом. Он и сам не смог бы ответить, что заинтересовало его больше – девушка или тайна.

Возле поворота он попытался остановиться.

– Мне кажется, вы ведёте меня в ловушку,– сказал он,– хотя я не сделал ничего против законов людей и богов. Если я нарушил запрет, скажите мне сразу.

– Ты не нарушил ни одного запрета,– жрица не сбавила шаг и Шикку пришлось её догонять.

– Тогда за что мне такая честь?– спросил он.

– Всему своё время.

– А на рынке у вас тоже раздают бесплатные товары?

Жрица повернула удивлённое лицо.

– Ты считаешь меня… товаром?

– Нет, не считаю. Но это вопрос грамматический.

– Ты учил грамматику?

– Я хочу сказать, что вы продаёте это другим. И я не могу понять, почему мне это должно достаться бесплатно.

– Но ты не знаешь, что именно тебе достанется.

– Знаю.

– А если ты знаешь неправильно? Неужели ты думаешь, что раз изучил грамматику, то знаешь всё на свете?

Шикку уже открыл рот, но не рискнул спорить с женщиной. И просто спросил:

– Что ещё у вас раздают бесплатно?

– Почему ты решил, что бесплатно? Бывает, когда не сезон, торговцы просто отдают дыни за бесценок.

– Они отдают старые, попорченные дыни. А старой вы не выглядете.

– Но бывают и праздничные пиры. Весь город кормят из царских и храмовых запасов.

– Значит, пир… А кто ещё туда приглашён, кроме меня?

– Это не пир. Считай это званым ужином.

Дом удовольствий, где трудилась Ашерту, стоял между фруктовыми рядами и мутной полоской канала. Тут же продавали пиво и пахло свежими лепёшками. Двухэтажный домик, облицованный изразцами алой глазури, обещал отдых и удовольствие. Важно, что и путь к нему был приятным.

Ашерту занимала боковую комнату с побелёнными стенами. Окно – в сторону канала, так что рынок почти не слышно. Вода канала ползла среди зарослей, похожая на бесконечную бурую землю.

Ашерту села на циновку, сбросила сандалии и поджала босые ноги. Шикку колебался. Он посмотрел в одну сторону, в другую и заметил столик. На столике – глиняное блюдо с тремя свежими яблоками.

– Это тоже подарок?– спросил он.

– Угощайся.

Шикку продолжал стоять. Тонкая туника пропиталась потом и казалась теперь тяжёлой и неудобной.

– Что ты увидел на северной стене?– продолжала Асерту,– Расскажи, мне интересно. Меня учили легендам, но не всем.

– Я не успел рассмотреть ничего особенного.

– Но ты начал смотреть. Значит, ты что-то про них знаешь. Про те времена, когда боги ещё сражались в горах и спускались под землю. Про древних царей, что правили всеми четырьмя сторонами света. Ты учился больше меня, знаешь буквы и другие удивительные вещи.

– Нет, нет, нет,– Шикку мотал головой и хвост мотался вместе с ней,– я не знаю ничего особенного.

– А яблоки любишь?

– Яблоки невозможно любить. На яблоки набрасываются.

– Тогда возьми, если любишь.

Шикку взял одно яблоко. Потом добавил к нему второе и третье. Постоял, разглядывая треугольник спелых плодов – а потом, сперва робко, подбросил первое, за ним второе, третье. И вот он уже стоит посередине комнаты и жонглирует яблоками.

Асерту засмеялась и захлопала в ладошки. Шикку поклонился, положил яблоки обратно, ещё раз посмотрел на девушку – и ему стало не по себе.

Он бы не смог объяснить, что случилось. Девушка откинулась на подушку и смотрела из-под чёрного локона. Одну ногу она поджала, а вторая была в двух пальцах от сандалий Шикку. Он мог видеть смуглую ступню.

Жрицу словно окутывало невидимое жаркое марево. Она смотрела, дышала, говорила – и Шикку окатывало пьянящим жаром, как будто он пил пиво кружку за кружкой. Шикку не мог отвести глаз от неё и не мог сопротивляться.

Это была сила Иштар, блудницы богов. Теплота, сладкая и тягучая, словно мёд, что сковала Думмузи и Энкиду.

Шикку понимал, что здесь обман, что это опасно – а затем присел на кровать. Он хотел показать, что может уйти в любой момент – но уйти, разумеется, не успел.

Ашерту поднялась с подушки, провела пальцем по высокой скуле мальчика. Потом взяла за руку и начала поглаживать ладонь.

Шикку не помогал, и не сопротивлялся. Он ещё мог хранить тайну и делать вид, что он не при чём. Но сопротивляться не мог. Ашерту это чувствовала. Женщины всегда это чувствуют.

Она мягко опустила его на лежанку и начала целовать шею. Тонкое ароматное дыхание кружило голову и Шикку не смог сдержаться – руки начали ласкать сквозь тонкое полотно упругую грудь жрицы с вишенками сосков.

Последний поцелуй – и вот девушка уже облизывает шею. Это было совсем новое удовольствие и Шикку откинул голову на подушку – чтобы отстраниться и чтобы не пропустить. Он по прежнему робко отвечал на ласки и прислушивался к чувствам. В голове продолжало скрестить подозрение – словно червь внутри яблока.

Но от Шикку и не требовалось ничего больше. Нежные и ловкие пальчики девушки уже стаскивали с него прилипшую одежду. Он и не ожидал, что его так просто раздеть.

У облачения жрицы не было ни заколок, ни пояса – так что дивную лёгкую ткань тоже можно стянуть одним движением. И только бронзовое ожерелье тренькало при каждом её движении. Интересно, она будет раздеваться сама, или…

Он не успел додумать до конца – девушка уже сорвала тунику и он увидел смуглое, тощее тело, словно вырезанное из вишнёвого дерева. Бронзовое ожерелье продолжало звенеть на теперь обнажённой груди, по тронутым зеленью кольцам прыгали искорки, а аромат притирания стал тоньше и ярче, он проникал в нос до самого центра головы и от него не было никакой защиты.

Девушка прыгнула на него, словно порыв тёплого ветра и прижалась кровати так плотно, что Шикку уже не чувствовал тела и только дышал. Тело жило своей жизнью, руки ласкали, губы слились с её губами и горячий член вошёл в прохладное влагалище.

Девушка застонала и задвигала бёдрами, не переставая яростно целоваться. Теперь она атаковала губы и Шикку никак не мог попасть в ритм – хотелось и отвечать на поцелуи, и забраться поглубже.

…По коридору приближались шаги. Шикку их слышал, но не замечал.

Вот шаги затихли напротив их комнаты.

Проклятье! Тухлая вода! Кого там демоны принесли?..

Неужели не могли раньше, прежде, чем началось? А сейчас Шикку и сам уже не остановится….

Жрица зажмурилась от удовольствия, на её щеке блеснула капелька пота.

Шикку приподнялся и прошептал, по-мидийски:

– Не отпущу.

А потом толчком перевернул девушку на бок и оказался сверху. Она не сопротивлялась – только стиснула его обнажённые плечи и стала постанывать. Достаточно тихо, чтобы это казалось естественным и достаточно громко, чтобы услышали за занавеской.

Шикку двигался упорно и старательно, он словно замешивали тесто. Было тяжело, он уже порядочно устал и голова больше не кружилась, а опускалась всё ниже – но и удовольствия было столько, что он готов был продолжать.

Пока не уснёт.

Или пока тот, кто молча стоит у дверей, не положит конец их веселью.

Шикку задрал голову, почувствовал, как жар ползёт по загривку – а потом внутри что-то подалось, и он излился в горячее лоно. На мгновение почудилось, что сейчас сперма застынет, как клей, и они навсегда останутся единым целым – а потом он выдохнул, повалился на девушку и ощутил, как сильно устал.

Шикку откатился в сторону, посмотрел в потолок и ему показалось, что все мысли из головы вылились вместе со спермой. Голова сделалась лёгкой, как кожаный мяч, и если бы не потолок, то наверняка улетела бы в синее небо, навстречу Шамаша.

Голый Шикку лежал, раскинувшись, словно птица с перебитыми крыльями.

Сейчас можно было рассмотреть его тело. Худое и длинное, длинные пальцы, приученные скорее к тростниковой палочке, чем к оружию труда. Ещё минуту назад грозный член обмяк и стал почти детским.

Рядом тяжело дышала обнажённая Ашерту.

Занавес бесшумно поднялся. На пороге стояла пожилая – на вкус Шикку, конечно – Эришти-Айя. За спиной начальницы над блудницами, в тени, стоял ещё один жрец – в тёмной одежде, тщательно бритый и с ассирийским носом. Шикку его не знал.

– Мы приносим свои извинения,– Эришти-Айя демонстративно смотрела в окно, мимо лежанки,– но срочно нужна твоя помощь. Нам нужен кто-то, кто понимает по-мидийски.

Шикку, не поднимаясь, повернул голову. Эришти-Айя улыбалась, лицо жреца оставалось бесстрастнымм – но Шикку знал, что за этой каменной стеной кипит сейчас настоящее сражение.

Глава 2. Чудовище из канала

В храме Луны – вечный вечер.

Парадный зал, куда попадаешь, миновав парадную арку, похож на выскобленный изнутри панцирь гигантской допотопной черепаху. Сквозь крошечные окошки падают лучика света, в жаровнях пляшет огонь и в отсветах багрового пламени по каменным плитам пола ползали тени, похожие на длинных и чёрных змей.

Здесь, в сумраке, всё напоминало о том, что ночью, сразу после заката, человек особенно близок к чёрной бездне подземного мира. В воздухе застыл тяжёлый смрад сгоревшего масла, на полу– =канавки и лунки, куда жрецы насыпают зерно, чтобы накормить мёртвых. В накрытых тенями углах замерли коленоприклонённые статуи с восторженными лицами. Эти статуи жертвовали купцы и военачальники, и, словно полномочные посланцы при дворе царя, они день и ночь молили богов о снисхождении к заказчику.

Арка, что вела во внутренний дворик, была замаскирована – и казалось, что из зала нет выхода, как нет его из мира мёртвых.

Через этот зал проходили процессии, прежде чем попасть во внутренний двор, в лабиринты садов Луны, где журчит невидимая вода, стоят фаллосы из светлого камня, а глинобитные стены покрыты виноградом.

Но сегодня зал выглядел особенно странно. Его зловещая симметрия была нарушена.

Одна из восьми жаровней опрокинулась. Река серого и косматого, как шерсть, дыма ползла над полом, а под ним, в глубине, тлели алые угли, похожие на архипелаг вулканических островов, что никогда не остынут..

Над этой серой рекой стоял человек. В багровых отсветах умирающих угольков казалось, что его тело выковано из меди.

И лицо, и одежда показывали, что перед ними – чужеземец.

Непривычное, по-своему красивое лицо с огромным носом и резко очерченными бровями.

Одет он был на тот варварский манер, когда одежда служит лишь для того, чтобы не разгуливать голым, пусть погода это и позволяет. Сшитая из волчьих шкур набедренная повязка до колен. Поверх спутанных длинных волос – шапка, тоже из волчьей шкуры, так, что на макушке у парня получились ещё одни, волчьи уши. На обнажённом торсе и голенях, обвитых ремешками дорожных сандалий, – едва заметные шрамы.

В руке пришелец держал длинный посох – практически, готовую дубинку. Держал он её очень умело. Было ясно, что он готов пустить оружие в ход.

Ассириец пригляделся получше и заметил кое-что ещё. Парень был очень молод. Да, примерно одних лет с тем самым Шикку. Но мускулатура и дубина делали его похожим на взрослого воина.

Хотя кто знает, кто из них опасней... Образованные люди вроде Шикку может быть не так сильны, но куда изобретательней.

– Спроси, кто он такое и зачем он опрокинул жаровню,– приказал ассириец. Ашерту заговорила по-мидийски, спотыкаясь, но достаточно свободно.

Прочие служители стояли в тени, почтительно наблюдая за происходящим. Син, мудрый бог Луны, не справился. Настало время Дагона и Астарты.

Варвар различил знакомый язык, его лицо расплылось в улыбке. Он внимательно слушал девушку, кивал в нужных местах, а когда она умолкла, заговорил в ответ. Говорил он недолго – по обычаю его народа не полагалось слишком долго болтать с вероятным врагом.

– Он говорит,– начала Ашерту,– что он родом из Гиркании и что его род – добрые друзья царю города Врат. Да, кажется так. Его имя… на их языке оно звучит Ка-ри-мет…

– Мы будем называть его Каримиш,– сказал ассириец,– Дальше.

– Он жаждет славы и готов верно служить царю города Врат.

– А почему он решил, что царь города Врат вообще возьмёт на службу какого-то безродного гирканца?

– Потому что там служили его сородичи,– ответила за варвара Ашерту,– Его родичи-волки отважно сражались против Ашшура, ходили вместе с войском великого царя в страну кедров и страну великой реки…

– Я знаю про эти походы. Мне было тогда столько же лет, сколько тебе, Ашерту. Я отлично помню, как войска возвращались и целые реки рабов тянулись по нашей дороге…– ассириец смежил веки, а потом вдруг сверкнул глазами из-под густых бровей,– Почему замолчала? Продолжай! Говори всё!

Ассириец хотел прогнать мысли. Они были такие приятные, что отвлекали от непростого дела. Пленённые, связанные верёвками, поодиночке или с семьями брели через тучи серой пыли, и то тут, то там виднелся счастливый солдат царя на свежем коне и в кожаном шлеме. Солдат было мало, они терялись в толпе порабощённых, словно камешки в бурном потоке.

– Ещё он говорил, что не собирался ронять жаровню, и с величайшим почтением относится к нашим богам. Это получилось случайно. Он искал, с кем поговорить, кому передать своё… послание. И вот он отправился в храм Сина, лунного бога. Зайдя в храм, он случайно споткнулся об жаровню и уронил её. У него в сердце не было зла. Его сердце – сосуд простой, без двойного дна, это чаша для пиров, а не кувшин, как у коварных горожан. Зла там не было, иначе он его бы заметил.

– Многие из людей не желали зла,– процедил Хаммуасипу,– Но зло всё равно их отыскало.

– Должна ли я перевести ваши последние слова?

– Не нужно. Продолжай!

– Он надеется, что местные боги его простят. У него на родине, в Гиркании, боги ведут себя проще. Они мирно живут в священных сосновых лесах и там можно смело ломать кусты или даже ветки….

– Мы обсудим представления гирканцев о богах в другое время. Пусть рассказывает дальше.

– Видимо, некая ведьма наложила на неё чудовищное заклятие и обрекла на некоторую… неловкость. Он бы непременно размозжил проклятой старухе голову, но ведьм слишком много и он так и не смог разгадать, кто из них в этом замешана. Он хочет сказать, что он отличный воин и прекрасный наездник, но иногда с ним происходят непотребные вещи. Если он зайдёт в шатёр по важному делу – обязательно споткнётся на пороге. Если попросят подняться на башню – под ним сломается лестница. Но даже когда сломается, он всё равно заберётся, цепляясь руками...

– Зачем он здесь?

– Он хотел поговорить с богом Луны. Он слышал, что нынешний царь очень высоко его чтит.

– Неужели он думает, что у царя есть время на разговоры с каким-то мальчишкой-наёмником? Или его родичи забыли ему рассказать, что для таких дел у царя есть офицеры – сотники и десятники?

Ашерту переспросила.

– Он видел луну,– пояснила она,– на небе, почти каждый день. Он нарочно приехал в полнолуние. Он специально приехал, чтобы Луны было достаточно. Да, так и сказал. Луны будет достаточно и великий Син найдёт время, чтобы дать ему аудиенцию.

– Он весьма смелый юноша,– заметил Хаммуасипу,– Возможно, это от того, что неграмотный.

– Ещё он говорит, что он сказал свои слова и чист перед… тут непонятное слово. И что если мы ему не верим и простить его не можем, то мы можем попытаться его наказать. Но он будет драться до конца и скорее умрёт, чем будет искупать то, за что и так извинился.

Гирканец опирался на дубинку. Дубинка была славная, с аккуратно обработанным утолщением на конце. Сразу видно – это Каримиш вырезал её себе по руке.

– Спроси его, чтит ли он бога луны, славного Сина.

Ашерту перевела.

– Он говорит,– теперь девушке было трудно сдержать улыбку,– что мудрецы его народа не рассказывали ему о том, что Луна теперь живёт в чужом шатре. Если он останется жив, то непременно сообщит другим гирканцам эту необычайную новость.. В тех легендах, что передают у него на родине, у прекрасной Луны не было мужа. Он предположил, что брак сыграли недавно, так что новости уже дошли с неба до земли, но пока не дошли от речных городов до Гиркании. Кто такой Син – он не знает, но видимо, он достоин своей прекрасной жены. Богиня не станет выбирать в спутники жизни лентяя или мерзавца, словно какая-нибудь небогатая красавица.